То, что убивает детей
То, что убивает детей, вернулось.
Я распахнула окно и высунулась наружу. Прохладный апрельский воздух полоснул по заспанному лицу, и до меня донесся запах сожженных шин и круглосуточной шаурмичной у железнодорожной платформы.
Вообще, я люблю ходить по ночным улицам. Люблю натянуть поглубже капюшон и согнуться, имитируя походку гопника-подростка. Люблю прийти на случайную детскую площадку и раскачиваться на старомодных железных качелях, чтобы их скрип прорезал тишину.
Но не в такую ночь, как эта.
Сегодня в мир вернулось то, что убивает детей. Оно бредет через лес к жилым массивам, высматривая себе жертву. Может быть, это будет восьмилетний мальчик, боящийся наказания за плохую оценку. Или шестиклассница, уставшая от воплей и драк между отчимом и пьющей матерью. Или же почти взрослый парень, впервые задумавшийся о самоубийстве.
То, что убивает детей, не лезет в окна, не крадет младенцев из колыбелей. Оно умнее, хитрее. Оно ищет тех, кто уязвим, тех, кто в родном доме чувствует себя в опасности. И зовет, будто Гамельнский Крысолов. Счастливый человек такой зов если и услышит, то ни за что за ним не последует. А вот те, кто на грани, натянут кроссовки, накинут куртки и убегут.
Туда, где во тьме притаилось чудовище.
Вы же видели объявления в группах «Лизы Алерт». Ушел ребенок, двенадцать лет. В шесть был дома, в семь пропал. А в комментариях спрашивают: «Что же такого случилось, почему просто взял и ушел?», «Наказать надо, запереть дома, отключить интернет, ремнем отлупить, чтобы больше дурь в голову не лезла». Но никто и не подумает, почему черная ночь стала для беглеца более желанной, чем семья.
Старомодное портативное радио ожило, наполняя квартиру шипением помех. Это устройство не умеет ловить обычные волны. Большую часть времени это всего лишь металлическая коробка со ржавыми уголками. Но иногда — порой чаще, порой реже — загорается красная лампочка, а из динамиков несется клекот вперемешку с шорохами ночного леса.
Я начала собираться. В рюкзак закинула фонарь, батарейки, теплую кофту — апрельские ночи в средней полосе обманчивы, как посты блогеров в «нельзяграмме». Заварила чай в двухлитровом термосе — крутой кипяток ошпарил заварку.
Обезбол, валерьянка, несколько пластырей. Черт, бинты закончились. Я перерыла всю кухню, но марли не нашла. Пока дойду до аптеки, наверняка упущу электричку.
То, что убивает детей, опасается подолгу быть вблизи городов и деревень. Люди думают, что их защищают от нечисти иконы, китайские обереги и заговоры. Но на самом деле их бережет цивилизация: монстры не любят электричества, тонких черных проводов над улицами, гудения вай-фай роутеров, запаха солярки и рассадников антисанитарии у железнодорожных платформ.
Я вышла в подъезд, положив портативный радиоприемник в карман куртки. Лифт вызывать не стала, спустилась пешком. На лестнице едва не задохнулась от запаха никотина — и для кого, спрашивается, висят запрещающие таблички? Шаги мои гулко разносились по подъезду. Уже среда, половина первого ночи. Не спят разве что подростки да безработные.
Круглосуточная аптека приветливо сияла зеленым светом. Цифры «24» мигали, приглашая внутрь.
— Бинты. Десять упаковок, — сказала я.
Сонная девушка фармацевт с любопытством оглядела меня:
— Поисковик, — сказала я. Даже не ложь, — человек пропал.
— Понятно. А кто?
Я пожала плечами:
— Пока точно не знаю, координатор скажет.
Первое — правда, второе — нет. Я никогда не разговариваю с координаторами. Я никогда не общаюсь в чатах. Не пишу в комментариях, не участвую в распределении зон поиска. Меня нет и не было.
— Слушайте, а вы же раньше с мужем все время приходили? — внезапно спросила фармацевт, — такой, с длинными волосами? Что-то его давно не видно.
— Расстались, — соврала я.
— А, — протянула девушка, и мне показалось, что у нее в глазах мелькнуло что-то вроде надежды. Понятное дело, Яр внимание привлекал — высокий, темноволосый, всегда улыбался. Не то что я — вечно на иголках и на нервах.
Колокольчик на двери звякнул, прощаясь, и я вновь осталась одна. Развернула карту и села на тротуар.
Радиопомехи резали слух. Сквозь шум я слышала координаты. Два километра отсюда. Три остановки на электричке или полчаса пешком вдоль железнодорожного полотна.
Первые несколько лет я вообще понять не могла, как различать слова в этих помехах. Все было просто белым шумом. Яр говорил, дело опыта. И со временем и я правда стала понимать, о чем говорят на «радио потустороннее». Как узнать координаты, как понять, куда идти.
Призывно загудела последняя электричка, и я бросилась на платформу, на ходу застегивая рюкзак. Красный состав шумел так, будто вот-вот развалится. После бега по асфальту стопа отозвалась резкой болью. В горле появилось жжение, в боку закололо.
Я взбежала на платформу и прыгнула в тамбур. Подвыпивший мужчина напротив скользнул по мне глазами и отвернулся.
Меня Яр учил не смотреть в глаза чудовищам. Посмотришь — и ребенка не спасешь, и сама погибнешь. Я до сих пор не знала, да и не хотела знать, что видел муж в ту ночь, когда навсегда исчез во тьме. Может быть, тварь схватила его и заставила посмотреть на себя. Или же он сам, вглядываясь во тьму, скользнул глазами по монстру, стоящему среди деревьев.
Яр до сих пор считался пропавшим без вести. Ушел и не вернулся. Со взрослыми мужчинами тридцати пяти лет такое тоже случается. Не только же детям и старикам пропадать. Быть может, и я однажды так исчезну.
Радио ожило, мигая красной лампочкой. Шипение сменилось свистом. Значит, жертва уже почти у монстра в лапах. И чудовище играет, заманивая все дальше в лес.
Мне ли не знать. Когда теряешь ориентиры в пространстве, когда не чувствуешь ног от холода. И в тебе все сжимается от ужаса, от понимания, что в спину смотрят потусторонние мерзкие глаза.
Обычные люди такое забывают. Свет электроприборов и мерцание экранов прогоняет первобытный страх. А я вот уже забыть не могла.
— Вообще, — сказал мне Яр в первую нашу встречу, — этим женщины занимаются. Мать моя особо не верила в это, а вот бабушка, прабабушка, и кто знает, сколько до этого, они их гоняли постоянно.
— Да что они вообще такое? — спросила тогда я. В ушах еще стояли крики, которые издавала едва видная во тьме тварь, злая, что у нее отняли добычу.
— Чудовища, — просто и коротко ответил Яр.
Первое время все казалось каким-то бредом, а паукообразный монстр, вонзивший мне в спину клыки, — кошмаром из-за постоянных недосыпов. Потом привыкла. Привыкла к шрамам на спине и к жуткому шипению древнего радио. Только поставила Яру условие: ходить на охоту вместе с ним.
Теперь Яра не было, как не было и никого из его рода. Осталась только я с чужим наследством, с проклятым радио и ночной службой.
Я вышла на нужной станции, и меня тут же оглушила тишина.
— Эй, вы точно сюда? — окликнул меня машинист, выглянувший из кабины.
— Да, все нормально!
— До шести утра здесь никто не остановится.
— Знаю, да, — я отмахнулась, поправляя рюкзак.
Я спрыгнула с платформы и, подсвечивая путь фонарем, двинулась вперед. Поисковиков я увидела издалека — оранжевые палатки, фары машин, свет фонариков. Вот походный стол с чаем для волонтеров. Координаторы, распределяющие сектора леса между людьми. Поисковый пес дружелюбно трусил рядом с кинологом.
Обогнув лагерь по дуге, я вступила во тьму. Радио вновь зашумело, ловя потусторонние помехи.
Ветки царапали лицо, я спотыкалась о корни деревьев, тонула в лужах. Страх держал за горло, и что-то в глубине кричало: «Лес — это чужой мир, уходи, уходи, уходи». Позади ухнула сова, и я едва не закричала, подумав, что чудовище уже стоит позади меня.
А потом услышала шаги. Я замерла, как напуганная кошка. Оно здесь. Оно здесь. Оно здесь.
Я упала на мокрую холодную траву. Бей, беги, замри — древняя настройка в человеческом теле. И я оцепенела, слившись с лесом.
Шаг. Снова шаг. Еще один. Нечто потустороннее, злобное, нечеловеческое. Разумное и бесконечно жуткое стояло позади меня.
Оно всматривалось во тьму тем, что заменяло ему глаза. И искало, искало.
Я закрыла рот рукой, стараясь не дышать. Я лежала в тишине, привыкая к потустороннему взгляду на своей спине. Шаг, шаг, шаг. Чудовище обходило поляну, как волк, присматривающийся к умирающей добыче.
Радио завопило помехами. Чудовище рвануло ко мне, и черная тень накрыла небо.
Я вскочила и побежала. Был бы жив Яр, он бы давно поставил ловушку на монстра и ждал, пока оно в него попадет. Его этому учили, передавая родовые секреты с раннего детства. А я знала только то, как не попасть чудовищу в лапы и не дать ему утащить добычу.
Главное — не смотреть. Не позволить человеческим глазам зафиксироваться на чудовище. Пусть так и остаётся жуткой тенью во тьме. Увидишь — пропадешь.
Радио замолкло так же внезапно, как и ожило. Я прижалась спиной к стволу дерева, закрыв глаза. Чудовище исчезло, но я еще целую вечность не рисковала взглянуть в темноту. Наконец, я достала фонарик и, тяжело дыша, стала освещать липкую тьму: пенек, ствол дерева, лужа, мертвая птица.
— Епт! — вскрикнула я и тут же прикрыла рот рукой.
Луч фонаря выхватил из тьмы девочку лет двенадцати. Она была одета то ли в пижаму, то ли в спортивный костюм розового цвета — поди разбери с современной модой. Волосы всклокочены, на плечах рюкзак. Девочка раскачивалась из стороны в сторону как лунатик.
Я осторожно подошла к беглянке. Девочка плакала, прижимая худые руки к груди. В неровном свете я разглядела шрамы на запястьях.
— Эй, все хорошо, сейчас вернем тебя домой. Меня Кира зовут, а тебя?
— Лена, — шмыгнула девочка.
Я усадила Лену на ближайший пень и накинула ей на плечи теплую кофту. Достала из рюкзака термос с чаем и налила в металлическую кружку. Пар от горячей жидкости приветливо обжег лицо и растворился в холодном тумане.
— Дома обижают? — спросила я.
Лена ничего не ответила. Интересно, чего она больше боялась — остаться тут, в лесу, или же вернуться к родителям?
— Знаешь, — сказала я, — я тоже однажды убежала. Проснулась ночью, послушала, как отец на мать орет, и решила: ну их всех к черту. Мне тогда уже семнадцать было. Из окна вылезла и ушла.
— И как? — спросила Лена.
— Заблудилась, ясен пень. Сутки так пробродила, — я помялась. Не рассказывать же о существе, отдаленно напоминающем паука, который вонзил мне в спину когти.
— Тебя тоже нашли?
— Парень нашел. Ну, в плане, будущий парень, — «и будущий муж». — Я еще тогда ногу сломала, и он меня на себе тащил километров пять.
Я вспомнила, как горела трава вокруг поляны. Как визжал монстр — тот, что убивает детей. И как посреди всего этого стоял Яр с костяным ножом в руке.
Девочка вернула мне чашку.
— А ты специально людей ищешь?
— Да. Раньше с мужем, теперь одна. У него это лучше получалось.
— А что с ним случилось?
«Посмотрел в глаза чудовищам»
— Погиб, — я убрала термос в рюкзак и взяла Лену за руку, — Я сейчас завяжу тебе глаза. Пока не разрешу, не снимай марлю, хорошо?
Девочка, видимо, слишком устала, чтобы спорить. Я достала тонкий бинт из сумки и обмотала девочке глаза.
Под ногами хрустел валежник, а фонарик выхватывал из темноты тени. Яр бы избавился от того, что убивает детей, а потом повел Лену к людям. Но я не охотник и вряд ли когда-то им стану.
— Что это?! — закричала Лена, — что там такое?!
— Там ничего нет. Лена, мы сейчас побежим. Очень быстро. Не останавливайся, пока не увидишь свет. Ты меня поняла?
Девочка, дрожа, прижалась ко мне.
По лесу тяжело бежать. Особенно ночью. Ноги тонут в грязи, ветки хватают за одежду, будто тысяча безумных рук. И по пятам идет нечто — то, что убивает детей. То, что охотится за взрослыми. То, что может убить даже потомственного охотника.
Свет ослепил меня, и я в изнеможении уперлась руками в столб дерева. Оранжевые палатки дружелюбно освещались переносными фонарями. Женщина в черной куртке собирала аптечки.
— Вы почему без жилетки? — строго спросила волонтёр.
— Потеряла, — привычно солгала я, — Нашелся ребенок ваш. Забирайте. Только родителям втык сделайте, чтобы не ругали, а то опять сбежит.
Женщина посмотрела на меня с подозрением.
— О ком речь?
— Девочка, Лена.
Волонтерша перестала перебирать аптечки и вкрадчиво посмотрела мне в глаза.
— Мы никого сейчас не ищем.
— В смысле? А лагерь?
— Тренировочный выезд. Обучаем поисковиков.
— Ну, посмотрите, может, ее где-то в другом районе ищут, — я хотела схватить Лену за руку и подтолкнуть ее к волонтеру — пусть сама объясняет, кто она и откуда.
Пальцы скользнули по пустоте.
— Кого «ее»?
Я оглянулась. Лены нигде не было.
— Лена! Лена, вернись!
Я сделала шаг назад, и лес поглотил меня, закрыв ветвями от палаточного лагеря. Девочка стояла передо мной, как лишенный жизни манекен, а затем исчезла в тумане.
– Эй, ты куда? Вернись в лагерь! — крикнула мне вдогонку женщина.
Я задрала голову — и увидела безумные чудовищные глаза, глядящие на меня из тьмы. Радио закричало помехами, и я выронила устройство.
И в последний миг увидела того, кто убивает детей.
Автор: Анастасия Шалункова
Оригинальная публикация ВК
больше рассказов, посвящённых дню пропавших детей здесь
