e.toktaev

Эпоха войн диадохов. Морские приключения. Историк-византист, да и вообще известный писатель Тёртлдав. Что могло пойти не так?

А вот пошло...

Для начала я подумал, а почему именно этот год? Потом я понял, но не сразу. А сразу я удивился.

Да, после смерти Филиппыча в Ойкумене в течение сорока лет происходила непрерывная движуха, там можно в любой год пальцем ткнуть и что-то происходит, что даст кучу материала для исторического романа. Но всё же были годы особых «обострений» и годы менее буйные. В 310 началась очередная война Птолемея с Антигоном, пободались они в Киликии, но без огонька, Птолемей получил по рогам и разошлись.

В следующем году по всей Ойкумене бомбанёт новость — Кассандр убил Александра IV, наследника Божественного. Но и тут не самый интересный год. Я бы другой выбрал. Собственно, и выбирал.

Но позже, когда я узнал, что читаю первую книгу длинного сериала, то стало понятно, куда Тёртлдав ведёт. Он просто решил в нескольких первых книг героев представить, поприключать, а потом подвести всё к осаде Родоса в 305 году до н.э. Раскрыть персонажей, подготовится к кульминации. Так нужно было сделать. Но не было сделано. На выходе получилась... странная книга. Странный цикл.

Что мы имеем?

Главные герои — два родосских купца, кузены, Соклей и Менедем... Стоп. Какой Соклей? В оригинале Сострат. Цикл называется «Sostratos and Menedemos». Я до сих пор не понимаю, почему Анна Овчинникова в переводе переименовала Сострата.

Ну ладно, пусть Соклей.

Два кузена владеют торговым судном «Афродита». Это акат, судно парусно-гребное. Большинство греческих «круглых» кораблей — чисто парусные. А тут есть вёсла, больше возможностей.

Собственно, навклеры-судовладельцы — отцы героев, а сыновья уходят в плавание, поскольку отцы уже в возрасте.

Соклей — романтичный молодой человек, склонный поговорить за философию и почитать умное. Это, кстати, удачное решение, мне понравилось. Так автор протаскивает в текст всякое интересное на исторические и философские темы.

Менедем — более практичен. Тут претензия на то, что Менедем — персонаж исторический. Позже он отличится во время осады Родоса Деметрием Полиоркетом. При этом известно про него очень мало и потому сочиняй — не хочу.

Герои покупают экзотический товар — павлина с павами и пускаются в плавание в надежде его удачно сбыть. Собственно вот и весь сюжет — герои двигаются на «Афродите» из порта в порт и добираются аж до Сицилии. Из исторических персон в первой книге фигурирует только (не соврать бы насчёт «только», давно читал) Агафокл Сиракузский.

Плавание описано очень монотонно. Там толком ничего не происходит. Автору важен процесс и он им любуется. Типичный производственный роман про будни купцов. Они довольно рутинные. Да, было немного пиратского экшена, но очень, очень мало.

Признаться, я чуть было не уснул во время этой повести...

Я был разочарован.

Но что-то же есть тут хорошего? О, да. Вот как раз бытовуха тут выше всяких похвал. Вот здесь Тёртлдав крут. С бытовой матчастью всё отлично. Я даже могу сказать, что на меня эта бытовуха нехило повлияла. Ну то есть я стал в своих книгах уделять этому внимание.

Может это только у меня уже деформация сознания, из-за того, что сам писал по данной эпохе, и кому-то здесь и с сюжетом всё нормально и интересно. Хорошо, если так. Но мне нет, не зашло.

В надежде на лучшее купил вторую книгу, «Череп грифона». Всё те же на манеже. Они там на следующий год фарцуют кем-то случайно откопанным черепом динозавра. Появляется больше активных участников исторического процесса, например Полемей, племянник Антигона.

Вот тут Тёртлдав молодец. Тут ведь в чём проблема — у македонян всё плохо с фантазией на имена. Александров, Филиппов, Птолемеев. Аминт у них столько, что просто невозможно не запутаться читателю, который не в теме. Ну как вот разрулить ситуацию, когда идёт война Птолемея с Птолемеем? Один из них — пока ещё египетский сатрап, Птолемей Сотер, а второй — племянник Антигона Одноглазого.

И Тёртлдав выкручивается, причём исторично. Племянника Антигона в некоторых источниках называют Полемеем. Одной буквы нет. Он его так и называет. Хотя, конечно, всё равно сходство такое, что при беглом чтении немудрено ошибиться.

«Череп грифона» вроде пободрее, но в целом полностью повторяет концепцию — начался сезон, поплыли торговать и всю книгу только этим и занимаемся. По ходу торговли немного мешает окружающая полит-херня, война всех против всех. В конце удачно или не очень сбыли главный товар. Конец.

Книги про маленьких людей. Герои вообще никак не меняются, не развиваются. Никакой кульминации не просматривается. Монотонное приключение. Рутинное. Я такое же разочарование поймал от «Корсаров Леванта» Артуро Перес-Реверте. Там тоже ощущение такое, что автору просто хотелось «поплавать» Алатристе на галерах.

Если Тёртлдаву хотелось просто поиграть в античные кораблики, то эпоху он для этого выбрал вкуснейшую, самое начало морской титаномахии. Вот только пошёл почему-то в другую сторону.

На русском вышло уже четыре книги, одну из них перевели энтузиасты из ВК группы «Саймон Скэрроу»

Где-то там и файл скачать можно, пролистать надо группу.

Но, признаться, мне как-то боязно дальше читать.

Нужно ещё пару слов сказать про перевод. Он хороший. Я не могу судить, насколько он адекватный (хотя Соклей-Сострат как бы намекают), но он хороший потому, что Тёртлдав решил упростить топонимы. А переводчица Анна Овчинникова во многом спасла атмосферу:

Поскольку автор романа «По воле Посейдона» сохранил в тексте оригинала в первоначальном виде лишь часть географических названий и имен собственных, я не посчитала целесообразным следовать его примеру и транслитерировала в переводе все названия и имена согласно укоренившейся русской традиции — таким образом, чтобы читатель их легко опознал.

Обращаю ваше внимание также на то, что древние греки у меня в тексте романа везде — эллины (название «греки» им дали впоследствии римляне, а сами себя они так в 310 г. до н. э. называть никак не могли), а Греция, соответственно, Эллада.

Правда там остались "генералы"...

Человек, обозревавший бесконечные огни на правом берегу Евфрата с верхней западной террасы дворца Навуходоносора, медленно, с усилием провёл ладонью по лицу, стирая липкий пот. Повернулся и зашагал к лестнице, ведущей вниз. На пути ему не раз попадались стражи. Обычно суровые и невозмутимые, сегодня они смотрели ему вслед испуганно. Он их не замечал. Его путь был долог. Узкие коридоры, открытые террасы, лестницы.

На северо-востоке медленно рассеивалось гигантское облако пыли, поднятое копытами тысяч лошадей. Такое же, если не больше, клубилось на западе, скрывая огненно-красный диск. Солнце, испуганное, оскорблённое невиданным зрелищем кровавой бойни, разливало по небосводу багряное пламя гигантского погребального костра. Оплакивая боль и страдания тысяч душ, безжалостно вырванных из жизни, оно стремилось поскорее спрятаться за горизонт. Сгущались сумерки.

На востоке хмурое зимнее небо затянули свинцовые тучи. Холодное дыхание смерти пробирало до костей. Ещё вчера плоская, будто гладко оструганная доска, безжизненная солончаковая пустыня ныне усеяна буграми. Трупы людей, лошадей, слонов. Десятки, сотни, тысячи...

С Эвменом оставалось около сотни всадников. Горстка гетайров, которые сумели вырваться из самого пекла конного сражения, что закончилось катастрофой из-за измены Певкеста. Ирония судьбы — сатрап Персии, трусливо бежавший с поля боя, ещё вчера многими почитался, как образец мужества. Да и сам Певкест, бывший телохранитель великого Александра, спасший жизнь царя в Индии, не забывал прихвастнуть своим бесстрашием. И ведь не надуманным — не сосчитать свидетелей былой доблести Певкеста.

Центр поля боя остался за аргираспидами. Однако на флангах безраздельно господствовала конница Циклопа. Антигон бросил против «Серебряных щитов» конных лучников Пифона, сатрапа Мидии. Под градом стрел аргираспиды сомкнули ряды и принялись отступать. Спокойно, хладнокровно. Именно это качество — холодная голова — делала их столь грозными бойцами, а вовсе не телесная сила, в коей они, разумеется, проигрывали молодым. А ещё слаженность строя, опыт, копившийся даже не годами — десятилетиями. Не было в тот момент во всей Ойкумене воинов, способных состязаться в выучке с этими людьми.

Иероним шагнул вперёд.

— Радуйся, госпожа моя, Артонис, — произнёс он негромко. Осёкся.

Мрачный Антенор не двинулся с места. Он прижимал к груди какой-то объёмный свёрток. Было видно, что полотно скрывало нечто тяжёлое.

— Что случилось? Почему вы здесь?

— Мы... — начал Иероним, но замялся. Было такое ощущение, что в горле у него стоял ком.

Кардиец оглянулся на Антенора. Тот принялся бережно разворачивать свёрток. В лучах солнца засверкало начищенное серебро.

Это была урна.

Ртаунийя почувствовала, что ноги её не держат, схватилась за сердце и начала оседать на землю. Фравартиш и Иероним подхватили её.

В дверях появился человек в запылённой хламиде. Он был несколько старше Аристомена, в некогда угольно-чёрной бороде густо серебрилась седина. Обликом, одеждой, он от македонянина ничем не отличался, хотя по крови наполовину был персом.

Аристомен пил вино, сидя за добротным дубовым столом, к которому никогда не прикасался нож подвыпившего моряка, из тех, что в каждом портовом кабаке норовят, забавы ради, вырезать на столешнице рисунок или надпись непристойного содержания.

Вошедший подсел к нему.

В Библе жизнь на торговой площади возле храма Баалат-Гебал кипела лишь в утренние часы. К полудню площадь пустела. Торговцы, ремесленники, трапедзиты-менялы, покупатели, нищие, воры и стражники спешили укрыться от зноя. Некоторое оживление ещё наблюдалось на краю торговых рядов, в окрестностях Священного бассейна, где росло несколько дубов. Их тень и близкая водная гладь давали спасительную прохладу и именно сюда направлялся Антенор, с самого утра толкавшийся по рынку.

Коня в поводу вёл эллин, назвавшийся Аристоменом. Из всех попутчиков летами он уступал, пожалуй, одному лишь Багавиру. Иногда садился верхом, но ехал шагом, явно не собираясь отрываться от компании.

Снаружи раздался перестук копыт. Послышались голоса. Антенор вздрогнул. Сразу же встрепенулся Аполлодор, а старый перс толкнул в плечо племянника.

Распахнулась дверь и на пороге возник человек в персидской пёстрой одежде. Голову его покрывала шафрановая шапка-курпаса с длинной шейной полосой, обёрнутой вокруг лица, так, что открытыми оставались лишь глаза.

Вошедший был хорошо вооружён — на поясе махайра в дорогих ножнах и горит. Следом за ним внутрь прошли ещё человек пять. Все при оружии.

На лицо Антенора упала тень.

— Приветствую в «Себек-Сенебе», уважаемый, — раздался приятный женский голос, — что пожелаешь заказать?

Не отнимая ладони от лица, Антенор повернул голову на голос и увидел перед собой... Два прекрасных граната, сказал бы поэт. «И пред очей его явилась океанида Каллиройя».

Не произнеся ни слова, громила неспешно поставил лампу на сундук и освободившейся рукой ухватил Антенора за подбородок. Бесцеремонно повернул налево-направо, рассматривая лицо, будто раба на рынке выбирал. Антенор дёрнулся, отстраняясь.

Скрипнула дверь — вернулся второй похититель. Был он гораздо ниже товарища, худ, лохмат и бородат. По виду — сириец.

— Кто вы такие? — проговорил Антенор.

— Смерть твоя, — ответил сириец.

Молодой перс, одетый в дорогой расшитый серебром кафтан, осадил коня у подножия холма. Спрыгнул на землю и кинул поводья подбежавшему слуге. Легко взбежал вверх по склону и, не доходя несколько шагов до вершины, преклонил колено.

— Встань Кофен, — повелел светловолосый коренастый человек, окружённый десятком куда более рослых мужчин, — какой он дал ответ?

Подъём на Скалу занял целый день. Они вбивали железные костыли в трещины, крепили верёвки, подтягивались, ухватившись за уступы, иногда едва заметные. Помогали друг другу. Казалось, проклятая стена никогда не кончится. Они преодолевали десяток локтей, а она будто вырастала ещё на два десятка.

Никто не гнался за наградой, все понимали, в каком рискованном деле участвуют. Их было триста. Героическое число.

Некоторым не повезло. Срывались окоченевшие пальцы, выскакивал из-под ноги неверный камень. Короткий вскрик и тело исчезало во тьме. Тридцать два человека сгинуло в жуткой пропасти и не все тела потом удалось найти, кое-кто остался там навсегда, без погребения.

Если заинтересовало, то сама книга тут.

Кто-то скажет, ну и ладно, Адамс тоже читер. Ему подвернулись иезуиты. Пусть и враждебные, но всё же помогли ему преодолеть языковой барьер и обеспечили возможность общаться с язычниками. Правда для этого ему нужно было знать португальский. Ну так он и знал.

Вот скажите мне, есть в природе псевдоисторический роман с попаданцем, написанный хорошим языком, с интересным сюжетом и чтобы он не скатывался в производственный роман?

То есть:

1. В книге хороший образный язык. Там живые диалоги, их много. Хроноаборигены говорят не как современники попаданца, различие культур явно обозначено. При этом совсем не обязательно в Древней Руси, например, изображать что-то вроде «паки иже херувимы». Просто современного слэнга не должно быть и мировоззрение хроноаборигенов должно соответствовать текущему времени попадания. Лучше, если книга написана не от первого лица.

2. Герой не супермен. Его могут сильно бить, а он превозмогает не потому, что всех сильнее, а потому что умнее. Про дураков читать не интересно.

3. Автор занимается легализацией героя полкниги, или целую первую, если это сериал. Ну, то есть долго. А как вы хотели? В первой главе ушатать толпу разбойников, во второй отлюбить принцессу, в третьей стать местным царём? Нафиг такое счастье читать.

4. Герою долго (долго, это не месяц по «внутриигровому времени», а год) мешает языковой барьер. Автор может его скипнуть, но герой всё это время не может развиваться. В принципе приемлем вариант с «прошивкой» головы при попадании или вселении. Но с языковым барьером интереснее, поскольку реализма больше. Если автор заморочится, хотя бы немного, показом процесса обучения — вдвойне молодец.

5. Герой прогрессорствует только в той области, в которой он профессионал до попадания. Ну или не обязательно профессионал, но имеет нужные навыки, о чём рассказано в экспозиции. При этом он не может прыгнуть выше технологической базы цивилизации. Автор должен учитывать инерцию мышления хроноаборигенов. Если попаданец в античность "изобретёт" стремена, то обязательно найдутся высокопоставленные люди, которые будут рассказывать, что "с приходом в кино звука, а затем и цвета картины смотреть невозможно". Инерция будет, поскольку в окружающей реальности она есть всегда и везде.

7. У героя нет интернета в голове.

8. Книга про людей, про их взаимоотношения в заданных сюжетом обстоятельствах. Она не скатывается в производственный роман, где в центре внимания подробные описания добычи ресурсов и производство ништяков. Это не главное (это очень скучно), сюжет должен иметь другой движитель.

9. Если это сериал, то книги имеют сквозной сюжет, а не так, что они самодостаточны и в каждой повтор предыдущих итераций в других декорациях.

10. Герой даже уже легализовавшись всё равно остаётся чужим. Он может иметь семью, кучу друзей среди сильных мира сего, даже местного царя в родственниках, но всё равно он до самого конца чего-то не знает, не понимает и постоянно узнаёт новое.

Проблемы с иммунитетом опустим, как непреодолимое обстоятельство.

Повесть написана так, что Римская Британия вставила меня всерьёз и надолго. Достаточно упомянуть, что самый мой первый графоманский опыт и был ей посвящён, Римской Британии. Я собирал по этой теме всё, до чего мог дотянуться, интернетов не было, я конспектировал всякое в библиотеке.

Книга написана прекрасным языком, вкуснейшим. Множество мелких атмосферных деталей. Например, я на вскидку не припомню, чтобы где-то еще встречал упоминание Митраизма, а ведь в те времена, во II веке, культ Митры был распространён сильнее, чем христианство.

Из фильма вырезали всю вкусноту, вообще всю. Зачем-то засунули в конец прямое заимствование из "Последнего легиона" Манфреди (которое уже было показано в кино). В результате книга камерная (но тёплая и ламповая), а фильм совсем пустой оказался. Ничего там цепляющего зрителя нет, не удивительно, что провалился. Я было начал подсчитывать косяки, но плюнул. Их там есть, они, как обычно, глупые. Начиная с неимоверно раздражающего меня обращения на "вы" в русском бубляже.

Киношники вырезали все эмоции.

" А… легион?

— Нет! — отрубил легат.

— Сожалею, но это невозможно"

"Я могу поехать домой".

"Но если он вернется — не будет ли всю оставшуюся жизнь его глодать другая тоска? Тоска по другим запахам, другой природе, другим звукам? По изменчивому северному небу и пению зеленой ржанки?"

Чувства, которые испытывает Марк, слушая вердикт Клавдия Иеронимиана о судьбе легиона и орла, читая потом его же письмо, заменили какой-то нелепой агрессией на тему того, что Эска достойнее "вас всех". И он свободный человек.

А в книге тема свободного человека была обыграна гораздо изящнее.

"Где-то хлопнула дверь, и на галерее послышались шаги Эски, который звонко и весело насвистывал мелодию:

Когда я встал под знамя орла

(Не вчера ль я под знамя встал?),

Я девушку из Клузия

У порога поцеловал.

И Марку вдруг пришло в голову, что рабы никогда не насвистывают. Они поют, если им хочется или если это помогает работе, но свист — это что-то другое, насвистывают только свободные люди"

Oh when I joined the Eagles

(As it might be yesterday)

I kissed a girl at Clusium

Before I marched away

A long march, a long march

And twenty years in store

When I left my girl at Clusium

Beside the threshing-floor

The girls of Spain were honey-sweet,

And the golden girls of Gaul:

And the Thracian maids were soft as birds

To hold the heart in thrall.

But the girl I kissed at Clusium

Kissed and left at Clusium,

The girl I kissed at Clusium

I remember best of all.

A long march, a long march

And twenty years in store

When I left my girl at Clusium

Beside the threshing-floor.

Кино, конечно, неимоверно выиграло от вырезания этой песенки, да?. Она, конечно, неоправданно затянула бы хронометраж. Как и вся линия с Коттией и Волчком. Она ведь бессмысленная, да? И сцена с Крадоком и венчиком перьев на копье. Совсем-совсем бессмысленные сцены (нет).

Короче, синематограф выступил, как обычно.

Ну да ладно, книга от этого хуже не стала.

С названием есть забавное обстоятельство. В русском переводе оно "Орёл Девятого легиона". В оригинале "The Eagle of the Ninth" ("Орёл Девятого"). А кино просто "The Eagle".

С матчастью в книге всё очень хорошо. Есть мелкие моменты, за которые глаз цепляется, вроде "пальцы вниз", но это ничтожные мелочи.

Хотя довольно много лет одна вещь меня удивляла, я долго считал её косяком, пока не выяснил, что ошибался.

"Еще год назад центурион Марк Флавий Аквила и отношения не имел к легионам да легионерам".

И вот так за год в центурионы? При этом без боевого опыта? Я был уверен, что здесь госпожа Сатклиф допустила ошибку.

Оказалось - нет.

Вот, что пишет Александр Махлаюк:

В одном папирусе, датируемом 154–158/159 гг., упоминается о получении непосредственно от префекта Египта звания центуриона без всякой предварительной службы (BGU, 696 = Daris, 50.9, I.17 = CPL, 118 = Sel. Pap. II, 401). По свидетельству Светония, некий Марк Валерий Проб из Берита (совр. Бейрут) долгое время добивался чина центуриона, но безуспешно и поэтому решил заняться науками и стал довольно известным грамматиком (Светоний. О грамматиках и риторах. 24)

А. Махлаюк. "Римские легионы".

А вот Генри Майкл Паркер:

"Центурионов привлекали из пяти основных источников. Они могли быть людьми, продвинувшимися по службе из рядового состава, которые занимали мелкие должности при центурионате или могли продвинуться по служебной лестнице, хотя и редко, из вспомогательных подразделений. Две надписи в достаточной мере иллюстрируют два метода подхода к центурионату:

а) d.m.L… Proclus mil. leg. V.M. (Macedonica), В Lega., (beneficiaries legati, то есть клерк из штаба легата) optio ad spe(m)ordinis (помощник центуриона), 7 (centurion) leg. eiusdem… 7 leg. Ital. 7 leg. XI Cl., 7 leg. XX V.v., 7 leg. IX Hisp., miss. H. m. (missus honesta missione, уволенные c почетом) vixit an. LXXV h.s.e.

б) Надпись в честь парфянской победы Траяна: Victoriae Parthicae Aug. sacr. Ex testament M. Anni… Martialis mil. Leg. Ill Aug., duploc. Alae Рапп, (то есть дупликарий, младший офицер во вспомогательном кавалерийском отряде, получающий двойную плату), dec. (decurionis, то есть кавалерийский офицеры алы) al. Eiusdem, 7 leg. Ill Aug. et XXX Ulp. Vic. missi h.m. ab imp. Traiano optimo Aug. Ger. Dae. Parth.

Остальные три источника, откуда привлекались центурионы, были, однако, самыми распространенными. Иногда центурионы выходили из класса, чей имущественный ценз был ниже, чем необходимый для всаднического сословия, и получали свои посты в легионах в награду за заслуги. Эти люди могли быть магистратами из муниципальных городов, которые, таким образом, получали полное римское гражданство. Так, они подлежали призыву на службу в легионы и назначались центурионами в признание прошлых заслуг. Надпись времен Адриана описывает некого Marcius Celer – «quaest., Il-vir. (то есть муниципальный магистрат) 7 leg. VII Gem. 7 ltg. XVI F.f.» &c. Четвертый и самый интересный тип центурионов «ordinem accepit ex equite Romano». Это выражение означает, что, прежде чем получить назначение на пост центуриона, претендент был всадником, но или из-за неэффективности средств, или из-за неспособности продвинуться во всадническом сословии он добровольно отказался от членства и получил назначение на пост центуриона в легионе. В записях о повышениях по службе центурионы именно этого класса быстрее всех достигают положения примипила. Наконец, следует упомянуть об эвокатах, ветеранах, призванных в когорты, missi h.m. ab imp. Traiano optimo Aug. Ger. Dae. Parth.

Ян Ле Боэк:

Из воинских списков и ряда исследований видно, что воины низшего командного состава обычно происходили из знатных семейств и получали это звание непосредственно, без прохождения службы рядовыми30. Некоторые из них могли называть себя солдатскими детьми, и похоже, что эта категория несколько выросла в III в. Наконец, незначительное меньшинство были выходцами из всаднического сословия (ex equite romano).

Примипилы и центурионы, таким образом, происходили из самой старинной и самой романизированной части среднего класса, о глубокой привязанности которого императорской власти хорошо известно. Этот выбор выявляет со стороны власти четкое стремление — следовать в русле «политики качества»

То есть Марк Флавий Аквила - сын всадника из довольно небогатого рода. Он не смог сделать типичную карьеру всадника, но получил пост центуриона. Скорее всего этим же путём прошёл и его отец. Ведь иначе для выслуги в примипилы из рядовых ему потребовалось бы слишком много времени и наличие у него жены и сына (признанного законным) стало бы сложно объяснимо. Находка Марком кольца отца подтверждает версию, что его отец был всадником.

История Девятого Испанского легиона вообще очень популярна. В 2010 на эту же тему провалился "Центурион" с Фассбендером. Возможно он "Орла" и закопал, но я всё же думаю, что невыразительный "Орёл" и сам прекрасно с этим справился.

Что же касается легиона, то возможно его действительно размотали пикты (или бриганты, как пишет Канья). Он упомянут в кое-каких текстах, датированных 120 годом н.э., после своего (предположительно) исчезновения. Тексты эти найдены в Нидерландах. Но возможно там стояли некоторые вексилляции легиона, частая практика.

Тот орёл, найденный в 1853 году в Сильчестере-Каллеве, которому и посвящена повесть Сатклиф, на знамя не слишком похож и был ли он легионной аквилой, вопрос, конечно, интересный.

В перечнях легионов, составленных при Септимии Севере Девятого Испанского уже нет.

Вот ещё пример:

Подобно косяку рыб, которому угрожает хищник, ближайшие к ним варвары отступили, сохраняя, однако, при этом строй. Некоторые снова запели, горланя барритус, знаменитую боевую песнь германцев.

Бен Кейн, "Орлы на войне".

Взревели тысячи германских рожков, затрещали трещотки, сотни херусков закричали: «Баррит!» — римский боевой клич, напоминающий рев слона.

Олег Курылев, "Шестая книга судьбы".

Даже в научпопе пишут такое:

Известно, что знаменитый «баррит»—крик, подражающий реву слонов, легионеры стали использовать только во времена Пунических войн, так что остается гадать о том, каков был их боевой клич осенью 280 г.

Роман Светлов, "Походы Пирра".

Впрочем, у Светлова в "Пирре" косяков столько, что ужас-ужас.

Слон вообще взялся из сравнения Вегеция - elephanti barritus horrore, но вряд ли слон членораздельно мог произнести "Барра" или "Баррит!". Это именно рёв. И, таким образом, "баррит" - это название клича, а не воспроизводимый звук.

Нефедкин в статье "Тактика готов IV века на примере битвы при Салиции (377 г.)" перечислил источники, где фигурирует крик "баррит":

"Баррит – германская боевая песнь, перенятая позднеримской армией (Amm., XVI,12,43; XXVI,7,17; Veget., III,18; ср.: Tac. Hist., II,22; IV,18; см.: Jaehns 1880: 440)"

"Однако Аммиан противопоставляет баррит римских войск и боевые крики готов. Готы, непосредственно перед столкновением, перед лицом врага, распевали боевые песни, в которых рассказывали о заслугах своих предков.

Сопоставляя данное описание Аммиана (XXXI,7,11) с его же свидетельством и сообщением и Тацита о барите, можно посчитать, что речь идет о разных боевых кличах. Бардит поют все воины один и тот же, а тут, у готов, каждый поет о своем."

Самое раннее упоминание бардита/барита (по разным рукописям) - у Тацита. Причём по некоторым версиям он происходит от барди, "щит", то есть Schildgesang, или от бардаги, "(день) боя".

Максим Нечитайлов:

Но в любом случае речь здесь о кличе германском, а не римском. У римлян он фиксируется только во времена Вегеция и Аммиана, ранних упоминаний нет вообще. Так что боевые кличи Республики и Принципата - нам неизвестны от слова совсем.

По поводу "ранних упоминаний нет вообще" - привет Светлову. А ведь какой-то клич был:

"Приказав им издать боевой клич, он сразу обнаружил унылое настроение войска — так слаб, разрознен и неровен был этот клич, тогда как крики варваров раздавались по-прежнему отчетливо и смело".

Плутарх, "Красс", 27

М. Марцелл, опасаясь, что слабые крики обнаружат малочисленность его войска, приказал поднять боевой клич также маркитантам, обозникам и всякого рода сопровождающим и устрашил неприятеля видимостью большого войска

Фронтин, "Стратегемы", 2.4.8

Только тогда он [Сулла] приказал подвижным частям [велитам] и легковооруженным с боевым кличем пустить в ход копья.

Та же 2.3.17

Вот только какими они были, мы навряд ли узнаем. Как и, собственно, звучание баррита.

Там упомянут Лаг, сын Птолемея, македонянин, и в настоящее время учёные склоняются к тому, что это «тот самый». Победил он в гонке колесниц.

Данная надпись автоматически подтверждает то, что Таис вышла замуж за Птолемея официально (как и сказано у Ефремова), а не была просто любовницей. Иначе их сын не считался бы законнорожденным и не мог бы участвовать в играх. На это и раньше намекало замужество Эйрены (завидная невеста, выданная за царя-союзника), а теперь вот появился дополнительный аргумент.

Какой же из братьев был старшим?

Афиней называет Леонтиска, но это ещё не доказательство.

Сейчас популярна точка зрения, что Афиней упомянул братьев в произвольном порядке, и старшим является Лаг. Учитывая традицию называть старшего сына по имени его деда — это вполне логично.

Но мне нравится версия Зелинского («Аркадская надпись и сыновья Таис»), согласно которой Леонтиск («Львёнок») — на самом деле сын Александра, которого Птолемей принял, как своего.

И тогда понятно, почему второго сына он назвал Лагом — по традиции, в честь своего отца. На то, что Таис была любовницей Александра, в источниках намёки есть (та же цитата выше), так что Ефремов тут не придумал что-то совсем недоказуемое.

Птолемей II, сын Птолемея I от Береники к другим своим старшим сводным братьям (Птолемей Керавн, Мелеагр, Аргей, Магас) относился, мягко выражаясь, не по-дружески, что вполне объяснимо. По всем традициям наследником должен был стать кто-то из них, а не сын Береники, самый младший. Но, похоже, как минимум Лаг не попал в число соперников. В Александрии был ипподром «Лагейон». Очень вероятно, он был назван не в честь династии в целом, а в честь конкретно Лага, учитывая его любовь к колесничным гонкам. Вряд ли Птолемей II стал бы называть ипподром в честь ненавистного родственника.