Бацько ( часть пятая, последняя)⁠⁠

+++ATTENTION !!!+++

Аннотация: Это мистическая история по мотивам малороссийских легенд, написанная моим товарищем под моим чутким руководством в пределах Вселенной Кошмаров. Для лучшего впечатления от прочтения, рекомендую сначала ознакомиться с предыдущими произведениями из данного цикла. Их можно найти на моем аккаунте на Пикабу или по этой ссылке -

https://vk.com/vselennaya_koshmarov

+++Thanks for Your attention+++

Ссылка на первую часть - https://pikabu.ru/story/batsko__chast_pervaya_6065694

Cсылка на вторую часть - https://pikabu.ru/story/batsko__chast_vtoraya_6065704

Ссылка на третью часть - https://pikabu.ru/story/batsko__chast_tretya_6092960

Ссылка на четвертую часть - https://pikabu.ru/story/batsko__chast_chetvertaya_6194038

«Обычаи и обряды прежнего времени» - такова была последняя книга, которая могла дать ответ. В ней комиссар с ужасом и отвращением прочел о том, как невежественные крестьяне имели обычай, возводя новое поселение, убивать по жребию одного из своих, дабы, согласно их суевериям, дух покойного охранял место от злоумышленников, врагов, разбойников или нечистой силы. В книге говорилось, что дух этот якобы принимал некую «требу» за свои услуги, взамен на которую не трогал местных.

- Дело принимает интересный оборот! – воскликнул Шыпшына, – А что если с ним уговор учинить?

Этой идеей, уже наедине, когда мужики увели все еще дрожащего Аверьяна к рыдающей матери, Восип поделился с Трофимом. Бывший поп мысль не одобрил сразу:

- С нечистой силой уговор водить вздумал! Ты б хоть книг поболе читал, никогда это добром не кончалось. О душе-то подумай, Восип.

- Да ну ее, душу! – буркнул Шыпшына в ответ, – Кто знает, может и нет ее, души никакой. Что в книгах тыщу лет назад написали, это один разговор. Да вот не видал души-то твоей никто.

- Сие взором духовным видать только можно, – возразил Трофим назидательно.

Но комиссар только махнул рукой:

- Как будто я не вижу, что слабо тебе, что струсил? Ну тебя! Один пойду!

Вопреки ожиданиям, ни Трофим, ни те немногие деревенские, кого Восип встретил по дороге к церкви, его не останавливали. Крестьяне только крестились, косясь на Шыпшыну и шептали друг другу:

- Совсем сдурел товарищ комиссар. Пропадет, как Авдей! Знать, мало его Бацько проучил!

Комиссар ловил эти шепотки краем уха и отмечал про себя.

- Значит, и про Бацьку они все знали-то. Знали и молчали. Вернусь, задам им жару, – думал он.

Знакомое поле встретило Шыпшыну спокойствием. Ветер пригибал зараженные колосья, шелестел меж стеблями. Протоптанная к развалинам тропинка не выглядела зловеще. Бацько, кем бы он ни был, словно бы заранее знал и чувствовал намерения пришедших, и хотя в этот раз комиссар шел с миром, именно это спокойствие, кажущееся своего рода затишьем перед бурей, его пугало. Однако же, отступать было поздно. От крестьян помощи ждать не приходилось, а перспективы невыполнения приказа Земкома маячили впереди чем-то более страшным и весомым, нежели непонятное церковное пугало. Дверь в этот раз даже и не думала распахиваться сама, и Восипу стоило немалых усилий, чтобы сдвинуть эту гнилую окованную чугуном громаду с места. Обстановка внутри бывшей церкви особо не изменилась. Разве что высохшего трупа в стене, того, что Шыпшына видел раньше, теперь нигде не было видно, а на расколотом алтаре горела невесть кем поставленная свеча. Не зная, как позвать хозяина руин, Шыпшына почувствовал себя глупо. Ранее Бацько всегда появлялся сам, а теперь решительно ничего не происходило. Переминаясь с ноги на ногу в нерешительности и ощущая себя идиотом, Восип думал, что бы ему предпринять. Бородатые святые на облезших стенах смотрели на него, словно бы усмехаясь. Две дюжины лет назад, когда Шыпшына был еще совсем маленьким, покойная бабка, бывало, таскала его в церковь, но теперь, будучи уже тридцати трех годов от роду, комиссар решительно не помнил, что и как следует делать в храме. Внезапно к нему вернулось уже испытанное прежде ощущение тревоги.

Та самая дыра в алтаре. Из нее словно бы снова кто-то выжидающе глядел на Восипа. В прошлый раз комиссару так и не хватило смелости подойти и заглянуть в нее. Видимо, теперь выхода не оставалось. Нехотя, втайне надеясь, что так называемый Бацько оформится из ниоткуда где-нибудь неподалеку, Восип пошел к алтарю. Ни звука. Ничего подозрительного. Шыпшына наклонился и поглядел в дыру. Что-то резко дернуло его вниз и комиссар увидел, как в его шинель вцепилась тощая исхудалая рука, на которой местами отсутствовала кожа.

«Неужто и правда умрун?» – только и успел подумать Восип, прежде чем рука снова с нечеловеческой силой дернула его шинель, и комиссар провалился куда-то под алтарь.

Сначала Шыпшына ничего не мог разглядеть, но когда глаза привыкли к полумраку, он понял, что находится в каком-то помещении, похожем на подвал или погреб. На стенах можно было различить знакомые бородатые фигуры, но лиц видно не было – покрытые копотью, они казались и вовсе неузнаваемыми. Из закромов памяти всплыло слово «адопись» но значения его комиссар вспомнить не мог. Где-то впереди маячили небольшие огоньки – свечи горели и здесь. Восип встал на ноги и сделал шаг вперед. Под сапогами что-то хрустнуло. Комиссар поглядел вниз. Ребро. Был ли это скелет Трифона или же того, кого, возможно, замуровали здесь по древнему обряду, Шыпшына не знал. Еще один шаг, и снова хруст под ногами.

- Черт возьми, да сколько же тут костей?! – выругался Восип. Никто не ответил.

Шаг за шагом Шыпшына шел вперед, то и дело наступая на чьи-то останки. Коридор казался бесконечным, на стенах коптили зажженные неизвестным служителем лампадки, окон или дверей видно не было.

- Блаженны ищущие Царствия Небесного, – донесся гулкий бас откуда-то издалека.

Восип огляделся. Никого.

«Эх, была-не была!» – подумал он.

- Ищущий да обрящет! – снова раздался голос уже ближе.

Восип выдохнул, утер со лба выступивший от волнения пот и ответил:

- Аминь.

- Войдите в Чертог Отца Небесного! – голос прозвучал уже у самого уха, и тяжелая ладонь легла комиссару на плечо.

Шыпшына обернулся. Перед ним стоял он. Бацько. Двух метров росту, в рваной монашеской сутане, с длинной всклокоченной бородой до пояса. На первый взгляд фигура не вызывала ни страха, ни отвращения. Но только на первый. Глаз беспорядочно вращался в глазнице, в другой глаза не было вовсе. Его заменили ней копошащиеся личинки, извиваясь и давя друг друга. Сперва Восипу показалось, что Бацько улыбается ему, но достаточно скоро он понял – это не улыбка. Просто не было губ.

- Умрун! – против воли воскликнул комиссар.

- Ибо воскрес, смертью смерть поправ, – протянул нараспев Бацько.

Только теперь Шыпшына ощутил исходящий от него странный запах. К аромату ладана примешивался тлетворный смрад гниющего мяса. Восип попытался убрать руку умруна – если это был он – со своего плеча, но обнаружил, что хватает руками воздух.

- В ком несть веры, да не обрящет, – прокомментировал его неудачу мертвый монах.

Комиссар набрался смелости:

- Есть во мне вера. Есть. Верю я, бацько, в разум человеческий. В дух народный. В равенство и братство людское. Не надо нам Царства Небесного, мы и здесь, на земле не хуже зажить можем.

- Блажен, кто верует.

- Дай людям зерна. Зачем пугаешь? – комиссару все еще не верилось, что он стоит невесть где, в каком-то заброшенном подземелье, да еще и говорит с мертвецом.

- Не хлебом единым жив человек, но словом Божьим!

- Все сделаем, все дадим, пойми ты, уж не знаю, прости, как тебя назвать, люди с голоду мрут, как скотина какая. А у тебя – хлеб. Тебе-то зачем? Ты уже отжил свое. Людям нужнее! – слова лились из уст комиссара, как кагор из пробитой бочки.

- Ибо сказал Господь – возлюби ближнего своего, как самого себя.

- И как это понимать? Согласие?

Ответа не последовало, а Восип обнаружил, что стоит у входа в церковь посреди поля. У ног его оказался совершенно новый, блестящий острым лезвием серп.

- Благодарю, батько! – крикнул комиссар и потянулся к серпу, чтобы принести пару колосков – показать крестьянам, что «жать можно».

- Не хлебом единым жив человек, но словом Божьим! – раздался гулкий бас из-под земли, а следом зазвонил несуществующий колокол.

- Товарищ комиссар! – услышал Шыпшына из-за спины голос Демида, - Ух, все в порядке! Местные все хвосты-то поджали. Хоть бы один сподобился! Погубит, говорят, Бацько городского, и все тут! Я уж один пошел вас искать! Товарища в беде бросать – стыдоба!

- Будем жать, – ответил Восип изменившимся голосом, – Бацька дал добро.

***

Весть о чудесном спасении товарища комиссара неслась быстрее, чем красноармейский поезд. Шыпшына показывал крестьянам колосок и говорил:

- Можно жать, братцы, можно! Бацько благословил!

В поле крестьяне шли, все еще труся, не веря, что Бацько никого не тронет. Трофим идти отказался:

- Все это от диавола, от лукавого! Я лучше лебеду буду жрать, чем хлеб сатанинский!

После долгих и затяжных дождей, наконец, светило солнце, жужжали невесть откуда взявшиеся мухи, а крестьяне гурьбой опасливо двигались к заветным колосьям. Серпы и косы работали ловко, и зерно шло людям в руки, росли скирды, а крестьяне, вовсе потеряв страх, пели рабочую песню:

- Косы да серпы несём,

Хором песенку поём,

Урожай собирай

И на зиму запасай.

Ой - да собирай

И на зиму запасай.

Когда упал последний сноп, раздался вдруг истошный крик Збыславы. Люди кинулись к бабе, не понимая, что произошло. Несчастная орала, что было мочи, прижимая к животу окровавленный обрубок руки. Кисти не было. Кровь заливала рваное платье.

- Не хлебом единым жив человек! – раздался подземный рокочущий бас.

Крестьяне побросали инструменты и бросились наутек.

- Бацько! Бацько прогневился!

- Эй, а зерно?! Зерно?! Дождь пойдет, сгниет же, олухи! – Восип кинулся за убегавшими. О Збыславе все забыли.

Уговорить крестьян вернуться на поле Шышпшыне в тот день так и не удалось. Вдвойне провальной затея оказалась еще и потому, что вернувшись на поле с Демидом бабы они не нашли. Комиссар готов был рвать на себе волосы с досады. Но делать что-то надо было.

Запершись в хибаре «дохтура», Восип снова листал книги, одна за одной, ища заветные «Обряды былых времен». Демид стоял у двери, ему было велено никого не впускать. Впрочем, желающих войти и не находилось.

- Нашел! – раздался торжествующий крик.

***

В эту ночь Трофиму спалось плохо. Снились тревожные сны. Каркали вороны, небо было затянуто черными тучами, лил кровавый дождь, всюду летали оводы и шершни, а люди, исхудавшие, с впалыми щеками и пустыми глазницами измождено падали наземь, воя:

- Отец наш небесный, почто ты нас оставил?

Трофим брел по деревне, двигаясь к проклятому полю. На колосьях сидела жирная саранча. Казалось, словно бы все казни египетские сразу за что-то обрушились на их несчастное село. Церковь, не развалившаяся, а прекрасная и златоглавая, как прежде, была единственным светлым местом среди ада и погибели, творившихся вокруг. Трофим открыл дверь, и тут же грянул выстрел. Пуля пронзила лоб попа, голову разорвало, как перезрелый арбуз, а тело бессильно рухнуло у входа в храм Божий.

- Восип! – крикнул бывший поп и проснулся.

Комиссара в хате не было.

- Чего это я? Он же теперь у доктора живет! – Трофим присел на лавке и почесал затылок.

Внезапно раздался колокольный звон.

- Как-так? – не поверил своим ушам мужик – Кто его на место водворил?!

Трофим вышел из избы. Слух его не обманывал. Колокол звенел и звенел, призывая прихожан на утренний молебен, как и много лет назад.

- Что за чудо Господне? – из единственного глаза бывшего попа потекла слеза, и он стремглав побежал к церкви.

Двери были распахнуты. Горели свечи. Нестройный хор пел:

- Слава Матери Матерей, Неизреченной, Неизбывной, Неназываемой! – тянул знакомый голос.

- Слава! Слава! – вторил хор.

В дырявом переднике из свежесодранной человеческой кожи, завязанном кое-как, с безумным лицом у алтаря стоял Восип. За спиной его маячила зловещая размытая тень.

У подножия алтаря грудой валялись чьи-то внутренности.

Качаясь, как пьяницы или сомнамбулы, в заляпанной кровью одеже, рядами стояли селяне, крестясь и выкрикивая:

- Матери слава! Слава!

- Ешьте, ибо се есть плоть моя! – пророкотал кто-то невидимый, и тень над Восипом вытянула длинный узловатый палец, указывая на Трофима.

- Братие! – раздался голос Шыпшыны – Причастия нынче несть! Кто жизнь готов положить за веру православную?

Медленно, раззявив голодные рты, больше похожие на звериные пасти, крестьяне повернулись к Трофиму, лица – а это были лица, но чужие, содранные и надетые - ничего не выражали, в глазах читалось лишь одно – голод.

- Отче наш, - начал было Трофим, но запнулся.

Автор - Nazar Chagataev, соавтор и консультант German Shenderov

Соавтор - мой, тег - мое

Картинка из сети.