Запрещенная археология.
Вы слышали, что археологи нашли чуть ли не тысячи очень-очень древних человеческих скелетов, сооружений и артефактов? Гораздо более древних, чем допускает эволюционная теория! Но официальные ученые утаивают находки, поскольку им выгодно, чтобы «гипотеза Дарвина процветала».
Антиэволюционист с радостью расскажет вам про «золотую цепочку в куске каменного угля», мезозойский молоток, 400-тысячелетнюю монету, аномально древний скелет человека из Гелли-Хилл. Коллекцию таких неуместных артефактов и останков собрали 20 лет назад Майкл Кремо и Ричард Томпсон, авторы нашумевшей книги «Запрещенная археология».
Труд Кремо и Томпсона страшно любим креационистами и прочими адептами альтернативной науки. Но авторы «Запрещенной археологии», называющие себя «ведическими археологами», пытались найти подходы и к академическому сообществу, для чего бесплатно рассылали экземпляры книги известным специалистам.
Давайте рассмотрим подробнее это поучительное произведение, цель которого, как пишут сами Кремо и Томпсон, – «изучение связующих нитей между современной наукой и тем мировоззрением, основные положения которого сформулированы в индийской ведической литературе».
Впрочем, скажут мне, какая разница, из каких идей исходили авторы, главное – результат! Собранные факты! Действительно, значительная часть книги – это обзор впечатляющего (на неискушенный взгляд) количества «аномальных» находок: слишком древних артефактов, костей и следов. Надо отдать должное авторам, которые провели немало времени на раскопках… в пыльных архивах библиотек (об археологических находках, сделанных лично Кремо и Томпсоном, в книге ничего не говорится).
Я выбрал один из разделов труда Кремо – Томпсона, озаглавленный «Необычные скелетные останки человека». В таблице ниже – краткая информация о находках, описанных в этом разделе. Как вы помните, экстраординарные утверждения требуют экстраординарных доказательств. Давайте посмотрим, как авторы обосновывают свои идеи.
Подведу итог.
1.Подавляющее большинство (17 из 21) находок из таблицы относится к XIX веку. Еще три – к первой четверти XX века и только одна – ко второй половине XX века. Но это единственное исключение – никем никогда не скрываемая находка Анри де Люмле, описанная даже в старых советских книгах, – след гейдельбергского человека возрастом 400 000 лет. Никакой «запретности» и «аномальности».
Почему же «аномальные» находки делали 100–150 лет назад, а потом перестали? Авторы это объясняют тем, что ученые XIX века были «свободны от догм и стереотипов». Мол, когда дарвинизм воцарился в палеоантропологии, «неправильные» останки просто перестали искать (а то и стали скрывать). Однако тому есть более простое объяснение, не требующее конспирологических домыслов. В XIX веке археология и палеоантропология фактически только формировались как науки. Методики раскопок были, мягко говоря, далеки от совершенства. Только-только началось серьезное изучение стратиграфии – относительного возраста геологических пород. Напомню, радиоизотопные методы датирования стали широко применять только с середины XX века. Странное совпадение: как раз в эту эпоху «аномальные скелеты» находить перестали.
2.Убедитесь сами, что для большинства останков из таблицы ни о какой научной точности не может быть и речи. Кости обнаружены случайно рабочими, шахтерами, любителями. Установить конкретное место находки, а тем более контекст невозможно. О возрасте останков судят по краткому словесному описанию (со слов очевидца, в некоторых случаях – в путаном пересказе, по прошествии нескольких лет). Часть находок потерялась, не оставив нам не только фотографий, но даже рисунков. Теперь на их удивительной древности можно спекулировать бесконечно.
3.В тех немногих (а конкретно – трех) случаях, когда находку удавалось датировать естественно-научными методами, получался молодой возраст. Но авторы книги не доверяют методам датирования – им милее показания шахтера, «написанные под присягой».
Книга Александра Соколова "Ученые скрывают. Мифы XXI века"
Петербург построили атланты
Откуда на стоянке каменного века взялась деталь от трактора, какой уникальный артефакт можно выменять за кружку пива, был ли в XIX веке всемирный потоп, правда ли, что обезьяны произошли от человека, — отделу науки «Газеты.Ru» рассказал Александр Соколов, автор книги «Мифы об эволюции человека», финалист премии «Просветитель», главный редактор портала «Антропогенез.Ру».
«А я думаю, что пирамиды — это древние саркофаги пришельцев», «Есть у господина Соколова доказательства, что он произошел именно от женщины из Кении, Африка?», «Как можно однозначно утверждать о том, что что-то было 2000 лет назад именно так, а не иначе?», «Взять хотя бы Питер: мы до сих пор не знаем, кто его построил», «Зачем распинаться перед людьми, которые и так оболванены официальной наукой?»... Я взял наугад несколько фраз из комментариев к моей предыдущей статье «Россия — родина пирамид». Рад, что тема мифов и заблуждений в области древнейшей истории вызвала столь бурный отклик, и хочу ответить на последний вопрос читателя. Если смягчить высокомерный тон, то смысл вопроса сводится к следующему: зачем вообще писать о лженаучных мифах? Сторонников паранаучных теорий вряд ли возможно переубедить, а какое дело до этой темы остальным, «нормальным» людям? Отвечу. Конечно, изменить точку зрения упертого фанатика крайне сложно. Но что касается «нормальных людей», то здесь целый спектр возможных задач популяризатора науки:
привлечь внимание к проблеме, заинтересовать, заставить задуматься, развеять сомнения, дать убедительный ответ на волнующий читателя вопрос.
Уважаемый читатель думает, что проблема лженауки его не касается? А найдет ли он, что ответить своему ребенку, когда тот в один прекрасный момент заявит: оказывается, учителя от нас скрывали, а пирамиды построены инопланетянами?
Милые чудаки — искатели летающих тарелок, охотники за йети и любители паранормального — они такие разные. Однако в их системе аргументации есть общая черта — презрение к «официальной науке» и к настоящим ученым, дискредитация их труда. В этом адепты «альтернативных наук» удивительно похожи друг на друга — может быть, их клонируют непосредственно на Нибиру? Подрыв доверия к науке у школьников, подростков, молодежи рисует самые мрачные перспективы для страны. Но — меньше пафоса. Наш веселый обзор исторической лженауки продолжается.
1. Ученые скрывают находки очень древних людей, им миллионы лет
Включите определенный телеканал в любое время дня и ночи — и вы услышите: таинственные скелеты невероятной древности! Люди — свидетели динозавров! На морском дне найдены руины допотопной цивилизации! Стандартный псевдоархеологический набор — так называемые аномальные артефакты, каждому из которых стоило бы посвятить отдельную статью. Здесь и коллекция «камней Ики» с изображениями индейцев верхом на трицератопсах, и шестеренки возрастом в 400 млн лет (почему-то очень похожие на окаменевшие морские лилии), и золотая цепочка в куске каменного угля, и трилобит, раздавленный башмаком 42-го размера. Одну из самых популярных подборок такого рода составили в начале 90-х годов прошлого века Майкл Кремо и Ричард Томпсон, издавшие нашумевшую книгу «Запрещенная археология». С высокой вероятностью рассказы о миллионнолетних людях опираются на истории, собранные в этом замечательном произведении.
Заглянем под обложку?
В самом начале книги авторы, не являющиеся ни археологами, ни антропологами, сообщают, что их цель религиозного характера: обоснование кришнаитского «староземельного креационизма». Не кажется ли вам, что такой подход — скверный выбор для исследователя, пытающегося быть объективным? Впрочем, скажут мне, какая разница, из каких идей исходили авторы, главное — результат! Собранные факты! Действительно, книга представляет собой обзор впечатляющего количества «аномальных» находок — слишком древних артефактов; слишком древних костей; слишком древних следов. Надо отдать должное: авторы провели немало времени на раскопках… в пыльных архивах библиотек. Однако решили взять не качеством, а количеством, поэтому какой-либо анализ самих находок, помимо их сверхкраткого описания, в книге отсутствует.
Чтобы не быть голословным, я остановлюсь на разделе из труда Кремо-Томпсона, озаглавленном «Необычные скелетные останки человека». Таких необычных находок в главе 21 штука: черепа, челюсти, скелеты современных людей, найденные в отложениях возрастом 300 тысяч… 2 млн… а то и 300 млн лет! Однако при ближайшем рассмотрении выяснились интересные вещи.
Подавляющее большинство находок относится к XIX веку. Такую картину авторы объясняют тем, что ученые той эпохи были еще «свободны от догм и стереотипов».
Мол, когда дарвинизм воцарился в науке, неправильные находки просто перестали искать (а то и стали скрывать!).
Однако, как мне кажется, есть и более простое объяснение. В XIX веке методики раскопок были, мягко говоря, далеки от совершенства; только-только началось серьезное изучение стратиграфии — относительного возраста геологических пород. Методов абсолютного датирования не было и в помине. Это сейчас положение находки, прежде чем ее извлекут из раскопа, фиксируется в трех измерениях и наносится на план порой с точностью до сантиметра. Любой археолог со студенческой скамьи знает, как важен контекст находки и как даже небольшая неточность может безвозвратно исказить результаты!
2. Не люди произошли от обезьян, а обезьяны произошли от людей в результате деградации
Поверить в это легко! Ведь как обезьяна превращается в человека, мы не видим, а чтобы увидеть, как человек превращается в обезьяну, достаточно выйти вечером на улицу в спальном районе любого российского города.
Пропагандист идеи деградации в нашей стране — некий Александр Белов, гордо сам себя именующий палеоантропологом. Белов, например, доказывает, что горилла произошла от человека — а точнее, от древних массивных австралопитеков, или парантропов (а те в свою очередь — от людей). Специалисты смеются над такой трактовкой. Дело в том, что горилл и массивных австралопитеков сближают только размеры челюстей и жевательных мышц. Видимо, массивные австралопитеки, как и современные гориллы, ели много жесткой растительной пищи — а такую пищу нужно много жевать. Оттого и у тех и у других имеются мощные челюсти, внушительный гребень на черепе для крепления жевательной мускулатуры, крупные зубы. На этом сходство заканчивается. Я отмечу лишь одну деталь: у парантропов были маленькие клыки и резцы при огромных размерах коренных зубов. А если мы посмотрим на череп гориллы, то что бросится в глаза прежде всего? Здоровенные клычищи!
Для того чтобы стать гориллой, парантропу нужно было обзавестись таким украшением — а ведь в течение всей предыдущей эволюции клыки только уменьшались.
Помимо этого парантропы обладали прогрессивной кистью, приспособленной к изготовлению орудий, а также почти человеческими ногами, благодаря чему ходили прямо. И вот из этого существа должна получиться горилла? Кстати, вероятные предки горилл палеонтологам известны — это чорорапитеки, только жили они задолго до парантропов и не имеют к ним никакого отношения.
Если же взглянуть в целом на гипотезу «деградации человека в обезьяну», то все становится ясно, стоит нанести известные палеонтологам находки на ось времени. Какой бы из человеческих признаков мы ни взяли, будь то прямохождение, «рабочая» кисть или крупный мозг, мы увидим однозначное очеловечивание наших предков, а не наоборот.
3. Петербург построен таинственной цивилизацией тысячи лет назад
В спорах с пирамидиотами часто приводят в качестве довода выдающиеся архитектурные памятники Петербурга, построенные в XVIII–XIX веках без сложной техники, ручным трудом русских мастеровых. Внезапно этот довод обращается немогликом против вас. Не моргнув глазом, ваш оппонент заявляет, что и Петербург не мог быть построен Петром I и сменившими его царственными особами — технологии не позволяли! На самом деле Петр пришел на готовенькое — «мегалиты» Питера здесь стояли с незапамятных времен, как наследие «цивилизации богов». Историки нас обманывают! В доказательство на вас вываливается 100 500 фотографий, сделанных немогликом на телефон или скачанных из интернета. «Гляди, какой идеальный шов — вручную это нереально». «Такую вазу руками не сделать — в XXI веке ТАКОЕ мы делаем только на станках с ЧПУ».
«Здесь износ мрамора очень сильный — подобное возможно только за тысячу лет».
«Смотри, как арка под землю ушла, — сколько веков должно пройти, чтобы дом настолько просел». «Идеальная поверхность! Это не гранит, а геополимерный бетон!»
Вот это поворот! Гуманитарии выпадают в осадок — а что возразишь оппоненту-знатоку, который продолжает с напором: «Убейте меня как камнереза — руками это не сделать». Столь эмоциональное восклицание обосновывать необязательно — важен эффект!
Особое внимание немогликов в Петербурге привлекают Медный всадник и Гром-камень, на коем он стоит (1,5 тыс. тонн же!), Исаакиевский собор (колонны по 114 тонн! Не могли!) и, конечно, Александрийский столб (600 тонн только колонна! Голыми руками? Ха-ха!).
Однако:
тысячелетние мегалиты Петербурга почему-то не нашли никакого отражения в шведских летописях — а ведь шведы тут стояли и даже построили в XVII веке крепость Ниеншанц. На шведской карте дельты Невы 1643 года отмечено несколько деревень… и никаких намеков на колоссальные постройки.
Иностранцы — свидетели начала строительства Петербурга — в письмах и отчетах сообщают об ужасных дорогах и деревянных домах… А о каменных исполинах вновь стыдливо умалчивают.
На что способны современные мастера-скульпторы, работающие вручную, легко выяснить, погуглив что-нибудь вроде «Мастер-класс резьбы по камню». У немогликов отвисает челюсть от созерцания того, что возможно сделать при помощи долота и резца, если руки растут из правильного места. А если камень хорошо отшлифовать и отполировать, то он блестит безо всякого геополимерного бетона.
Строительство грандиозных памятников Петербурга происходило не в вакууме и оставило после себя множество документальных свидетельств. Возьмем только один пример — Александровскую колонну. В просвещенном XIX веке уже существовала пресса, которая не обошла вниманием столь значительное событие. Ход изготовления и установки монумента освещался в петербургской «Северной пчеле». Не верите российским газетам? Откройте The Annual Register — лондонскую «Ежегодную хронику» за 1834 год. Среди главных мировых событий минувшего года упоминается открытие Александровской колонны.
Установка монумента стала грандиозным шоу, на которое собралось 10 тыс. человек. Разумеется, кто-то из этих людей делился впечатлениями в письмах, воспоминаниях, мемуарах. О «торжестве 30 августа 1834 года» писал поэт Василий Жуковский.
4. Верить «официальным историкам» нельзя. Как было — все равно никто не знает!
А вот еще один беспроигрышный прием в любой дискуссии. Нечего возразить по сути — ищи скрытый мотив у оппонента. Он спорит с тобой не потому, что хорошо знает тему, а потому, что завидует, боится потерять «тепленькое место» в НИИ, куплен мировой закулисой, зомбирован рептилоидами и т.д. Можно игнорировать вообще любые доводы такого ангажированного, «оболваненного официальной наукой» дуралея.
В этом плане историкам особенно не повезло. Ведь «Историю пишут победители!» (высказывание приписывают Антону Дрекслеру, основателю Партии национал-социалистов Германии, но, судя по всему, это изречение появилось задолго до него).
Но серьезно, откуда историки черпают сведения? Из летописей. Ну а как проверить, что летописец был объективным? Да и бывают ли они, объективные летописцы? Никто не знает, как было на самом деле, стало быть, конструируй исторические мифы на свое усмотрение. Для пропагандиста такой подход очень удобен. Пирамиды построили египтяне, а может быть, атланты, а может, славяноарии — выбирай на вкус. К сожалению, эта мысль звучит с высокой политической трибуны и сейчас.
Обывателю зачастую не видна разница между исторической наукой, официальной пропагандой и изложением истории родного государства в школьном учебнике.
Проблема истории заключается в специфике объекта исследования. Естественные науки имеют дело с экспериментально проверяемыми фактами. Но явления, которые изучают историки, уже совершились в прошлом и в принципе не могут быть воспроизведены. Восстанавливать картину прошлого можно по его отголоскам — историческим источникам.
Наиболее известны среди них письменные: летописи, хроники, надписи, мемуары, воспоминания, письма — из этих осколков историк собирает свой пазл.
Однако история — далеко не единственная наука, имеющая дело с прошлым. Палеонтология, геология и астрономия описывают процессы, имевшие место миллионы, а то и миллиарды лет назад. Да, объект исторического исследования специфичен, однако препарируют его историки не так, как им хочется, а по всем правилам науки. Специалист понимает, что, скорее всего, в источнике достоверные сведения смешаны с вымыслом. Искусство историка — в отделении одного от другого. Этим целям служит отдельная научная дисциплина — источниковедение. Обязательны и экспертиза подлинности документа, попавшего в руки историков, и лингвистический анализ, и тщательное изучение личности автора. И, может быть, главное — соотнесение новой информации со сведениями из других источников, относимых к данной эпохе. Это как перекрестный допрос в криминалистике: показания разных свидетелей должны совпасть. Никто не собирается верить «Повести временных лет». Помимо ПВЛ есть византийские, западноевропейские, арабские источники того же периода — вот с ними нужно сравнивать!
«История — это беллетристика», — говорит читатель, знакомый с историей по беллетристике. Однако, мне кажется, корректнее сравнить историка не с журналистом или писателем, а с криминалистом. Следователь лично не присутствовал при убийстве, однако улик и показаний свидетелей бывает достаточно, чтобы восстановить картину преступления. А суд, изучив материалы дела, выносит обвинительный или оправдательный приговор.
Автор Александр Соколов
https://www.gazeta.ru/science/2016/05/07_a_8217911.shtml?fbc...
(с.) сайт https://www.gazeta.ru
Немоглики и египетские пирамиды.
В тех простых исторических схемах, которые среднестатистический гражданин смутно помнит с детства, эволюция подразумевает плавный и неуклонный прогресс: безмозглые мартышки – звероподобные пещерные люди в шкурах – убогие земледельцы с мотыгами – возвышенные древние римляне в тогах и так далее. Гигантские каменные сооружения – некий всплеск, клякса на школьной тетради, они из прямолинейной схемы выпадают. «Дело было в каменном веке», а построить подобное не под силу даже современной технике! Проверять последнее утверждение необязательно, если ты принял его сердцем и «верифицировал» личным житейским опытом. Посмотри, какие они огромные! Попробуй сдвинуть с места двухтонный камень. Не можешь? То-то.
В начале XXI века на планете Земля сформировался определенный тип бытового скептика, для которого создатель форума «Что могли древние» Олег Кругляков придумал меткое название: «немо́глик». Почему немоглик? Потому что сердито кричит «НЕ МОГЛИ!» при виде любого древнего сооружения, размерами и красотой превосходящего сарай. Этот персонаж представляет предков тупыми неумехами, способностей которых хватало максимум на то, чтобы ногтями выскоблить землянку в мерзлом грунте, забиться туда и затаиться – так не найдут динозавры. Немоглик считает себя профи в какой-нибудь технической профессии («я – дипломированный вагоностроитель»), историков – этих «диванных» гуманитариев! – люто презирает.
Почему нам твердят, что те египтяне, о которых мы знаем из учебников, «не могли»?
Ну, во-первых, в эпоху пирамид египтяне не знали железа, а медными или бронзовыми инструментами нельзя работать с твердыми породами камня – как же добывались каменные блоки?
Во-вторых, у египтян не было даже колеса! Без техники невозможно двигать многотонные камни на большие расстояния.
В-третьих, допустим, можно вытесать, перетащить, подогнать друг к другу несколько блоков, но в Великой пирамиде их 2 млн! Невозможно вообразить такой колоссальный труд!
В-четвертых, традиционная версия разбивается элементарными расчетами. Берем 2 млн каменных блоков. Для того чтобы изготовить столько за 20 лет, новый блок должен вылетать из каменоломни каждые 5 минут! Безостановочно, 24 часа в сутки, год за годом. Разве это реально?
В-пятых, если историки все знают, то почему бы им не повторить опыт древних египтян – построить пирамиду по якобы известным технологиям? Слабо? Пишут, что японцы в 70-е годы XX века пытались осуществить такой проект, но опростоволосились! И сроки сорвали, и пирамиду построили махонькую совсем, да и та через несколько лет полностью развалилась.
Вот лишь часть доводов, взятых на вооружение «немогликами», – и этого достаточно, чтобы нокаутировать неподготовленного оппонента.
Сверло .
В некоторых случаях именно скудностью технических возможностей можно объяснить особенности древних построек.
Особое восхищение немогликов вызывает так называемая «полигональная кладка» инкских городов в Перу: сооружения из каменных блоков неправильной формы, плотно подогнанных друг к другу. Конечно, в воображении альтернативных историков тут отметились и инопланетяне, и «пластилиновые» технологии, позволявшие инкам лепить из камня любые формы. В реальности самобытность кладки здесь – следствие того, что имевшийся инструментарий не позволял древним каменщикам получать стандартные прямоугольные блоки. Инкские каменоломни представляли собой фактически «развалы» глыб, естественным образом отколовшихся от породы. Рубить твердый камень инкам было сложно. Вместо этого в россыпях выбирались примерно подходящие по форме валуны, которые после минимальной обработки тащили к месту строительства и уже там подгоняли друг к другу. Архитектор Жан-Пьер Протцен, изучавший сооружения и каменоломни инков в Ольянтайтамбо, полагает, что работа велась самыми примитивными инструментами – каменными молотами из гальки, которые в большом количестве найдены в местных каменоломнях.
Судя по всему, похожие средства использовались египтянами в гранитных каменоломнях Асуана – в частности, для вырубки знаменитых обелисков. Самый большой из них, 42-метровый незаконченный гигант, весил более 1000 т. Неужели и его выстукивали камушками? Верится с трудом! Однако рядом с обелиском и в других египетских каменоломнях археологи нашли сотни каменных – долеритовых – шаров. Именно ими, по мнению ученых, египтяне дробили гранит. Работа с помощью таких инструментов изображена на некоторых древнеегипетских фресках. Сохранившаяся разметка, расчеты и эксперименты привели исследователей к мысли, что 150 работников, расположившихся вокруг будущего обелиска, при 10-часовом рабочем дне продолбят гранит вглубь на 5 м и вырубят обелиск целиком примерно за три года. Вас пугает такой срок? Однако вспомните, что гранитную заготовку для Александровской колонны, установленной в Петербурге, вырубали из монолита и обрабатывали в течение тех же самых трех лет.
Но существовали и более быстрые способы. Например, на поверхности гранита разводили специальные костры, а затем нагретую скалу поливали водой. От перепада температур камень становился хрупким. Археологи нашли в Асуане следы кострищ, уголь и обожженные кирпичи, которыми могли обкладывать область нагрева.
Полагаю, вы знаете, что пирамиды построены не из гранита или базальта. Основной материал Великой пирамиды – известняк, а это достаточно мягкий камень. Его, как и другие строительные материалы, добывали в каменоломнях. К настоящему времени найдено уже 128 древнеегипетских каменоломен – в реальности, вероятно, их было гораздо больше.
Каменоломни, служившие источником известняка для пирамид Гизы, находятся буквально в паре сотен метров от каждой пирамиды. В них сохранилась даже разметка в виде горизонтальных канавок, а также каменные блоки на разных стадиях изготовления.
Судя по тому, как добывают известняк до сих пор, это было не очень сложным делом благодаря слоистости камня. Примерную технологию описывают Кларк и Энгельбах в книге «Строительство и архитектура в Древнем Египте». С помощью медных либо каменных инструментов (долото или кирка) по контуру блока выбивались борозды, затем блок подрубался снизу и с помощью клиньев или рычагов отделялся от скалы.
Вспомним другой легендарный памятник древности – Стоунхендж. Опыты по реконструкции методов перемещения камней Стоунхенджа проводились в 1954 году группой археолога Ричарда Аткинсона. В экспериментах каменную глыбу весом несколько тонн таскали на волокуше по деревянным каткам, а также сплавляли на катамаране по реке Эйвон.
В 1996 году состоялся более масштабный эксперимент: в рамках съемок фильма BBC «Секреты потерянных империй: Стоунхендж» («Secrets of Lost Empires: Stonehenge») группа из 100 человек тащила по деревянным полозьям, смазанным жиром, глыбу весом 45 т. Протащили 18 миль!
А Уолли Уоллингтон, энтузиаст из Мичигана, прославился тем, что в одиночку передвинул на 90 м 10-тонный бетонный блок.
Разумеется, это – реконструкции. А какие методы в действительности использовали древние? Обратимся к изображениям. На древнеегипетской фреске эпохи XII династии 170 человек тащат на салазках 60-тонную статую царского наместника Джехутихотепа (специальный человек льет под салазки воду или масло, чтобы снизить трение). На другой фреске, относимой к этой эпохе, мы видим каменный блок, в салазки с которым впряжены быки.
Представьте себе, что аналогичная технология использовалась в XX веке. В Риме, посреди Итальянского форума, находится один из символов итальянского фашизма – Обелиск Муссолини, установленный здесь в 1929 году. Масса огромного куска мрамора – 300 т. Из каменоломен в Апуанских Альпах заготовку обелиска решили транспортировать в порт древним способом. Заключенную в защитный кожух (который весил еще 50 т) мраморную глыбу тащили 36 пар волов, по деревянным каткам, смазанным мылом. Таким образом обелиск преодолел 11 км.
Перейдем к скорости производства блоков. Казалось бы, строительство требует невероятных темпов работ – блок каждые пять минут без сна и отдыха. Однако расчет верен, только если в каждый момент времени в каменоломне добывался один-единственный блок. Известно, что параллельное выполнение двух одинаковых операций увеличивает производительность вдвое. Давайте считать. Пусть одна бригада производит два каменных блока в час. Это 16 блоков за 8-часовой рабочий день. Пусть теперь в нашей каменоломне трудится одновременно 30 бригад. Получается уже 480 блоков ежедневно. Возьмем 300 рабочих дней в году (нужно же отдыхать!) и умножим на 20 лет. 2 880 000 блоков! Не только на Великую пирамиду, но даже на еще одну пирамидку поменьше материала хватит.
Обратимся к четвертому доводу пирамидиотов – о невообразимом объеме труда строителей пирамид. 20 лет совместных усилий тысяч египтян действительно сложно представить. А под силу ли вам представить строительство Великой Китайской стены – длиной тысячи километров? Можете ли вообразить труд безымянных каменотесов, в течение 90 лет вырубавших в скале 71-метровую статую Будды в Лэшане (Китай, VIII век)? Представляем ли мы, на что способен организованный коллектив людей при хорошей положительной (или отрицательной) мотивации?
Но ближе к родине. Перенесемся в Санкт-Петербург. Здесь находятся:
- Большая Колыванская ваза в Эрмитаже: вес 19 т, сделана из цельного куска яшмы. Технология документально известна: в 1828 году заготовку для вазы 567 человек на дровнях тащили из каменоломни в Колывань 30 км. А готовую вазу на санях, запряженных 154 лошадями, везли из Колывани в Барнаул 200 км, далее до реки Чусовая, далее по рекам на барже в Петербург. В 1849 году рабочие затащили вазу в здание Нового Эрмитажа.
- Александрийская колонна (1829–1834 годы). Вес каменного ствола колонны составлял 600 т (исходная заготовка – не менее 1600 т). Навершие колонны весило еще 37 т. Колонна привезена в Санкт-Петербург из Выборгской губернии и установлена вертикально на Дворцовой площади силами 2000 солдат и 400 рабочих. Процесс установки длился менее двух часов.
- Гром-камень (1769–1770 годы). Начальный вес камня 2000 т, после обработки – 1500 т. Огромную глыбу тащили около 8 км до берега Финского залива, далее транспортировали по воде. В подъеме, обработке и буксировке камня участвовали тысячи людей, для которых специально построили деревню.
Но немогликам проще поверить в аннунаков с планеты Нибиру, чем в изобретательность и мощь совместных усилий обычных людей.
А что же японский эксперимент – пирамида, которая развалилась? Мне удалось найти две газетные статьи про этот опыт, который действительно проводился в 1978 году. Из публикаций следует, что предприятие не было научным, речь шла о съемке шоу для японского телевидения, выделившего на проект 1 млн долларов. Японский египтолог Сайуки Йошимура, наняв около 100 египетских крестьян, собрался построить уменьшенную копию пирамиды 65 футов высотой. Однако египетские каменщики, прознав о проекте, взвинтили цены на известняк, а нанятые работники стали требовать оплаты повыше. Из-за этого проект пришлось урезать. Не верьте рассказам о том, что вскоре японская пирамида развалилась. Построенная в итоге 36-футовая конструкция была после съемок демонтирована, как того требовали египетские власти.
Из книги "Ученые скрывают. Мифы XXI века" Автор Александр Соколов.
Свет науки не нужен
Александр Соколов редактор http://antropogenez.ru на съемках передачи телеканала Рен-ТВ.
В закадровой съемке ведущая призналась, что телеканал Рен-ТВ не несет свет науки.
Александр Соколов о популяризации науки. Часть 2
Сергей Гачин: Если популяризировать науку, то какую площадку лучше всего использовать, например, для печатных статей? Или YouTube лучше подойдёт? Может, печатные книги? Есть какая-то зависимость?
Александр Соколов: Мне сложно ответить на этот вопрос. Есть интернет-маркетинг, где изучают эффективность тех или иных площадок, и она очень сильно зависит от разных факторов — аудитории, которую человек собирается «окучить», его собственных возможностей: технических, природных и так далее. Здесь, скорее, можно говорить о том, что человек и его канал — это средство выражения своих мыслей. То есть, каждый ищет от себя: кому-то проще писать, кому-то проще рассказывать. Есть люди, которые, например, отлично говорят, но плохо пишут. Это, конечно, поправимо, в принципе. Плюс автор может, в конце концов, нанимать текстовика или договориться с кем-то, кто будет писать за него. Есть люди, которые боятся камеры, или просто человек может думать, что недостаточно хорошо выглядит для того, чтобы появляться в кадре. Или ему не нравится его голос – тоже исправимо. Вот у нас есть Валерий Senmuth, который музыкант и делает сейчас видео про Древний Египет. И он долгое время как-то стеснялся и говорил: «Нет, я не буду в кадре появляться, и голос не тот…» В итоге он и говорит, и в кадре появляется — и всё нормально.
Но очень важно понимать ту область, которую человек выбрал. На мой взгляд, важнее фактура, то есть, та тема и те знания, информация — желательно уникальная! — которую человек будет доносить до аудитории. А средство, которым он будет это доносить — оно приложится.
Здесь очень важно понимать, что любой популяризатор сейчас, в 2019 году, работает в довольно конкурентном поле. То есть, времена, когда можно было создать канал про биологию на Ютубе, и ты был практически первый среди множества каналов для домохозяек и прочего — эти времена давно прошли. И сейчас популяризация — это ещё не запредельно конкурентный «рынок», но всё-таки уже конкурентный. Поэтому нужно понимать чётко: если ты берёшь эту тему, ты должен знать, с кем ты будешь её делить.
Сергей Гачин: А если печатные статьи, то какие площадки надо использовать?
Александр Соколов: Да сейчас соцсети дают возможность писать, вести блог хоть в ЖЖ, хоть в фейсбуке. А если человек хорошо пишет — интересно, доступно — это побуждает людей репостить. Здесь как раз то, что я говорил выше — вы должны затрагивать личные проблемы людей, их мировоззрение и прочее — и тогда вы быстро обрастёте подписчиками. Хороший контент будет сам распространяться — таков принцип соцсетей. Поэтому если стоит вопрос: «Какому изданию пойти себя предложить», то надо понимать, что нередко издания сами находятся после того, как человек показал, что у него есть некий багаж. Сейчас вообще соцсети демократизируют вот это всё. Тем более, человек сам может сразу на нескольких площадках вести свой блог.
Сергей Гачин: Важны ли вообще живые лекции и чем они кардинально отличаются от научпопа в интернете?
Александр Соколов: Мне кажется, что для любого популяризатора рано или поздно неизбежны какие-то встречи с публикой. Даже если он долго шифровался, и только писал тексты или только на камеру говорил — рано или поздно настаёт момент, когда его приглашают. Это неизбежно. Если человек известный, его пригласят на выступление. И придётся идти. Нет, если, конечно, человек очень стеснительный, он может отказаться. Но вообще, мне кажется, это нормально — встречаться со своей публикой, если она есть. И отличия тут в том, что с непривычки это сложнее. Потому что если ты монтируешь видео, ты можешь сделать 10 дублей, вырезать всё, почистить звук и прочее. А здесь ты работаешь онлайн, в диалоге. И всё, что ты говоришь, не исправить. Поэтому, отвечая на вопросы, ты должен сразу сориентироваться. Ну как в любом публичном выступлении — это ведь определённый жанр, который требует подготовки от человека. Хотя есть люди с врождёнными талантами оратора.
Опять же, вопрос в том, сколько выступлений будет. То есть, если это одно выступление в месяц — это нормально. А бывает, когда на популяризатора вдруг возникает высокий спрос, и его начинают таскать по разным городам, разным часовым поясам. Перелёты, переезды, гостиницы. Так что ораторское искусство требует некоторой тренировки.
Сергей Гачин: А вообще о внешности популяризаторов: важна ли она, как, например, для звёзд шоу-бизнеса? Должны ли они быть таким же ухоженными и с чётко поставленной речью? Или это не сильно будет влиять?
Александр Соколов: Как мне кажется, ухоженность для учёного, например, это некритично. То есть учёному простят, например, если он растрёпанный, не на ту пуговицу застёгнут и в измазанном мелом пиджаке. Просто есть такое представление, что учёный — это такой чудак, который весь поглощён своей наукой, и он не обязан выглядеть как звезда шоу-бизнеса. Поэтому если он прикольно рассказывает, увлечённый человек, очень круто знает тему — ему простят. Хотя если человек начинает постоянно появляться на экране, над внешним имиджем как-то работать надо.
По поводу дикции – да, она должна быть, чтобы тебя поняли. Опять же, учёному часто и это прощают. Хотя, например, у нас на «Ученые против мифов» выступают непрофессиональные ораторы, и в комментариях к выступлениям есть претензии по дикции, манерам, виду внешнему и так далее. Но часто этим пытаются маскировать неприязнь. Так делают, например, адепты лженауки. Если учёный не понравился — да, ему припомнят всё: и то, что он одет не по последнему слову моды, и то, что у него не те речевые обороты, и то, что он в бумажку подсматривает иногда, и особенности тембра голоса — всё припомнят.
Тут всё то же самое, как в политическом пиаре. Когда человек влезает в высококонкурентную среду, а ведь лжеучёные и есть конкуренты настоящие, потому что они претендуют на ту же публику. Они ж почему злятся — у них ведь отбирают их хлеб! И вот когда некий оратор, деятель, личность вторгается в область, где у него много недоброжелателей — вот там эти вещи становятся более критичными: как он выглядит, как он говорит, как он держится. А пока его публика любит, ему всё прощают.
Сергей Гачин: Что вообще нужно от популяризатора, чтобы он попал на крупные мероприятия как например, «Учёные против мифов»? Требования какие-нибудь есть?
Александр Соколов: Именно для популяризатора? Мы стараемся, чтоб у нас выступали большей частью профессиональные учёные, хотя выступают и популяризаторы тоже. Нам это часто, кстати, выкатывают как претензию: «Вы же «Учёные против мифов», значит, у вас должны быть только учёные!». Но мы считаем, что если человек хорошо и грамотно рассказывает про некоторую область науки, и у учёных к нему претензий нет, да ещё он, в некотором смысле, делает это лучше, чем некоторые учёные, то вполне нормально, если он выступит на нашем форуме. Потому что главное — задача, которую мы решаем, а не кто это делает.
Есть разные ситуации. Например, ситуация первая: если какая-то тема широко представлена в интернете, широко охвачена популяризаторами, например, ГМО — Саша Панчин уже эту тему давно застолбил, Гельфанд на эту тему говорит, другие… Вот если появляется кто-то в ней же, он должен как-то очень круто рассказывать про ГМО. То есть, он должен быть уже широко известен, он должен преподносить какие-то новые, малоизвестные факты, с неожиданной стороны — не продукты питания, а, например, ГМО в узкой области медицины или джинсы из ГМО. Это должна быть некая нишевая тема, которую он хорошо знает.
А если другая ситуация — какая-то редкая узкая тема, то вот это всё уже необязательно, неважно. Просто есть учёный, который готов на эту тему рассказать, и дальше уже мы берём и с ним работаем. Например, мы долго не могли найти геолога, который бы нормально рассказал про пирамиды Кольского полуострова. И нам порекомендовали Павла Селиванова. Он не очень известный учёный… Хороший специалист, но молодой… И до этого он практически не выступал, но мы с радостью вообще с ним стали работать. И он хорошо выступил, даже отлично!
Ещё раз, почему так: потому что здесь первична тема. И если есть редкая, узкая, но важная тема, которую никто до этого не раскрывал, то какие-то огрехи и не слишком крутой статус человека ему простят.
Поэтому для тех, кто хочет популяризацией заниматься: ищите такие темы. Ищите. Иногда они сами всплывают, сами собой, иногда — нет.
Сергей Гачин: Если выходить на телевидение, особенно на федеральное, то чего нужно опасаться, чего бояться? Стоит ли вообще туда идти?
Александр Соколов: Ну, во-первых, конечно стоит. Не так часто можно туда попасть, и это возможность общаться с очень большой аудиторией. Опасаться не нужно, нужно просто знать определённые правила. Если это шоу, то вас будут ставить в формат этого шоу. То есть, вы там будете говорить полчаса, а из этого потом 15 секунд оставят. Плюс помимо вас там будет куча других людей, совсем не те задачи решающих... И не те задачи, что нужно вам, будет решать телеведущий… Вот исходя из этого всего нужно постараться, тем не менее, хотя бы пропиарить себя, хотя бы сделать задел на будущее. То есть, человек, который сходил на телевидение и удачно выступил, попадает в базы данных, и его начинают приглашать снова и снова. И здесь перспектива стать экспертом, которому постоянно звонят по какой-то теме. Вот, например, получилось так, что наша финалистка «ВРАЛ» по ГМО — Ермакова — попала в базы данных федеральных телевизионных каналов как специалист по ГМО. И вот хоть ты тресни! Когда журналисту нужно найти эксперта, он в базе данных пишет «ГМО», и ему на первом месте вылезает Ермакова. Он её и приглашает. А ниже там у него написан Гельфанд, допустим, и в скобочках приписка «не сотрудничает». Абстрактный Гельфанд, я подчёркиваю, условный Гельфанд. Он приглашает Ермакову, но не приглашает Гельфанда. Кому от этого хорошо?
Сергей Гачин: А если говорить о таких каналах, хорошо известных в научпоп кругах, как РЕН-ТВ — не могут ли они репутации навредить своим монтажом?
Александр Соколов: Конечно могут! Сейчас это в очередной раз произошло. Я в своё время, если помните, долгое время говорил, что на РЕН-ТВ ходить не нужно, и то, что я туда сходил, причём два раза сходил… Я сходил же не для того, чтобы попасть к ним в передачу, а для того чтобы получить материал для своей передачи. Конечно, я по-прежнему считаю, что не нужно рассчитывать, что попав на РЕН-ТВ, вы сможете решить какую-то задачу по популяризации своей тематики. Скорее всего, вас могут использовать против вас. То есть, большой минус похода на такую передачу — этим вы только помогаете авторам этого продукта как бы «легализоваться», как бы придать солидности своему бреду. Вот поэтому, на мой взгляд, по-прежнему сотрудничество с РЕН-ТВ возможно лишь с большим количеством оговорок. Вот мой случай, он особый, я реально шёл, чтобы снять для своего фильма.
Сергей Гачин: То есть, нужно проверять куда вас зовут на телевидение?
Александр Соколов: Ну конечно! Конечно, а для этого: «Сценарий покажите!». Неплохо бы договор подписать… А они этого боятся, но даже вот Попов — астрофизик, который попал в очередной фильм РЕН-ТВ — у него уже есть договор, в котором прописано, что он запрещает использовать этот материал в каких-либо других фильмах. А они использовали. В принципе, сейчас, если ему будет не лень, в суде он вопрос решает. Здесь он всё-таки сходил в компанию, которая для РЕН-ТВ производитель. Он всё-таки в более выигрышной ситуации, чем просто трясти кулаками и плакаться в фейсбуке, что меня опять выставили дураком.
Сергей Гачин: Есть ли что-то за рубежом такое интересное, что можно к нам принести или, наоборот, у нас какая-нибудь особенность?
Александр Соколов: Скажем так, я не такой эксперт по зарубежному научпопу. Я его, конечно, смотрю. Вот я, например, вчера увидел канал где женщина — причём она эксперт по истории медицины — рассказывает всякую “жесть” про медицину прошлого. Как зубы лечили: выдирали без наркоза, естественно. Про вставные челюсти из настоящих зубов, которые собирали на полях сражений и прочее. Вот у нас такого нету реально, причём это такой смак. Супер! Плюс вот этого научпопа западного — его очень много, он очень разный, на любой вкус. Зарубежные страны они очень разные. Я, например, слышал, что в некоторых странах хуже, чем у нас. Вот я недавно прочитал, что в Германии не очень хорошо с научпопом, то есть, он есть, но гораздо уже. Вот таких стримов, как у нас проводится, у них нет. Я сейчас поеду в Израиль выступать, и мне сказали, что там не хорошо с популяризацией науки. Я уже не говорю про, допустим, эволюционную биологию — там вот только-только в школах вернули вообще преподавание эволюции. Его не было в принципе, потому что религиозная страна. Утешает то, что есть страны, где нет ничего, гораздо хуже, чем у нас. У нас, на самом деле, есть много хороших научпоперов, и я, опять же, от людей, которые живут за рубежом слышал, и мне лично писали, что надо переводить. Потому что вот такого качества научпопа, например, в этой теме за рубежом поискать надо. То есть, очень много такой попсы прямо можно увидеть или прочитать, которая рассчитана на людей совсем далёких от науки. А есть всё-таки более вдумчивая публика, и мне кажется, что в России есть хороший продукт, его надо переводить. И этим, кстати, занимаются некоторые издательства. Переводить, адаптировать… Мы вот всё хотим, мы должны уже, просто обязаны, сделать канал англоязычный. Потому что, например, наши эксперименты те же реконструкторские — там вообще не важно на каком языке, там главное то, что на экране происходит. Или вот мультики наши. Вот у нас наш мультфильм про эволюцию человека — там уже больше 3 миллионов просмотров, это в основном не Россия. Там субтитры есть сейчас, английские. Вот и надо адаптировать это всё. Есть и у нас хорошие продукты, которые нашли бы хорошую свою аудиторию более широкую за рубежом.
Сергей Гачин: С тех пор, как вы в популяризации, с 2010 года, сильно ли ситуация изменилась? Есть ли какой-то прогресс?
Александр Соколов: По моим ощущениям, да, конечно, ситуация изменилась. Может быть, отчасти там наша какая-то роль в этом есть, хочется в это верить. Но я хочу сказать, что в 2010 году, например, каких-то научно-популярных мероприятий или каких-то научно-популярных каналов на YouTube я вообще не помню, чтобы было… Наверно, что-то было. Но фестивалей каких-то научно-популярных не проводилось. И чтобы постоянно какие-то были лектории — не было такого. Книжки были уже, да. В интернете был по многим направлениям просто голяк полный. То есть, да, конечно, не всё сейчас хорошо, потому что в том же Ютубе и всякого бреда стало тоже больше, и он стал более рафинированный, отборный, бред.
Сергей Гачин: Начинающим популяризаторам вы из литературы или может быть с Ютуба, что посоветуете, чтоб они подняли свои навыки просвещения, навыки написания статей?
Александр Соколов: Например, даже я в своей книге «Учёные скрывают?» — у меня там несколько глав посвящены именно каким-то советам для популяризаторов. Вот это можно почитать.
Я уже упомянул, допустим, Викентьева, который, в общем, к научпопу не имеет отношения, но у него хорошая книжка по пиару, которая как учебник. И там есть некоторые вещи, которые я сегодня сказал. В принципе, это то, чему я научился, когда занимался пиаром. Как доносить мысли, как ставить задачи по отношению к аудитории…
Сергей Гачин: Как называется книжка?
Александр Соколов: Книжка называется «Приёмы рекламы и пиара». Ещё раз, это не научпоп, это просто некие рекомендации по работе с широкой аудиторией.
Смотреть хороших популяризаторов, учиться у них.
Сергей Гачин: А пример хороших популяризаторов?
Александр Соколов: Например… Да вы их всех знаете: Саша Панчин, Женя Тимонова — вот примеры хорошей формы донесения. То есть, мысли должны быть вашими, фактура должна быть ваша. Вот форма, которой это всё оборачивается, упаковка…
Есть мероприятия для популяризаторов специализированные. «Слёт просветителей», который проходит осенью. Мы летом проводим «Учёные против мифов. Профи», туда полезно очень ходить, потому что там встречаются популяризаторы, говорят о проблемах популяризации. Это важно, мне кажется, хотя бы просто чтоб войти в эту среду, познакомиться и узнать — может быть, ваши проблемы уже кто-то решил?
Александр Соколов о популяризации науки. Часть 1
Александр Панчин: Я начал заниматься популяризацией науки с того, что разбирал некоторые мифы, которые встречались в интернете.
Михаил Гельфанд: Вообще, любая популяризация — это искусство отсекать лишнее.
Станислав Дробышевский: А потом меня поймал Александр Соколов, и тут всё совсем понеслось по наклонной плоскости в пучины популяризации.
Александр Соколов: Популяризаторов науки сейчас часто критикуют, причём эта критика исходит, в том числе, и от профессиональных учёных. При этом аудитория примыкает иногда к крайним позициям, то есть либо популяризаторы плохие, либо те, кто их критикует плохие. Я хочу сказать, что большое количество критики, конструктивной и не очень – это, в принципе, атрибут растущего развивающегося направления.
______________________________________________________
Сергей Гачин: Александр, как вы пришли в популяризацию науки?
Александр Соколов: Я сменил много профессий. Вообще, по образованию я математик, работал журналистом и занимался интернет-маркетингом — и такими вещами занимался, вроде, более-менее успешно. Но мне чего-то не хватало, чувствовалось, что вот это вот большое дело, которое я бы мог делать, я не могу найти. И где-то в 2009 году я познакомился со Станиславом Дробышевским, причём познакомился не случайно, а из-за своего интереса к антропологии после определённой полемики, в том числе, в которой я участвовал в социальных сетях. Я считаю, что многие в популяризацию приходят после споров на тему науки с адептами всяких лженаучных теорий. И мне захотелось с Дробышевским сделать интервью, и да, ещё раз, я с ним вообще познакомился потому, что я искал его книгу, которой нигде не было. Но поскольку есть интернет, я нашёл его контакты, с ним связался, он мне прислал свою книжку, и мы с ним договорились, что сделаем с ним интервью. Это интервью было опубликовано у Александра Маркова на его сайте, потом мы уже с ним встретились в Москве (причём я специально приехал в Москву), и обсудили с ним совместный интернет-проект. Поскольку как раз тогда я ещё занимался продвижением в интернете, возникла идея, что это был бы проект успешный, потому что не было ничего приличного, пристойного именно на эту тему в российском интернете. Дробышевский собирался написать популярную книгу, я уговорил его делать сайт. Что это будет более, может быть, эффективно в плане научной пропаганды: больше людей это увидит, если сделать это грамотно. И мы с ним сделали проект Антропогенез.ру (@Antropogenez). Помимо этого, я понимал, что с одним человеком, даже если это супер-учёный, такое не сделать, нужны ещё авторы. Я составлял списки учёных, созванивался с ними, встречался и заручился поддержкой специалистов, и мы сделали Антропогенез.ру. Это был 2010 год.
Сергей Гачин: Вы сказали, что по образованию математик, но популяризируете археологию и антропологию, а чтобы стать популяризатором вообще обязательно ли образование? Или хватает просто рвения, желания?
Александр Соколов: Ну, из вопроса следует ответ. То есть, у меня профильного образования нет. Я не антрополог, не биолог. Я даже в райдере пишу, когда меня куда-то приглашают, чтоб меня ни в коем случае не представляли как антрополога, потому что я не хочу уподобляться всяким деятелям лженауки, которые себе присваивают звания, которых у них нет. Я не биолог, но мой опыт, как мне кажется, показывает, ну, не только мой опыт, но и опыт других популяризаторов, которые не являются профи в области, о которой рассказывают: при определённых условиях, да, это возможно и можно это делать качественно, но при определённых условиях. Во-первых, когда человек это понимает, понимает ограничение своих знаний. Когда он готов тратить время, например, на своё обучение, пусть неформальное, а изучение литературы, на общение со специалистами, на поездки в экспедиции и на прочие вещи, которые отчасти могут этот пробел закрыть. В том числе, на чтение каких-то азов. Сейчас есть, кстати, различные онлайн-курсы, которые можно слушать и повышать свою квалификацию. Хотя, конечно, это не заменяет фундаментального образования. Плюс это постоянный контакт со специалистами и некоторое смирение. Понимая, опять же, некоторые свои ограничения знаний, я с первых самых публикаций на портале, прежде чем что-то публиковать, обязательно это показывал специалисту, чтобы там не было косяков. И к моей некоторой гордости их было немного, но без них не обходится, даже если профессионал пишет. Опять же, отвечая на вопрос, популяризатор не может быть специалистом во всех областях, о которых он пишет, потому что если ты пишешь популярную книгу, ты неизбежно из своей узкой профессиональной области вылезаешь. Нужно отдавать себе в этом отчёт и привлекать соответствующих экспертов. Это отчасти позволяет спасти от каких-то ограничений своего образования в любом случае, даже если профильное образование есть.
Сергей Гачин: А если самого себя на ошибки и глупости проверять, то как к этому вопросу подойти?
Александр Соколов: Нет, ну самому себя обязательно нужно проверять.
Сергей Гачин: Как?
Александр Соколов: Как-как... Ну, простейший случай — это поиски первоисточника: если я пишу про что-то, даже, например, если прочитал в каком-то тексте про то, что, допустим, у шимпанзе более тонкий слой подкожного жира, чем у людей. Вот я дальше начинаю искать, откуда это взялось. То есть, нужен некий научный источник. Сейчас есть всякие базы данных для поиска по научным публикациям: PubMed, Google... Найти первоисточник и разобраться, откуда это взялось. И цифры, например — вдруг может выясниться, что они исказились в процессе некоторых перепубликаций, появляется искажение. Вероятность ошибки популяризатора уменьшается, если он пользуется, в свою очередь, не популярными пересказами, а первоисточниками. Хотя это тоже не страхует полностью от ошибок, потому что помимо того, что ты просто читаешь первоисточник, ты должен ещё его понимать. А он написан не на родном для тебя языке, с использованием терминологии и определённого научного аппарата, который нужно минимально представлять себе, чтобы не перепутать базовые какие-то вещи.
Сергей Гачин: А у вас есть какой-нибудь критерий ошибок, к примеру, мягкий, который не портит статью или совсем уже вызывает мифы определённые? Такое у вас есть?
Александр Соколов: Я знаю разные позиции на этот счёт, и мне приходилось слышать, в том числе от учёных и популяризаторов, что есть ошибки простительные и непростительные. Я тут немножко радикален в данном случае. Я считаю, что лучше, чтоб ошибок не было. Простительные, непростительные… То есть, понятно, что есть ошибки, которые не влияют на общую канву произведения, но это всё равно ошибки. Вот если тебе указали на неё, поблагодари и исправь. Понятно, что если есть опечатки, человек ошибся в дате или фамилии, это бывает. Мой опыт работы с книгой показал, что ошибки закрадываются уже на этапе редактуры, их может вносить редактор, например, уже после тебя, и ты их обнаруживаешь уже в печатной книге. Редактор из самых лучших побуждений постарался. А есть ошибки фундаментальные, ошибки принципиальные. Это ошибки, например, в самой идее произведения, в концепции, в каких-то базовых фактах, которые ты используешь. Это вещи непростительные, но самое тут проблемное в том, что, как правило, в таких ошибках автор рад ошибиться. То есть, он намеренно ошибается, это его любимая ошибка, и он её часто не хочет исправлять. Вот так лженаука, в том числе, появляется.
Сергей Гачин: А если на лекции как-то оговаривается автор?
Александр Соколов: А на лекции бывает. На «Учёных против мифов» бывает, что учёные выступающие делают ошибки. Вот у нас учёный выступал, палеонтолог, у него там обнаружилась оговорка, бывает. Но мы в описании к видео пишем, что на такой-то минуте оговорка, ну как бы поясняем, что здесь ошибка.
Сергей Гачин: То есть, это не критично было?
Александр Соколов: Ну это не критично, критично, когда… Это мы переходим на несколько другую тему. Критично, когда выступающий у нас учёный неожиданно начинает говорить не очень научные вещи. У нас тоже такое было. То есть, выступает вулканолог, и вдруг он начинает говорить, что глобальное потепление — это миф. Никто не ждал. Но, опять же, в описании к видео мы делаем пояснение. Ошибки бывают разные: случайные, оговорки, опечатки, человек не правильно понял и намеренные искажения, например. Ошибки методические, заблуждения такие уже вполне [укоренившиеся] заблуждения. Это разные вещи. Но хуже всего, когда автор плохо знает фактический материал, про который он рассказывает, это видно. То есть, когда он начинает писать про антропологию, и видно, что он пользуется устаревшими источниками, которые он, к тому же, и плохо понимает. Хуже всего, когда есть некое злостное заблуждение, и человек не только его не исправляет, он и на критику, которую ему указывают, реагирует агрессивно, воспринимая это как некую угрозу своей безопасности, а не то, как надо воспринимать критику в науке. Вот и мы, например, сейчас делали видео, оно ещё не вышло (на момент публикации видео уже доступно — прим. ред.), про Савельева Сергея Вячеславовича, доктора биологических наук, который из года в год повторяет, что у европейцев не могло появляться потомства с бушменами. Он это повторял, я слышал раза три или четыре в разных вариантах. При том, что я в своей книге главу написал, про то, что метисов этих изучали в течение всего XX века. Их там пять миллионов человек вообще живёт в ЮАР. Простейший поиск по научным базам данных выдаст десятки статей, в которых изучают этих метисов. По любому словосочетанию, какому хочешь, возьми по-английски и по-немецки, потому что были немецкие исследователи. То есть, человек ничего не сделал, чтобы что-то найти на эту тему, но продолжает это нести. Вот в 2019 году очередной раз это прозвучало. Вот пример худшей профессиональной деформации человека, которого можно так условно назвать каким-то там популяризатором или пропагандистом. Вот это то, что нужно, на мой взгляд, стараться избегать. Не знаю, мне сложно о себе судить. Я стараюсь вот как-то всё-таки к критике относиться более конструктивно.
Сергей Гачин: Все ли науки нуждаются в популяризации? Вот математику не особо популяризируют. И какие науки больше в популяризации нуждаются?
Александр Соколов: Математику, на самом деле, ещё как популяризируют. Более того, даже «Просветителя» взяла книга «Математические этюды», это как раз популяризация математики. Я так понимаю, что так или иначе любая наука в этом нуждается. Из определения наука — это нечто недоступное без подготовки. Это сложно, это учиться нужно. А чтобы люди хорошо относились к той или иной области науки, чтобы они понимали, зачем она нужна, чтобы появлялись новые специалисты, чтобы науку финансировали и так далее. Любая область науки, так или иначе, должна доносить то, что открыто в этой области, до широких масс. Другое дело, что в одних областях с этим слегка получше, а в других — похуже. Есть области, которые популяризируются сейчас худо-бедно, есть области, в которых вообще труба.
Сергей Гачин: По примерам можете что-то сказать?
Александр Соколов: По примерам?
Сергей Гачин: Особенно где труба.
Александр Соколов: Я даже бы взял, допустим, какие-нибудь области исторической науки.
История – это же на самом деле огромный перечень дисциплин. Вот даже в египтологии уже чуть-чуть стали подтягиваться. Египтологи стали выступать. А вот по шумерам древним, ну, наверное, крайне мало научно-популярных материалов. На мой взгляд, очень плохо с популяризацией истории нашей собственной страны, ранних этапов. Хотя, это не совсем моя область, но мне так кажется. Какая-нибудь популяционная генетика, представление, как у людей возникают те или иные мутации и почему мы разные. Почему, действительно, у одних получаются дети, у других — не получаются, с чем это связано. Как наследуются те или иные признаки. На мой взгляд, признак, что с популяризацией плохо, когда в этой области много заблуждений, мифов. То есть, когда популяризация «проваливается», на этом как грибы вырастают всевозможные предрассудки. Да, это такой тревожный сигнал. Да, если учёные этим не занимаются, вылезают на их место различные проходимцы, которые занимают эту нишу.
Сергей Гачин: Когда вы готовитесь к лекции или пишете книгу, как вы понимаете, что это будет доступно для масс?
Александр Соколов: Ну, книги я не так часто пишу, но пишу сейчас третью. Как я понимаю, значит, как сделать чтоб это было доступно?
Сергей Гачин: Да, как сделать и проверить, что это понятно будет?
Александр Соколов: Ну, во-первых, тут важно несколько моментов: чтоб это было понятно и чтоб это было интересно ещё. Потому что вот я в своё время учился пиару у Игоря Викентьева, у него есть два вопроса при проверке любого такого материала. Он может быть не научно-популярным, а просто популярным, рекламный, журналистский. Нужно постараться с позиции потенциального читателя/зрителя ответить на вопрос: «Могу ли я это пересказать и хочу ли я это пересказать?» В состоянии ли человек своими словами изложить то, что он услышал? Во-вторых, захочет ли он это делать? Если не захочет, то это, значит, что-то не то. Можно опираться на знания, свой опыт, а можно проводить прямо тест, то есть брать группу. Вот в маркетинге это «фокус-группой» называется, или глубинные интервью, по-разному. Если это массовый популярный материал, в идеале это группа подростков, ну, или хотя бы одного подростка, двух, дать им это прослушать или прочитать, а потом спросить: «Ты понял? Что ты понял? Расскажи». И посмотреть, как он это пересказывает: с охотой, с трудом, запомнил что-то не то совсем, что вы хотели, понял не так, как вы хотели. Тестирование — самый научный метод проверки. Эксперимент. И тогда вы поймёте, хороший текст или плохой. Выступление интересное или не интересное. Но уже при подготовке надо понимать, что есть некоторые вещи… Это должны быть образы, понятные публике, то есть скорее всего из какой-то области близкой для ваших слушателей. Классический пример, когда рассказывают, какого размера... Я уже забыл, про что это был пример. Про яйцеклетку, что ли? Да, про яйцеклетку. Про то, какого размера яйцеклетка. В тексте читаешь, что она такого же размера как точка этой же строки. Ну, это можно написать в микронах, а вот точку… Человек это видит — вот она такая, условно говоря. Или вот пример из книги «Генетическая Одиссея», там автор сравнивает восстановление генетической родословной с кулинарным конкурсом, рецепты супа. Если во всех рецептах встречается мясо одной антилопы, она водится в Африке, значит, эти рецепты имеют африканское происхождение. Это для домохозяек конечно. Ну, короче говоря, примеры должны быть такими, чтоб человек мог сопоставить их со своей жизнью. Это, может быть, и не совсем точно объясняет некий научный принцип, факт, гипотезу, но это делает её наиболее близкой человеку, более родной, своей. Это одно из правил при популяризации, и таких правил некоторое количество существует, как делать текст понятным.
Сергей Гачин: Наверное, терминологию надо сразу же убирать?
Александр Соколов: Терминологию убирать или, если мы не можем избавиться от какого-нибудь термина, его надо обязательно объяснить. Потом, если мы его ещё раз употребляем, ещё раз напомнить, чтобы он усвоился слушателем. Конечно, таких терминов должно быть минимум. Лишние подробности убираем. Если это для интернет-текста, предложения более короткими делаем. Если у нас есть длинное предложение, есть простейшее правило, запятые заменить на точки. Вместо сложноподчинённого предложения или какого-нибудь составного предложения — два коротких. Это упрощает восприятие, потому что длинное предложение человек загружает себе в оперативную память целиком, а тут он может частями загружать. Уже меньше нагрузка на процессор. Риторические вопросы… Диалогичность чтоб была. Конечно же, использование юмора, вот эти все вещи, без перебора. Всё зависит ещё от задачи, которую хочешь решить.
Человек может целенаправленно вызывать скандал какой-то, провоцировать. Может, наоборот, стараться избежать каких-то ненужных ассоциаций, заставить людей задуматься. Заставить людей изменить точку зрения. Есть разные задачи, которые могут решаться неким популярным текстом, выступлением, картинкой и так далее.
Сергей Гачин: Ну, и, наверное, самый интересующий многих вопрос: можно ли в России зарабатывать популяризацией себе на жизнь? Популяризацию науки сделать основным источником дохода?
Александр Соколов: Ну вот вы можете посмотреть, что я не миллионер, вот вы у меня дома находитесь, но в моём случае так получилось, что фактически я сделал популяризацию своей основной профессией, но да, в принципе, можно… Это не способ лёгкого заработка, скажем так. Я так понимаю, это не совсем реально, то есть мой случай нетипичный, наверное. Это раз. Во-вторых, перед тем, как я собственно стал заниматься более-менее профессионально популяризацией, лет 6, наверное, как минимум, это было просто хобби помимо основной работы.
Еженедельная подборка научно-популярных видео #7
Здравствуйте! Это подборка самых научно-популярных видео за прошедшую неделю по версии подписчиков SciTopus.
Если вам удобнее видеоверсия, то вот аналогичный посту видеоролик.
На пятом месте «CMT – научный подход» с подробным разбором периодического голодания: мифы и факты, а также часто задаваемые вопросы.
На четвертом месте «Utopia Show» с размышлениями на тему прошлого: правда ли раньше было лучше? А также взгляд на этот вопрос с научной точки зрения.
На третьем месте «Михаил Лидин» с роликом на актуальную тему этой недели.
На втором месте «GEO» с красочной работой о парадоксе путешествий во времени. Осторожно: спойлеры к некоторым фильмам.
«АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ» подготовили бонусную видео-прогулку Александра Соколова по храму Юпитера в Баальбеке.
На первом месте канал @SciTeam, организовавшие прямую линию с Александром Панчиным.
Если вам интересна научно-популярная тематика, то еще в прошлом году @Antropogenez разместили пост с полным списком таких каналов.
Если хотите принимать участие в формировании ТОПов: https://vk.com/scitopus