В один из сентябрьских дней 1941 года Марковы поехали в центр Ленинграда за покупками. Ходили по магазинам и болтали о пустяках. Купили покрывало. По улицам маршировали солдаты, привычно постукивали проезжающие мимо трамваи, куда-то торопились люди. Это был обычный день. Немного тревожный, но всё-таки относительно мирный.

Внезапно послышался свист, а затем чудовищные взрывы. Всё громыхало, дымилось, а обломки зданий разлетались во все стороны. Люди в ужасе разбегались в поисках укрытия. Настя с мамой побежали прятаться в церковь, которая оказалась неподалёку. Переждав обстрел, сразу же отправились домой. В центр города они больше не ездили…

Отца эвакуировали ещё летом в Новосибирск, вместе с заводом, на котором он работал. Детей в семье было двое – Настя и её младшая сестра Катя. Разница в возрасте – всего два года. В середине тридцатых отец, Пётр Андреевич Марков, приехал из деревни в Ленинград. Там он устроился работать на стройку, а когда получил отдельную комнату, перевёз и семью. В 1939 году Петра Андреевича забрали на войну с финнами. Вернувшись, устроился на завод. Дети росли, родители работали. И вот – война.

Мама Насти, как и многие другие, думала, что война продлится недолго. Бросать целых две комнаты и уезжать неизвестно куда она не хотела. Работала Елена Андреевна в институте охраны материнства и младенчества. Во время блокады там начали размещать раненых, так что фактически это был уже госпиталь.

Знала ли тогда пятиклассница Настя Маркова, как и другие дети, что неведомый Гитлер уже принял решение стереть её город с лица земли вместе со всем населением и подвергать бомбёжкам до тех пор, пока последнее здание не сравняется с землёй? А ведь она, Настя, её мама и сестрёнка как раз и есть это самое население.

Ленинград оказался изолирован от внешнего мира. Центральное отопление отсутствовало, водопровод и канализация не работали. Город постепенно засыпало снегом. На улицах замерли трамваи и автомобили. Лишь ходили измученные люди, волоча за собой санки с дровами, с телами умерших родных.

Двухэтажный бревенчатый дом, в котором жили Марковы, находился на окраине. Мимо их окон на кладбище ежедневно возили тела погибших или умерших ленинградцев. Есть было нечего. Уже давно не было в городе кошек, собак…

Однажды, когда мама была на работе, в гости зашла соседка Мария Ивановна. «Так, девчонки, скорее берите сумки и пойдём!» – сказала она Насте и Кате. Но те не захотели никуда идти. Мария Ивановна настояла на своём, и девочки согласились.

В итоге они целый день проходили по полям, что на краю города, собирая капустные листья. Вечером вернулась мама и сильно удивилась работе своих дочек за день. Благодаря соседке Марии Ивановне, у них теперь было хоть что-то съестное. Елена Андреевна немедленно засолила капусту в кадке, которая была спрятана в сарае. По вечерам она незаметно наскребала замёрзшей капусты и снова маскировала кадку, закладывая её дровами. Варила на печке суп. На ужин в гости приходили соседские дети и ели вместе с Марковыми капустный бульон.

Немцы бомбили город регулярно. На всех улицах были установлены громкоговорители. Когда радиовещание замолкало, по городу транслировался метроном. Быстрый ритм означал начало обстрела, медленный – отбой. Звук метронома стал пульсом целого города.

Многие не выдерживали обстрелов, голода, мороза и уходили из Ленинграда. Кто на лыжах, кто пешком.

В марте сорок второго Елене Андреевне выдали эвакуационный лист. Так как её муж работал в Новосибирске, их должны были вывезти из города к нему. Марковы собрали всё, что было предписано взять с собой, и рано утром прибыли на Финляндский вокзал.

Грузовики, всю зиму перевозившие продукты и снаряды по «Дороге жизни», прибывали один за другим. Марковых повезли к Ладожскому озеру. Прибыли в эвакуационный пункт уже затемно, их определили в один из бараков. Настя с Катей прижались к маме, а та обняла их, накрыв ватным одеялом. Уже утром повезли по льду. Местами колёса грузовика утопали в воде.

На другом берегу эвакуированных сразу начали кормить. Выдали две булки хлеба и печенье. У Марковых была с собой трёхлитровая алюминиевая кастрюля, в неё им положили пшённой каши, залив сверху маслом. Елена Андреевна поставила кастрюлю на колени. Насте даст ложку каши, Кате и сама съест.

– Мам, дай ещё!» – сквозь слёзы умоляли её голодные, исхудавшие девчушки.

– Нельзя сразу много, от этого можно умереть. Потерпите, пожалуйста, мои хорошие, – ласково отвечала мама. – Будет у нас теперь еда. Будет.

Они сидели на берегу, тщательно прожёвывая маленькие порции каши, и смотрели на дорогу в город, в котором остались одноклассники и Мария Ивановна. Те же, кто в первые часы наелся этой каши досыта, так и не смогли покинуть того берега…

Полтора месяца их везли на поезде в Новосибирск, к отцу. Сколько было радости и слёз, когда папа зашёл в свою комнатушку и увидел дочурок с женой целых и невредимых! Наконец-то вся семья в сборе и безопасности!

…872 дня блокады Ленинграда закончились 27 января 1944 года. Это был настоящий праздник. Метроном давно умолк. Диктор Михаил Меланед, полюбившийся за это время ленинградцам, с радостью сообщил, что блокада с города окончательно снята.

О Дне Победы Анастасия Петровна узнала ранним утром. Марковы тогда жили напротив госпиталя, где лежали раненные и покалеченные фронтовики.

Было около шести утра 9 мая 1945-го, когда соседка закричала Елене Андреевне: «Лена! Смотри, что вытворяют!». На крыше госпиталя собрались мужики: кто на костылях, кто весь перевязанный. В распахнутое окно стало слышно, как они кричат: «Победа! Победа!». Фронтовики обнимались и неуклюже размахивали костылями.

Родители вместе с Катей снова уехали жить в Ленинград. От дома, в котором жили Марковы, ничего не осталось. Всё та же Мария Ивановна, чудом пережившая блокаду, помогла им устроиться в разрушенном и некогда оставленном городе. А вот Анастасия Петровна решила остаться в Новосибирске, где вскоре вышла замуж.

Много лет прошло, но даже сейчас, едва сдерживая слёзы, Анастасия Петровна говорит, что никогда ей не забыть вкус той пшённой каши на берегу Ладожского озера в марте сорок второго. Ведь она была такая вкусная…

Беседовал и записал

© Иль Канесс