warhead.su

Сравнивать крестоносцев и монголов, казалось бы, заведомо бесполезное занятие. Ведь где рыцарство, а где хитрые азиаты? Однако 9 апреля 1241 года под Легницей, что в Силезии, произошла великая битва, которая поможет ответить на вопрос: какая же военная культура прошлого превосходит остальные?

Ветер с востока

В судьбоносном 1206 году на великом курултае в Монголии один из многочисленных монгольских вождей по имени Темучин, победивший к тому моменту своих врагов, принял титул Чингисхана, или Великого хана. Это события стали толчком, запустившим своеобразный «снежный ком», — уже в 1215 году удалось захватить территории на севере Китая, затем пал Пекин, а монгольские орды устремились на запад. Далее пришёл черёд Каракитайского царства, или, как его называли китайцы — Западного Ляо. В 1221 году пал Хорезм, а монгольские военачальники-темники вторглись на Кавказ.

В Европе долгое время считали, что Чингисхан — это и есть собственное имя Темучина. Ошибка столь прочно укоренилась в массовом сознании, что даже сегодня многие люди, не слишком интересующиеся историей, продолжают находиться во власти данного заблуждения.

Другие кочевники, теснимые из Великой степи новой угрозой, явившейся с востока, — половцы — призвали на помощь соседей — русских князей. В мае 1223 года на реке Калке монголы разбили союзное русско-половецкое войско, открыв таким образом для себя путь в Восточную Европу.

Преимуществом монгольской армии по сравнению с противниками была её высокая адаптивность. Монголы моментально перенимали у покорённых народов и государств различные технические ноу-хау, в том числе и осадные машины, которые впоследствии пригодились во время похода на Русь. Кроме того, монгольские армии пополнялись за счёт воинов из покорённых народностей.

В 1227 году Чингисхан умер, и это остановило монгольскую экспансию на несколько лет. После короткого периода интриг в свои законные права вступил Угэдэй — третий сын Темучина и его официальный преемник, которому, однако, пришлось пройти через процедуру официального признания на курултае. Разобравшись с бюрократической волокитой, новый хан продолжил дело отца, оружием расширяя границы монгольской державы. В начале декабря 1240 года ханские нукеры в результате осады овладели Киевом, прорубив себе дорогу на запад — туда, где лежали земли польских правителей из династии Пястов.

Монгольская армия могла похвастаться прекрасно организованной разведкой. Воины Чингисхана и его вассалов получали информацию от купеческих караванов, иностранных путешественников и дипломатов, а также вербовали агентов, выплачивая тем солидную награду золотом. Перед выступлением главной армии вперёд отправлялись небольшие отряды, которые находили наиболее удобные маршруты движения и броды на реках.

Страна вечных усобиц

К тому времени в Польском королевстве давно уже было неладно и без всяких там монголов. В 1138 году скончался князь Польши Болеслав III Кривоустый, согласно завещанию которого все его владения поделили между сыновьями-княжичами. При этом был установлен принцип верховенства старшего из сыновей — князя-принцепса. Однако на момент описываемых событий с того судьбоносного для Польши раздела прошло уже сто лет, княжествами правили не родные братья, а их потомки, родственные связи ослабли, и власть принцепса стала сугубо символической.

Впрочем, устраивать усобицы начали ещё сыновья Кривоустого — через несколько лет после смерти отца. Амбициозные князья вовлекали в свои распри могущественных соседей вроде германских императоров, чешских королей и русских князей. По мере того как в польских «играх престолов» росло количество заинтересованных сторон, усугублялся и политический кризис в самой Польше.

Но это были только цветочки. Внуки Кривоустого решили, что они ничуть не хуже батюшек, и тоже принялись дробить доставшиеся им по наследству владения. В итоге Польша в буквальном смысле слова развалилась на части, где несколько наиболее могущественных князей отчаянно боролись между собой за наследие династии Пястов и право последующего объединения разрозненных земель в единое государство. Наиболее сильными были позиции Кракова — тогдашней польской столицы.

Но в начале XIII века в лидеры вырвалось княжество Силезия, где правил князь Генрих I Бородатый. Приняв в 1201 году власть над Нижней Силезией со столицей во Вроцлаве, он стал стремительно расширять владения своего княжества, отхватывая куски владений у более слабых или менее удачливых соседей.

Скончавшемуся в 1238 году Бородатому наследовал его сын Генрих II Набожный (он же Благочестивый). Рука у нового князя была куда легче — не чета отеческой, — и первые неприятности не заставили себя ждать. Вначале из подчинения вышел Сандомир, где княжил малолетний Болеслав V, затем — Опольское герцогство. Тем не менее, Генрих II Силезский постепенно вернулся к политике объединения польских земель, восстановив авторитет своего дома, и всерьёз рассчитывал обрести в итоге королевскую корону. Однако его политические амбиции похоронил столь некстати подувший восточный ветер.

Европе монголы представлялись чем-то инфернальным. Папа Григорий IX всерьёз считал их посланниками ада и призывал христиан начать новый крестовый поход с целью отразить монгольское нашествие. Проблема в том, что европейские государи в то время пребывали в состоянии религиозной вражды, где двумя полюсами были сам папа и германский император, которого понтифик величал практически врагом христианства. В итоге большого похода не получилось, и по-настоящему взялись за оружие только те правители, чьи владения находились непосредственно на пути монгольских орд. Ими оказались владыки Чехии, Венгрии и Польши.

Стратегические планы

Интересно, что сами монголы не планировали завоёвывать польские земли. Удар по ним был частью глобального стратегического плана, ставившего задачей сокрушить Венгрию — супердержаву тогдашней Восточной Европы. Сокрушив Венгерское королевство, монголы решали сразу две стратегические задачи: как план «минимум» — уничтожали прибежище своих старых врагов половцев и таким образом окончательно решали «половецкий вопрос»; как план «максимум» — получали плацдарм для возможных дальнейших вторжений на Балканы и в Западную Европу, чтобы, следуя заветам Чингисхана, прийти к «последнему морю».

Нападение на польскую территорию было превентивным актом — монгольские войска, прошедшие через южную Польшу, прикрывали основные силы под началом Бату (Батыя), шедшие на Венгрию. Этот отряд должен был связать по рукам польских князей, чтобы те не пришли на помощь соседям. После успешного выполнения задачи вспомогательному монгольскому корпусу предстояло пройти через Моравские Ворота — проход между Судетами и Карпатами — и присоединиться к основным силам в Венгрии.

Что касается численности вспомогательного корпуса, то можно встретить просто чудовищный разброс — от восьми до 30 тысяч человек, где первое значение кажется более логичным и правильным. Основной оперативной единицей в монгольской армии был «тумен» — корпус численностью 10 тысяч человек. Все силы Бату ещё во время похода на Русь вряд ли превышали 60 тысяч человек — к тому же они понесли потери. Корпус, отправленный в Польшу, выполнял вспомогательные функции, поэтому цифра в 30 тысяч человек (что равно трём туменам) кажется совершенно фантастической. Вероятнее, был отправлен один тумен, который за время прежних боев понёс потери, — вот откуда получается восемь тысяч человек.

С командованием у монголов тоже не всё просто, поскольку источники путаются, называя в качестве командиров «польского» тумена то Орду (старшего брата Бату, добровольно уступившего тому первенство), то Байдара (тоже внука Темучина, но по линии Чагатая), то Кайду.

Кандидатуру последнего можно отмести сразу, поскольку на момент описываемых событий он не достиг ещё десятилетнего возраста. Остаются двое. Наиболее вероятным представляется сценарий, при котором Бату доверил пусть и второстепенную, но всё же важную миссию своему единокровному брату. А первым заместителем при нём стоял Байдар, который выполнил бы задание даже в случае гибели Орды.

Вполне вероятно, именно Байдар командовал монголами непосредственно во время сражения, что и могло породить путаницу. Выступать вспомогательный тумен должен был из Владимира-Волынского.

Вторжение

В январе 1241 года монголы, по своему обыкновению, выслали вперёд разведывательные отряды, за которыми последовал весь тумен Орды и Байдара. Вскоре монголы разделились на два корпуса — один отправился на штурм Сандомира, который в дальнейшем предполагалось сделать оперативной базой, а второй — на Краков. Тринадцатого февраля монголов под Турском встретил отряд рыцарей под предводительством краковского воеводы Владимира (Владимижа), который в отсутствие Генриха Набожного руководил обороной столицы. Монголы использовали свой излюбленный трюк с ложным отступлением и разбили неприятеля.

В первые дни марта в пределы Польши вступили главные силы Орды, а уже 18 числа того же месяца монголы повстречали под Хмельником объединённый отряд сандомирских и краковских рыцарей. Орда повторил манёвр своей разведки под Турском в большем масштабе и разбил поляков. Весть о разгроме преисполнила ужасом сердца жителей окрестных княжеств. Многие бежали в Силезию, Венгрию и даже Германию. Крестьяне прятались по лесам и болотам.

В начале 20-х чисел марта монголы вошли в брошенный без защиты Краков. После нескольких дней грабежей, 31 марта, они ушли, не забыв попутно поджечь город. Теперь их целью была Силезия. Именно там, в Легнице, Генрих Набожный собирал войска для решающей битвы.

Любопытно, что примерно в те же дни произошла и единственная победа поляков в той войне — опольский князь Мешко подкараулил монгольский отряд во время переправы через Одер, напал на него и перебил. Попытавшись развить успех, князь бросился в погоню за выжившими, однако под Краковом едва не налетел на весь тумен Орды, быстро сообразил, чем это может быть чревато, и со всей поспешностью ретировался к Легнице.

Выбор этого города в качестве места сбора диктовала необходимость — Генрих сумел договориться о совместных действиях с чешским королём Вацлавом, который выступил в поход со своим войском. Ожидая прибытия союзников, польский князь не пытался более сражаться с монголами в одиночку и даже пожертвовал Вроцлавом, лишь бы не рисковать. Более того, Генрих, вероятно, надеялся, что вражеская армия потратит много людских ресурсов, штурмуя его город, и по итогу будет существенно ослаблена.

Однако хитрый Орда просчитал замысел князя и попросту обошёл Вроцлав, отказавшись от осады и штурма. Он устремился прямо к Легнице, рассчитывая одним ударом покончить с главными силами поляков. Генрих же в одночасье сделался узником в собственном замке — ожидать подхода врага в крепости означало угодить в осаду и непременно погибнуть. Выход был лишь один — вывести войско в открытое поле и попытать удачу в сражении с монголами.

Несмотря на поражения в первых стычках с кочевниками, у Генриха был повод верить в свой успех — князь располагал довольно существенными силами. Помимо своих силезцев и чехов из Моравии, он сумел собрать разрозненные отряды рыцарей из Ополья, Кракова и иных окрестных земель. Кроме того, при нём был отряд иностранных наёмников и добровольцев, состоявших преимущественно из свободных немецких рыцарей, а также крестоносцев — «братьев» из Силезского отделения Ордена Храма (тамплиеров) и тевтонских рыцарей.

Таким образом, некое анекдотическое подобие крестового похода против монголов всё же имело место. Всего Генрих смог собрать шесть-семь тысяч человек, так что численное соотношение двух армий было примерно равным.

Как гласит легенда, записанная польским хронистом Яном Длугошем, когда объединённое рыцарское войско выезжало из Легницы, с колокольни городского храма Пресвятой Девы Марии сорвался колокол и чуть не зашиб насмерть самого Генриха Набожного, лишь чуть-чуть разминувшись с ним. Рыцарство восприняло это происшествие как дурной знак.

Бегите, бегите!

Две армии сошлись в бою 9 апреля. Генрих Набожный выстроил свои войска к юго-востоку от Легницы, близ деревни Кошковице. Он разделил войско на пять частей, четыре из которых выстроились в линию: рыцари из Моравии под началом князя Болеслава Дипольдовича и свободные немецкие рыцари; краковские, сандомирские и малопольские рыцари под началом воеводы Сулислава; рыцари из Ополя и Рацибужа под началом уже знакомого нам князя Мешко; рыцари Тевтонского ордена, тамплиеры, иностранные гости и наёмники. Пятую, резервную баталию укомплектовали силезцами, которых возглавил сам Генрих. Так князь придал своим силам бо́льшую мобильность, основываясь на опыте предыдущих стычек с кочевниками.

Монголы же избрали четырёхчастное построение.

Первыми ударили чехи князя Болеслава и крестоносцы — они налетели на центральную баталию в монгольском построении и потеснили её таранным ударом тяжёлой копейной конницы. Степняки, однако, быстро сориентировались. Их фланги без особого труда окружили чешский отряд, после чего воины Байдара по привычке принялись гарцевать каруселью, уничтожая вражескую живую силу с дистанции при помощи луков. Отсечённый от своих князь Болеслав пал, убитый монгольской стрелой, и большинство пришедших с ним рыцарей разделили его горькую судьбу.

Для Генриха, однако, ещё ничего не было кончено. Преисполненный решимости переломить ход боя, он погнал вперёд отряды Сулислава и Мешко, что стало для монголов неприятной неожиданностью. И вновь копейный удар тяжёлой конницы, и вновь степняки смяты! Казалось, ещё чуть-чуть — и победа будет в руках у польского князя.

Но темник Байдар оказался более чем достойным соперником для европейских рыцарей. Он тоже прекрасно осознавал, что битва вошла в критическую фазу и решалась судьба всего дня. Байдар нашёл выход. Как писал польский историк и дипломат Ян Длугош, воины одного из монгольских отрядов принялся кричать на ломанном польском: «Бегите, бегите!». Это создало сумятицу среди поляков — в суматохе Мешко решил, что кричат его собственные воины, и бросился прочь, увлекая за собой остальных.

Генрих, наблюдавший за этим бардаком со стороны, мог лишь сокрушённо вздыхать: «Беда великая пришла к нам». Он уже понял, что ни одна сила в мире теперь не восстановит порядок в рассыпавшемся и запаниковавшем войске. Однако у него ещё были верные силезцы, а также верный меч и остатки былых королевских амбиций. И, дав шпоры коню, Генрих II Набожный устремился в главную атаку всей своей жизни.

В этот момент монголы применили нечто вроде химического оружия. Польские историки до сих пор спорят, какую природу мог носить тот зловонный дым, что описал Ян Длугош, — его клубы лишали поляков сил, те задыхались и валились с коней. Вероятно, это была какая-то смесь, позволявшая наводить дымовую завесу, — ещё одно ноу-хау, взятое у китайцев вместе с осадными машинами. Так или иначе, последняя отчаянная атака поляков захлебнулась. Началось побоище.

Генрих с небольшой группой рыцарей сумел вывернуться из свалки и попытался сбежать во Вроцлав, который, как мы помним, монголы не штурмовали. Однако монгольский военачальник заметил прорыв князя и приказал своим нукерам окружить беглецов. После короткого боя всю свиту Генриха перебили, а сам он, раненый, попал в плен. Нукеры притащили его к Орде и Байдару — там князя раздели донага, поставили на колени и обезглавили.

То, что было после

Вскоре победители явились под стены Легницы. Несмотря на весьма настойчивые предложения монголов сдать крепость, её защитники были преисполнены решимости сражаться. Они не поддались даже тогда, когда завоеватели в качестве решающего аргумента продемонстрировали отсечённую голову Генриха, насаженную на палку. Со стен лишь раздалось: «Вместо убитого князя у нас остались княжата!» — и верно, у покойного было ещё пятеро сыновей.

Потоптавшись немного под городом, Орда и Байдар для порядка разорили дочиста все его окрестности, после чего, с чувством выполненного долга, в начале мая повернули в сторону Венгрии через Моравию. В конце концов, не так уж и нужна им была эта Легница — приказ Бату они и без неё выполнили блестяще.

Труп Генриха нашли через несколько дней — его жена, княгиня Анна, опознала супруга по левой ступне, на которой у того было шесть пальцев. Монголы же прошли через Моравию с привычной «развлекательной программой», включавшей грабежи и пожары, и в мае соединились с Бату в Венгрии. Однако Байдар и Орда явились уже к шапочному разбору — главнокомандующий справился и без них, 11 апреля (через день после Легницкого побоища) разбив армию венгерского короля Белы.

Чем мог кончиться монгольский вояж по Восточной Европе — одному Тенгри ведомо, однако в декабре в далёком Каракоруме скончался Великий хан Угэдэй. Это означало проведение нового курултая, и хитроумный и властный интриган Бату попросту не мог не присутствовать на нём.

Кровавый прилив стих, орда покатилась на восток.

Источник

Как-то раз пакистанские военные решили провести дерзкую операцию — атаковать отрядами спецназа индийские аэродромы. Но вместо крутого боевика получилось почти как в английской песенке про десять маленьких парашютистов.

Number One was first to go, he was first to jump.

His chute never opened so he didn’t feel the bump.

Лучшее ПВО — наша десантура на их аэродромах

Прогремевшая в 1956-м над Ближним Востоком короткая война впечатлила не только товарища Хрущёва, но и пакистанских военных. «Вот бы и нам так», — вздыхали они, читая отчёты о погроме, который учинили их бывшие сахибы в египетском тылу.

Увы, если по танкам и артиллерии пакистанцам кое-как удалось достичь примерного паритета с бывшими соседями по Британской Индии, то по части ВВС всё было значительно печальней. Боевых самолётов у индийцев было почти в пять раз больше, чем у пакистанских ВВС. И даже песни американских советников, что «сейбры» и «старфайтеры» на голову лучше британского и советского барахла в воздушных силах Индии, как-то слабо утешали. Поэтому в штабе маршала авиации Асгар Хана усердно рисовали один план разгрома индийской авиации за другим.

Видимо, в какой-то момент рисовать очередной вариант обычной бомбёжки аэродромов штабным надоело — и тут кто-то предложил вместо бомб скинуть на головы индийцам парашютный десант. «А там они уже сами…»

The next man to jump, he was Number Two;

He saw what happened to Number One and now he’s RTU.

Singing whull, etc.

Когда этот план передали командиру пакистанского спецназа SSG полковнику Сайеду Мехди, тот сначала долго вспоминал все английские и даже японские слова, которых нахватался во время Второй мировой в Бирме, а затем попытался донести до авиационных генералов мысль, что бомбы и десантники — это немного разные вещи. В том смысле, что первые можно просто бросить наугад, а вот вторым желательна точная информация о цели, а также возможность эвакуации.

Однако вышло так, что 22 июня 1965 года маршал авиации Асгар Хан ушёл в отставку, а новый маршал Нур Хан был слишком занят, чтобы слушать нытьё каких-то там коммандос.

Number Three was next to go, he didn’t bend his knee.

He fractured both his thighs and he’s Category E,

Singing whull, etc.

Тем временем обстановка на фронте накалялась. Индийские войска заняли стратегически важный перевал Хаджи Пир. В ответ пакистанцы начали операцию «Большой шлем» (Grand Slam), целью которой был город Анкур. На этом этапе задача хотя бы частично вывести из игры индийские ВВС превращалась в одну из важнейших.

А что, завтра сдавать?

SSG тем временем лихорадочного готовились к операции. План предусматривал, что на каждый аэродром будет направлен С-130 с группой из 60 коммандос. Первоначально целей было четыре: Адампур, Амбала, Патанкот и Хальвара, но из-за нехватки людей Амбалу за сутки до начала операции вычеркнули из списка.

На три самолёта бойцов тоже наскребли с трудом. К началу операции нехватка личного состава составляла 40%. Пришлось ставить «под ружьё» штабы подразделений и тыловиков. Формально это тоже были спецназовцы, но фактически наскоро сколоченные таким образом группы никогда не проводили совместных тренировок, а некоторые бойцы даже не знали друг друга и своих офицеров. Впрочем, сами офицеры были не лучше — один из них даже не закончил тренировочный курс из пяти прыжков, другой получил у медиков при обследовании «категорию В».

В ротах всё ещё были заняты поисками нужного снаряжения — кусачек, детонаторов и прочего, — когда сверху последовал приказ к 16:00 собраться в Пешаваре для инструктажа.

Опять по пачке «Беломора» лететь…

The next man to go, he was Number Four,

He didn’t hook up his static line before he left the door.

Singing whull, etc.

Каждой группе выдали набор из двух карт и фотографию «своего» аэродрома. Карты датировались 1909 годом и современные реалии местности, мягко говоря, отражали плохо. Да и фотография аэродрома 1958 года тоже оставляла желать лучшего. По первоначальному замыслу — на чём очень настаивал полковник Мехди — десант должен был быть сброшен ночью, в 23:00 , чтобы захватить как можно больше тёмного времени суток. Но уже на аэродроме выяснилось, что та самая темнота помешала техникам вовремя проверить выделенные для операции 182 комплекта парашютов. Пришлось переносить время начала — теперь вылет С-130 был назначен на полночь.

За полчаса до назначенного срока командование десанта получило ещё одну «шокирующую новость» — аэродром Патанкот атакован пакистанскими ВВС. Командир десантников предложил убрать хотя бы этот аэродром из списка целей — было ясно, что после налёта все силы ПВО аэродрома и наземной обороны приведены в полную боевую готовность. Однако вместо этого было принято «компромиссное» решение выбрасывать десант в трёх-четырёх милях от аэродромов, за пределами дальности зенитного огня.

After him the next man, he was Number Five,

His parachute opened so he reached the ground alive.

Singing whull, etc.

Группа, выделенная для атаки аэродрома Патанкот, насчитывала 64 бойца под командованием майора Батта. Болтаясь в воздухе, майор обнаружил, что их сбросили в восьми км от аэродрома, рядом с несколькими большими каналами, с которыми у старой карты были… некоторые проблемы. В результате в одном из каналов при десантировании утонул радист группы вместе с радиостанцией.

Кое-как собрав 25 человек, майор двинулся в сторону аэродрома. Коммандос удалось перейти мост через первый канал, после чего начались игры в кошки-мышки с индийскими патрулями. Некоторое время пакистанцев спасала темнота, позволившая продолжить путь к цели. Тем не менее, к утру они так и не дошли до аэродрома, хотя и сумели перебраться через второй канал.

С рассветом на поля начали выходить местные крестьяне, и майор Батт принял решение «отступить и перегруппироваться» до следующей ночи. Но у индийцев было своё мнение на этот счёт.

В течение нескольких часов бо́льшая часть коммандос была выловлена стянутыми к месту высадки частями при активной помощи тех самых крестьян. Только 15 десантникам удалось вернуться к своим, ещё четверо были убиты, шестеро — ранены, а остальная элита пакистанской армии попала в плен.

Вроде как в кино, но не как в кино…

Number Six was next to go, he didn’t do so well;

He fell out of his harness and he went right down to hell.

Singing whull, etc.

Примерно так же получилось и с остальными группами. Пятьдесят пять коммандос, чьей целью был аэродром Адампур, пакистанские лётчики сбросили прямо на деревню. Под аккомпанемент собачьего лая капитан Дуррани занялся «извлечением и перегруппировкой» отряда и через два часа сумел собрать вокруг себя 49 человек.

На часах натикало уже 4:15, в деревне всё ещё лаяли собаки, а с аэродрома, до которого пакистанцы так и не добрались, начали взлетать первые самолёты. Как и его коллега-майор, капитан прекрасно понимал: при свете дня их атака не имеет никаких шансов «нуваще» — и решил дождаться следующей ночи. А пока — разбиться на небольшие группы и попытаться переждать светлое время.

Дальше всё повторилось почти так же — поднятая по тревоге пехотная рота индийской армии, полиция, собаки. К чести капитана надо сказать, что его бойцы дрались отчаянней, потеряв 12 человек убитыми. Но и дойти до своих удалось лишь одному пакистанцу.

The next man to go, he was Number Seven;

He came down on his head and he went right up to heaven.

Singing whull, etc.

Для аэродрома Хальвара была выделена вторая по численности группа — 63 спецназовца. При этом из-за отсутствия на борту С-130 второго выпускающего прыгать пришлось в один поток, что привело к ещё большему разбросу. Внизу же были деревни и… кукурузные поля, успевшие к сентябрю изрядно подрасти. В результате большинство коммандос вместо факела сигнальщика на месте сбора видели перед собой только кукурузные початки.

Собраться в одну большую группу десантники так и не смогли. К изначальной цели — аэродрому — вышел только капитан Хаснайн с ещё пятью спецназовцами. Но когда они — единственные из всех! — дошли до края лётного поля, внезапно выяснилось… что аэродром окружён проволочным забором. Кусачки же найти перед вылетом так и не успели — по крайней мере, ни у одного спецназовца их не оказалось.

Пока капитан и его бойцы ломали головы, как им преодолеть четырёхметровый забор, прилетевший пакистанский бомбардировщик уронил бомбу на ВПП. Разумеется, тут же включились все прожектора, начала стрелять зенитная артиллерия и вообще стало очень светло и шумно.

Впрочем, в одном этой группе всё же повезло — через несколько дней игры в прятки и кукурузной диеты бойцам удалось захватить армейский джип и проехать на нём оставшиеся 80 км до границы с Пакистаном. Из оставшихся десантников четверо были убиты в перестрелках, а 53 оказались в плену.

А скажут, что нас было четверо…

The next man to go, he was Number Eight;

His parachute developed, but opened much too late.

Singing whull, etc.

Общий счёт операции для элитного пакистанского спецназа оказался следующим: из 182 коммандос 140 очутились в индийском плену (в том числе 13 тяжелораненых), 20 были убиты и только 22 сумели выйти к своим. В активе числился небольшой мост, взорванный одной из групп, и… угнанный джип.

При этом счёт потерь мог стать ещё больше. Шестнадцатого сентября в штабе SSG получили приказ подготовить группу для атаки аэродрома Амбала, срочно! Для реакции спецназовцев очень трудно подобрать цензурные выражения — назначенная на операцию рота «Гази» только два дня назад вернулась из Кашмира. У её бойцов был пройден лишь базовый парашютный курс, они даже не имели опыта ночных прыжков и сбора после десантирования в темноте. Когда командир роты майор Наим потребовал показать ему хотя бы данные о цели, представитель ВВС предъявил старое фото аэродрома. Тут у майора кончились остатки терпения, и он принялся объяснять, что, во-первых, ему нужны свежие фото объекта и хотя бы двух ближайших зон высадки, а во-вторых, его людям нужно хотя бы три месяца для подготовки к такой миссии. Если же их посадят в самолёт сегодня вечером, «успех не гарантирован». В смысле, он будет ровно такой же, как и в прошлый раз.

К счастью для майора и его роты, в этот раз в высших штабах у кого-то всё же случился проблеск разума — намеченную операцию для атаки аэродрома Амбала в последний момент отменили.

The next man to go, he was Number Nine;

His legs and arms got tangled up in his rigging line.

Singing whull, etc.

По мнению ряда офицеров SSG, при подготовке операций были совершены практически все ошибки из возможных. Штаб спецназа не провёл нормального предварительного планирования, разведывательных данных не было, карт и аэрофотоснимков не было, подразделения не были заранее выделены и подготовлены к миссии. Фактически детали операции довели до исполнителей за двенадцать часов до вылета. «Секретность была закручена до такой степени, что вместо удивления врага удалось ошеломить собственные войска».

The last man to jump, he was Number Ten;

He had a Roman candle so he’ll never jump again.

Singing whull, etc.

Источник

Битва у реки Ведрошь относится к забытым победам русского оружия. Однако она обозначила новую стратегическую реальность на Русской равнине и подлинное начало русской реконкисты. Литва, ещё недавно грозившая всем — от тевтонских магистров до татарских ханов, — не смогла противостоять новой военной машине Москвы. И дело было не только в численном превосходстве.

К моменту смерти великого князя Витовта литовская держава находилась на пике могущества. Её границы простирались от Балтийского до Чёрного моря. Вильне принадлежало более чем 700 тысяч квадратных километров от Немана и Южного Буга до верховий Волги и истока Днепра. На съезд европейских правителей в Луцке к Витовту приехали делегации сильнейших дворов Центральной и Восточной Европы. Сам Витовт стоял в шаге от королевской короны из рук германского императора, а реальная мощь Литвы превосходила многие признанные королевства.

Москва, несмотря на громкую победу на Куликовом поле, была несопоставимо слабее. Сразу за Можайском начиналась Литва. После смерти Великого князя Московского Василия I регент Софья Витовтовна признала Вильну покровителем Москвы, которая всё ещё платила дань Орде.

Как получилось, что спустя несколько десятков лет Москва, успевшая перед тем влететь в смуту середины XV века, превратилась в грозную державу, а вчера могучая Литва еле отбивалась от легионов, наступающих с востока? Почему победа польско-литовских войск при Орше стала чудом и не спасла Вильну от поражения в войне — а за четырнадцать лет до того «московиты» уничтожили цвет литовского рыцарства и одним махом забрали у Литвы все завоевания Витовта?

Неумолимое колесо фортуны

Литва с самого начала была аномалией. Реликтом эпохи Великого переселения народов и могущественных языческих вождей. Она окрепла, объединилась и вырвалась на историческую арену аккурат тогда, когда соседи-христиане дошли до феодальной раздробленности. Её племенная конница проносилась по равнинам не хуже гуннских орд, тогда как военное дело соседей успело превратиться в схватки блестящих и профессиональных немногочисленных рыцарских отрядов.

Вот только великие победы и завоевания Литвы загнали её в тупик. Уже при Витовте с завоеваниями стало туго. Дальше были или совсем бедные земли вроде Молдавии и причерноморских степей, или слишком опасные враги и союзники. Раньше война кормила Литву и её воинов, походы и набеги позволяли обогащаться грабежом. Теперь грабить было некого, надо было защищать уже завоёванное. А это скучно. Кроме того, теперь Литва крестилась и должна была соблюдать хоть какие-то приличия.

Просто взять и набежать на соседей стало не комильфо.

Перемены коснулись и военного дела. Многочисленная лёгкая литовская конница, которая ещё при Грюнвальде вызывала у союзников-поляков презрительные усмешки про варваров из леса, уходила в прошлое. Литовские паны и простые всадники хотели быть европейскими рыцарями. Земли великого княжества должны были выставлять воинов в добром доспехе и с копьями для рыцарского боя. Так красивее, пафоснее, безопаснее.

Вроде бы.

Вот только с мобилизацией у Литвы становилось всё хуже. Одно дело — откликнуться на призыв князя пойти кого-то пограбить. И совсем другое — отправиться оборонять земли на другом конце державы, которые к тебе лично и твоему кошельку отношения не имеют. Заставить силой было никак: Литва «держалась старины» и всё более модных вольностей шляхетских по польскому образцу. Пока в Европе монархи закручивали гайки и опирались на города и простое рыцарство против могущественной аристократии — в Литве и Польше магнаты и шляхта выбивали у короны одну привилегию за другой. Как известно, пан-шляхтич в своём огороде всегда равен воеводе. Любая попытка собрать войска превращалась в печальный театр абсурда. На наёмников же в казне Вильны вечно не было денег.

А ещё это царство успешно разделилось в себе, несмотря на предупреждения Библии. Крещение литовской аристократии в католицизм сближало её с союзными поляками и европейскими дворами, а заодно стало преградой на пути окончательной русификации и ассимиляции с бесчисленными Рюриковичами. Католики получили привилегии, а православные — хоть Рюриковичи, хоть Гедиминовичи — этих привилегий были лишены. Православная «партия» подняла мечи и пошла за Свидригайло добиваться уравнения прав — но проиграла. А неравноправность — это обидно.

Православная знать Литвы, даже самого литовского происхождения, принялась то и дело «отъезжать на Москву». Утверждения, что её притесняют и принуждают к латынству, были лукавством — в те времена католицизм в ВКЛ не навязывали силой. Зато он давал привилегии и государственные посты, которые православная знать хотела иметь без смены веры.

Православные князья уходили «в Москву» вместе со своими удельными территориями. Там их с радостью принимали, давали привилегии и новые земли. А большая часть уделов, в отличие от земель великокняжеского домена, была именно на востоке. Приграничные земли Литвы стали «убегать» к соседям. Москве это, естественно, очень нравилось и хотелось ещё.

Вильне же не нравилось категорически — но её руки связывала «старина», феодальные права и политическая невозможность уравнять в правах возмущающихся православных: такого ублажения «еретиков и схизматиков» и унижения «истинной веры» не потерпели бы ни Польша, ни Ватикан, ни гордящиеся своими привилегиями высшие аристократы Литвы.

Им совершенно не хотелось делиться властью и придворными званиями с православной знатью — никто не любит конкурентов.

Что там у Москвы?

А в Москве в 1462 году к власти пришёл Иван III, потомок великого князя Витовта. В нём расчётливость и политическая изощрённость московских Рюриковичей соединилась с суровостью и амбициозностью литовских Гедиминовичей. Юный государь принялся ковать из своих владений великую державу, старательно круша все мешающие традиции и порядки.

Москва слаба по сравнению с соседями? Значит, она должна превратиться в отлаженный и прекрасно управляемый механизм. Воля великого князя станет законом, а приказы будут неукоснительно исполняться.

Москва бедна, её земли холодны, ей не хватает войск? Значит, посадим воинов на землю помещиками в обмен на службу и направим каждый мешок зерна, каждую копейку на рост числа воинов.

Слишком много воинов не могут позволить себе рыцарских коней и дорогие доспехи? Не беда, пусть наденут простые кольчуги, сядут в степные сёдла и учатся татарскому лучному бою. «Татарский» ориентализированный всадник, конечно, хуже полноценного рыцаря — но зато он есть, а того в нужном количестве произвести невозможно.

Кто-то не согласен и недоволен? В темницу, плетей, на плаху, в холопы. Иначе не выжить. Орднунг, дисциплина и ещё раз орднунг.

Зато Московское княжество получило многочисленное войско, которое можно было быстро собрать и направить на врага.

Суровыми и крутыми мерами Иван III начал создавать военную машину, очень напоминающую старую монгольскую… или литовскую языческую. Массы лёгкой конницы, неукоснительно слушающейся правителей и военачальников и жаждущей войны как возможности пограбить. Ведь государь открыто провозгласил курс на превращение Москвы в великую державу и собирание православных русских земель — наследия Рюрика и Владимира Крестителя. А это значит — много походов, которые в те времена были неотделимы от безудержного грабежа.

Кроме того, Иван призвал в Москву множество итальянских мастеров, от пушкарей до инженеров и строителей. Судя по всему, ему было решительно плевать на их неправославность и «порушение дедовских заветов». Его соратником в политических делах и идеологии был митрополит Зосима — который до сих пор подозревается в ереси, чернокнижии, беспробудном алкоголизме и свирепой содомии. Зато он поддерживал великие начинания и ударными темпами строил мощную православную державу — оплот единственно правильной веры среди басурман и папежцев. Идеи реконкисты всех русских земель рода Рюриковичей) из-под власти иноверцев и чужих династий и стали надолго ядром идеологии Русского государства.

Поначалу Иван III был по-московски осторожен. Он бил только наверняка. Но его машина раз за разом срабатывала как надо. Она смахнула с поля боя при Шелони новгородское ополчение, она устрашила ордынцев на Угре и покончила с игом. И всё же Литва выглядела грозным врагом. Потому первым шагом стала «гибридная война» в конце XV века. Она со всей наглядностью обнаружила: Литва уже не может эффективно защищать свои границы.

Москва забрала себе вяземские и верховские земли, и ничего ей за это не было. Кроме обид Великого князя Литовского Александра: «ну нельзя же так!».

Слабость Вильны подтвердили и набеги Крымского ханства, с которым Иван III был в стратегическом союзе против Орды и Литвы. Тумены Менгли-Гирея доходили до Мозыря, разграбили Киевщину и убили митрополита Макария, а великий князь Александр Ягеллон и его хоругви ничего поделать не могли.

Но за спиной Литвы стояла более сильная Польша, даже когда отвлекалась на авантюры вроде чешского и венгерского тронов для Ягеллонов. Стояла до 1497 года.

Очень кстати польский король Ян Ольбрыхт, дебошир и выпивоха, отправился в Молдавию воевать с турками. Как оказалось, заодно он надумал усадить на молдавский трон одного из своих родственников, чтобы два раза не ходить. Величайший правитель Молдавии, и заодно союзник Москвы, Штефан Великий учинил польскому войску фантастический разгром. Польша оказалась в нокауте на несколько лет. А Литва, как показала предыдущая война, стала на фоне Москвы из былого хищного ящера слабой куропаткой. Для великого князя Ивана настал идеальный момент, чтобы её немного ощипать.

Casus Belli

Иван III несколько поспособствовал «внезапному» отъезду в Москву сразу нескольких влиятельных князей с их уделами. С собой князья во главе с Бельским прихватили около 12% территории ВКЛ. Даже не будь это нарушением мирного договора 1494 года, терпеть подобное для Вильны не было никакой возможности. А то ведь и остальные разбегутся.

Попутно великий князь Московский сделал «контрольный выстрел» в голову Александра Ягеллона. Он обвинил его в принуждении к католицизму собственной дочери — жены Александра Елены. Литовский князь ничего такого не делал, но ему и княгине съели весь мозг католики-магнаты и лично римский папа Александр VI Борджа. А Ивану ну очень тревожно было за нервы дочери, особенно когда понадобился casus belli.

И чтобы все поняли, что всё серьёзно, Иван III предъявил претензии на земли ВКЛ по самую Березину, а заодно и на Киев. Потому что они исконно русские и вообще родовое владение потомков Рюрика и Владимира. Из которых полностью независимым и великим государем после веков феодальных разборок остался только один — Иван Третий. Так что теперь это всё его наследство. Ведь у вас там православных князей неверные латыняне гнетут — да так, что они табуном в Москву убегают.

И вообще, почему это Ольгерду и Витовту приличествовало захватывать одно русское княжество за другим, выкидывать законных местных Рюриковичей и заменять их Гедиминовичами либо наместниками, а нам теперь нельзя? С какого перепугу они вдруг резко стали «исконно литовскими» после веков русской истории?

Так что это у нас не агрессия, а сплошная справедливая реконкиста — как у гишпанцев против мавров! Они там как раз покончили с последним оплотом магометанства и водрузили крест над Гранадой.

Тяжко вздохнул Александр Литовский и отправил войско литовское воевать злокозненного тестя-московита. Во главе он поставил великого гетмана литовского Константина Острожского. По иронии судьбы — предводителя православной «партии» аристократии ВКЛ и первого в истории её высшего сановника без крови Гедимина в жилах. Католическая литовская знать его не слишком переваривала. По словам виленского воеводы Гаштольда, Острожский был «человеком новым, подлой кондиции, и вообще русином».

Войско собралось не очень многочисленное, посполитое рушение не жаждало идти сражаться. Ведь на оборонительной войне особо не пограбишь, пусть восточные князья сами справляются. Хорошего им там настроения.

Зато под знамёнами Острожского собрался весь цвет литовского и русинского рыцарства из дружин панов-магнатов во главе с лучшими военачальниками. Добротный ударный кулак из тяжёлой рыцарской конницы. Если его применить с умом — эффект мог быть впечатляющим.

Острожский, будучи опытным воином, не мог не понимать, что всё равно дела обстоят очень плохо. С мест сообщали, что против Литвы по всей линии границы действуют сразу четыре крупных соединения московской конницы. Южное бодро берёт один северский город за другим и движется в сторону Чернигова, северное опустошает окрестности Полоцка и Витебска, а центральное как раз взяло важнейшую крепость между Смоленском и Вязьмой — Дорогобуж. А ведь был ещё и резерв главного командования в Твери.

Шанс был один. Наполеоновский. Стремительный рывок к самой слабой, центральной группировке под Дорогобужем. Её разгром — а далее по обстоятельствам.

«Ехал литвин ой да под Смоленском…»

Острожский пришёл к Смоленску, где к нему присоединился отряд местного воеводы Станислава Кишки — ещё пять сотен добрых всадников. Армия двинулась вдоль Днепра и речки Волости к Ельне, от которой шла дорога на Дорогобуж.

Там литовцев уже ждала московская «группа армий Центр» во главе с боярином Юрием Захарьевичем Кошкиным-Захарьевым. Опытный полководец и по совместительству «инквизитор», преследовавший ереси в покорённом Новгороде, был весьма горд и амбициозен.

Но вряд ли даже он мог помыслить, что спустя немногим более века его праправнук Фёдор Михайлович воссядет на московский трон и заложит новую династию русских царей Романовых.

Московская разведка вовремя доложила о движении литовского войска к Дорогобужу. Резервная армия князя Даниила Васильевича Щени вышла из Твери и форсированным маршем пошла на помощь боярину Кошке. Она успела вовремя. Два московских войска соединились у Днепра.

В ожидании подхода хоругвей Острожского командующие успели переругаться в полном соответствии с фамилиями: гордый Юрий Захарьич заявил, что, может Щеня и князь, но ему, Кошкину, невместно подчиняться ему и вместо большого полка принимать всего лишь сторожевой. Пришлось вмешаться лично великому князю Ивану — в ответном письме он напомнил Кошкину, что «сторожишь ты не князя Щеню, а дело государево».

Великий гетман Острожский и другие литовские военачальники всё ещё не знали, что под Дорогобужем их ждёт уже объединённое московское войско. По пути разъезды поймали некоего дьяка Германа, который бежал на Москву от литовско-смоленского магната Сапеги. Тот в попытке спасти жизнь подробно рассказал гетману, что впереди к бою готовится далеко не только относительно слабый корпус Кошкина:

Третьего дня пришли к нему на помощь другие большие воеводы, князь Даниил Васильевич Щеня и князь Иван Михайлович Перемышльский с многими другими воеводами и людьми, и что все они уже находятся в одном месте под Дорогобужем, и поэтому, если бы пришли ранее, то им было бы невозможно противостоять вам, теперь же знайте и хорошо подумайте, не ходите к ним, но отойдите назад, потому что вам нельзя биться с ними, так как их много, а вас против них очень мало!

Острожский не поверил. Он приказал вздёрнуть «подосланного московитами лжеца» на ближайшем суку и повёл войско дальше.

Лишь в двух милях до Ведроши, где под Дорогобужем стояло московское войско, разъезды доложили: бедолага Герман был прав. Впереди — превосходящие силы.

Паны-воеводы собрались на совет. Отступать было невместно и не по-рыцарски. Атаковать заведомо превосходящие силы — опасно.

Видимо, сыграло свою роль и русинское происхождение православного князя Острожского, которым его и без того попрекали литовские вельможи. Отступление могло привести к опале, потере булавы великого гетмана, а то и вовсе к обвинению в предательстве и пособничестве сородичу-единоверцу Ивану Московскому.

«Князь же Константин и паны и все люди, бывшие с ними, посовещавшись, решили, что мало ли много ли будет москвичей, но, надеясь на божию помощь, биться с ними, а без боя назад не возвращаться и все к этому присоединились, решив, что на всё воля божья».

Острожский решил сделать ставку на качественное превосходство своего рыцарского войска и на внезапность. Он «по-суворовски» бросил силы напролом через лес и буераки, чтобы нанести по ещё не изготовившимся к битве московитам внезапный удар.

Катастрофа рыцарства литовского

Волею судьбы битва произошла на 29-ю годовщину битвы при Шелони, когда новое московское войско разгромило новгородскую рыцарскую рать и покончило с независимостью республики.

Историки до сих пор спорят, сколько было воинов у Острожского и у Кошкина с Щеней. Литовские хроники описывают отважный удар трёх с половиной тысяч рыцарей на сорок тысяч московитов. Это прекрасно, но сорок тысяч воинов в поле не собрали бы все земли Москвы. А ведь главные силы действовали на северском направлении под Брянском, тогда как северный корпус жёг посевы под Полоцком и Витебском.

Впрочем, само по себе превосходство московского войска при Ведроши мало кто ставит под сомнение. Методы великого князя Ивана работали, а вот польско-литовские вольности шляхетские подрубали саму основу мобилизационных возможностей Вильны.

Спорят историки и о том, действительно ли вышедшие из леса хоругви Острожского отбросили внезапным ударом московские отряды за реку — или это было классическим манёвром ложного отступления.

Как бы то ни было, битва была долгой и тяжёлой. Русские летописи описывают шесть часов сечи. Никто не желал уступать. Коса нашла на камень.

Вот только конница Острожского в ходе битвы ушла за реку. И, когда она вся втянулась в бой, пытаясь переломить ход сражения, в дело вступил тот самый сторожевой полк, которым не желал командовать гордый предок царей Романовых.

Он разрушил переправы через реку и ударил литовским воинам в тыл. Когда те смешались и попытались уйти — на их пути оказалась река без мостов. Из окружения вырвался лишь смоленский воевода Кишка.

Разгром был тотальным. Цвет литовского рыцарства остался на поле у Ведроши или попал в плен. Всё руководство войска Литвы погибло или тоже попало в московский полон. Московское воины также понесли тяжёлые потери — русские воеводы запросили в Москве подкреплений, без которых не могли продолжать кампанию. Но Литва и вовсе практически лишилась армии.

Спустя три года ей пришлось подписать мир, больше похожий на капитуляцию, и отдать Москве почти треть своих земель. По словам имперского посла Герберштейна, одним сражением воеводы великого князя Ивана перечеркнули все достижения Витовта на востоке.

И это было только началом русской реконкисты. Ибо слабых бьют. А Литва стала слаба. И никакая доблесть рыцарства и шляхты за редкими исключениями не могла преодолеть перемалывающей силы поместной конницы — этих легионов Третьего Рима, — оперативно-стратегического искусства воевод русских государей и обесценивающей любые стены крепостей артиллерийской мощи Москвы.

Гетмана Острожского с поля Ведроши в кандалах привели к великому князю Ивану.

Когда он, прославленный православный полководец-русин, отказался перейти на сторону Москвы, его бросили в темницу и «убеждали», пока он не дал согласие спустя долгих семь лет. Получив свободу и командный пост, Острожский внимательно изучил московскую военную машину, а затем бежал на Литву.

У него было очень много времени на обдумывание причин своего разгрома и способов противодействия новой московской мощи. Свои мысли полководец пустил в дело спустя 15 лет и отомстил Москве ответным разгромом при Орше.

Вот только социальную, политическую и экономическую систему польско-литовских земель ни Острожский, ни любой другой магнат переломить не мог.

Пока Европа и Москва занимались централизацией управления, приструнением феодальной вольницы и выстраиванием вертикали власти — шляхтичи и магнаты выбивали из короны свои «золотые вольности». Это позволило создать блестящую гусарскую конницу и впечатляющую аристократическую культуру — но исторически загнало их в тупик.

И, когда в конце XVIII века царственная вдова далёкого потомка боярина Кошкина вместе с двумя германскими владыками разделила Речь Посполитую как торт и этому не смогли помешать ни отвага шляхты, ни таланты Костюшко, — причины лежали ровно в том же, что и катастрофа при Ведроши.

Увы для Вильны и к счастью для Москвы — этот урок так и не был понят никем, кроме Острожского.

Источник

Ничто не вызывает столько споров у историков, как вопрос о численности средневековых армий. По страницам серьёзных монографий и научно-популярных книг ходят цифры, порой очень плохо сопоставимые с реальностью. Так сколько же воинов могло выставить средневековое государство? WARHEAD.SU разобрался.

Где же истина?

Упоминания об армиях численностью в сотни тысяч солдат, сражающихся и путешествующих через континенты, нередко встречаются в военной литературе. Однако средневековые хронисты слишком часто значительно преувеличивали масштаб событий, о которых им приходилось писать. Да и писали о них порой через сотни лет после случившегося. Считалось, что чем больше людей сражалось на поле боя, тем более великой была битва и более героической становилась победа.

Так что в таком сложном вопросе, как численность армий в Средние века, данным летописей верить не стоит.

Чему же тогда верить?

Ищем объективные данные

Ответ прост. Можно верить данным статистики и демографии. Конечно же, применительно к далёкому прошлому они не дадут абсолютно точных чисел, но позволят хотя бы задать для расчёта реалистичные рамки. Даже если мы не имеем точных данных по переписям населения, то, зная площадь государства, а также опираясь на сведения о процентном соотношении крестьянского и городского населения и знания об эффективности сельского хозяйства и урожайности, можно относительно точно определить численность жителей той или иной страны в определённый период времени.

Благодаря этому мы, например, можем предполагать, что население Древней Руси перед нашествием монгольских орд в середине XIII столетия составляло около 7,5 миллионов человек. С данной цифрой согласно большинство историков и демографов, потому что именно столько людей при тогдашних методах агротехнологий могли бы прокормить освоенные и заселённые земли русских княжеств.

С.А.Нефедов или П.П.Толочко дают еще большие цифры — до 10-12 миллионов. Но следует понимать, что все подобные оценки — это в той или иной степени обоснованные прикидки.

Далее в дело вступает демография. На протяжении веков численность сословий в Европе оставалась стабильной. И в XIII веке, и в XIX количество дворян (военного сословия) в средней европейской стране обычно составляло около 1% от всего населения.

И это неудивительно. В аграрном обществе пропорция один к ста отражала возможность населения содержать слой управленческой и военной элиты.

Конечно, в некоторых странах вроде Польши или Кастилии число дворянства могло быть большим, доходя до 3%, а иногда даже до 5% населения. Но это было связано со спецификой государств, ведущих постоянные пограничные войны. При этом многие обнищавшие шляхтичи были едва способны себя прокормить и пахали землю, как простые крестьяне.

Надо, правда, понимать, что этот 1% — это приблизительная средняя температура по больнице. На практике в конкретном государстве это мог быть и правда 1% (середина XV века, Франция), а могло и около 2 (начало XVI века, Венеция) или наоборот, менее процента.

Сколько воинов было в Древней Руси

Вернёмся к Древней Руси. Увы, но летописные сведения не дают нам почти никакой достоверной информации о численности княжеских армий того времени. Зато мы знаем численность населения в конце 1230-х годов и, следовательно, можем рассчитать, что количество русского благородного сословия составляло около 75 тысяч человек. Но это вся тогдашняя знать — жены бояр и дружинников, маленькие дети, старики и отроки, только начавшие военное обучение. Взрослые боеспособные мужчины составят не более 25% от этого числа.

Так, общая численность войск, которые могли выставить русские княжества в то время, вряд ли превышала 18 тысяч, или, на полном пределе усилий, 20 тысяч человек.

Да — и это общая цифра для всех княжеств, раскинувшихся на огромной территории от Новгорода до Киева и от Мурома до Галича. В то время существовало девять больших княжеств (Владимирское, Новгородское, Киевское, Черниговское, Смоленское, Полоцкое, Галицкое, Переяславское и Муромское), а также целый ряд мелких уделов. Таким образом, численность войска даже большого и богатого княжества вроде Владимирского или Черниговского вряд ли превышала три-четыре тысячи дружинников.

Ополчение — это не войско

«А как же народное ополчение? — спросит читатель. — Эти героические крестьяне в белых рубахах, с копьями и щитами, выходившие на поле боя, чтобы постоять за землю русскую?»

Воин в то время — это в первую очередь профессионал. Необученная пехота мало что могла противопоставить плотным рядам несущихся на нее кавалеристов в тяжёлой броне с длинными копьями наперевес.

Конечно, князь мог набрать в своё войско ополченцев. Но использовать их — лишь для строительства лагерей, несения охранной службы, патрулирования и тому подобных вспомогательных задач. Кроме того, конечно, ополчения городов обороняли собственные стены.

Кроме того, каждый пехотинец, взятый в армию из крестьян и уж тем более из горожан, — это потеря доходов, которые получит знать от их повинностей и налогов. Так что народное войско использовалось на войне лишь в крайнем случае и, как правило, при обороне городов. В дальние походы ходили только профессионалы.

А что же в Европе?

Численность войска, рассчитанная для средневековой Руси, удивительно хорошо соотносится с данными, которые имеются по армиям Западной Европы.

Так, например, для герцогства Бургундского в начале 1470-х годов мы имеем исчерпывающую информацию по военной организации и численности войска, основанную на серии герцогских ордонансов 1470–1473 годов.

Что же мы видим? В 1472 году под знамёнами Карла Смелого находилось 12 ордонансных рот, при этом общая численность воинов в строю составляла 9600 человек «боевого состава».

Кстати, число французских ордонансных рот тогда было немногим больше бургундских. А Франция в то время — самое населённое государство Европы.

Разумеется, в европейских армиях были наёмники — дополнительный резерв увеличения численности войска. Но такие отряды нанимались лишь на краткий период — как правило, не более одной кампании, которая могла продолжаться несколько месяцев. Постоянно содержать большое наёмное войско было не по карману даже самым богатым королям. Да и численность таких отрядов никогда не превышала нескольких тысяч (а чаще — нескольких сотен) человек.

Пожалуй, крупнейшее наёмное формирование Средневековья — «Каталонская компания Востока» — составляло около четырёх тысяч воинов и было способно самостоятельно вести большие войны.

Так что забудьте про сражения десятков тысяч воинов, характерные для войн Нового времени и тем более ХХ века. Когда мы говорим о Средних веках, бой, в котором участвуют пять-шесть тысяч, — это битва грандиозного масштаба. Бо́льшая часть сражений насчитывала несколько сотен участников с каждой стороны, а бывали и такие, где могло биться несколько десятков.

Источник

Как связаны между собой британские самолёты, правительство Австралии, большевистские шпионы, Иностранный легион и психбольница в Греции? Без них не обошлась авиагонка Лондон — Дарвин в 1919-м. Тогда на кону стояло ни много ни мало авиасообщение с Зелёным континентом. О межконтинентальном перелёте и приключениях лётчиков — в материале WARHEAD.SU.

В марте 1919 года премьер-министр Австралии Уильям Моррис Хьюз объявил конкурс. Правительство страны обещало выдать денежный приз в размере 10 000 фунтов стерлингов экипажу самолёта, который первым совершит перелёт из Англии в Австралию до конца года, затратив на это не более 720 часов. Этим Хьюз хотел показать, что такое путешествие вообще возможно и привлечь международный капитал, который мог бы развить авиасообщение в стране.

Был составлен свод правил, который включал требования к подготовке пилотов и пломбирование некоторых агрегатов самолёта, которые нельзя было бы менять до конца полёта — подтверждая тем самым честность лётчиков.

За Легион!

Официально к гонке были допущены только британские экипажи, на что смертельно обиделись французы. В частности, пилот Жюль Ведрин, подавший заявку, которую Мельбурн отклонил.

Лётчик ответил агрессивным пиаром и интервью в газетах. А ещё поспорил, что посадит свой самолёт на крышу торгового центра «Галерея Лафайет», — и посадил, тем самым выиграв 25000 франков. Эти деньги пилот планировал потратить на подготовку к гонке.

Правда, совершить перелёт на Зелёный континент упрямому лётчику так и не довелось — он разбился в Лионе в апреле того же года. Тогда руководство французского Иностранного легиона обратилось к австралийцам с официальным запросом допустить к гонке другого пилота — Этьена Пуле — с тем, чтобы все вырученные деньги пошли семье погибшего товарища. Впрочем, отказ был прогнозируем и очевиден, что не помешало французу всё равно участвовать «вне зачёта».

Несмотря на то, что Пуле на самолёте «Кодрон G4» стартовал раньше всех, был ближе остальных к точке назначения (вылетал с помпой из Парижа), достичь берегов Австралии ему не удалось. Лётчик разбился на Бали.

Сербское гостеприимство

Официально старт соревнованиям был положен 21 октября 1919 года в 11 часов 44 минуты утра, когда из Лондона вылетел бомбардировщик «Сопвич Валлаби» (Sopwith Wallaby) с пилотом Кэмпбеллом Мэтьюзом и бортмехаником Томасом Кеем. Маршрут над Средиземным морем считался достаточно опасным, а потому многие пилоты решали лететь над территорией Турции. Во время промежуточной остановки во Франкфурте пошёл снег — погода испортилась почти на месяц. Когда же стало возможным подняться в небо, уже на следующей вынужденной остановке пилотов… арестовали вооружённые солдаты.

Молодое королевство сербов, хорватов и словенцев везде искало врагов, провокаторов и шпионов. А кем могут быть два пилота на английском самолёте, с английскими гражданскими опознавательными знаками на фюзеляже, разговаривающие только по‑английски?

Правильно! Шпионами Bolsheviks!

Британцев обвинили в работе на страшное ВЧК из далёкой заснеженной Soviet Russia и посадили под замок.

Сидя в белградской тюрьме, Мэтьюз, откровенно говоря, заскучал. Там, понимаете, гонка идёт, а он тут сидит, музыку слушает, ракию пьёт, язык српски учит.

Устав от гостеприимства, экипаж сбежал — лётчики воспользовались моментом, когда охранник отошёл по нужде. Джентльмены скитались по Белграду три дня, а потом случайно наткнулись на французского пилота и слили с его самолёта авиакеросин для полёта в Бухарест. Оставалось всего ничего: прокрасться на аэродром мимо охраны, залить баки горючим, прогреть двигатели и раствориться в небесах Европы.

Будь это в другом месте — возникли бы проблемы, но это были Балканы, так что экипаж «Сопвича» пробрался в самолёт и, заработав несколько пуль в фюзеляж, благополучно покинул Сербию.

Далее была починка бомбардировщика в пустыне с помощью подручных материалов (читай из веток и проволоки), полёт сквозь песчаные бури и над горами, но всё же дойти до конца маршрута отчаянным лётчикам не удалось: при приземлении на Бали у самолёта отвалились крылья, и гонка была окончена.

Жизнь за рекорды

Шутки шутками, но небо забирало свою дань в те годы даже c подготовленных пилотов. Так, стартовавшие 13 ноября Роджер Дуглас и Джеймс Росс разбились на своём «Альянс Сиберд Эндевор» (Alliance P2 Seabird Endeavour) буквально в нескольких километрах от точки старта.

Бомбардировщик «Блэкберн Кенгуру», принадлежавший почти разорившемуся авиаперевозчику «Норт Си Эриал Навигейшн Компани», под командованием лейтенанта Рендла вылетел по маршруту 21 ноября. Сам по себе самолёт этого типа был достаточно надёжным, но тут сразу забарахлили двигатели и обнаружились сторонние дефекты. Результат — вынужденная остановка во Франции.

Впоследствии лётчики и бортмеханики писали в газетах, что при ремонте обнаружили следы явного саботажа, который «притормозил» их полёт. Впрочем, когда их машина в результате неудачного пилотирования врезалась в стену психиатрической больницы на Крите, перевернулась и разбилась, — винить они могли только себя.

Вообще на Средиземноморье зимой было смертельно опасно. Так, Седрик Хауэлл и Джордж Фрейзер разбились на острове Корфу 9 декабря, когда их «Мартинсайд» A1 израсходовал всё топливо и был вынужден приземляться на воду. Оба члена экипажа погибли, а тело Фрейзера так и не нашли.

И победителем становится…

Как гласит старинная пословица, удача любит подготовленных. Братья-пилоты Росс и Кит Макферсон-Смит покинули Лондон 12 ноября 1919 года, предварительно подготовив свой «Виккерс FB.27A Вими» к дальнему перелёту и захватив запас запчастей. С ними были механики Уолли Ширс и Джим Беннетт. В процессе погрузки выяснилось: из-за того, что оборудования взяли с запасом, превышена возможная грузоподъёмность.

В итоге на земле оставили… радиостанцию!

Сами братья были не новичками в небе: воевали в Первую мировую, а буквально за год до гонки попытались попасть в Австралию на бомбардировщике «Хендли Пейдж» O/100. Правда, добрались лишь до Калькутты в Индии.

Новый полёт в целом проходил нормально: встречный ветер в открытую кабину, снежные бури, отвратительная навигация, экстренные ремонты из подручных средств.

Например, на пути в Каир пробило один из трубопроводов, который механики починили с помощью жевательной резинки.

Под Рамади самолёт сел в расположении британских войск, но уже утром удивлённые пилоты не обнаружили своей машины на месте — сильный ветер унёс аэроплан в пустыню. «Беглеца» нашли, но при поднявшемся ветре он так и норовил улететь без пилотов куда глаза глядят. В итоге около 50 солдат своим весом удерживали машину, прежде чем лётчики смогли прогреть двигатели и оторваться от земли.

Не разбившись при перелёте в Индию и при приземлении в Таиланде (там на ВПП забыли убрать пни от спиленных деревьев), экипаж добрался до острова Ява, где самолёт увяз в грязи по самый фюзеляж. Вооружившись лопатами, британцы раз за разом откапывали машину, но она снова и снова зарывалась в землю. Местные жители с интересом смотрели за физзарядкой странных белых людей, но потом прониклись и разобрали свои хижины, чтобы сделать из них подобие взлётки.

«Стройматериала» хватило только на 360 метров полосы, но этого оказалось достаточно для взлёта.

Десятого декабря 1919 года в 16 часов 10 минут местного времени самолёт наконец-то достиг точки назначения, где был с помпой встречен ликующей толпой. Помимо награды от правительства Австралии братьям Смит было присвоено рыцарское звание, а их механики получили планки к медали ВВС и звания почётных лейтенантов. Летчикам потребовалось 27 дней и 20 часов.

Выступление «вне зачёта»

Последний экипаж в составе Рея Парера и Джона Макинтоша вылетел из Лондона 8 января 1920 года на самолёте «Эйрко DH.9D». Пилоты уже не надеялись на успех, а просто решили доказать всему миру, что полёт на Зелёный континент — не единичный подвиг, а вполне выполнимое задание.

Летели не без приключений. Дважды промахивались мимо аэродромов и шли буквально с пустыми баками. Над Италией двигатель самолёта загорелся и только экстренное перекрытие топливопровода и отключение мотора спасло экипаж. В сирийской пустыне на лагерь британцев напали местные жители, от которых они отстреливались из револьверов, прежде чем смогли экстренно эвакуироваться.

В конечном итоге спустя 206 дней — 1 августа 1920 года, Парер и Макинтош достигли Австралии, где премьер-министр поблагодарил их за смелость и премировал поощрительным призом в размере 500 фунтов стерлингов. В ответ авиаторы вручили Хьюзу бутылку виски, проделавшую весь этот путь из Великобритании.

Сейчас, летая на отдых в жаркие страны, мы не задумываемся, каково было авиаторам прежних времён прокладывать путь в будущее для нас. И, если Голливуд внезапно задумает снять эпическое полотно об их приключениях, этот сюжет послужит хорошей основой для сценария.

Источник

В 1815 году Европу потрясло стремительное возвращение Наполеона, ещё недавно лишённого власти. Начался потрясающий период «Ста дней», завершившийся окончательным крушением планов Бонапарта. Но среди любителей истории до сих пор возникает вопрос: мог ли император французов победить? WARHEAD.SU решил разобраться.

После того как в 1814 году наполеоновская империя пала под объединёнными ударами союзников, императора французов отправили в изгнание на остров Эльба. Новый правитель маленького островка у берегов Италии не только занимался административными реформами и принимал парады гвардии, но и внимательно следил за всем происходившим во Франции.

А на родине дела обстояли не лучшим образом. Реставрация династии Бурбонов обрадовала далеко не всех. Армия претерпела большое сокращение и роптала, экономические трудности никуда не делись.

Полёт орла

В начале 1815 года Наполеон решил пойти на риск. Двадцать пятого февраля он вместе с гвардейцами сел на корабли флота своего маленького королевства и тайно отправился к берегам Франции. Бонапарта чудом не обнаружил морской патруль, который бдительно следил за изоляцией изгнанника.

Дальнейшая история получила у историков имя «Полёт орла» — триумфальное возвращение Наполеона во Францию. Бонапарт возвращался, приветствуемый народом и местными властями. Ни один солдат французской армии не стал стрелять в императора, а посланные арестовать его войска присоединялись к победному шествию на Париж. Двадцатого марта Наполеон въехал в свою столицу. На сей раз он говорил больше не о завоеваниях, а о мире и процветании.

Наполеон вне закона

С процветанием, безусловно, всё как-нибудь наладилось бы, а вот с миром сразу же не задалось. Наполеон рассчитывал на разногласия в стане союзников. Но его возвращение оказалось плохо подготовленной авантюрой, никаких тайных договорённостей с другими державами не существовало, так что Бонапарт оказался в окружении врагов. Выдающийся полководец показал себя никудышным политиком.

Союзные державы не без оснований сочли возвращение свергнутого императора повторной узурпацией власти. В марте Венский конгресс по переустройству Европы выпустил декларацию, объявившую Наполеона врагом человечества. Войска союзников начали готовиться к новой кампании. Стало ясно, что большой войны никак не избежать.

Спешные приготовления к войне

Чем же могла ответить на это Франция? Силы её оказались весьма невелики. Возможность немедленно выступить в поход имелась не более чем у 155 тысяч солдат. Тогда на службу призвали 250 тысяч ветеранов прошлых войн. Но большая часть из них предпочитала весело проводить время в тавернах, восхваляя непобедимого императора. Участники прошлых кампаний устали от войн и не желали вновь браться за ружья. Так что на призыв откликнулись всего 60 тысяч. Да и среди них оказалось немало дезертиров.

Если армия, доставшаяся в наследство от короля Людовика XVIII, была обмундирована и вооружена, то новые части испытывали нужду во всем — от мундиров до ружей и амуниции. В посленаполеоновской Франции не делали значительных военных запасов, поэтому Бонапарт был вынужден прибегнуть к срочным реквизициям, что несколько убавило народный энтузиазм. К тому же против узурпатора вновь начала подниматься роялистская Вандея, куда пришлось отправить целый корпус для обеспечения порядка.

Отчаянный план

В это время у британцев под командованием Веллингтона было около 95 тысяч солдат, у пруссаков во главе с Блюхером — 124 тысячи, и Барклай-де-Толли спешно шёл к Рейну со 170-тысячной русской армией. К союзным силам присоединились австрийцы, швейцарцы и немецкие княжества.

Несмотря на чрезвычайную спешку, к июню в строю французской армии стояло лишь 277 тысяч человек. Из них готовы сражаться были только 198 тысяч, а остальные проходили спешное обучение в казармах и лагерях, дожидаясь интендантских поставок. Из имеющихся войск немалую часть пришлось выделить для прикрытия границ от Рейна до Испании.

Тогда у находившегося в отчаянной ситуации Наполеона родился план. Бить противника по частям — вот единственное спасение для сравнительно немногочисленных французских войск. То, что неплохо удавалось Бонапарту во время кампании 1814 года, могло получиться и в 1815-м. И надо сказать, что союзники давали определённую надежду на успех. Британцы собирали войско в Нидерландах, пруссаки на нижнем Рейне, русские двигались к среднему Рейну, а австрийцы копили силы на верхнем Рейне. Планировалось довести численность армий до 800 тысяч солдат, после чего начать операцию по усмирению мятежного императора.

Начало кампании 1815 года

Наполеон опередил всех и выступил в Бельгию, чтобы атаковать сначала пруссаков, затем англичан и вывести их из войны. С ним шли 120 тысяч лучших солдат из тех, кем располагала Франция.

И британцы, и пруссаки имели армию, сопоставимую с французами, так что, если не дать им объединиться, вполне реально было одержать победу. А там — рассчитывал Наполеон — союзники неизбежно поссорятся, начнутся склоки, обвинения друг друга в медлительности и трусости, жалобы на пролитую кровь. И тогда, быть может, получится выторговать выгодные условия мира.

Наполеон хорошо знал противостоящих ему командующих. Он был уверен, что Блюхер немедленно придёт на помощь Веллингтону, едва тот будет атакован. В то время как Веллингтон, прежде чем выступить в поход, подождёт, пока все его войска сосредоточатся и будут обеспечены всем необходимым. Так что первой целью стали пруссаки, разбитые Бонапартом 16 июня у Линьи. В этот же день передовые части французов вступили в бой с англичанами у Катр-Бра. Маршал Ней успеха не достиг и был вынужден отступить, оставив позиции за Веллингтоном.

На пути к Ватерлоо

Наполеон был уверен, что Блюхер разгромлен и его армия надолго выведена из войны. Так что он отправил маршала Груши преследовать его, выделив для этого 33 тысячи солдат. Однако дела обстояли не столь хорошо. Прусский фельдмаршал отличался невообразимым упорством и смог навести порядок в отступающих войсках. Дождавшись прихода подкреплений, он сообщил Веллингтону, что прибудет на поле боя, как только сможет. Тогда британский командующий решил дать генеральное сражение при Ватерлоо.

Армия Наполеона после боёв и переходов уменьшилась до 72 тысяч. Именно эти силы 18 июня 1815 года подошли к бельгийской деревушке Ватерлоо, где их ждали равные числом войска британцев. В это время прусская армия Блюхера стояла лагерем у Вавра, готовясь двинуться на помощь, а генерал Груши, несмотря на разосланные во все стороны кавалерийские патрули, блуждал в районе Жамблу, потеряв след пруссаков.

Последний бой императора

Дальнейшие события битвы при Ватерлоо достойны отдельного рассказа. Для нас же важен результат генерального сражения. Английская армия выстояла под яростными ударами французов. Груши наконец-то двинулся к Вавру, но бо́льшая часть пруссаков уже оттуда ушла. Армия Блюхера успела на поле боя и принесла союзникам подавляющее численное превосходство. Наполеон был разбит, его армия понесла тяжёлые потери и отступила.

Наполеон понял, что окончательно проиграл, и 22 июня отрёкся от престола. Он попытался бежать в Америку, но был пойман англичанами и сдался, рассчитывая на их милосердие. Став «пленником Европы», бывший император доживал дни на острове Святой Елены в новом изгнании, уже больше похожем на заключение.

Возможна ли была победа при Ватерлоо?

До сих пор перед историками встают два вопроса. Первый — был ли реален план Наполеона и мог ли он разбить союзников по частям. Второй — могла ли Франция после поражения под Ватерлоо сопротивляться и продолжать войну.

Ответ на первый вопрос не так прост. Разумеется, на исход сражения при Ватерлоо во многом повлияла череда несчастливых случайностей. Если бы Наполеон действовал более решительно, а Груши не потерял целый день и разбил бы ещё не пришедших в себя после поражения пруссаков, то, вполне возможно, Веллингтон оказался бы побеждён.

Но что бы это дало Франции? Её силы были невелики, а к границам уверенно направлялись войска России и Австрии, которые заметно превосходили французов числом. Русский император Александр I был полон решимости довести до конца дело с Бонапартом и никогда бы не сложил оружие — тем более в столь выгодной ситуации. Так что гипотетическая тактическая победа при Ватерлоо всё равно стала бы частью стратегического поражения всей кампании 1815 года.

Можно ли было вооружить народ?

Второй вопрос был особенно любим советской исторической наукой. Выдающиеся исследователи наполеоновской эпохи Е. Тарле и А. Манфред писали, что Бонапарт пользовался поддержкой простого народа, видевшего в нём защиту от аристократии и буржуазии. Они предполагали, что если бы французский император вернулся к революционному лозунгу «Отечество в опасности» и сделал бы своей опорой народ, то Франция могла бы выставить на поле боя огромную армию — подобную революционной в 1792 году, когда массовый призыв добровольцев спас Францию от катастрофы на Рейнском фронте.

Однако совсем не «перерождение» Наполеона, превратившегося из революционного генерала в императора, погубило его империю. При всём желании Бонапарт не мог опереться на простонародье и вернуть к жизни времена якобинского Конвента. Во-первых, французы устали от долгих войн и хотели мира. Провал набора войск показывал, что народ, конечно, любил своего императора, но не слишком-то хотел умирать за его власть. Во-вторых, то, что сработало в 1792 году, уже не работало в 1815-м. Массовая революционная армия могла разбить элитарные, но немногочисленные войска эпохи Галантного века, но в ходе наполеоновских войн все противники Франции тоже научились создавать огромные армии.

Мобилизационная мощь врагов Бонапарта была несопоставима, так что даже если бы он объявил массовый призыв, то не смог бы быстро собрать войско, чтобы остановить наступление союзников. Так что крушение империи Наполеона в 1815 году было совершенно неизбежно.

Источник

Вторая мировая началась раньше, чем мы думали! Официально — в сентябре 1939 года. Но, возможно, это лишь следствие нашего европоцентризма. Война в Китае шла с 1937 года, но лишь с 39-го она стала частью мирового вооружённого конфликта. Что же там происходило?

Все флаги в гости к нам

Единого Китая в конце 30-х годов не существовало. Да, Чан Кайши в 1926-28 годах действительно покончил с эрой милитаристов и перенёс столицу из Пекина в Нанкин. Но на окраины власть Нанкина не распространялась. Монголия ещё в 1911 году ушла в свободное плавание. Тибет также фактически вышел из состава Китая, хотя это никто официально не признал. А в Маньчжурии в 1932 году появилось марионеточное государство, которое возглавил Пу И, последний император династии Цин. На севере территорию, известную в нашей историографии как «Особый район», контролировали коммунисты. Отношения Гоминьдана с ними оставляли желать лучшего.

Войска Чан Кайши в январе 1941 года разгромили штабную колонну 4-й Новой (коммунистической) армии и взяли её командующего в плен. Единый антияпонский фронт никак не складывался — наоборот, запахло полноценной междоусобицей.

Для повышения обороноспособности своих войск Чан Кайши привлекал иностранных военспецов. В 30-е годы Китай активно сотрудничал с Германией. Реорганизацию китайской армии проводил немецкий генерал Ханс фон Сект, которого позднее сменил Александр фон Фалькенхаузен. Подготовленные немцами дивизии и стали элитой армии Чан Кайши, а Вальтер Штеннес возглавлял его личную охрану.

В 37-38 годах офицеры вермахта помогали Китаю воевать против японцев!

Весной 1938 года сотрудничество свернули, военные советники вернулись в Германию. Фалькенхаузен уехал в июне 1938. После отзыва немецких советников Штеннес остался в Китае как частное лицо.

Но полностью контакты пришлось прекратить, видимо, позже. Так, приёмный (а возможно, внебрачный) сын Чан Кайши Цзян Вэйго служил в вермахте, участвовал в польской кампании 1939 года, и лишь потом его отозвали в Китай.

За китайские ВВС отвечали итальянцы, которые были верны своим традициям. Американец Клэр Ли Шеннолт, прибывший в Китай в качестве «авиационного советника», долго и много ругался. Во-первых, созданная итальянцами лётная школа выдавала дипломы всем китайским кадетам — вне зависимости от их способностей. Сами американцы практиковали отсев. Но когда мажоров выгоняли, это вызывало скандалы со стороны их родителей — не самых последних людей в стране. А во-вторых, неисправные аэропланы не списывали. То есть к началу войны в ВВС Китая фактически боеспособными были только 91 самолёт, хотя формально числилось намного больше.

В небе Поднебесной

Летом 1937 года началась война.

Четырнадцатого августа китайские самолёты отбомбились по стоявшему на реке старому броненосному крейсеру «Идзумо» 1899 года рождения. Несколько бомб нечаянно упало в Шанхайский международный сеттльмент, вызвав пожары и многочисленные жертвы. Японские бомбардировщики, вылетев с аэродромов Тайваня, нанесли ответный удар, но китайские лётчики в воздушном бою одержали победу. В честь этого события 14 августа объявили в Китайской республике Днём ВВС.

Согласно Шеннолту, китайцы сбили шесть самолётов, не потеряв ни одного. Но японцы с этим не согласны: из 18 их самолётов 15 вернулись на базу. Два сбили, а ещё один на обратном пути совершил вынужденную посадку. Сколько самолётов потеряли китайские ВВС в ходе бомбового удара по аэродрому — точно неизвестно.

Как позже признался Шеннолт, он был уверен, что «Идзумо» потоплен, а японцы через три дня прислали однотипный крейсер, чтобы спасти лицо. Но заявки на уничтожение японских боевых кораблей в ходе этой войны не получили подтверждения.

Прикрыть небо Китаю тогда помог лишь СССР. Хотя Чан Кайши враждовал с китайскими коммунистами, Советский Союз поступил прагматично. Генералиссимус был самой эффективной силой, которая противостояла японцам — оказывать помощь имело смысл именно ему.

Осенью 1937 года в Китай прибыли советские эскадрильи, которые приняли активное участие в боях. До августа 1939 года они были самой эффективной силой, противостоявшей японцам в небе Китая. Кроме того, СССР отправлял и самолёты — именно на них китайцы воевали до лета 1942 года. Это было очень вовремя, поскольку китайские ВВС к октябрю 37-го сточились «до ушей».

«Прилетит вдруг волшебник…»

Самый знаменитый бой произошёл 29 апреля 1938 года. Японцы в день рождения императора устроили авианалёт на Ханькоу. Советские истребители грамотно отсекли бомбардировщики и устроили им бойню.

Шеннолт писал, что советские и китайские лётчики сбили от 36 до 39 самолётов. По его словам, спаслось лишь три бомбардировщика. Тут он слегка преувеличивает. В операции приняли участие 18 японских бомбардировщиков G3M2 и 27 истребителей «Мицубиси» A5M. Из них 10 и 11 соответственно были сбиты.

Им противостояло 45 «ишачков» и 19 бипланов И-15. Двенадцать истребителей потеряли в бою. Здесь Шеннолт невероятно точен: он написал про 11 (девять китайских и два русских).

Японцы же объявили по радио о 52 сбитых китайских самолётах. Но это часть информационной войны. Сколько они насчитали для себя — неясно.

Клэр Ли отмечал шаблонность действий японцев, которая порой сводит на нет их смелость. Офицер был в восторге от советских пилотов: «Русские пилоты были упорными и решительными, отличались великолепной физической формой. Они могли спокойно выдержать 12-часовое дежурство, тяжёлый воздушный бой и ночную попойку такую обильную, что я не могу припомнить ничего даже близко на неё похожего. Они были значительно старше и спокойнее, чем американские пилоты. Русские никогда не страдали от боевого переутомления».

Японцы приложили очень большие усилия для того, чтобы раздавить китайские ВВС. В первые месяцы войны обе стороны понесли тяжёлые потери. Так как большинство китайских пилотов погибли в боях, Поднебесная вновь решила вернуться к идее создания «иностранного воздушного легиона». Удалось собрать разношёрстную группу из европейцев, американцев и китайцев, но эта эскадрилья не смогла эффективно воевать.

В 1939-40 годах японцы хотели сломить сопротивление Китая массированными авианалётами. Например, в атаки на Чуньцин они бросали до сотни бомбардировщиков.

Этой битве за небо посвящён фильм «Авиаудар» с Брюсом Уиллисом.

«Летающие тигры»

Чтобы противостоять японским авиаударам, создали американскую добровольческую группу (АДГ), вошедшую в историю как «Летающие тигры». Для неё в Штатах приобрели сто истребителей P-40. Главной проблемой стали запчасти — кислородные баллоны, карбюраторы, свечи зажигания, аккумуляторы… Их приходилось искать самим — и приобретать, менять либо воровать.

Почему АДГ получила название «Летающие тигры», точно неизвестно.

Хотя пилотов называли добровольцами, фактически это были наёмники. Помимо ежемесячной оплаты они получали по пятьсот долларов за каждый сбитый японский самолёт. Поддерживать дисциплину помогала система штрафов. Например, за утерю физической формы пилота штрафовали на сто долларов, столько же он платил за оскорбление китайца из состава АДГ. За повторную явку по тревоге в нетрезвом состоянии лётчика могли с позором изгнать.

Предполагалось, что это будет своего рода «пожарная команда», реагирующая на налёты японцев. Группа действовала не в вакууме — китайцы финансировали её, обеспечивали инфраструктуру и разведанные.

«Летающие тигры» начали сражаться в конце 41 года.

Ещё до Пёрл-Харбора Клэр Шеннолт продвигал стратегический план бомбардировок Японии с территории Китая. Ему для этого требовалось 150 бомбардировщиков и 350 истребителей.

Самым проблемным вопросом оставалось снабжение — фактически Китай с внешним миром к тому времени связывала только Бирманская дорога. В начале 42 года возник кризис в Бирме. Для её защиты Чан Кайши предложил шесть своих лучших дивизий и моторизованную артиллерию, но британцы промедлили. Японцы заняли южную Бирму — и началась битва за северную.

Именно бои в небе Рангуна и прославили «Летающих тигров». По словам Шеннолта, численность группы никогда не превышала 25 исправных самолётов, а противостояло им свыше тысячи японских.

Вскоре у Клэра Ли появился ещё один враг, а именно генерал-лейтенант Джозеф Стилуэлл, начальник штаба Чан Кайши. Стилуэлл был антиподом Шеннолта. Пехотный офицер, отчаянный храбрец, он не любил авиацию и китайцев. Он вообще никого не любил. А за свои резкие оценки получил прозвище «Уксусный Джо».

Стилуэлл получил под своё командование две китайские армии, но не сумел предотвратить крах обороны в Бирме. Зато Уксусный Джо без потерь вывел оттуда в Индию, по джунглям, штабную колонну.

Заняв Бирму, японцы фактически смогли изолировать Китай.

«Тигры» сражались в течение семи месяцев, приняв участие более чем в пятидесяти воздушных боях — и не проиграв при этом ни одного. По подсчётам Шеннолта, группа уничтожила 299 японских самолётов (а «вероятно» — ещё 153). При этом американцы потеряли в боях лишь 12 истребителей Р-40. Ещё 61 самолёт уничтожили японцы на земле, а 22 пришлось сжечь самим, при отступлении.

Соотношение потерь в воздухе и на земле очень примечательно.

Проведённые после войны сверки с японскими данными показали, что боевые счета «Летающих тигров» завысили. Реальные потери противника от действий АДГ оцениваются в широком диапазоне — от 31 до 115 самолётов. Возможно, дело в том, что американцы нередко воевали вместе с британскими авиаторами, и определить точный вклад «Тигров» тяжело.

Реальность и отчётность порой сильно расходились. Считается, что самый известный подобный случай произошёл 25–26 февраля 1942 года в небе над Рангуном. Тогда АДГ, действуя вместе с британцами, записала на свой счёт 44 сбитых самолёта, не потеряв при этом ни одного своего. Но есть сведения, что в действительности японские потери составили… всего два аэроплана.

Впрочем, пилоты Страны Восходящего Солнца там тоже «сбили» немало самолётов союзников.

Каждая из сторон жила в своём виртуальном мире воздушных побед.

Шеннолт вообще не страдал избытком скромности. Он считал своей заслугой то, что японцы не вторглись из Бирмы в китайскую провинцию Юньнань.

Поскольку США уже сами вели войну с Японией, командование настояло на демобилизации АДГ и включении её в состав вооружённых сил. Но только пять лётчиков и 22 механика из 250 человек личного состава «Летающих тигров» пожелали остаться и воевать в рядах американских ВВС.

Мощное и эффективное американское истребительное подразделение в 1942 году уничтожили сами американцы.

Источник