Программы фонда Сороса в СССР: инвестиции в будущее реформаторов

В те же годы в СССР пришли западные благотворительные инициативы, самым заметным из которых стал Фонд Джорджа Сороса. Уже в 1987 году Сорос договорился с советскими властями о создании совместного фонда «Культурная инициатива», задачей которого была поддержка движения к открытому обществу[6][7]. Официально учреждённый в 1988-м с бюджетом ~$2 млн в год, этот советско-американский фонд возглавил юрист Андрей Макаров, а в правление вошли видные интеллигенты эпохи гласности: историк Юрий Афанасьев, социолог Татьяна Заславская, академик Борис Раушенбах и др.[8]. Фонд финансировал сотни проектов – от независимых исследовательских групп и ассоциаций юристов до летних школ за рубежом для советских студентов[7].

Эти программы не только давали глоток свободы советской науке и культуре, но и создали сети контактов для будущих реформаторов. Сорос лично участвовал в экономических дискуссиях: так, в 1988 году он предложил советскому правительству план создания «открытого сектора» экономики (отрасли, работающей по рыночным принципам), и, к своему удивлению, получил поддержку на самом высоком уровне – идею поддержал даже председатель Совета Министров Н. Рыжков[9][10]. Хотя этот план не реализовали, Сорос привлёк западных экспертов (например, экономиста Василия Леонтьева) для консультаций с советскими экономистами. Более того, он спонсировал группу Григория Явлинского и Станислава Шаталина – авторов программы «500 дней» – и добился приглашения их на осеннюю сессию МВФ и Всемирного банка в 1990 году[11]. Многие участники этих инициатив позже заняли важные позиции: Г. Явлинский стал влиятельным политиком-реформатором, А. Макаров – депутатом и главой думского комитета, Ю. Афанасьев – лидером демократического движения. Таким образом, гранты Сороса заложили основу для новой интеллектуальной элиты, подготовленной к преобразованиям начала 1990-х.

Беловежская пуща: крушение СССР и раздел сфер влияния (декабрь 1991)

Распад Советского Союза оформился в декабре 1991 года на встрече лидеров РСФСР, Украины и Беларуси в Беловежской пуще. Официально заявленной темой переговоров были вопросы поставок нефти и газа между республиками[12]. Однако на самом деле Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич при поддержке своих окружений решили без участия Горбачёва определить судьбу Союза. Российская делегация (включая Г. Бурбулиса, С. Шахрая, А. Шохина) прибыла с заготовками соглашения о распаде СССР – план был реализовать его, если украинская сторона согласится[13]. Как вспоминал белорусский премьер В. Кебич, ни он, ни Шушкевич изначально не знали о намерении подписать договор о прекращении Союза – инициатива шла от Ельцина, который искал поддержку прежде всего Кравчука[13].

В результате 8 декабря 1991 года было подписано историческое соглашение. В преамбуле констатировалось, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование», а Россия, Украина и Беларусь договариваются образовать Содружество Независимых Государств (СНГ)[14]. Стороны гарантировали взаимное признание суверенитета и существующих границ, невмешательство во внутренние дела и открытость границ для передвижения граждан[15]. Неофициально это означало, что Ельцин де-факто признал территориальную целостность Украины (включая Крым), на чём настаивал Кравчук – вопрос, который даже не подняли к явному удовлетворению украинской стороны. Соглашение также содержало положения о координации экономической политики и едином контроле над ядерным оружием, остающимся на территории бывших республик[16].

За закрытыми дверями обсуждались и кадровые договорённости. Ельцин, добившись роспуска СССР, устранял Горбачёва и получал поддержку соседей в обмен на признание их независимости. Стороны условились созвать остальных глав республик и предложить им присоединиться к СНГ. Интересно, что глава белорусского КГБ докладывал в Москву о «предательстве» в Беловежской пуще, но никаких мер предпринято не было – центральная власть СССР была уже парализована[17]. Беловежские соглашения положили конец союзному центру: 25 декабря 1991 Горбачёв подал в отставку, и с 1 января 1992 года Россия и другие государства СНГ начали самостоятельное плавание. Этот кулуарный сговор лидеров трёх республик не только юридически оформилил раздел союзного наследства, но и предопределил появление новых национальных элит, свободных от контроля Москвы.

«Шоковая терапия»: радикальные реформы при поддержке Запада (1992–1994)

Получив полный контроль в постсоветской России, команда Ельцина приступила к реализации жёсткой экономической реформы, прозванной «шоковой терапией». Суть её сводилась к «святой троице» мер: либерализация цен, финансовая стабилизация (сжатие денежной массы) и массовая приватизация собственности[18]. С января 1992 года правительство Егора Гайдара отпустило большинство цен, одновременно резко урезав дотации и «включив» рыночные механизмы вместо плановых. Эти шаги были вдохновлены примерами Польши и других восточноевропейских стран, а также рекомендациями МВФ и экономистов Вашингтонского консенсуса (требовавшего сбалансировать бюджет, открыть торговлю, дерегулировать рынки и т.д.[19][20]). Международные институты – прежде всего МВФ – поддержали российские реформы морально и экспертно: были направлены советники, выданы первые кредиты на стабилизацию рубля. Однако масштабной помощи, сравнимой с планом Маршалла, не последовало. Запад исходил из идеологии рыночного фундаментализма, ожидая, что невидимая рука рынка сама создаст эффективные институты в России[21][22].

На практике шоковая терапия имела противоречивые последствия. С одной стороны, исчезла пустота прилавков советской эпохи – товары появились, постепенно наладились прямые импортные поставки. С другой стороны, цены взлетели в десятки раз, за первые же месяцы 1992 года инфляция превысила 250%. Население стремительно обнищало: сбережения “сгорели”, зарплаты отставали от цен, многие предприятия встали. Промышленное производство за 1992 год упало почти на 20%. Всё это вызывало социальную напряжённость и сопротивление реформаторам. В политическом плане в 1992–1993 гг. обострилась борьба между Ельциным и Верховным Советом (парламентом), где многие депутаты критиковали курс Гайдара и требовали смягчения реформ.

Тем не менее, радикальные реформаторы продолжали курс, считая, что промедление лишь даст реванш старой номенклатуре. Приватизация государственной собственности, задуманная как ключевой элемент шоковой терапии, стартовала осенью 1992 года. По плану, каждый гражданин получил ваучер (приватизационный чек), который можно было обменять на акции предприятий. Архитектор приватизации Анатолий Чубайс рассчитывал быстро создать класс частных собственников, заинтересованных в рыночных реформах. В течение 1993–1994 годов по ваучерной программе была приватизирована тысячами предприятий. Однако широкий слой населения от этой приватизации ничего не выиграл: большинство граждан, не понимая ценности ваучеров, продали их за бесценок или вложили в сомнительные чековые фонды. В результате крупные пакеты акций сосредоточились в руках директоров предприятий и новых предпринимателей, скупивших ваучеры у населения. К середине 90-х государство утратило контроль над значительной частью промышленности, но ожидаемого эффективного собственника зачастую не появилось – многие предприятия просто перешли под контроль старых «красных директоров» либо теневых дельцов. Тем не менее, основы рыночной экономики были заложены, и к 1995 году инфляция пошла на спад, рубль стабилизировался. Впереди реформаторов ждала новая задача – распорядиться остающимися лакомыми кусками госсобственности и привлечь на свою сторону финансовый капитал для удержания власти.

Приватизация 2.0: залоговые аукционы и легализация олигархии (1995–1996)

К 1995 году федеральный бюджет России испытывал острый дефицит, а темпы приватизации замедлились – самые привлекательные активы оставались в госсобственности. Тогда правительство Чубайса–Ельцина прибегло к спорной схеме, вошедшей в историю как «залоговые аукционы». Суть её заключалась в следующем: несколько крупных частных банков предоставляли государству кредиты, а взамен получали в залог пакеты акций лучших государственных компаний. Если бы государство не вернуло кредиты, залог – т.е. акции – оставался кредиторам. Идея была предложена олигархом Владимиром Потаниным и оформлена указом президента в августе 1995 года. Формально предусматривались открытые конкурсы, но на практике эти аукционы превратились в фикцию с предрешёнными победителями.

С ноября 1995 года по весну 1996-го прошла серия таких аукционов, где разыгрывались контрольные или крупные пакеты акций нефтяных, металлургических и телекоммуникационных гигантов. Аукционы проводили сами заинтересованные банки – и зачастую побеждали организаторы, предложив лишь немного выше стартовой цены. Например, доли в нефтекомпаниях «ЮКОС» и «Сиданко» достались банку Менатеп (глава – Михаил Ходорковский), крупнейший никелевый комбинат «Норильский никель» – банку ОНЭКСИМ (Владимир Потанин), Новолипецкий металлургический завод – структурам, близким к банку Менатеп, и т.д. В декабре 1995 года группа банков-аутсайдеров (Альфа-банк, Инкомбанк, Российский кредит) безуспешно протестовала, указывая на очевидную сговорённость результатов. Чубайс цинично признал «ошибкой» то, что банк-организатор сам участвовал в своём аукционе, и пообещал так больше не делать. Но обещание уже ничего не меняло – лучшие куски собственности перешли в частные руки за символическую плату. Так, 51% акций нефтяной компании «Сибнефть» был «продан» структуре Бориса Березовского всего за $100 млн – ничтожную сумму по сравнению с реальной стоимостью.

Залоговые аукционы стали переломным моментом: они узаконили новую олигархию. В результате победителями оказалась небольшая группа «избранных»: Михаил Ходорковский получил нефтяной гигант ЮКОС, Владимир Потанин – ключевые металлургические активы (Норникель), Борис Березовский (в альянсе с молодым Романом Абрамовичем) – компанию «Сибнефть», Владимир Гусинский – контроль над «Связьинвестом» (телекоммуникации) и медиаактивы, банковские магнаты Александр Смоленский, Пётр Авен, Михаил Фридман и др. также укрепили свои позиции. Государство привлекло всего около $1 млрд в бюджет, но политические дивиденды для власти были куда важнее денег. Беря под контроль огромные богатства страны, новые владельцы автоматически становились союзниками Ельцина – отныне императивом для них было не допустить прихода к власти коммунистов, которые могли бы пересмотреть итоги приватизации. Один из архитекторов реформ, Егор Гайдар, позже откровенно признал: «сделки по залоговым аукционам преследовали прежде всего цель создать критическую массу влиятельных сил, жизненно заинтересованных в недопущении реванша старой номенклатуры»[31]. Так и произошло: в обмен на бесценные активы олигархи предоставили властям финансовую поддержку и медиаресурс в преддверии выборов 1996 года[32].

«Семибанкирщина»: семь олигархов у руля политики (1996)

К середине 1996 года в России сложилась уникальная ситуация, получившая шуточное название «семибанкирщина» (по аналогии с «семибоярщиной» Смутного времени). Так журналисты окрестили группу из семи крупнейших финансово-промышленных магнатов – олигархов, которые, несмотря на конкуренцию между собой, объединились для переизбрания Бориса Ельцина на второй срок[33]. В их руках на тот момент сосредоточились колоссальные экономические ресурсы (по словам Бориса Березовского – одного из неформальных лидеров группы, эти семь человек контролировали «более 50% экономики России»[34]) и главные средства массовой информации. В число «семи банкиров» обычно включают:

Борис Березовский – совладелец автокомпании «ЛогоВАЗ» и телеканала ОРТ, влиятельный закулисный игрок;

Михаил Ходорковский – глава банка «Менатеп» и нефтяной компании ЮКОС;

Михаил Фридман – совладелец консорциума «Альфа-Групп» (банки, нефть, телеком);

Пётр Авен – партнер Фридмана по «Альфе», бывший министр;

Владимир Гусинский – владелец холдинга «Мост» (банк и независимый

телеканал НТВ);

Александр Смоленский – глава банка «СБС-Агро»;

Владимир Потанин – президент банка «ОНЭКСИМ», новый хозяин Норильского никеля.

Именно эта семёрка (а также близкие к ним фигуры, такие как Виталий Малкин из «Российского кредита» и Владимир Виноградов из Инкомбанка) фактически диктовала власти условия в 1996 году. Президентская кампания-96 стала их звёздным часом: олигархи выступили спонсорами Ельцина и развернули мощную агитацию против коммуниста Геннадия Зюганова. Через подконтрольные телеканалы и газеты они с одной стороны раскручивали образ «Ельцин – единственный спаситель реформ», с другой – нагнетали страх перед «возвращением к тоталитаризму» в случае победы Зюганова[35]. Миллионы долларов направлялись в избирательный фонд Ельцина, организовывались концерты, рекламные туры, информационные вбросы. В итоге, как известно, Ельцин сумел переломить ситуацию и выиграть выборы, несмотря на крайне низкий рейтинг в начале года. Цена этой победы – дальнейшее усиление олигархов. Получив решающий доступ к власти, они стали независимым центром силы, влиявшим на государственную политику. Березовский тогда откровенно заявил в интервью Financial Times: семь крупнейших бизнесменов совместно контролируют экономику и «принимают важнейшие внутриполитические решения» в стране[34]. Фактически сложился олигархический консенсус: большие бизнесмены сохраняют лояльность президенту, а власть гарантирует неприкосновенность итогов приватизации и предоставляет им преференции.

Однако «семибанкирщина» оказалась ненадолго. В конце 1990-х влияние разных членов группы пошатнулось (банкротства банков, кризис 1998 года), а с приходом в 2000 году Владимира Путина олигархов «равноудалили» от власти – кто-то ушёл в оппозицию и эмиграцию (Березовский, Гусинский), кто-то потерял бизнес и сел в тюрьму (Ходорковский), а кто-то сумел адаптироваться (Фридман, Потанин сохранили активы)[36][37]. Но в рассматриваемый период 1996 года олигархическая семёрка являлась, пожалуй, главной опорой режима Ельцина, символом срастания денег и власти в постсоветской России.

Вывоз капитала и «offshore aristocracy» (1990-е годы)

Параллельно с внутренними преобразованиями, новая российская элита активно выводила капиталы за границу. Масштаб оттока капитала в 1990-е был беспрецедентным: по оценкам, из России с 1992 по 1999 год утекло около $150 млрд – сумма, сопоставимая с годовым ВВП страны[38]. Эти деньги оседали на счетах в западных банках, в офшорах (Кипр, БВО, Швейцария и т.д.), инвестировались в недвижимость и роскошную жизнь за рубежом. Центральный банк РФ периодически публиковал тревожные данные о «нетто-оттоке частного капитала», а пресса приводила пугающие примеры: например, оценивалось, что в середине 90-х ежемесячно из России выводилось до $1–1.5 млрд (до $18 млрд в год) – значительная часть экспортной выручки, прежде всего от продажи нефти и сырья, оседала вне страны, минуя налоговую систему. По некоторым данным, до 60% доходов от экспорта нефтегазового сектора тогда оставалось за рубежом через трансфертное ценообразование и офшорные схемы.

Сформировался особый слой – «офшорная аристократия»: крупные бизнесмены и коррумпированные чиновники, легализовавшие советские и постсоветские богатства за границей. Лондон стал одной из столиц притяжения этого капитала – уже к концу 90-х там прочно обосновались многие российские богачи. Они скупали элитную недвижимость (за что Лондон получит прозвище «Londongrad»), отправляли детей в британские школы, хранили сбережения в виде особняков в Кенсингтоне и Челси. «Русские доверяют кирпичам в Лондоне больше, чем рублю», – иронично писала западная пресса. Помимо Великобритании, популярны были Испания, Франция, Израиль, а также тихие гавани типа Кипра – который фактически превратился во второй финансовый центр для российского бизнеса (через кипрские фирмы проходили основные инвестиционные и торговые операции).

Массовый вывод денег имел и криминальную составляющую. В 1999 году разразился скандал вокруг Bank of New York, через который за пару лет было отмыто до $7–10 млрд из России – выяснилось, что целая сеть офшорных компаний, связанных с российскими преступными группами и коррумпированными чиновниками, прогоняла гигантские суммы через американские счета. Подобные расследования – как зарубежные, так и российские – не раз вскрывали «дыры» в финансовом контроле 90-х. Уже в новом веке международные утечки данных, вроде громкого Panama Papers (2016), подтвердили масштабы офшорных империй, созданных постсоветской элитой. В опубликованных документах фигурировали десятки россиян, еще в 90-е годы зарегистрировавших компании в Панаме, на Британских Виргинах и иных юрисдикциях с целью скрыть владельцев активов. Расследования консорциума OCCRP (Organized Crime and Corruption Reporting Project) и ICIJ обнаруживали целые «laundromat»-схемы по выводу денег – например, «русскийlaundromat», через который в 2010-е из РФ нелегально вывели более $20 млрд, истоки которого уходили к теневым операциям 90-х.

Таким образом, 1990-е стали эпохой колоссального оттока богатства из России. Отсутствие эффективных институтов и доверия к ним побуждало новых богачей хранить средства где угодно, только не в родной стране. Это, в свою очередь, тормозило развитие экономики – капитал не инвестировался внутри страны, а работал на чужие юрисдикции. Тем временем в самой России нарастали социальное неравенство и ощущение несправедливости приватизации, что подрывало легитимность сформировавшейся элиты.

Первая чеченская война: война как бизнес и политика (1994–1996)

На фоне экономической трансформации российская власть столкнулась и с серьёзным региональным вызовом – сепаратизмом в Чечне. Попытка силой вернуть Чеченскую Республику Ичкерию под контроль Москвы вылилась в первую чеченскую войну (декабрь 1994 – август 1996). Этот конфликт имел не только политико-этническую подоплёку, но и существенное материальное измерение – в нём переплелись интересы различных групп, которые получали выгоды от войны.

Во-первых, Чечня к началу 90-х была крупным центром нефтедобычи и переработки на Кавказе. Контроль над нефтью стал одним из факторов, спровоцировавших войну. В годы фактической независимости Ичкерии (1991–94) местные полевые командиры и криминальные структуры наладили нелегальный вывоз чеченской нефти. Нефтепроводы и автоколонны с нефтью приносили огромные теневые доходы – по некоторым сведениям, около $120 млн ежемесячно от продажи сырья. Половина этого объёма уходила нелегально, причём не без участия представителей российских силовых структур. Очевидцы описывали, как по чеченским дорогам шли караваны бензовозов в сопровождении «крыши» из милиции или военных, которые на каждом блокпосту получали свою долю за беспрепятственный пропуск топлива. Коррумпированные офицеры на местах зачастую продавали оружие и боеприпасы чеченским формированиям или присваивали средства, выделенные на армию. Таким образом, для части военных и силовиков война обернулась прибыльным бизнесом – кто-то наживался на поставках для федеральных войск (приписки, хищения довольствия), кто-то – на контрабанде и рэкете.

Во-вторых, внутри самой российской политической элиты были разные интересы по отношению к войне. «Партия войны» – силовики во главе с министром обороны Павлом Грачёвым – убеждала Ельцина в необходимости маленькой победоносной кампании, рассчитывая укрепить свои позиции и бюджетное финансирование армии. Также некоторым радикальным политикам (из лагеря националистов) война сулила рост популярности. С другой стороны, «партия мира» – вице-премьер Егор Гайдар, генерал Александр Лебедь и другие – понимала бессмысленность кровопролития и негативные последствия для экономики и репутации страны. Но в 1994-м верх одержали сторонники жёсткой линии, и конфликт разгорелся.

Однако к лету 1996 года, после полутора лет боёв и десятков тысяч погибших, стало ясно, что войну не выиграть военным путём. Ельцин, готовясь к выборам, искал способ вывести Россию из чеченского тупика. Эту задачу он поручил своему новому советнику по безопасности Александру Лебедю, получившему мандат на переговоры с чеченскими лидерами. Итогом стала Хасавюртовская договорённость (31 августа 1996 года) – фактически мирное соглашение, зафиксировавшее поражение федеральных сил. Согласно Хасавюртовским соглашениям, стороны обязались прекратить огонь, Россия выводила войска из Чечни, а главное – статус Чеченской Республики откладывался до декабря 2001 года[44]. Проще говоря, вопрос независимости оставили открытым на 5 лет, фактически признав на этот период де-факто независимость Ичкерии. В 1997 году Ельцин даже подписал с новоизбранным чеченским президентом Асланом

Масхадовым межгосударственный договор «О мире и принципах взаимоотношений», где стороны фигурировали как равноправные субъекты международного права[44]. Для Чечни это означало долгожданный мир и свободу от Москвы, хотя республика лежала в руинах и погрузилась в экономический хаос (никакого Marshall Plan на восстановление не последовало – разрушенные сёла так и остались разрушенными[44]).

Кому же принесла выгоду первая чеченская война? Парадоксально, но в краткосрочной перспективе определённые дивиденды получили многие. В Чечне возвысились полевые командиры, превратившиеся в политических лидеров (Масхадов, Басаев и др.), получившие власть и долю в нефтяных доходах. Криминальные элементы заработали состояния на заложниках, контрабанде нефти, оружии и наркотиках – Ичкерия стала убежищем для организованной преступности, через неё шли нелегальные потоки на Кавказе[45][46]. В российском истеблишменте война временно укрепила позиции силовиков (в 1994–95 гг.) – военные выбили увеличение ассигнований, а генералы получили ордена. Затем, после смены конъюнктуры, генерал Лебедь превратился в национального героя, «принёсшего мир» – его политический рейтинг взмыл вверх, что позволило Ельцину привлечь голоса избирателей Лебедя во втором туре выборов 1996. Сам Ельцин, заключив мир, устранил наиболее раздражающий фактор накануне своего нового срока. Наконец, олигархи косвенно тоже оказались не в накладе: война отвлекала внимание общества от социально-экономических проблем и спорных результатов приватизации, а в международных делах позволяла Москве требовать от Запада политической поддержки (под предлогом борьбы с терроризмом и сохранения стабильности ядерной державы).

В стратегическом же плане выигравших не оказалось – война оставила тяжёлое наследие. Российская армия утратила престиж и боеспособность, тысячами погибли солдаты-срочники. Чечня потеряла четверть населения, экономика и инфраструктура были уничтожены. Власть Ичкерии не смогла наладить мирную жизнь: началась междоусобица полевых командиров, процветали похищения людей ради выкупа, шариатские суды, контрабанда. Федеральный центр утратил контроль над Кавказом, получив взамен опасный очаг нестабильности. Всё это предопределило неизбежность второй чеченской войны в 1999 году.

Хасавюртовские соглашения 1996 года стали, по сути, передышкой, которую каждая сторона использовала по-своему. Российская элита – чтобы перегруппироваться (сменился состав правительства, появилась фигура Путина на горизонте), а чеченская – чтобы готовиться к возможному новому раунду борьбы или заняться личным обогащением. Таким образом, первая чеченская кампания высветила и циничную сторону процесса формирования элит: для части влиятельных игроков война стала способом заработка и самоутверждения. В то же время неудача федерального центра продемонстрировала слабость государства, раздираемого коррупцией и олигархическими интересами, что в дальнейшем подтолкнуло общественный запрос на укрепление «вертикали власти».

Заключение: Итоги трансформации и рождение новой элиты

Период 1987–1996 годов в России – это время тектонических сдвигов, когда за неполных десять лет рухнула старая коммунистическая система и на её обломках возникла новая экономико-политическая реальность. К 1996 году в стране сформировался слой крупной элиты, не существовавший ранее: это олигархи-миллиардеры, выросшие из кооперативов и приватизации, а также связанные с ними высокопоставленные чиновники и силовики.

Начав с полулегальных кооперативов при позднем СССР, будущие магнаты накопили стартовый капитал, часто – полукриминальными методами обналички и экспорта ресурсов[2][5]. Реформы начала 90-х – «шоковая терапия», либерализация, приватизация – при международном содействии открыли простор для частной инициативы, но одновременно создали условия для неравномерного распределения богатства. Через залоговые аукционы и политические сделки кучка «избранных» захватила контроль над ключевыми отраслями, легитимировав своё положение поддержкой президента в критический момент (выборы-96)[32]. Девиз эпохи: «Кто платит за предвыборную кампанию, тот и заказывает музыку» – и в 1996 это обернулось беспрецедентным влиянием бизнес-магнатов на политику государства[34].

При этом государство, ослабленное распадом Союза и войной в Чечне, отчасти само стимулировало формирование новой элиты, надеясь через приватизацию и союз с олигархами закрепить необратимость реформ. Международные организации (МВФ, Всемирный банк) и иностранные советники также поддерживали быстрый переход к рынку и частной собственности, закрыв глаза на социальную цену и коррупцию, полагая, что главное – демонтировать социализм[21]. Огромные богатства, возникшие в руках немногих, стремительно перетекали за рубеж, интегрируя эту элиту в глобальный мир (собственность в Лондоне, счета в Швейцарии, компании в офшорах). Это создавало особый транснациональный характер российского правящего класса 90-х: формально владея предприятиями в России, они ментально и финансово часто были привязаны к западным юрисдикциям.

К 1996 году в России утвердилась система олигархического капитализма. Политическая элита (президент, его администрация, отдельные министры и губернаторы) находилась в симбиозе с финансово-промышленными группами, вместе составляя правящий класс новой России. Экономическая власть – контроль над природными ресурсами, предприятиями, банками – давала им политическое влияние, а политическая власть обеспечивала защиту их интересов и дальнейшее обогащение. Этот союз, однако, был хрупким и вызывал недовольство общества, переживавшего бедность и криминализацию страны. В конце 90-х система дала сбой (дефолт 1998 г.) и потребовала корректировки, что произошло уже при новом президенте. Но фундаментальные основы российской элиты – капитал, сконцентрированный в 90-е в узком кругу лиц, и сращивание бизнеса с властью – были заложены именно в 1987–1996 годах. Этот период стал родовым пятном современной российской государственности, предопределив много последующих проблем: от острого неравенства и коррупции до практики силового решении конфликтов (как показал чеченский узел). Тем не менее, он же заложил и предпосылки для экономического роста начала 2000-х – созданный класс собственников был заинтересован в стабилизации и защите своих активов.

Подводя итог, цепочка событий 1987–1996 – от кооперативов и иностранных грантов до приватизационных сделок и кулуарных соглашений – отчетливо демонстрирует, как в революционных условиях формируется новая элита. В России этот процесс носил драматичный и противоречивый характер: сочетание энергии предпринимательства и криминала, либеральных идей и олигархического сговора, демократических лозунгов и вооружённых конфликтов. Итогом стало рождение той самой «семибанкирщины», а шире – олигархической республики, которая на излёте ельцинской эпохи управляла страной. Дальнейшая история покажет трансформацию этой системы – часть олигархов потеряет влияние, но сам принцип сращения богатства и власти останется одной из ключевых черт российской политики. И истоки этого явления – в бурных событиях конца 80-х – середины 90-х, когда новые миллиардеры сделали свои первые шаги, а старая советская номенклатура либо эволюционировала в них, либо ушла на обочину истории.

(с) чатжибиди гпт 5 дип рисерч. to be continued...

часть ссылок на источники пришлось убрать т.к. домены запрещены на пикабу, увлекательно

По минимальным оценкам (данные разнятся), общее количество осужденных за 32 года (с 21 по 54-ый гг. ) составило 3 777 380 человек. Обвинения выносили Коллегия ОГПУ, «тройки» НКВД, Особое совещание, Военная Коллегия, суды и военные трибуналы вместе взятые.

Из них к смертной казни за все 32 года приговорили 642 980 человек. 2 369 220 человек – к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже. А 765 180 человек – к ссылке и высылке.

Много это или мало, трудный вопрос. Вопрос в другом - сколько безвинных людей было расстреляно и сколько семей потеряли своё имущество, лишь на основании того, что у них было две коровы. Сомневаюсь, что нынешние коммунисты готовы идти под суд тройки НКВД, как яростные контрреволюционные элементы только из-за того, что у них два телевизора, или машина (дача) в собственности. Или это другое?

Ссылка с количеством репрессированных:

https://topwar.ru/178958-masshtaby-stalinskih-repressij-mif-...

Надеюсь для модераторов достаточно будет.