Как-то Ильич, за «рюмкой чая», сетовал мне на свои бытовые заморочки:
" …С осени, на стенах первых трёх этажей нашего подъезда стала появляться наскальная живопись. (Кто—то «кому—то не тому» сдал в нашем подъезде кв-ру. И ребёнок — подросток этого «кого—то не того» обеспечил проникновение через домофон в подъезд своих, своеобразно одарённых друзей — ровесников).
Вчера, наконец, я этих малевичей застал на месте. На площадке, между первым и вторым этажами, присутствовали человек шесть. Они, правда, ничего не творили в этот момент, а просто сидели на перилах и лестничном марше, в состоянии, явно не трезвом. Увидев меня, они встали. На пьяненьких мордахах — напряжённо—вопросительное ожидание: «Погонит? — Не погонит?»
— Ребята! Вы — чьи и откуда?
— Да …мы к другу пришли.
— А вот это чьи художества?
— Не! Эт — не мы!
— Ну, — ясный перец! Я так и думал. Только вот, появились в нашем подъезде вы, и сразу же появилась и вот эта галерея. Значит, давайте, договариваться: если, начиная с этого момента, к уже имеющейся росписи добавится что—то ещё, хоть штрих, говорить я с вами буду иначе. В нашем подъезде вы сидеть уже — точно — не будете. Договорились?
— Да—да! Мы не будем!
Пацаны, облегчённо вздохнув, уселись на свои места. А я поднялся к себе на третий, теша себя надеждами: «Может, …прониклись? Может, и вправду, не будут?...».
Подхожу к двери. Достаю ключи. Но тут открывается кабина лифта и из неё… — стремительно так возникает Нэлька, соседка по площадке.
— А! Нэля! Здравствуй!
— Здрассте! — как—то подчёркнуто неприветливо отозвалась она на бегу, пролетая мимо меня обратно, на лестницу и вниз, на «пол—второго». «Наверное, дожидаясь внизу лифт, она слышала, как я пацанов уговаривал не гадить в нашем подъезде. И либерализм мой не оценила» — предположил я.
— А ну съ…лись отсюда! — раздался снизу визгливый женский вопль. Это Нэлька, с марша ринулась в бой с живописцами. И далее последовал страстный, сбивчивый монолог на высоких, истеричных нотах, состоявший из такой изысканной похабени, что моим интеллигентским ушам было, даже как—то, …смутительно это слышать. Учитывая, что исходил он из уст 23-летней, замужней, вполне, вроде, приличной женщины с высшим образованием. «Недотраханные ублюдки» — было, пожалуй, самым невинным, из употреблённых ею, словооборотов.
Остановился перед дверью. Слушаю. Вдруг Нэльке, в её неравной битве, подкрепление понадобится?!
Куда там! Атака голосового устрашения, видать, не произвела на наглых тинов должного впечатления, и далее послышались звуки затрещин и оплеух. А судя по, сопровождавшим их, воплям и визгам, затрещины и оплеухи Нэлька раздавала. А не получала. Затем хлопнула входная дверь подъезда, и наступила тишина. Маленькая Нэлькина победоносная война завершилась полной её викторией.
…В смятённых чувствах вошёл я в квартиру: «Может, и вправду, нечего было с ними церемониться? Сразу выставить их — и все дела. Эффективнее и быстрее».
…Минут через 15 — звонок в дверь. Вздрюченная Нэлька — на пороге: «Откуда эти козлы?! Вы их знаете?! Вы с ними разговаривали!» (Значит — точно — слышала).
Оказалось: мстительные засранцы — художники вернулись и разбили в нашем подъезде три стекла.
…Теперь осенний ветер кружит, вместе с листьями, по всему подъеду, листовки со светлыми ликами потенциальных слуг народа, кандидатов в депутаты. И кто из нас, с Нэлькою, в этой ситуации, более прав (или, менее неправ) — кто его знает?…"
Сергей Сунгирский
