Хочу поделиться своим проектом.

Появилась идея создать необычный ПК, железок у меня было много и обычные системы уже приелись. Так я решился сделать кастомный стол.

Два месяца назад я решился сделать кастомный компьютер в столе и понеслась. Я варил, пилил и кое что у меня получилось.

Начал я с этого рисунка ножек

Дальше сварил вот такой вариант

Следом начал работать над столешницей, работы было много и получилось вполне достойно.

Толщина всего 9 см, габариты 134 на 70.

Ножки съемные, столешницу можно легко перевести в багажнике обычного авто, плюс сзади есть крепление на стену. В будущем повешу столешницу на стену.

Вот толщина, плюс есть выступ, чуть позже поймете для чего он

Тут я добавил жесткости

И добавил основание, именно на него будет крепиться железо

Следом была покраска, выбрал классический черный

Первые тесты подсветки

А вот так выглядит основание стола

Установка железа, временный вариант

Внутри стола стоит: i7 6800K, SLI GTX 980, 4x4 DDR4

Скоро установлю кастом водянку.

Монитор на 34 дюйма.

Вариант не финальный, но пока так.

Жду критику и ваше мнение о проекте.

Я заранее прошу прощения за свой поток мыслей, но мне надо было хоть с кем-то поделиться, далее много букв.

Я хочу рассказать о том, как сложно болеть болезнью, которая не считается у нас и за болезнь-то собственно. Дело в том, что когда ты простудился или схватил чего по серьезней, все тебя жалеют и сочувствуют, желают скорейшего выздоровления, отправляют отлежаться или на больничный, ты получаешь врачебную помочь и лекарства. Когда ты болеешь бесплодием тебя просто жалеют.

Факт в том, что да, это не смертельное заболевание, это не рак, не вич, ты не получаешь инвалидность, или стационарное лечение, ты остаёшься трудоспособным. При этом ты должен бороться с этой болезнью, как? Никого не интересует, как ты сможешь, не имея нужного времени, финансов, физических и моральных сил, бороться с бесплодием. Ты должен продолжать работать, быть активным членом общества, на какие только уловки я не шла, чтобы отпроситься на обычный приём репродуктолога с работы. Ведь мы опускаем глаза, когда вынуждены говорить о причине отгула, поэтому чаще мы не говорим, мы врем. Я даже не знаю в какой момент это началось, когда я стала стесняться того, что мы с мужем бесплодны. Глаза опускаются машинально. На банальный вопрос, ну а вы-то когда? Не каждый человек захочет, чтобы коллеги и начальство знали о такой личной и интимной проблеме, но если бы я болела болезнью, которая у нас считается болезнью, я бы не стала врать, а ещё бы ждала понимания и поддержки (ну не с вич конечно, ладно, чего уж там). Быть бесплодным в нашем обществе - это быть изгоем, это быть неполноценным, это быть пустоцветом, это недоуменные взгляды, жалость, которая бесит, это интерес, который люди так любят удовлетворять на шоу Малаховых, копаясь в грязном белье.

Бесплодие - это болезнь пары.

Да, так уж вышло, что нельзя болеть бесплодием в одиночку. Если ты встретил любимого человека и он тебя тоже полюбил, к сожалению, с этого момента вы больны вместе. И вынуждены разделить все тяготы этой болезни тоже вместе. И не потому, что если ты бросишь свою пару, то вот какая скотина, как же и в болезни и в здравии, а потому что ты хочешь ребёнка именно от этого человека и хочешь растить детей с ним, а не с кем-то ещё.

Родители.

Да, это отдельная тема, и не дай бог ты тот самый гнилой плод, из-за которого великий род рюриковичей может прерваться. Какое же давление тебе придётся испытать.

Процедура ЭКО.

Сходите, вам там за деньги все сделают - говорили мне они. Да, если бы это было так просто. Наша эпопея именно ЭКО началась ещё в октябре 2017 года, сначала мы попали в не очень хорошую клинику, в которой из нас просто качали деньги в течение полугода, толком ничего не объясняя, нас готовили к ЭКО, назначая анализы и лечение, а потом снова анализы и снова лечение, при том, что никаких инфекций и тому подобного мы с мужем не имели, катались мы полгода за 100 км в клинику по два раза в неделю и отдавали две зарплаты. Да, я тупо верила врачу, и что самое страшное у меня опускались руки, было чувство абсолютной беспомощности. Чувство абсолютной беспомощности вообще то чувство, которое сопровождает бесплодие все время, но на тот момент оно было особенно яркое. Как будто ты пытаешься докричаться через звуконепроницаемое стекло или разбить ладонью кирпичную стену, надежда на то, что у нас будут дети скользила из наших рук, как огромный воздушный шар. Собрал остатки сил мы ушли в другую клинику, там наши дела стали немного веселее. Не вдаваясь в подробности череды бесконечных анализов и лекарств в ноябре 2018 года мы все-таки вступили в протокол (то есть начали процедуру ЭКО). Особо врачи ничего не объясняют и видимо надеяться на то, что в наш век интернета, все и так все знают. Теоретически я тоже была подкована, но когда дело дошло до практики, я была в ужасе. Эти гормональные уколы в живот, сама пункция под наркозом, но что самое страшное, меня настигла гиперстимуляция, в народе просто гипера. Я не испытала боль, но почему-то я потеряла способность нормально ходить, стоять, лежать, сидеть. Я стала инвалидом на 20 дней. Это было так страшно, как ещё вчера нормальная здоровая 28 летняя женщина, не может просто ходить.

А теперь скажите кому из своих родных, знакомых, друзей, родственников я могу это рассказать? Людям, которые в серьез рассуждают заводить им третьего ребенка или нет, или когда лучше рожать до получения водительских прав или после. Да, они не виноваты в том, что у них нет таких проблем, да, зачатие далось им легко и их голова болит о том, как не залететь, а не наоборот. Но именно поэтому они и не поймут, именно поэтому я остаюсь в полном одиночестве со своей болью, я борюсь с самой природой, которая против того, что у нас с мужем было потомство и пока что она выигрывает.

Учебный полк
Мы сидим в просторном, брежневских времён, актовом зале. С трибуны, затерянной на необъятной сцене, под довлеющим золотым орлом на красном щите, взлохмаченный и седенький, и от этого всего похожий на воробья, говорит командир учебного полка полковник Расраев.
По-военному сумбурно, путаясь в стандартном наборе фраз, он пытается заострить наше внимание на нестабильности международной и внутренней обстановки, затем подробно рассказывает о сложностях с обмундированием офицеров полка и обещает, что никто по выпуску из учебного подразделения ни в какие горячие точки не попадёт, если сам не захочет, а кто будет стараться, вообще останется здесь сержантом.
Потом я бегу по лесу в противогазе, бегу и ничего не вижу оттого, что вытащил мешающий дышать клапан, и стеклянные глаза противогаза плотно запотели. По тактическому полю я вбегаю в лес и, петляя между деревьями, удивительным образом не налетаю на них резиновым лбом.
Это приказ!
Я не терпел давления. И я знал, что эта моя черта пагубна. В ситуациях, когда был в подчинении, я усмирял свой характер. Я давал фору власти над собой, а потом с большим трудом отыгрывал очки.
Это было ошибкой. В детстве мне внушили взрослые: нужно слушаться старших. Откуда им было знать, что я попаду в армию, и дежурный по роте старший сержант Остапенко прикажет мне, дневальному, вытащить рукой из очка провалившуюся туда по моей вине половую тряпку.
Он скажет: «Это приказ!»
Тишина
В армии опасность быть задавленным морально и физически исходит отовсюду. Всё потенциально враждебно: сослуживцы, командиры, техника, пища, холодный воздух и жара.
Даже тишина в армии представляет собой угрозу. Тишина наваливается в наряде по роте, когда всё погрузилось в сон, а тебе спать нельзя. Тишина опутывает своей невидимой сетью в карауле на посту. Ты думаешь об этом, но мысли не слушаются тебя.
Тишина для военного человека часто означает смерть. Поэтому в армии все разговаривают громко, ночью горит свет. Поэтому в армии нет тишины.

Тёмная
В столовой учебного полка на обед дают полную жестяную миску перловой каши, от которой тело обретает состояние наполненности, и тогда обжигающий, с еловым привкусом дым крепкой сигареты без фильтра приносит не сравнимое ни с чем наслаждение.
Но курить возле столовой нельзя. Это большой грех, как говорит командир третьего отделения младший сержант Ковтуненко. За это попавшийся собирает все окурки у столовой в свою шапку, марширует с шапкой в протянутой руке впереди строя до казармы и под хохот избежавших кары курильщиков ссыпает окурки в урну. Мне всегда удаётся покурить незамеченным, но однажды коварный Ковтуненко устраивает настоящую засаду и вылавливает меня.
Строй взвода развёрнут фронтом ко мне, на лицах злорадные, в предчувствии бесплатного зрелища, ухмылки. Я один, и они ждут. Но я твёрдо решаю, что собирать бычки не буду. Всё послеобеденное свободное время мы стоим перед столовой по стойке «смирно». Я перехватываю колкие, полные ненависти взгляды. Я понимаю, что будет потом, но отступить не могу.
На общегосударственной подготовке, которую проводит замполит роты капитан Доренский, за спиной я слышу как гадина ползущий шёпот: «…зачморить…» После отбоя я закрываю глаза, но не сплю. Я заново проживаю прошедший день. Передо мной стоит сначала злорадно лыбящийся строй, а потом ненавидящий. Мне не стыдно, но я стараюсь не смотреть им в глаза. Я знаю, что мне нужны силы. Проектор памяти прокручивает кусок ленты: отполированный до лакированного блеска ботинок Ковтуненко, ловко поддевающий и футбольным движением отправляющий мне под ноги бычки. И фраза, брошенная голосом неформального взводного лидера Борисова: «Он лучше нас!»
Проходит час или больше, я слышу, как в дальних закутах расположения собирается, постепенно нарастает гул.
Чувство опасности будит. Я стряхиваю навалившийся было сон. Шаги приближаются. Я открываю глаза и вижу, как расползаются по погружённой в полумрак стене и с ребристыми бетонными перемычками потолку длинные, безобразно искажаемые плоскостями помещения тени. Я поднимаю голову — крадущаяся по-крысиному из углов и меж-кроватных промежутков толпа будто замирает. В проходе мелькает противная улыбка на всё грушеподобное лицо Борисова. Я пытаюсь вскочить на ноги, но с кровати сзади накидывают одеяло. Тёмная.
Удары через два одеяла не больны. Здесь скорее символический эффект унижения. Меня держат, но я вырываюсь из-под одеял, вскакивая, наношу снизу два удара в подвернувшееся лицо Ломовцева. Два чётких удара, хлёстких и с хрустом, и тяжёлый табурет проваливает меня в обдающую жаром и холодом одновременно, сырую, липкую пропасть.
В объяснительной записке замполиту я пишу, что поскользнулся и упал. Очевидно, дневальные не протёрли насухо пол, и Ломовцев тоже споткнулся и два раза ударился о быльце кровати. Эти быльца в армии такие крепкие, что на Ломовцева страшно смотреть, левая половина его лица распухла, глаз заплыл и налился кровью. Капитан Доренский долго пытает нас, но так ничего и не добивается.

Остапенко
Расположение разведроты на третьем этаже кирпичной, постройки шестидесятых годов, казармы. Заместитель командира второго взвода старший сержант Остапенко занят построением своего личного состава.
По команде «Строиться вниз!» мы должны сбежать по лестнице, обогнав товарища старшего сержанта, построиться и при появлении его в дверном проёме заорать: «Смирно!» Нас почти тридцать человек, лестница узка, кто-нибудь всегда не успевает, следует команда: «Отставить. Строиться вверх!»
Остапенко, наигранно картинно, по-дембельски медленно, спускается по лестнице. Он давно уже в силу своего высокого инструкторского положения сжился с этой ролью уставшего до крайности от длительной службы начальника-ветерана. Всем своим видом он говорит: «Как мне всё это надоело, и особенно эти бестолковые духи».
Мы слетаем по ступенькам уже как акробаты, теперь не получается со «смирно». Остапенко выходит, а «смирно» звучит не сразу. Команду должен подать один человек, а мы в суматохе не решили, кто это будет. Потом команда подаётся, но кто-то нечаянно толкнул Остапенко на лестнице, и он недоволен: «Строиться вверх!»
Проходит полчаса, а Остапенко не может добиться слаженности, он устал, ему надоело хождение по лестнице, и он просто высовывает круглую, с мелкими чертами лица и чубчиком голову из окна для того, чтобы крикнуть: «Отставить!» И мы не несёмся, а уже еле волочимся по лестнице вверх.
Когда всё как нужно, и скорость, и «смирно», старший сержант Остапенко нехотя спускается. Ломовцев опять во всю силу лёгких орёт: «Смирна!» И мы бежим в столовую. Бежим, потому что время на приём пищи истекло. За грязными, с объедками, столами мы за одну минуту запихиваем в себя то, что осталось после сапёров и пехоты, заливаем это холодным чаем, и снова бежим. Теперь мы не успеваем на тактику.

Александра Григорьевна Самусенко.

Командир танка Т-34. По некоторым сведениям, единственная женщина-танкист в 1-й гвардейской танковой армии и единственная женщина, занимавшая должность заместителя командира танкового батальона.

Погибла 3 марта 1945 года

Пёс не мой, авто тоже. Фото моё