— Учеников проинструктируйте о правилах поведения в пути следования и на месте. На дорогу не выбегать, двигаться только строем, по могилам не бегать…

— Где не бегать? — опешила я.

— Как, я разве не сказала? Мы едем в район центрального кладбища. Все хорошие места уже заняты другими школами.

— Прям как на Хэллоуин, — вставила физичка.

— Ой, Хэллоуин, обожаю, — я улыбнулась начальству в лицо.

— Хэллоуин был два месяца назад, — напомнило оно, и тут, словно в подтверждение слов, одна из тыкв зашаталась и развалилась; вонючая вязкая слизь растеклась по полу и поползла к ногам физрука.

— Вот незадача, — всплеснул руками Степан Петрович, выбираясь из книжного шкафа.

Я всегда подозревала, что между шкафами есть связь, иначе как объяснить, что из моего постоянно пропадают чистые листы и печеньки?

Никто Степана Петровича не заметил.

— Цель турпохода…

— Научить детей ориентироваться на местности и выживать в естественных условиях наших предков? — робко предположил Афанасий Петрович.

— Найти нормальную — а самое главное бесплатную! — елку для утренников. А то у нас в спортивном зале ставить нечего.

— Давайте «козла» поставим, — расщедрился физрук, — украсим мишурой, рядом поставим Наталью Иосифовну в роли Снегурочки.

Наталья Иосифовна своими формами затмит любого козла, это да.

— А вы знаете, что мой братец имел трояк по истории в школе? — Степан Петрович присел на нашу парту, почти уткнувшись задницей в нос Нефедову, но тот никак не отреагировал. — Стало быть, не имеет никакого морального права упрекать нынешних учеников.

Ну, я тоже имела три с минусом. Ну, я и не упрекаю никого, тоже верно.

— Братец?

— Ну да, — Степан Петрович кивнул на Афанасия Петровича. — Младшенький, — с нежностью уточнил он.

Назвать восьмидесятилетний школьный раритет «младшеньким» у меня язык бы не повернулся, но я, стараясь скрыть удивление, промямлила что-то типа «миленько» и со смаком влепила Половинкину два с плюсом.

— Анна Сергеевна, а вы знаете, как действовать в случае пожара?

— Ага, по инструкции. Пересчитать учеников, взять самое ценное, то есть, классный журнал, оставить в классе деньги, драгоценности и документы, пусть горят синим пламенем, и покинуть помещение вместе с журналом и детьми. Именно в таком порядке.

— Ну так берите, — шепнул Степан Петрович. — Деньги и документы можете оставить мне.

— Не понима…

В воздухе запахло гарью.

Я пихнула соседа по парте в бок.

Нефедов с криком «Горим!» заметался по проходу между столами. Явно забыв про инструкцию, он подскочил к свечам, выпавшим из тыквы, и принялся молотить по ним классным журналом десятого «В».

Поздно. Уже занялись шторы, и коллектив рванул к дверям. Что-то зашипело, щелкнуло, заискрилось — и свет погас. Начальство распихивало коллег локтями, стремясь оказаться во главе очереди.

Я шмыгнула между физичкой и косяком и, крикнув «Встретимся утром!», помчалась по длинному коридору.

В случае пожара не забудьте классный журнал!

Памятка, висевшая над доской в каждом кабинете вместо высказываний Ломоносова, Герцена или Лобачевского, стояла перед глазами.

Я прижимала журнал к груди, как самое дорогое. Надеюсь, в случае обстрела он спасет мне жизнь.

В конце коридора замелькали вспышки — загорались экраны мобильных телефонов. Один, второй, третий, как красные пятна по телу, когда заболеваешь ветрянкой. Телефонное чудовище приближалось и, прищурившись, я начала различать силуэты. Иванов, Кондратьев, Рот, Арлюк… Светочка Кузнечкина, хорошая девочка, умница, отличница, спортсменка из хорошей семьи.

Мамадорогая.

Телефонная толпа наступала, я пятилась, пока не уперлась в стенд «Ими гордится школа». Со стенда на меня смотрели Иванов, Кондратьев, Рот, Арлюк. Светочка Кузнечкина.

Мамадорогая.

По спине пробежал холодок. Глаза школьников горели нехорошим огнем.

Собственные шаги отдавались гулким эхом в ушах, пока я бежала по лестнице на первый этаж. Где-то здесь должен быть выход. Запах гари усиливался.

Двери слева и справа. Какую выбрать?

В любой непонятной ситуации иди налево.

Значит, левую.

А лучше вообще лечь спать. В любой непонятной ситуации.

Левая дверь вела в актовый зал.

Огромное помещение, уставленное рядами кресел, возвышение в роли сцены и старые-престарые кулисы. Пожалуй, если забаррикадироваться здесь…

Можно сгореть быстрее.

…можно спастись. Здесь должен быть огнетушитель. Им можно отбиваться от тех, кем гордится школа.

Странные они сегодня. Переучились, наверное.

— Анна Сергеевна! — правовед Нефедов ворвался в зал следом. — Слава Конституции и остальным законам! — он возвел руки к небу. — Я не один.

Да, давайте бояться вместе.

— Что происходит? — тихо спросила я, цепляясь за журнал, как за соломинку.

— Горим, — почти спокойно ответил тот.

— А почему нас не эвакуируют? Помните, ложная тревога была? Всех посчитали и выставили из школы. А сейчас что же?

— А сейчас детей-то нету, некого спасать. Про нас, преподавателей, никто ничего не говорил. И никто не обещал, что нас спасут. Входная дверь не открывается, кстати.

— Почему?

— Потому что по новому закону, в связи с угрозой террористического акта, двери школы закрываются на ба-а-альшой амбарный замок…

— С восьми вечера до восьми утра, — простонала я.

— Ага.

— Но мы сгорим.

— До восьми утра — определенно сгорим.

— А почему тыквы не вынесли?

— Меня больше волнует тот факт, что я не успел написать завещание.

— У вас есть что оставлять потомкам?

— А как же, премию к Новому году за невиданные успехи, — Нефедов крякнул и улыбнулся. Я впервые видела, как он улыбается. — Да у меня и потомков-то нет.

Дверь скрипнула и открылась. Мы с Нефедовым напряглись и вооружились: он — Уголовным кодексом, я — журналом. В проеме, освещенном светом мобильного телефона, показалась Инночка.

— Хм, пусто, — разочарованно протянула она. Мы задержали дыхание. Инночка поднесла к губам второй мобильник и проговорила: — Алло, в актовом зале никого. Не волнуйтесь, мы их найдем, остальные уже внизу. Осталось двое. Правовед Нефедов, тот самый, что постоянно клянчит деньги за свой бесполезный двенадцатичасовой труд. И эта, как ее… которая действует вам на нервы… да-да, Анна Сергеевна.

Мы с Нефедовым прижались друг к другу и переглянулись.

— Не волнуйтесь, мы найдем их, время еще есть, — успокоила начальство Инночка и нажала на кнопку отбоя.

— Пойдем за ней, — одними губами предложил Нефедов, и мы бесшумно двинулись к двери.

Инночка уверенно прошла по длинному коридору, остановилась на углу, достала из кармана баллон, похожий на освежитель воздуха, и пшикнула пару раз. Сразу потянуло гарью. Инночка самодовольно хмыкнула и, развернувшись на каблуках, скрылась в кабинете начальства. Мы с Нефедовым припали к двери.

— Инна, дело плохо. Если до рассвета мы не найдем этих двоих, они… они могут стать ненужными свидетелями. С наступлением Нового года вся бухгалтерия будет закрыта, и они останутся в списках действующих работников.

Нефедов шумно выдохнул, за что получил от меня пинок.

Еще не хватало, чтобы нас обнаружили.

— Ты хоть представляешь, что будет?

— Угу, — безнадежно проворчала та. — Нефедов вообще держать язык за зубами не умеет.

— Если это произойдет, не видать нам новых коллег, смекаешь? Они просто-напросто не пойдут работать в школу, где… Смекаешь, чем это грозит?

— Угу. Нам придется доводить старых.

— Все равно что пытаться добыть сок из выжатого лимона! — вышло из себя начальство. — Милейшая Ольга Александровна и так держится из последних сил. Нам нужны новые коллеги, но сначала…

— …надо навсегда избавиться от старых.

— Именно.

Нефедов закусил губу. Наверное, чтобы не завизжать.

— Чтобы не получилось как со Степаном Петровичем. Довести мы его довели, но выставить из школы почему-то не догадались. Наверняка это он предупредил Анну Сергеевну о пожаре.

— Больше некому.

— На этот раз будем умнее. Как только все соберутся внизу, открывай двери. И запомни: все коллеги должны искренне хотеть покинуть здание. Они должны понять, что здесь всем похуй на них. И никто не собирается их спасать.

— Есть! А с дезертирами что делать?

— С дезертирами будем работать. Как вернутся с больничного, вызывайте по одному ко мне в кабинет. И почаще.

— Слушаюсь.

Дверь распахнулась через секунду после того, как мы с Нефедовым отскочили от нее и притворились косяками.

Да пожалуйста.

Я с радостью покину здание.

По замыслу начальства мы наверняка должны были застрять в конференц-зале, но Степан Петрович вовремя обратил наше внимание на развалившуюся тыкву, и план провалился. Коллеги разбежались по школе, до Нового года оставались считанные часы, начальство занервничало.

— Останусь назло им, — заявил Нефедов и начал строить баррикады. — И расскажу всем новеньким, куда они попали.

— Ты сможешь рассказать только новому правоведу, — поправила я.

— Ну и пусть, — он топнул ногой.

— Предлагаю переждать здесь и спуститься в холл без пяти минут восемь. А там поглядим, покидать здание или нет.

***

Трое преподавателей и один трудовик, пропавшие в понедельник, нашлись в гардеробе. Трудовик безмятежно спал, причмокивая губами и обнимая рубанок.

Алиса Ивановна и Марта Васильевна были мертвы. Их остывшие тела, завернутые в зимние пуховики, мирно лежали в углу и прикидывались свертками одежды, которую за год растеряли школьники. Ольгерд Викторович доживал последние минуты, судя по синюшному лицу и сведенным пальцам.

— Явились, — заурчало начальство, поигрывая связкой ключей. — У нас тут пожар, а они отлынивают от участия во всеобщей панике!

Я украдкой взглянула на часы. Длинная стрелка подбиралась к двенадцати.

— Ваш пожар ненастоящий, — громко сказала я.

— …А на похороны мы передадим премии, которые сняли с милейших Алисы Ивановны и Марты Васильевны при жизни. Заодно сэкономим… Что вы сказали, Анна Сергеевна?! — Ольга Александровна запнулась на полуслове.

Начальство позеленело, будто сквозь маску проступило истинное его лицо — сгнившее и заплесневелое.

— Ваш пожар из баллончика.

Коллеги зароптали.

— Молчать!

— Они хотят избавиться от нас, — поддакнул Нефедов и на всякий случай прибавил: — Я буду звонить своему адвокату.

— Молчать! Вон отсюда! У нас пожар, спасайтесь.

— Поздно, — месть наполнила рот вместо слюны. — Уже восемь. С Новым годом.

Охранник и сторож в одном лице (так как две ставки оплачивать никто не собирался) загремел ключами. Он прошел мимо нас с Нефедовым, мимо начальства, мимо коллег и даже не кивнул. Какая невоспитанность.

— Что-то вы рано, Алиса Ивановна, — пробурчал он, открывая двери. — До занятий еще полчаса. С Наступившим, кстати.

— Увольняюсь, — просияла та, цокая каблуками по кафельному полу, — не хочу загнуться здесь как Степан Петрович и Анна Сергеевна. Наверное, историки в нашей школе долго не живут. Марта Васильевна скоро буде с заявлениемт, а Ольгерд Викторович еще колеблется, ищет новое место работы.

— А милейший трудовик где?

Я вздрогнула, потрясла головой и навострила уши. Словно в охранника вселился дух начальства. Странно, обычно дух предпочитал секретаршу Инночку.

— А Милашев где? Ну, трудовик.

— А трудовику не до работы, он пьет. И потому будет жить вечно, — криво усмехнулась Алиса Ивановна и, размахивая заявлением об уходе, как белым флагом, решительно направилась в административные покои.

За полчаса холл наполнился людьми.

Мы стояли и с грустью смотрели на них, никем не замеченные.

Полдевятого прозвенел звонок на урок.

Через пять минут двоечник Попов и хулиган Половинкин промчались мимо меня, не поздоровавшись.

Начиналась первая — единственная — смена.

А я побежала на маршрутку, чтобы вернуться завтра и попытаться найти нового историка.

Поеду, не заплатив. Я с самого Хэллоуина так езжу.