Бацько ( часть вторая)⁠⁠

+++ATTENTION !!!+++

Аннотация: Это мистическая история по мотивам малороссийских легенд, написанная моим товарищем под моим чутким руководством в пределах Вселенной Кошмаров. Для лучшего впечатления от прочтения, рекомендую сначала ознакомиться с предыдущими произведениями из данного цикла. Их можно найти на моем аккаунте на Пикабу или по этой ссылке - https://vk.com/vselennaya_koshmarov

+++Thanks for Your attention+++

Ссылка на первую часть - https://pikabu.ru/story/batsko__chast_pervaya_6065694

Крестьянин послушно поплелся вперед, остановился у какой-то кучи тряпья, валявшейся на том месте, где по его словам ранее был хлев, и стал копошиться в ней.

- Трофим, мать твою! – прикрикнул на него Восип – Я тебе что велел?

- Сычас-сычас, обождыте, товарыщ Шыпшына – пробормотал крестьянин и продолжил рыться в тряпье.

Внезапно куча зашевелилась и из нее показалась лохматая покрытая колтунами маленькая голова. Вскоре показалось и все остальное.

Из кучи вылез тщедушный заспанный мальчонка лет восьми. Он хлопал глазами и отчаянно зевал:

- Чего тебе, дядька? Ишь, поспать не дал, лихо одноглазое! – заворчал он на Трофима.

- Аверьян! Иди народ зови! Тут этот, как его, рыфырендом будет! - ответил ему мужик.

- Рыфин дом? Какой Рыфин дом? – мальчишка тер глаза, ничего не понимая.

- Собрание будет. Дуй давай! – Трофим хотел слегка щелкнуть ребенка по лбу, но тот увернулся и убежал.

- Усе, товарыщ Шыпшына – крестьянин повернулся к Восипу – сычас прыдут. Пожалте у ту хату, там усе и поместятся.

И Трофим указал на хибару побольше других, но в прочем ничем не отличавшуюся от остальных – такая же прохудившаяся крыша, дыры вместо окон и трухлявые стены.

- Тута надысь дохтур жыл – сказал он.

- А куда делся? – Восипу сделалось интересно.

- А солдаты забралы и усе с ним. Хороший был дохтур – Трофим почесал в затылке – у глазом эвон помог.

- А что с глазом-то было? – Шыпшыне с самого приезда было любопытно узнать об этом, но случая спросить до сих пор не подворачивалось.

- Да шо у глазом? Гнойнык, сказал. Эвон и вырезал глаз, шоб дальше не угнило! – Трофим снова почесался и зевнул.

- Зачем резать-то было? – удивился Восип – что, спасти не судьба было?

- Средств нэма – как-то равнодушно ответил на его вопрос Трофим.

- Да было у него все! – возразил Восип с досадой - Кабы барчук какой - живо бы все по первому классу этот ваш эскулап сделал. А на народе, значит, экономить можно. Тьфу! -, и Восип смачно харкнул на землю.

- Может и так – согласился мужик – но дохтур был хороший.

Невдалеке показалось несколько человеческих фигур. Когда они подошли ближе, Восип разглядел трех отощавших мужичков в грязной залатанной одежонке, уже знакомого ему Аверьяна, Збыславу и с десяток других баб, выглядевших немногим лучше ее. Деревенские косились на него с недоверием, не понимая, зачем их собрал этот приезжий чужой человек.

- Товарищи, пройдемте в зал собраний! – сказал Восип.

Конечно, хибару «дохтура» назвать так было можно с очень большой натяжкой, но привыкший к казенному языку комиссар хотел соблюсти торжественность. Когда бабы грузно уселись на лавки, а мужики, за неимением сидячих мест – встали за ними, Шыпшына поднял к верху палец – по перенятой от политрука привычке и начал свою речь:

- Товарищи! Меня прислала сюда Советская власть, по приказу самого Милютина Владимира Павловича, земельного комиссара для осуществления контроля за проведением национализации и выявления контрреволюционых элементов. Я здесь человек новый, нездешний – для вас незнакомый. Но вскоре, я надеюсь, мы сможем стать друг другу товарищами и даже друзьями, - Восип закашлялся от привкуса проклятой лебеды, взял фарфоровую чашку в горошек и зачерпнул колодезной воды из загодя принесенного Трофимом ведра. Прочистив горло, он продолжил:

Советская власть – для народа. Наша власть – народная, а народ – это вы. Только народная власть заботится о благе простого человека. И именно ради вашего блага я сюда приехал. Товарищи! Мы забрали у барей землю и отдали ее вам. И мое сердце не может не петь, когда я вижу, как простой крестьянский и рабочий народ реализует эту свободу, бросает все силы на благо государства. И оно бы пело - кабы я не увидел то, что увидел. Как можно такое вообще допустить?! Целое поле ржи пропадает! Да вы знаете, что за такое статья специальная есть – за укрывательство! Это же если продотряд увидел бы – вас бы всех тут распатронили. Ладно, спрятал кто полмешка муки – нешто я не человек, не понимаю. Но у вас-то пропадает целое поле ржи. Пропадает пока вы – советский народ кормите меня, народного комиссара лебедой да крапивой. Скрыть хотели? За дурака меня держите? Есть у вас хоть какое-то объяснение? У вас там превышение по продналогу на добрые два гектара. Вы кого обмануть хотели? Вы не барей, да царей обворовываете – вы власть народную обворовываете – своих братьев, которые в грязных окопах за вашу же свободу на амбразуру бросаются, а вы… В общем, именем Совнаркома РСФСР я, товарищи, передаю вам декрет – собрать рожь с территории бывшей церкви до конца месяца – десять дней, значится. Вопросы?

Восип уперся руками в сохранившийся от прошлого владельца массивный стол и оглядел публику. Люд смотрел в пол – опасаются, не доверяют. Бабы, сидевшие поближе продолжали по-овечьи пялиться на Шыпшыну – ни слова из сказанного они не поняли.

Голос взяла старушка, высохшая и тощая, удивительно было, как в таком тщедушном теле еще держится дух:

- Товарыщ, ох, милок, все не привыкну к слову-то ентому новому, как вас по имени-то?

- Восип Шыпшына, Комиссар продовольствия Витебской губернии – представился Шыпшына.

- Товарыщ Восип, мы бы и рады рожь-то забрать, да не можно, милок. Никак не можно – старуха закатила глаза и перекрестилась.

- Не можно, не можно! – загудели хором бабы.

- Я ж говорыл, товарыщ Шыпшына… - вздохнул Трофим - …что не можно!

Это единодушное «не можно» загудело у Восипа в голове, как мушиный рой, и он, еле силясь, чтобы не взорваться от злости, спросил:

- Почему? Почему не можно! Кто-нибудь скажет мне хоть одну разумную причину?!

- Хоша, не хоша, а не можно. Поле-то церковное – повторил Трофим то, что уже сказал ранее.

- И что, что церковное?! – Восипа аж передернуло – Что?! Боженька накажет?! Руки отсохнут?! Молния мне в темечко ударит?!

- Может, милок, может! – неожиданно заявила старушка.

- Не может! – возразил комиссар – Нету никакого Бога! Его попы выдумали, чтобы народ обирать! Чай, забыли, как десятину отстегивали, да? Это же выдумка все, товарищи! Вы бы что ли грамоте учились, да книги читали правильные по диалектическому материализму. Маркса, Энгельса – вот где правда-то, товарищи, не в поповских талмудах-то! – Шыпшына заметил, что крестьяне по-прежнему глядят на него, как баран на новые ворота и попытался объяснить проще - Кабы был ваш Бог, он бы чего, барей бы допустил? И чтоб драли вас, чтоб продавали, как скотину, чтобы людей в вас не видели? Мне тоже сызмальства бабка-то за веру православную лапшу на уши вешала. Только вот не видать чего-то, чтобы Бог ее ей помог. Как в грязи да бедности росла, так и померла, земля ей пухом! Религия – опиум для народа! Так сам Владимир Ильич сказал!

- Инда твой Ыльич Хрыста-Бога сыльнее! Тьфу! – раздался голос откуда-то из-за бабьих спин.

Это нахальное возражение возмутило Восипа и он спросил:

- Кто это только что вякнул?

Крестьяне молчали.

- Кто это сказал, я спрашиваю?! – рука Восипа рефлекторно потянулась к «маузеру».

Ни слова. Стоят как вкопанные.

- Стыдно, товарищи. Очень стыдно – комиссар говорил с нарочитой укоризной в голосе – Сначала вы рожь укрываете, да меня, благодетеля вашего по сути, крапивой потчуете. А теперь что? Теперь вот среди вас предатель завелся, антисоветчик, а вы и его укрываете? Я же с вами, товарищи, по-хорошему хотел, по-доброму. Чай, и сам простой человек как вы. А придется, видимо, по-военному, по закону делать!

Народ глядел на Шыпшыну, испуганно хлопая глазами, но выдавать бунтовщика крестьяне не спешили.

- Так вы, вот значит как, товарищи? – Восип развернулся, отхлебнул из чашки еще немного воды и продолжил, вертя ее в руках – Может, добром дело все же уладим, а? А то ведь добалуете – сюда уж не я, сюда другие приедут, а у них разговор короток – расфурычат всех, и поминай как звали! Две статьи, между прочим, серьезные на вас уже! Давайте, что ли по-людски, последний раз прошу!

Видимо, слова комиссара, наконец, возымели эффект, потому что бабы испуганно расступились и взору Восипа предстал тощий, с неприятным, изрытым оспинами перекошенным лицом мужик.

- Я сказал, гнида ты городская! Ну, я, я сказал! – презрительно процедил он – Народная власть, как же, обосраться и не встать! Усе у народа забралы, усе у себе у город увезлы, а нас еще поучает, како нам жить. Тьфу!

И мужик плюнул себе под ноги, но попал Восипу на нос сапога.

- Ты значит, сказал? – Шыпшына взвел курок на «маузере».

- Я сказал, я! И что ты мене сделаешь, ты клещ паршивый?! Стрелять будешь?!

Ну, давай, стреляй! Пущай все видят, какие вы «народные», христопродавцы, шоб вас черт драл! – мужик орал, а лицо его покраснело еще больше.

– Нечто я, советский комиссар в свой народ стрелять буду?

Мужик глядел на комиссара с ненавистью и молчал. Восипу снова вспомнилась белогвардейская деревня, но комиссар прогнал воспоминание.

«Бывают ситуации, когда насилие есть необходимая и единственная мера» – мысленно напомнил Восип сам себе слова Ленина.

- Сядь!

Крестьянин продолжал молча коситься исподлобья.

- Сядь! – повторил он.

Стоит, как столб, поди ж ты!

- Еще раз повторяю, а ну сел! – сказал Шыпшына.

Мужика забила мелкая дрожь, но садиться он даже не думал.

Тогда Восип полез в кобуру.

- Сел, сволочь! – снова потребовал он, наставив пистолет на крестьянина.

- Нет – прохрипел бунтовщик, а ноги его, словно вопреки его желанию сгибались в коленях, пока он сам не уселся в собственный плевок на дощатом полу.

Крестьяне наблюдали за происходящим в тягостном молчании.

- Раззявай давай пасть!

Мужик поглядел на него со злобой, но приказ не выполнил.

- Раззявай, мразина, не то курок спущу! – пригрозил Восип.

Дрожа, подбородок, покрытый клочковатой бородой медленно пополз вниз, показались желтые, испещренные черными точками, редкие зубы, потянуло гнилью.

Шыпшына бросил взгляд на чашку, которую все еще держал в руке, словно видел ее впервые. Покрутил в руке, словно примеряясь, допил последние остатки воды на дне и принялся засовывать ее прямо в рот крестьяниу. Та не лезла, цепляясь то за редкие зубы, то за щеку недосколотой ручкой.

- В одно рыло хотел все захапать, а рыло-то маломерное! – выругался он, пихая чашку. Люд продолжал глядеть на происходящее, оторопев от страха и даже не думая вмешиваться. Чашка шла туго, и Шыпшына, бранясь, проталкивал ее, не смотря на мычание мужика, которое оставалось единственным звуком в повисшем безмолвии – за исключением скрежета чашки о зубы.

- Вот хлебало-то рыбье! Рот что у окуня! – Восип поднажал на чашку, раздался хруст челюсти, и чашка застряла.

Восип удовлетворенно крякнул, осмотрел мужика с ног до головы, покачался из стороны в сторону, словно примеряясь. А потом, давно отработанным движением со всей силы саданул коленом в самый подбородок мужика.

Раздался треск, и бунтовщик взвыл – но то месиво, которое осталось от его рта смогло издать только страшный нечленораздельный хрип – сломанные зубы мешались в кровавой каше с осколками чашки. Лукьян катался по полну, держась за лицо – челюсть неестественно повисла, он ползал по полу, поливая кровью доски, пытаясь уползти от своего палача.

- И поделом! – Шыпшына оглянулся. Люди стояли, словно столбы, не в силах пошевелиться от шока. Кто-то разинул рот в бессловесном страхе, кто-то машинально крестился, а на подоле Збыславы расползалось темное влажное пятно.

-Доставайте рабоче-крестьянский инструмент, товарищи, и приступайте к сборке урожая. Встретимся завтра на поле. И кто-нибудь, приберите «это», - презрительно кивнул Восип в сторону воющего крестьянина, после чего, нарочито громко топая сапогами, первым покинул «зал заседаний».

Спать Восип ложился, не дожидаясь Трофима.

- Пущай подумает, каково Советам палки в колеса пихать – подумал он – авось и сподвигнет люд на дело!

За окном сгущался апрельский сумрак, слегка подвывал в щелях ветер, выползали на охоту вездесущие клопы – эти всегда найдут, где прокормиться! – а Шыпшына сонно смотрел в окно, лежа на лавке.

Ни шороха, ни одной человеческой фигуры на улице, только качающийся ряд сорной травы вдоль плетени, похожий на пьяный штрафбат лилипутов.

Вдруг половицы заскрипели и Восип разглядел в темноте маленькую сгорбленную тень. Крадучись, она двигалась к середине хаты, где был люк в подпол. Восип старался не двигаться, дабы не спугнуть незваного гостя. Ему было любопытно, кто настолько безрассудный смог сюда прийти. Люк скрипнул, раздались звуки робких шагов, кто-то очень тщедушный и жалкий, стуча в темноте от страха зубами, спускался в кладовую. Шыпшына встал, запалил лучину, и, чертыхаясь, полез вниз – вслед за странным незнакомцем. Спустившись, он заметил неприметную фигурку, которая рыскала по кладовой, двигаясь мелкими перебежками. Вскоре, обнаружив в углу мешок муки, непрошеный гость вцепился в него и потащил за собой, пятясь спиной к лестнице. Тут его спина и уткнулась в грудь Восипа. Фигурка развернулась и комиссар увидел мальчишье лицо – до боли знакомое.

Снова? Он? Здесь?! Откуда?! Мальчишка явно не ожидал встретить в хате людей. Он застыл на месте от удивления, мертвой хваткой вцепившись в мешок.

- Воруем, значит? – сказал Восип строго.

Подросток молчал.

- Народную армию, освободителей своих, грабим?! – спросил Шыпшына еще более сурово.

Мальчика забила дрожь, но он снова не произнес ни слова.

- И не сознаемся? – комиссар схватил несостоявшегося вора за грудки и хорошенько тряхнул, но тот молчал, глупо семеня ногами в воздухе и не отпуская мешка.

- Сказывай, кто таков? Чьих будешь?

- Н-н-н-ничьих, д-д-д-деревенских – наконец пролепетал ребенок.

- А мука – кому? – не отставал Восип.

Подросток хлопал глазами и молчал.

- В военное время! У своих товарищей воровать! Стыдно! – попробовал было Шыпшына устыдить вора.

Ни слова в ответ.

- Кому мука, спрашиваю? – Восип замахнулся, намереваясь отвесить воришке хорошую затрещину.

- Н-н-н-нашим м-м-мука – пробормотал тот, заикаясь и как-то весь сжавшись.

- Кому это – «вашим»? На мразь белую, значит, работаешь? – коммисар терял терпение.

Мальчишка, казалось, не понял вопроса. Он тупо посмотрел на Восипа и ничего не ответил.

- Кто тебя заслал? Кому мука? – распалялся все более Шыпшына.

- Нашим – повторил малец упрямо.

- ВАШИМ?! Беленьких значит, любишь? Ну-ну, будет тебе беленькое! – с этими словами Восип резко тряхнул мальчишку еще раз и бросил его на дощатый пол. Тот наконец уронил мешок, чем Шыпшына тут же воспользовался, быстро придвинув мешок к себе.

- Ну, признаваться будем? – спросил он, вынимая «маузер».

- Нашим мука – все, что только и сказал воришка снова.

Восип приставил дуло ко лбу непрошеного гостя.

- Рот открывай, не то курок спущу – велел он.

Но ребенок сидел как вкопанный.

Совсем потеряв терпение, Восип схватил его за лохматые нечесаные вихры, и выкручивая их, принялся пихать муку в распахнутый от боли рот, не давая горе-вору даже опомниться. Успокоился он только тогда, когда немалая доля муки исчезла из мешка, а мальчишка перестал дышать.

- Беленькое он, значит, любил… - процедил Шыпшына и его глаза покрыла внезапно какая-то алая пелена, сквозь которую Восип слышал крики.

Голос политрука товарища Кондратенко он узнал сразу:

- Самовольно?! Без суда и следствия?! Гражданского, да еще и ребенка?! Под трибунал за такое пойти не хочешь?

Обливаясь холодным потом, Шыпшына стал искать глазами укрытия, и, разглядев невдалеке маячащий черным зевом проем двери, метнулся к нему, но споткнулся, с грохотом шмякнулся на пол и…проснулся.

Сон, это был только сон. Восип обнаружил себя на полу возле лавки. У дверного прохода спал Трофим, сопя и почесываясь во сне. За окном занималась заря.

- Не можно жать, значит – пробормотал Шыпшына под нос и вышел из избы. Село, мертвое и днем, ранним утром гляделось нежилым вовсе. В покинутых избах, хозяева которых, видно померли с голоду или же сбежали в поисках лучшей доли, хозяйничал ветер, заглядывавший во все щели и свистевший в каждом углу. В иных же – тех, где, как знал Восип, кто-то все же жил, не заметно было никакого движения. Не слышно было даже ни звука. То ли крестьяне спали мертвым сном, то ли попрятались в страхе после вчерашней «экзекуции». Шыпшына шел по грязной дороге, которую за ночь размыло дождем, сапоги хлюпали по грязи, а где-то впереди маячило злосчастное поле, посреди которого, словно древний идол царскому режиму, торчала, как какое-то ветхозаветное пугало, развалившаяся церквушка. Вдалеке залаял пес.

- Надо же, собаку, значит, не съели – сказал сам себе комиссар и усмехнулся получившемуся каламбуру.

Избы оставались за спиной, а рожь – будущий хлеб, как он искренне надеялся, расстилалась перед Восипом, словно грязное одеяло.

Шыпшына подошел ближе, взял в руки колос и, оглядев его, вздохнул с досадой:

- Вот же ж дрянь-то! Спорынья! Знамо дело, отчего «жать не можно!». И никакие религиозные бредни тут ни при чем! Хотя…может, не все поле-то спорчено?

Воздух прорезал пронзительный колокольный звон. Восип задрал голову и не смог понять, в чем дело – на колокольне никакого колокола не было, только болтался гнилой кусок веревки.

- Что за чепуха? – Шыпшына затряс головой – Уже и в ушах звенит не пойми с чего.

Прогнившая створчатая дверь церкви внезапно с противным скрипом распахнулась.

- Ветер шалит – подумал комиссар – а все ж, загляну-ка я внутрь!

Едва Восип вошел, как в нос ему ударил затхлый запах гнилого дерева. От былой роскоши в заброшенной церкви не осталось и следа. Все, что блестело, давно, словно сороки, растащили местные. На стенах встречались облезлые изображения святых. Краска облупилась и от некоторых остались только отдельные части – руки, ноги, фрагменты лиц. Уцелели только два-три изображения, да и то не полностью – у одного – кажется, бабушка звала его Иваном Предтечей? – облезла краска в районе глаза и он напоминал посуровевшего Трофима, у другого отсутствовали пальцы, у третьего – нога.

Бородатые и тощие, эти древние люди удивительно напоминали крестьян, и видимо потому были им так понятны и милы. Комиссар захотел присесть, но обнаружил, что сидеть не на чем и двинулся дальше. Его взгляду предстал алтарь, который был расколот пополам. На нем лежал небольших размеров колокол, который его и расколол.

- Так вот что звенело! – воскликнул Восип – Стало быть, кто-то из крестьян придуряется! Решили, значит, пугать меня, дурачье!

Ему во что бы то ни стало захотелось найти шутника и дать тому по шее.

- Что угодно выдумают, лишь бы не работать! – ворчал Шыпшына, оглядываясь по сторонам. Внезапно из-за алтаря показалась фигура в островерхом капюшоне.

- Ишь, ряженый! Стой! Кто таков? – крикнул Восип.

Фигура не ответила. Некто в рваном одеянии, некогда бывшем монашеской рясой, а теперь напоминавшей рваный мешок, раскачивался на месте и бубнил себе под нос обрывки молитв.

Продолжение следует...

Автор - Nazar Chagataev, соавтор и консультант German Shenderov

Соавтор - мой, тег - мое