derpibooru.org

Быстрая каляка маляка,рисовал на ведроид планшете

Доброго вечера (а может быть и утра, а может даже дня). Сегодня конец первой части, разделение на до и после. Стоит ли выкладывать вторую часть всем тем немногим, коим я безмерно благодарен?

А вот с чего всё началось можно найти тут Мизантроп: Москва

Он пришёл в себя от страшного удара по щеке, так может ударить только сильная женщина, когда она очень обижена или зла. Мягкий бархатный мрак перед глазами сменился фейерверком красочных искр, благостная нега сменилась холодом и болью во всём теле, а чудесная пустота в голове взорвалась крупнокалиберным фугасом да так, что слёзы брызнули из глаз. Физик с протяжным стоном присел и приоткрыл глаз. Напротив сидела переодевшаяся бледная как смерть Света и размахивалась для второго удара. Влад попытался прикрыться, но тело с трудом его слушалось и второй фугас с фейерверками поверг его наземь, где он обнаружил лежащего Петра, такоже немало избитого, хотя и не совсем было ясно кем. Заметив, что девушка разбегается, чтобы ударить его ногой, физик с трудом катнулся в бок и Света, едва стоящая после произошедшего на ногах, рухнула к ним и разрыдалась.

На то, чтобы сесть и кое-как обнять всхлипывающую фигурку, ушла вечность, ещё столько же ушло на то, чтобы провернуть опухший от обезвоживания язык во рту и прохрипеть: «Прости! Я не хотел...». Пётр, кряхтя как после прошлого своего забега, присел рядом и передал им флягу с водой. Влад осторожно поднёс горлышко к опухшим и потрескавшимся от пыли губам Светы, и та сделала несколько жадных глотков, потом отхлебнул сам и медленно окинул взором окрестности.

Они были возле «Балчуга», возле которого видимо и происходила та оргия, что позже будет мучать Влада в ночных кошмарах. Об этом говорили многочисленные подсыхающие пятна на плитах и обрывки одежды и белья. Он ощутил холодок, от налетевшего ветерка и догадался что и его костюм претерпел некоторые изменения, но сейчас ему было не до того. Рядом валялся нямкер, погибший жуткой смертью презерватива — разорванный в клочья чьими-то сильными руками или когтями. Пятиногая химера обнаружилась на пешеходной дорожке к мосту, рядом лежали несколько мёртвых нямкеров без следов насильственной смерти. С ограждения моста свешивались останки одного из солдат — при падении он напоролся на прут арматуры животом и до земли как принято говорить «доехали одни уши». Несколько человек с огнестрельными ранениями валялись скорченными на дороге. Грейдер, опасно накренившись висел над рекой, порываясь рухнуть в неё вместе с водителем, который похоже застрелился из травматического пистолета, с третьей попытки. На том берегу что-то жирно дымило чёрным, а по городу раскатилась липкая абсолютная тишина, как будто последняя жизнь покинула его в этот страшный час.

Пётр медленно встал и пошатываясь подошёл к погибшему с автоматом, чисто механическим движением вынул из его подсумка два магазина и пошёл ко второму. Влад признал его действия единственно верными и преодолев жуткую ломоту и слабость во всём теле, понял руку к глазам — стекло на часах треснуло и те навсегда показывали без четверти семь. Владелец часов вздрогнул всем телом, заставив тем самым Светлану прекратить плач, и шипя от боли как тяжелоатлет толкающий две сотни, поднялся на ноги. Как оказалось, из костюма у него осталась куртка и просторные его «семейные» трусы, ставшие от потрясений дня ещё более просторными и максимально вентилируемыми. Несколько дырок выглядели настолько красноречиво, что Влад невольно проверил не обзавелся ли он какими-то мутациями в половой системе. Он знаком показал Петру посторожить Свету и сам отправился в болезненный для босых ног долгий путь до их ямки. Там он отыскал свои ботинки и обновил остальной гардероб, а также подобрал их вещи, вместе с ружьем и уже с этим приполз к Петру, который кое-как смог успокоить несчастную девушку, и та встретила Влада холодным ненавидящим взглядом. Тот был настолько измучен этим буйством эмоций и настолько раздавлен произошедшим, что сунул ей в руки охотничью винтовку и коротко прохрипел: «Пристрелишь, когда придём в безопасное место. А пока пошли, скоро стемнеет.»

Света вздрогнула, как будто он отвесил ей ответную пощёчину, поникла и покорно встала — сменный комплект одежды оказался мужским костюмом «грибника» и потому сидел на ней мешковато и топорщился, из-за чего её, и без того согбенная, фигура выглядела ещё более несчастной и сломленной. Влад пошёл первым, за ним плелась девушка, а помрачневший и посуровевший Пётр замыкал шествие с двумя автоматами. Второй он пытался отдать физику, но тот предпочёл остаться с пистолетом и грузом. Идти было неимоверно тяжело, ноги заплетались, казалось будто организм не полностью понимает команды мозга и выполняет их с некоторой задержкой.

На другой стороне моста Влад чуть слышно вскрикнул и поспешил отвести взгляд, прикрывая Свету от отвратительного зрелища. Пётр позади него длинно и неожиданно грязно выругался. На въезде на мост на боку лежал догорающий остов большого автобуса, из старых городских «Икарусов». Салон его был видимо полон, когда машина вспыхнула и сотня детей разного возраста покинули этот мир самым страшным и болезненным способом, который могла только придумать война. Самое чудовищное в этой картине были лица тех детей, кого не тронуло пламя, и кто погиб от угара. Их лица навеки свело в жутких гримасах страха, боли, отчаяния и немого укора. Рядом валялось тело вероятного убийцы — человек в форме армейского образца с древним ранцевым огнемётом. Судя по его лицу, он умер во время припадка истерического веселья из-за сердечного приступа, поскольку хохочущая маска боли осталась на его закопчённом лице с обгоревшими редкими волосами. Они вышли на Моховую. Здесь Света, всё ещё державшаяся за Влада, как держится больной за стойку с капельницей; пробормотала наконец:

- Что нас так?

- Полагаю, химическое оружие. - сухо ответил Пётр и Влад согласно кивнул.

- Химическое?

- Какой-то сильный галлюциноген, резко меняющий настроение человека. - пояснил мысль уже учитель, не удержавшись от очередной лекции.

- Пристрелю, суку!

- Как только найдём кого. Кроме меня. - заверил её Влад, утирая пот с лица.

К его удивлению в окрестностях Кремля было пусто, ворота были закрыты, но неохраняемы, а мост с Кутафьей башни оказался буквально взорван. Создавалось впечатление, что Кремль находиться на осадном положении и что беженцы им не нужны, а тем временем последние силы таяли на глазах и потому Хадрин решил дойти до Манежа, где в подземных этажах можно было как-то укрыться и найти еду.

Именно здесь, когда они практически без сил шли вдоль Манежа, на удивление не тронутого катаклизмами, Влад и заметил слабое свечение в глубине уже тёмного Александровского сада. Сначала он решил, что наконец-то нашёл людей и даже смог слегка прибавить шаг. Вокруг то и дело попадались тела, умершие по самым разным причинам: от ударных травм до ожогов, но у физика не осталось моральных сил удивляться и ужасаться чему-то. Он подошёл к парапету Охотного ряда и увидел, как возле стены Кремля в углу сада горит одинокое пламя. Влад огляделся. Никого кроме них не было, но внизу он видел довольно много тел, многие со следами ожогов на них. Он решил, что это ещё жертвы огнемётчика, и что он оборонял здесь какой-то объект, прежде чем неведомое помешательство настигло и его. Приметив лесенку, спускающуюся в сад, Хадрин уверенно зашагал к ней.

- Не ходи. - быстро пробормотала Светлана, вцепляясь в его руку. - Они убьют тебя, как предателя.

- Я никого не предавал. Я мирный житель. Прошу помощи у военных, как и полагается при ЧС.  - Спрячьте лишние стволы. - чётко и холодно прошептал Влад, аккуратно изымая свой локоть у Светы. - Я скажу, когда можно будет подойти. Если что-то пойдёт не так — бегите.

Пётр смотрел на огонёк каким-то затуманенным взглядом и силился что-то возразить, но не мог — из-за усталости язык его уже не слушался. Влад натужно улыбнулся им и как мог уверенно заковылял по дорожке вниз.

В саду оказалось на удивление холодно, даже по меркам местных ночей — вода в небольшой лужице застыла в толстой корке льда, на камни плитки выпал неприятный едва заметный иней. Физик зашагал по звенящим камням в сторону пылающего огня всё меньше веря своим глазам и всё больше полагая, что его идея была совсем не так хороша, как ему казалось сверху. Тела лежали всё гуще и теперь Влад мог с уверенностью утверждать, что несмотря на все ожоги, тела успели покрыться инеем и даже лёгким снежком. Ещё один взгляд на пламя вызвал у москвича приступ благоговейного ужаса: пламя пылало посреди большой, безукоризненно чистой гранитной площадки, с бронзовым постаментом в форме пятиконечной звезды и лежащей возле неё солдатской каски.

«Имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен.» - медленно произнёс Влад, не видя букв со своей позиции, но по памяти. Вечный огонь горел. Он горел так спокойно и размеренно, будто бы весь окружающий мир и его проблемы его не заботили и он никак не зависел, ни от электричества, ни от людей, ни от каких-либо буро-туманных аномалий. Огонь пылал так, будто он сам верил в своё именование. Будто бы и впрямь и собирался гореть вечно.

Хадрин не мог отвести глаз от этого зрелища, хотя его разум вопил в голос, что этого не может быть, что без энергоснабжения огонь мог гореть не больше суток, что никто бы не стал жечь бесценное топливо для этой благородной, но абсолютно бесполезной цели. Темнота в уголке площадки, там, где виднелась крохотная будочка для караульных, вдруг блеснула двумя крохотными алыми искорками. Холод вокруг стал практически невыносимым, Влад почувствовал, как на его коже начинает появляться жгучая ледяная роса. Он вдруг подумал, что вряд ли найдёт в себе силы вернуться назад прежде чем замёрзнет насмерть.

Спасение пришло сзади, сверху, в диком животном вопле Петра «Уходи!!!Уходи оттуда!!» В тот же миг Влад как будто снова услышал этот потусторонний голос в устах Петра «Огонь! Не ходить туда где огонь!» и рванулся назад, болезненным ковыляющим галопом. Мгновение спустя камни, на которых он стоял, вспыхнули ярким пламенем без какой-либо видимой причины. Он грузно скакал по аллейке, по которой какие-то семь дней назад гуляли праздные горожане и подходили зарубежные делегации, чтобы возложить цветы к Огню. Влад поскользнулся на наледи и таким образом избежал второй вспышки пламени в нескольких сантиметрах от его правой ноги. Сквозь мгновенно запотевшие на морозе очки он видел, как Света пытается сбежать вниз, а Пётр, путаясь в длинных тощих ногах, катился за ней. Он пробежал ещё несколько метров, попытался перескочить лежащее окоченевшее тело, зацепился ногой за скрюченные пальцы трупа и повалился на плиты, вопя от ужаса и боли.

Подняв голову, он снова увидел искорки, пылающие ярко и как казалось освещавшие нечто в глубине будочки, но очки слетели с него при падении и он видел лишь пульсирующее алое свечение. Его друзья успели слететь в ледяное пекло и не добежали каких-то пяток шагов, когда длинный язык пламени лизнул тело Влада и одежда на нём вспыхнула и сразу потухла от холода. Они дружно вцепились в него и рывком затащили его наверх. Влад стонал от боли и пытался, встать, но кожа на левой ноге и боку нестерпимо болела, и он провалился в черноту. В следующий раз, когда его зрение прояснилась он увидел какой-то большой чёрный автомобиль, напоминавший армейский внедорожник подъезжающий к ним. Он слышал, как Света что-то кричит Петру, попытался что-то сказать, вздохнул поглубже для этого и отключился от зверской боли в боку. Последнее прояснение у него случилось, когда кто-то вскинул его себе на плечо так вежливо, что тот заскулил от боли. Хадрин успел слабо удивиться тому как этот человек в тельняшке легко держит его на своей ладони. Снова проваливаясь в липкое забытье, он слышал, как Света рассказывает кому-то о том, как нечто плюнуло в него огнём и как в последний миг, когда вал огня накатывал на Влада, этот вал вдруг откатился назад и рассеялся так же неожиданно, как и появился. Владислав Юрьевич Хадрин прошептал «Какая чушь...» и утонул во мраке. Абсолютном мраке, с крохотным пульсирующим огоньком свечки.

Конец первой части.

Рука в старинной, потёртой во всех возможных местах коричневой кожаной перчатке аккуратно вывела последнюю фразу, стряхнула лишнюю каплю чернил с ископаемой перьевой ручки в чернильницу, возраста императора Александра Второго и вдумчиво умостила перо в предусмотренную для этого подставку на антикварно выглядящем письменном столе из морёного дуба, обтянутого страшно вытертым и лоснящимся в некоторых местах зелёным сукном. Писавший, а он, судя по последним манипуляциям с пером, был левшой, откинулся на солидно скрипнувшее кресло, одной левой достал из ящика старинную жестяную коробку с папиросами и практически чёрную от старости и закопчёности курительную трубку, на подставке. Человек достал одну папиросу и стал привычным движениями двух пальцев, затянутых в тонкую светлую кожу, разворачивать папиросу и крошить табак в чашу. Потом он поднял трубку и сунул её в зубы, уверенно подкупил её от горящей на углу стола керосиновой лампы и встал из-за стола.

Резкое движение задуло слабый огонёк, даже не взирая на защитную стену стекла, отделявшую слабый чахлый огонёк от ужасов и несправедливости внешнего мира. Чёрная фигура взяла со стойки у двери длинную трость, с забавным изгибом вбок, а не вверх как обычно, и покинула комнату, оставляя на столе раскрытую тетрадь с желтеющими, в свете звёзд и луны за окном, страницами испещрёнными каллиграфическим почерком.

Бумага отдыхала всего несколько часов. В мягкой ночной мгле раздались громкие тяжелые шаги чьих-то сапог, потом дверь с треском распахнулась и звонко стукнулась о стену. Вошедшая фигура швырнула на вешалку старомодную шляпу с загнутыми полями, в два размашистых шага оказалась возле стола и безжалостно рухнула в старое кожаное кресло, жалобно пискнувшее под ним. Фигура бесшумно чиркнула спичкой — только пальцы сухо щёлкнули в темноте — прикурила помятую папиросу в уголке перекошенного шрамом рта и той же спичкой зажгла керосинку. Та немедленно высветила жуткую деформированную лапу, покрытую ковром из шрамов, волдырей, пузырей и наплывов живой ткани. Эта рука неуклюже прихватила стоявшую слева металлическую ручку с подставки с неудобной стороны, повертела в руке и решительно вонзила её в чернильницу. Клуб табачного дыма рассеял свет лампы и слабо высветил чудовищный профиль какого-то омерзительного человекоподобного монстра в просторной рабочей куртке. Лицо его, распухшее и оплывшее от жутких язв и багрово-чёрной коросты ран и шрамов, имело очень мало общего с человеком, разве что только стального цвета холодный глаз, под исковерканным веком выглядел человечно задумчивым и мечтательным. Но клуб дыма развеялся, лик неизвестного посетителя утонул во мраке и лишь блеск металла и искра на кончике папиросы обозначали, что он всё ещё здесь. Его гротескная лапа взметнулась над страницей и начала быстро неопрятно писать, а он иногда выплевывал клуб горьковатого дыма или довольно ухал над каким-то пассажем.