Если заяц дорогу перебежит

«Ой, да какая разница, кто там перебегает дорогу, что за бабкины суеверия», — наверняка подумали вы. Вот и Наполеон, сын века Просвещения, тоже так думал. Он вообще особой верой в иррациональное не страдал и считал, что религия существует — дословно — «чтобы утихомиривать чернь». Но к зайцу пришлось отнестись со всей серьёзностью.

Обстоятельства встречи с косым были судьбоносными. В 1812 году императору надоели выкрутасы восточных партнеров по континентальной блокаде Англии, и он решительно вторгся в Россию. Прямо в день (а точнее, в ночь) вторжения, 24 июня, всё и произошло.

Когда заяц выскочил перед галопировавшей императорской лошадью, та испуганно отпрыгнула в сторону и сбросила седока. Эту историю описывает в своих воспоминаниях сопровождавший Наполеона маркиз Арман Огюстен де Коленкур, будущий министр иностранных дел Франции (не путать с наполеоновским генералом Огюстом де Коленкуром — его младшим братом, убитым в Бородинском сражении). Земля была мягкой, и Наполеон отделался тем, что ушиб… ну, маркиз дипломатично назвал это «нижней частью бедра».

Однако мало толка не верить в суеверия, если в них верят все остальные.

У Наполеона был пример его великого предшественника: когда Гай Юлий Цезарь сошёл с корабля на африканское побережье, то споткнулся и упал. Чтобы примета не вызвала паники в войсках, он растопырил руки и завопил: «Ты в моих руках, Африка!»

Умение быстро соображать моментально превратило дурную примету в доброе предзнаменование.

Вместо того, чтобы тоже придумать что-нибудь безумное, Наполеон постарался сгладить впечатление. Он сразу же вскочил на ноги, затем стал «нарочно шутить по поводу своего падения», «старался выказать хорошее настроение».

Однако ему меньше повезло со зрителями, чем Цезарю. Огюстен видел все его уловки, отмечая: «При других обстоятельствах он жаловался бы на лошадь, сделавшую глупый скачок, и на обер-шталмейстера». Значит, император уже понял, в какую западню угодил, и пытался скрыть это от остальных. Тем более что впоследствии он бывал мрачен — хотя обычно перед крупными операциями излучал оптимизм — и выпытывал у маркиза, что говорят о его падении в ставке.

Де Коленкур и так был настроен довольно скептически: «У русских не так уж мало территории, чтобы они не могли уступить ему (Наполеону. — Прим. ред.) порядочный кусок, хотя бы для того, чтобы удалить его на большее расстояние от Франции и принудить раздробить свои силы». А тут ещё Бонапарт с кобылы навернулся.

«Я тогда же подумал, что это дурное предзнаменование», — пишет в воспоминаниях маркиз.

Прискакавший на помощь упавшему императору маршал Бертье, князь Невшательский, тоже втихаря забубнил, что всё это плохо кончится.

«Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман», — прямо-таки пророчески сказал он. Маршал уже имел дело с зайцами в 1807 году и знал, что они плохо сочетаются с Бонапартом.

С калашным рылом в ушастый ряд

Это был год, когда империя Наполеона находилась в зените своей мощи.

Императору просто не было равных в Европе. С Россией он заключил Тильзитский мир, император Александр I стал обожаемым партнёром и другом.

Австрия? Император должен был скоро жениться на австрийской принцессе, и Австрия стала бы таким же «партнёром», даже ещё более ручным.

Родственников он массово пристроил на всякие троны: раз не могут использовать головы по прямому назначению, так пусть хоть короны носят во имя интересов французского императора… Пора отметить каким-нибудь перформансом успехи безродной звезды мировой политики!

Начальник штаба Луи Александр Бертье решил, что сейчас самое время подкатить к обожаемому монарху и застолбить своё особое положение. Он выбил право организовать грандиозную охоту в своем поместье.

У всех военных, окружавших Бонапарта, имелись свои таланты. Талантом Бертье была дотошность. Он не мог допустить, чтобы охота прошла неудачно. А ну как император не увидит зайца? Или не попадёт в него?

Это мероприятие описал в книге «Военные кампании Наполеона» историк-наполеонист Дэвид Чандлер. Дело было в июле 1807 года. Охотники выехали в поле, увидели дичь, стали стрелять.

Вскоре обнаружилась странность: зверьки не разбегались, а контратаковали охотников.

Зайцев становилось всё больше и больше. Поначалу это вызвало смех. Их валили направо-налево палками и прикладами мушкетов, оптимисты ещё пытались отстреливаться. Но животные и не думали отступать.

Выстрелы их не пугали, зайцы устроили зерг-раш. Они забирались в кареты, ползали по камзолам прославленных генералов, залезали в юбки дам и самозабвенно карабкались по лосинам придворных.

Смех сменился беспокойством. Ещё через какое-то время великий полководец не выдержал и решил дать дёру. Ему подали карету. Пушистая орда (по словам Чандлера, зайцы понимали в стратегии побольше многих генералов) разбилась на два потока и ударила с флангов. Под ногами императора кишмя кишели зайцы, но он героически залез в карету и та рванула с места. Наполеон выкинул в окошко тех зверьков, что успели запрыгнуть внутрь, и кошмар закончился.

Причина оказалась в том, что Бертье для заячьей охоты скупил на фермах три тысячи кроликов.

И, как выяснилось, кролики — не только ценный мех, но и два килограмма отмороженности.

Их держали в клетках, а в начале охоты выпустили на поле. То ли привыкшие конкурировать за корм зверьки решили, что император теперь и есть их поилец и кормилец, то ли у этих животных так странно проявился стресс. В итоге они нанесли императору и его генералам самое позорное из возможных поражений — предвестие будущего разгрома.

Мораль? А нечего обижать зайцев и вторгаться в чужие страны.

Ольга Таболина

warhead.su