Глава 1
«Как? Не может быть! Димка погиб? Такой дурацкой смертью?!» - каждый, кто узнавал о смерти Зимина, испытывал шок. И только я не удивлялась. Четвертое февраля - день в день – жизнь рассчиталась с ним. А, может, это просто случайное совпадение. Кто знает?
Дмитрий Зимин – выходец из провинциального городка, в коем я проживаю, а ныне – публичный человек и успешный бизнесмен, погиб в расцвете сил и лет, на взлете карьеры и славы. Погиб глупо и бессмысленно, в одну секунду. И именно эта нелепая, возмутительная секундная случайность, лишившая его жизни, не давала покоя всем, кто знал его. Выйди он из дома, из клуба, из машины секундой позже, задержись на светофоре или пропусти какую старушку на пешеходном переходе - и продолжал бы жить человек.
Камера наблюдения ближайшего магазина запечатлела трагедию, произошедшую в четыре утра, и эту запись крутят сегодня по центральным каналам как главное событие дня. Меньше, чем за сутки ролик его гибели набрал полторы тысячи просмотров на ютубе. Десять из них – мои.
Вот Зимин припарковал машину, вышел и еще даже не успел закрыть дверь, как несущаяся на бешенной скорости иномарка подхватывает его капотом, отбрасывает, как тряпичную куклу, на асфальт и, не останавливаясь, уносится вдаль. Из машины выскакивает и бежит к нему девушка, падает на колени, склоняется над телом и полы ее распахнутой шубы ложатся на асфальт, как крылья раненой птицы, которая не может взлететь. Она оглядывается по сторонам, зовет на помощь, но, как назло, вокруг - ни машин, ни прохожих. Только тусклый свет фонарей выпячивает их одинокие фигуры, и неспешный снегопад печально заметает следы трагедии. В четыре утра даже на московских улицах бывает безлюдно, особенно в морозном феврале. Зимин скончался на месте.
Соцсети кипели:
- Сорок два года... Димка, как же так? Ты погиб на пороге счастья… Как больно и обидно!
- Почему смерть забирает лучших?
- Поймают ли убийцу или богатенькие снова откупятся и все замнут?
- Нашлись ли свидетели происшествия?
Но свидетелей не было. Девушка Зимина запомнила только черный цвет смертоносной иномарки.
Я читала соболезнования в Фейсбуке, вернее не читала, а заторможено водила глазами по буквам, складывала их в слова и пыталась принять непривычную, странную мысль - Зимина больше нет. Я больше никогда не увижу смешливый прищур его глаз, не окажусь в надежной теплоте его объятий. Никто не щелкнет меня шутливо по носу, не поддаст поощрительно по заднице и не утрет слезы, по-мужски неуклюже размазав их по щекам вместе с тушью. Димки больше нет. Как это понять?
Белокурый и голубоглазый, он был похож на Есенина с той лишь разницей, что талантлив был не в поэзии, а в бизнесе, и с пьянством покончил лет десять назад, о чем не стеснялся рассказывать, вызывая симпатии одновременно у пьющих, что он один из них, и непьющих, что смог преодолеть недуг. Это вообще всегда было отличительной особенностью Зимина, его коньком - одним выстрелом убивать двух зайцев и становиться всеобщим любимцем и героем.
«Именно таким людям, как ты, говорят вечная память», - писали друзья и партнеры по бизнесу и размещали в его ленте фотографии, молчаливо свидетельствовавшие о достойной и так нелепо оборванной жизни. Вот он открывает выставку, вот в компании друзей играет на гитаре, вот восторженно смотрит на любимую девушку, получает какую-то грамоту, прыгает с парашютом, танцует на сцене, дарит школе компьютеры, принимает участие в автогонках… Господи, чего только он, весь такой идеальный, не делает! А вот стоит на службе в храме и свет лампад и свечей, отраженный золочёными иконами, мягко оттеняет и делает еще более прекрасным его одухотворенное славянское лицо, романтично обрамленное есенинскими кудрями. Да, Димка прожил яркую жизнь. Только короткую.
Я бы тоже могла написать соболезнование, но в голове застряла и ржавым гвоздем больно царапала одна мысль – такая, какую не принято писать покойным.
А вот и последнее интервью, данное за два месяца до гибели. Он сидит в своем рабочем кабинете, обставленном в благородном английском стиле, от которого за версту пахнет большими деньгами, и рассказывает о нелегком жизненном пути: как рос без отца, преодолевал трудности и свои слабости, как пришёл к богу и живет теперь в ладу с собой и миром, старается помогать людям. Все это «бла-бла-бла» про него я знаю, а вот какая у него в доме обстановка – не видела ни разу и потому с интересом рассматриваю интерьер, вернее то, что видно в кадре.
Тяжелые охровые шторы в темно-коричневую клетку богато обрамляют высокое окно с деревянными рамами. На антикварном комоде замерла, поджав лапу, и вытянулась в тугую струну бронзовая собака. Димка вещает о своей жизни из глубокого кресла болотного цвета, а слева от него начинается и тянется вдоль бордовой стены книжный шкаф. Красиво все, солидно.
И вдруг мой глаз цепляется за ярко-красное пятно на одной из нижних полок, и я от изумления даже подпрыгиваю на стуле и в восторге стучу по столу: «Да ладно, Димка, неужели ты сохранил ее?!» и заклинаю журналиста: «Заметь, спроси его про куклу! Неужели ты не видишь, как она выбивается из всей этой чопорной английской обстановки! Ты же журналист, мать твою, ты должен подмечать такие детали! Это же такая история будет!» От радости я даже на миг забываю, что Димка умер. Димка… Столько лет прошло, а неваляшка твоя жива. Какой же ты все-таки сентиментальный, какой ты молодец… Был.
- А как насчёт личного счастья? Ведь вы кажетесь тем самым принцем на белом коне, о котором мечтает каждая женщина, но ни разу не были женаты? – вежливо интересуется журналист. Эх ты, скучная ты, ненаблюдательная шляпа с пресными вопросами!
- Да, женат я не был, но, кажется, скоро исправлю этот недостаток, - смеется Дмитрий и откровенничает - Я влюблен, как мальчишка и, наконец, готов иметь семью и детей.
Димка озаряет журналиста фирменной улыбкой ребёнка с банки детского питания, а я
останавливаю видео и всматриваюсь в его холеное лицо благополучного человека. Голубые глаза брызжут весельем и счастьем. Ну что ж… Умереть счастливым – не самый плохой исход.
Каминные часы, подаренные моей бабушке в честь выхода на пенсию, деликатно пробили с облупленного подоконника «дынь», обозначая половину двенадцатого. Пора спать, завтра на работу. Я захлопнула крышку старенького ноутбука и прошла в ванну. Встала под горячий душ и с блаженством ощутила, как вода размягчает наболевшую корку сегодняшнего ужасного дня. А Димка лежит сейчас в морозильной камере, и тело его известной персоны наверняка уже тщательно исследовано и зашито неровными стежками.
Фух… Лучше не думать об этом. Тело… Тело - всего лишь футляр для бессмертной души. Положат его, как скрипку, в другой футляр, закопают на два метра вглубь земли – вот и конец человеческой жизни. Говорят, после смерти душа покойного навещает любимых людей проститься. Интересно, прилетит Димка ко мне? Или забудет про меня? А вдруг он сейчас смотрит на меня мокрую и голую? Ой, стыдно как-то.
Часы пробили полночь и отключили свет. Мне стало не по себе, как в детстве после страшной сказки про черного-черного человека в черном-черном гробу. Правильно - ерунда всякая лезет в голову, вот и страшно! Отключение света до утра - обычное дело в наших краях. Сначала меня это бесило, а теперь я привыкла и даже плюсы нашла. Вот, например, соседи сверху раньше бузили до утра, а сейчас свет вырубят, они и затихают постепенно. Рефлекс в нас выработали. Мы здесь, вдалеке от залитых неоновым светом больших городов, как собаки Павлова живем: солнце погасло - всем спать, солнце встало – всем встать.
Я наспех вытерлась, стянула с батареи фланелевую пижаму и, окунувшись в ее мягкие, теплые объятия, вытянула в потёмках руки вперед и двинулась наощупь к кровати. На середине пути мне вдруг показалось, что темнота комнаты опасно сгустилась, и из вязкого воздуха вот-вот материализуется нечто вроде призрака. Сердце мелко забулькало и я, по-детски пискнув "Ой, мамочки!", припустила со страха к кровати, запрыгнула на нее с ногами, спряталась под спасительным одеялом и замерла. «Вот дурочка! Не стыдно вести себя так в тридцатник!" - устыдилась я своей трусости, потёрла под одеялом зашибленную ногу (все-таки умудрилась больно приложиться к основанию кровати, завтра точно будет синяк) и осторожно выглянула из-под одеяла убедиться, что никаких призраков, привидений и покойников нет.
В серой темноте комнаты сизыми силуэтами проявлялась только нехитрая обстановка: шкаф, стол, стул, торшер, да старенькое просиженное кресло родом из семидесятых годов. В оконные щели холодно задувал ветер, заиндевевшая ветка старого тополя постукивала в стекло, а с подоконника доносилось успокаивающее мерное тиканье бабулиных каминных часов. Призраков в комнате не было. Они были в моей душе.
(продолжение следует)