boogelman

С 2012 года и по текущий момент работа тесно связывает меня с Ираком, это были четыре проекта в данной республике, включая автономный Курдистан, о чем ранее уже писал в своих постах. Буквально на первых порах моих миссии в регионе, наш арабист рекомендовал почитать книгу «Озерные арабы», чтобы понимать предысторию региона, где располагалась колыбель человечества – Месопотамия, между реками Евфрат и Тигр, уверен многие понят эти названия из учебников истории, разлив которых, вследствие таяния снегов в Иране и Турции, позволял выращивать богатый урожай и успешно развивать торговые пути. Название книги попахивало ядреным оксюмороном, ведь всем известно, что арабы - жители пустыни, но книга и стиль повествования завлекли.

Книга рассказывает о жизни авторе среди озерных арабов в конце 50-х и до середины 60-х годов, подробно и изнутри описывает их был, горести, радости и, неизменно, могучую силу авторитета и слова этих суровых людей. На стандартные приветствия маданов (озерных арабов) — Салям алейкум! (Мир вам!) и отклик, -Алейкум ас-салям (И вам мир), как правило добавляли— Фильху (Остановитесь и поешьте). Их традиционные жилища – мадьяфы (mudhif) до сих пор можно встретить в тех местах.

К сожалению, суровая жизнь не коррелирует с длинной продолжительностью жизни, и в книге много задокументированных случаев смерти, от шальной пули на охоте, когда погиб друг автора, до жертв осложнений после обрезания, и увечий от атаки кабанов.

Именно поэтому автор всегда с собой таскал два огромных сундука, один с оружием и своими вещами, а второй с лекарствами. Благодаря военному опыту, он имел общее представление о медицине, но именно среди маданов он стал в первую очередь известен как медик, к неудовольствию местных шаманов, вот, например, как описывает очередной визит в деревушку на болотах, где его уже знали.

Вот, что пишет сам автор в своей книге:

Со временем мало кто в этих деревнях решался прибегнуть к услугам местных специалистов по обрезанию. Они предпочитали ждать, пока я не появлюсь в их деревне, или разыскивали меня сами. Однажды пришло сто пятнадцать душ, и я работал до изнеможения, с рассвета до полуночи. Они верили, что после обрезания рана может воспалиться от запаха пекущегося хлеба или аромата благовоний. Поэтому они затыкали ноздри куском ткани и вешали на шею связку лука, если он продавался в местной лавке. Не полагалось также есть рыбу, творог и арбуз, пока совсем не поправишься; воды следовало пить очень мало. Местные лекари использовали эти суеверия как оправдание собственного невежества и неумения. Когда какой-нибудь несчастный юноша, морщась от боли, ковылял мимо них, они говорили нравоучительным тоном:

— Конечно же, этот болван не потрудился как следует заткнуть ноздри. Он, наверное, нанюхался запаха хлеба в печи, а может, пил слишком много воды.

Помню после прочтения этого фрагмента на меня прям нашло «так, черт подери, это уже почти 1960 год! Уже забываются ужасы войны, нет голода, спутник пищал на орбите, вот-вот Гагарин махнет рукой и Пауэрс завершит свой пижонский полет, а тут тканью ноздри затыкают!». Дальше – больше, в крупных городах Ирака, таких как Багдад, Басра (в окресностях которого как раз и обитали озерные арабы), Сулеймании и Эрбиля уже во всю работало авиасообщение, местная элита охотна строила особняки и передвигалась на автомобилях, даже такой показатель развитого социума как коррупция – махрово цвел во всех сферах. А именно маданов, все это обошло стороной. Данный народ фактически был исключен из жизни остального Ирака, находясь полностью под управлением местных шейхов, со своей свитой, армией и законами. Кроме того, отношение к озерным арабам со стороны кочевников и даже приречных – было скорее презрительное, и даже само слово мадан было даже скорее ругательством, полагаю этим и обуславливалась такая изоляция региона.

Фото из интернета

Поэтому, в частности, погиб Фалих, давний друг автора из местной знати, которого не успели вовремя доставить в больницу для оказания помощи, хотя, полученная им на охоте рана при нормальных условиях не была бы смертельной.

Уже на середине данной книги задался вопросом об авторе, после прочтения Википедии меня буквально разрывало от желания поглотить все остальные труды этого человека, и более того, сама его жизнь – это огромное приключение длинной более 90 лет!

Сэр Уилфрид Патрик Тесиджер, в оригинале - Sir Wilfred Patrick Thesiger, а арабском мире известен как Mubarak bin London – благословленный из Лондона. Русская Википедия содержит преступно мало информации об этом человеке, поэтому лучше обращаться к английской версии.

Родился в 1910 году в Аддис-Абебе, в семье генерального консула в Эфипии, обучался в Англии, представлял свой колледж, и в итоге стал капитаном сборной Оксфорда по боксу.

В 1930 году возвращается в Африку, и начинает там свою исследовательскую деятельность, став первых белых посетившем Султанат Аусса и попавшим на соленое озеро Аббе, на границе Эфиопии и Джибути.

Во время Второй мировой войны вступает в силы самообороны Судана, и даже получает награждён медалью за отличную службу за освобождения города Агдибар и захвату 2500 итальянских солдат. До 1945 он служил в Сирии и даже стал советником эфиопского принца Асфы Воссена.

После войны его исследовательская деятельность началась в полную силу, первая Арабская экспедиция началась в этом же, 1945 году Уилфред, как сопровождающий этимолога искал земли размножения песчаной саранчи. После этого следовало его первое пересечение пустыни, когда он с бедуинами покинул Салала, Оман, что почти на границе с Йеменом, дошел до Эмирата Абу-Даби, исследовав по ходу движения внутренний Оман, и на верблюдах вернувшись обратно в Салала в феврале 1947 года. Для того, чтобы уже в декабре этого же года отправиться во второй переход по пескам Омана, Саудии и Ирака. В Саудовской Аравии даже успел немного потомиться в тюрьме, а в Ираке пошел на договоренности с Иракской Нефтяной Компанией, которые спонсировали его дальнейшие путешествия в обмен на информацию, что он собрал за эти годы.

Дальнейшие годы, вплоть до своего возвращения в Англию в 1990 году, Уилфрид Тесайджер путешествовал по Ираку, Ирану, Западной Африки, Пакистану и Кении. В некоторых источниках также читал, что он усыновил двух детей в Кении, но оба преждевременно скончались.

Его наследием стали 38,000 негативов и снимков, которые он передал в Питт Ривер Музей Окфорда, Книги: Арабские Пески, Озерные Арабы, или иногда встречается перевод Болотные Арабы, Последний Кочевник, антология Жизнь Моего Выбора (My Life and Travels) и полтора десятка других, до которых еще я не добрался.

Интересен и его подход к современным технологиям, естественно того времени, что выгодно отличало его от его соплеменников, полагаю именно эта внутренняя простота и аскетизм позволили ему побывать там, где любого другого белого бы либо не пустили, либо банально убили, ведь цена жизни чужаков при племенном образе жизни аборигенов не особо-то и велика.

Вот как сам он пишет в книге Озерные арабы:

Мои собственные вкусы, возможно, были близки к другой крайности. Я чувствовал отвращение к автомобилям, самолетам, радио и телевидению — короче, к большинству достижений нашей цивилизации за последние пятьдесят лет — и всегда был рад случаю, в Ираке или в любой другой стране, разделить задымленную хижину с пастухом, его семьей и их скотиной. В таком доме все было иным, необычным; внутренняя независимость этих людей вселяла в меня легкость и непринужденность; я с радостью ощущал неразрывность с прошлым человечества. Я завидовал их умению довольствоваться тем, что у них есть, столь редкому в современном мире, их мастерству и навыкам в занятиях (пусть даже не слишком сложных), какого я никогда не смог бы достичь

В 1995 году его посвятили в рыцари, а скончался он в Лондоне, в 2002 году.

После того как я познакомился с творчеством этого человека, посмотрел несколько его интервью – небольшое чувство горечи нахлынуло, ведь в 2002 году мне было уже 20 лет, фактически я мог даже его навестить лично, конечно не хочется говорить о финансовой части такого вояжа до Лондона, так как даже съездить на Черное море среди нашего окружения считалось сродни полету на Луну. Но дело именно в наложении времен – ведь подумать только, человек-легенда, the Great Explorer, или даже встречается the Last Great Explorer жил уже в новейшее время, и умер уже после половины первого срока Путина.

В 2013 с ребятами мы отправились на машинах из ОАЭ, где жили и работали, в Оман, и конечной точкой нашего пути бы как раз-таки Салала. По пути уже контраст с Эмиратами бросался в глаза – отсутствие ограждений вокруг дорог, бродящие по шоссе верблюды, в случае смерти которого вы обязаны заплатить кровавые деньги – blood money в размере почти 100.000 долларов, арабы, которые сами работают в сфере услуг, а не индусы и филиппинцы как например в Дубае. Однако самое поразительное это пустыня: за тысячу километров пути мы видели ее различные проявления, цвет песка изменялся от желтого к серому, от красного к белому, а уже на въезде Салала нам открылось именно, то что мы называем оазисом в пустыне – после многих километров песка, пере нами было ущелье, утопающее в зелени, широкая река со свисающими лианам, маленькие озера и бухта выходящая в индийский океан, прям как в мультике «Остров Сокровищ».

Фото моё.

Бродя по развалинам разрушенного старого города, я вдруг вспомнил про Уилфреда, своего современника, как я уже нагло называл про себя. Уверен, что он как истинный исследователь тоже посещал эти руины, причем буквально каких-то 60 лет назад. А вечером, вдыхая ароматный дым от шишы с горечью осознал, что время великих исследователей давно ушло. Теперь, дял открытия мало иметь просто желание и стремление, а нужны спонсоры, лаборатории и дорогая техника.

Фото моё.

Прошло еще 7 лет, и вот уже в 2019 году я попал на проект в Басру. Это ведь оно самое – регион Озерных Арабов, маданов. Однако никаких озер, болот, я там не нашел… Оказалось, что после восстания 1991 года, большинство болот было дренировано в речную систему Тигра, а самих маданов расселили по другим территориям. Так и хотелось воскликнуть «прости Уилфред, мы все про..ли». Вдоль дорого лежали какие-то трухлявые палки, скорее всего когда бывшими просторными мадьяфами, на равнинах появились дома, скотина из болот перекочевала в загоны. Местный арабист Максим, поведал что болота еще остались, но их количества уже в разы меньше, чем были, и что говорить об этом народе как о некой этнической или географической формации больше не приходиться. Лишь после 2003 процесс восполнения болот начал набирать обороты, уже сейчас они достигают половины прошлых площадей.

Фото моё.

Прошло несколько месяцев, и во время очередного прилета в Басру я просто прилип к иллюминатору – все окрестности в следствии затяжных ливней залило водой, лишь старые дамбы, которые когда-то строили для защиты от разлива болт, перекрывали путь воды к дороге и городу. Уже по дороге на месторождение я ждал определённого момента, когда будем проезжать цепочку мелких деревень, где уже неоднократно видел, как бывшие маданы, ставшие феллахами (земледельцами) держали перед домом заскорузлые масхуфы (лодки) непонятно для каких случаев. Сам с собой заключая пари, будут ли они на воде или нет.

Фото моё. Волы в воде.

И с каким же наслаждением, я увидел, что в закатный час, практически все население вышло на лодках на вновь приобретённые болота, изредка переговариваясь, проверяли сети, снимая щедрый улов. Это же время множество волов, погрузились в воду почти до уровня глаз, спасаясь от назойливого гнуса. Дети, купающиеся у берега.

И когда, джипе нашего конвоя почти миновали поселения, я увидел, как на фоне заката, одинокий араб не спеша передвигается вдоль гладкой поверхности толкая свой масхуф длинным шестом… Судорожно достав телефон постарался запечатлеть этот момент, насколько это было возможно через двойное бронированное стекло.

В этот момент я прям осознал, что получилось взглянуть на этот островок древнего мира глазами сэра Уильфреда.

А решил написать я эту историю только из-за одного случая, технического плана: решил стены своего офиса украсить большими фотографиями формате А2, с подложкой из винила и отправил в типографию 7 кадров с проектов, где удалось поработать, а именно этот снимок мне был возвращен из-за плохого качества и не масштабируемости, а все из-за двойного стекла джипа. И в компенсацию за это, и родился этот пикапост.

Одно из последних интервью Уилфреда доступно по ссылке выше. Интересно, что двое его помощников, в то время бывши простыми подростками из озерных арабов, нынче обитают в вентилируемых особняках эмирата Абу-Даби, но верно храня гордость своих предков, отказываясь брать деньги за разговор о своем наставнике, который снабдив их деньгами, оружием и верблюдами, фактически дал пинок в новую жизнь.

Книга озерные арабы находиться тут.

https://e-libra.su/read/383374-ozernye-araby.html#1740958238

Всем шукран.

[Часть 1 тут] (Не героичный Чернобыль. 1 часть)

в это части также - много текста и мало графики.

На станции мне всё же один раз пришлось побывать, надо было оформить документы по списанию автокранов. С утра нашли машину, заправили полный бак и выехали. От нас до станции по прямой было километров двадцать, но что бы попасть туда, надо было сделать крюк километров в 100. Вокруг леса и болота. Дорога на станцию была довольно сложной и запутанной. Главное не прозевать нужного поворота и повнимательнее следить за дорожными указателями. Водитель был опытный и мы часа через два доехали до посёлка Чернобыль, что в 15-и километрах от станции. Здесь у меня возник законный вопрос: почему 50-и тысячный город Припять построили в 2-х километрах от станции, а поселок для атомщиков на гораздо большем расстоянии. Какой-то дурдом. Как известно, город Припять был полностью выселен, а в Чернобыле людей оставили. Подъезжая к станции, я обратил внимание на огромное скопище зараженной техники. Сотни автомобилей, автобусов, автокранов, пожарных машин стояли в поле. Технику свозили с ближайших мест, она была сильно заражена. Подходить к ней в ближайшие несколько лет не рекомендовалось. Не далеко виднелся участок так называемого «рыжего леса». Во время взрыва на четвёртом блоке, облако раскаленного радиактивного пара вырвалось через снесённую кровлю и полосой прошлось по ближайшему к станции лесочку, опалив при этом зеленую листву деревьев. Лес поменял окраску на коричневый цвет, получив при этом огромную порцию радиации. На тот период уровень радиации в лесу достигал 50 рентген/час. Говорили, что минимум лет 30-ть туда не стоит соваться.

Приехали на станцию. Быстро решили все дела и стали собираться обратно. Четвертый аварийный блок я видел издалека, мы были в районе второго. Желания сходить поближе к месту аварии я не испытывал. На душе было какое-то чувство беспокойства и дискомфорта, хотелось побыстрее покинуть это место. Видимо, причиной моего такого состояния было увиденное предупреждение на небольшом плакатике: ОПАСНО! 200 рентген/ час. Вот думаю, зайдешь за черту, побудешь там несколько минут и лучевая болезнь гарантирована. К вечеру добрались до своего лагеря, который после увиденного мне показался чуть ли не домом родным.

Прошло месяца три. Уровень радиации заметно снизился, в нашем расположении приборы показывали не более 0,5 миллирентген/час. Чувствовал я себя таким же здоровым, как и раньше, на гражданке. Никаких изменений в своём организме я не замечал. Но, в том то и коварство радиации, что её не ощущаешь ни по вкусу, ни по запаху, ни по другим признакам. У человека постепенно притупляется чувство страха перед этим невидимым врагом и, как правило, он начинает нарушать всякие разные инструкции и предписания. Проходит неделя, месяц, всё как в обычной жизни, и думаешь: -не так уж она и страшна, эта радиация. А вокруг такая красота! Рядом лес, там ягоды, грибы. В деревне вишня, яблоки поспевают. Рыбу можно половить в ближайшей речушке. Что там говорить, все эти дары природы многие из нас употребляли в пищу. Вечерами в парке нашего батальона частенько можно было услышать шипение работающего примуса и учуять аппетитный запах жареных грибов с картошкой. Ребята из ремвзвода были любителями хорошо покушать. Я иногда присоединялся к ним, кто откажется от такой вкуснятины. Наш майор Великанов как-то соорудил для себя салат из огурчиков и помидорчиков. Местные угостили. На вопрос одного осторожного партизана: «А не опасно ли это?», майор ответил, что для него пользы от витаминов больше, чем вреда от радиации. Посмеялись.

Хочу добавить, что за всё время пребывания в зоне, такого явления, как «радиофобия», среди военнослужащих и местного населения я мало встречал. Все как-то спокойно относились к происходящему, жизнь шла обычным ходом. Конечно, какая-то часть людей категорически не принимала в пищу всё, что растет, особенно грибы. Кто-то не расставался с респиратором. Многие местные беспокоились за своих детей и отправляли их в безопасные места, что очень правильно. Но всё это в рамках разумного. А чем дальше от места аварии, тем больше слухов, домыслов и всяких страшилок. Наш батальонный начальник штаба отпросился у командира для поездки в Москву. У него дочка поступала в институт и ему надо было её поддержать.  Остановился у какой-то родственницы. Так эта москвичка на полном серьёзе считала, что она может заразиться от него радиацией, как каким-то гриппом. Он ей как мог объяснил истинное положение дел, вроде успокоил. Но носки, всё-таки она его заставила выбросить. Когда мы ещё двигались к месту аварии, наш состав сделал остановку на вокзале г. Гомель. К нашему вагону подошла стрелочница, толстая тётка. Узнав кто мы и откуда, начала рассказывать про Чернобыль. Мы с интересом её слушали. В основном она ругала руководство АЭС. Говорила, что во все виноваты жиды, которые взорвали реактор. Досталось и коммунистам вместе с Горбачёвым. Ещё мы услышали, что среди населения часто возникает паника, и что были случаи расстрела мародеров. На вопрос одного партизана, как там со спиртным, она расплылась в улыбке и ответила, что этого добра там валом, водку бесплатно ящиками раздают, пей не хочу. Мы, конечно, были заинтригованы её рассказами, но на месте все оказалось совсем не так. Паники мы не увидели, мародёров просто задерживали, а водку, не то, что бесплатно, за деньги с трудом доставали. Указ правительства от 16 мая 1985г. никто не отменял. Все это, в общем-то, можно понять. Народ был напуган, информацию доносили не полностью, кое кто специально раздувал ажиотаж. Всё это и порождало различные небылицы.

Бытовые условия в лагере были вполне сносные. Палатка являлась вполне приличным жильём, по крайней мере до конца лета. Столовая с крышей, в тарелку сверху не капало. Что из себя представлял кинотеатр, я описал выше. Но фильмы показывали в любую погоду. С комплектами химзащиты проблем не было, а это лучшая защита от дождя. Оденешь плащ, накинешь капюшон и смотришь на экран, даже если дождь как из ведра. Главное в этом мероприятии занять место по лучше. Была у нас полевая баня. Это такая большая палатка, где можно принять душ. По началу я, как и все, ходил туда. Но потом, когда освоился, мылся только в местных банях с парилкой. За всё время пребывания в зоне я ревностно следил за чистотой своего тела. Во-первых, это естественно, а во-вторых, парилка хорошая профилактика от радиации. Баня была в каждой деревне, причём бесплатная. Обычно вечером, после работ, я и ещё несколько любителей берёзовых веников, и ехали в какую-нибудь деревню. Бани были везде хорошие, но самая лучшая в деревне Козелужье. Она была немного подальше, километрах в 20-и, но мы всё равно по возможности старались туда попасть. Помимо того, что там была классная парилка, там была наименьшая вероятность нарваться на командира полка или батальона. Поездки в баню у нас были, как правило, несанкционированные, и лишний раз попадаться на глаза начальству не хотелось. Как-то поехали мы в деревню Дворище. Она не далеко, километрах в пяти от нас. Подъехали к бане, и я вижу, что стоит возле неё наша водовозка. Заходим в раздевалку, а там народу, человек 12, да все рожи знакомые, из нашего парка. Думаю, как же они в кабине все поместились. А оказалось, что цистерна пустая, в ней постелили какие-то матрасы и спокойно перевозили людей. Одно неудобство- окон нет. И ведь никто не догадается, если не расскажут секрет. Народ у нас смекалистый.

Раза три ездили на Припять порыбачить. Участок реки, куда мы обычно приезжали, был выше атомной станции, поэтому купание и рыбалка особого опасения у нас не вызывали. Очень красивые там места. Река широкая, течение довольно быстрое. Правда рыба ловилась мелкая. Один раз приехали, а на нашем месте майор-особист сидит. Этот майор через три месяца заменил Морозова. Он кинул на нас недовольный взгляд и опять уставился на свой поплавок. Мы отошли чуть подальше и занялись тем, ради чего приехали. Майора этого мы почти не боялись, какой- то он был мелковатый и безобидный, ничем таким не выделялся. С удочкой в одиночку только любил посидеть. Водитель у него был Радик, молодой здоровый парень из моего ремвзвода. Говорил, что Морозов хоть и алкаш, но с ним как-то веселее было. А этот ни мясо, ни рыба.

Приехала к нам один раз делегация из Караганды, работники райисполкома и военкомата. Пресса тоже была. Собрали нас в «кинотеатре». Выступающие произносили очень хорошие слова в наш адрес. Говорили, что мы герои, что Караганда гордится нами и т.д. Также они сообщили, что обзвонили и посетили наши семьи и выяснили какие у них проблемы, в чем нуждаются. Короче, оказывают всякое содействие и внимание нашим домашним. Может они кого и навестили, но мама об этом узнала случайно. А дома у нас была проблема. Буквально за несколько дней до сборов я отвёз в телемастерскую наш цветной телевизор, у которого крякнул кинескоп. Кинескоп был на гарантии, телевизор приняли, но сказали, что ждать придется месяц. Прошло уже почти четыре месяца, мама несколько раз заходила в мастерскую, но её только кормили обещаниями. А тут она узнала, что как супруга чернобыльца, может обратиться в райисполком и там ей обязаны оказать помощь в любом вопросе. Приехала в приёмный день в Советский райисполком. Ждать пришлось долго, приём граждан затянулся. Зашла в кабинет предпоследней. Там сидела комиссия, человека четыре. Лица у них усталые, серьёзные. Наверно думали женщина будет просить выделить ей квартиру или что-то в этом роде. В то время 90% всех рассматриваемых дел были связаны с жильём. А мама им про телевизор выкатила. Сказала, что мужа забрали, телевизор сгорел, вообще никакой жизни. Члены комиссии сразу повеселели, оживились, начали шутить. Говорят,- это разве проблема, завтра же решим. Считайте, что телевизор вы уже смотрите. Но ни завтра, ни послезавтра, а только через три недели телевизор с новым кинескопом стоял в нашей квартире. Такая вот история.

В составе делегации от райисполкома был корреспондент «Индустриальной Караганды». Оказалось, он хороший знакомый Толика. После собрания Толик предложил пообщаться с ним, сняться на фото. А мне, в это время, один товарищ вернул мой армейский алюминиевый котелок, который был непромытый, да ещё и помятый в одном месте. Настроение у меня немного испортилось, все-таки личная вещь, да и привык я к нему, даже домой привёз как сувенир. Одалживал то я его чистым и целым. В общем на встречу с корреспондентом я не попал. Пошёл к себе в палатку, улёгся и с обиженным видом стал смотреть в брезентовый потолок. А Толик с Валерой Новосёловым через час пришли довольные, весёлые. Говорят, зря не пошёл. Через некоторое время, поочерёдно в двух номерах газеты поместили большие фотографии моих друзей. С комментариями. Индустриалку в Караганде выписывали почти все жители, многие в городе меня знали, так что можно было, как сейчас говорят, пропиариться. Эх, до сих пор сожалею, что не пошёл на встречу. Наверно я, как и многие, в глубине души честолюбив и тщеславен. Позже, уже в 90-е, когда расплодились пункты по приёму цветмета, злополучный котелок украли на нашей даче какие- то бомжи. Но это уже совсем другая история.

В августе месяце , на утреннем построении командир начал с того, что попросил выйти строителей. Я на всякий случай остался в строю, вдруг какой-нибудь подвох. Наверно так думало большинство, и только после того, как командир три раза повторил просьбу, вышло человек семь. А оказалось, что командир всего лишь хотел поздравить нас с днём строителя, который отмечался в стране во второе воскресенье августа. Но тем не менее строители вскоре понадобились в большом количестве. Приближалась осень, а там зима. Всем было понятно, что наш полк обосновался здесь надолго, может быть на несколько лет. Надо было решать вопрос с жильём, т.к. зимой палатки не самое подходящее место для проживания. И как говорится, процесс пошел. Палатки убирались и на их месте возникали небольшие казармы человек на 40. Также строили большую столовую, клуб, здание штаба полка. Палаточный лагерь постепенно стал приобретать вид обычной воинской части. Когда дошла очередь до нашей палатки, мы с Толиком перебрались в парк и ночевали в будке ЗиЛ-131. Толик спал на верстаке, а я в брезентовом гамаке. Потом перебрались в жилой вагончик, который мы нашли в лесу и притащили в парк. Через несколько дней к нам приехал хозяин вагончика, начальник какого-то местного ПМК. Мы немного сдрейфили, но всё решилось благополучно. Начальник ПМК оказался отличным мужиком, сказал, что вагончик ему особо не нужен, а вот с техникой у него напряг. Дали мы ему за это на денек какой-то экскаватор. Видно было, что он остался доволен. Мы тоже облегчённо вздохнули.

В начале осени было уже довольно прохладно, особенно ночью. Приходилось одевать ватник или шинель. Но настроение у всех было приподнятое, приближался срок окончания сборов. Разговоры были только об этом. Наконец в середине сентября начались первые отправки. По этому поводу хочу сказать следующее. Так уж вышло, что, когда ночью в нашу дверь позвонил майор из военкомата, я оказался дома. А ведь я мог находиться в командировке, в отпуске, в гостях. Или просто не открыть дверь. Но из Караганды на ликвидацию аварии было призвано несколько тысяч человек, призывали ещё года три, военная специальность у меня была подходящей, так что рано или поздно я бы всё равно оказался в известном месте. Как говорится, от судьбы не уйдёшь, что подтверждали прибывшие на замену партизаны.

Отправляли партиями человек по пятьдесят, раза три в неделю. С ними было обычно 2-3 офицера. Мы с Толиком рассчитывали покинуть лагерь числа 10-го октября. А тут такой случай. Был в нашем батальоне Саша Аксман, ст. лейтенант. На него оформили документы на отправку, а ему вдруг срочно понадобилось задержаться на недельку, какие-то отношения с местной особой. В штабе сказали, что могут отправить вместо него другого офицера. Выбор пал на меня и Толика. Мы кинули жребий, и удача мне улыбнулась. Я так разволновался, что не мог заснуть всю ночь, курил одна за одной сигарету. Не верилось, что через несколько дней буду дома. Едва дождавшись утра, побежал в штаб. А там меня ждал облом. Хотя вчера всё было оговорено, чёртовы штабные бюрократы вдруг сказали, что переделывать документы не будут, пусть Аксман не морочит голову и отправляется как положено. Конечно же, я очень расстроился. Но делать нечего, пришлось смириться. А Аксман покрутился ещё дня три в Хойниках и отправился домой своим ходом.

И вот наступил долгожданный день, 12 октября. До обеда оформили в штабе документы, сделали отметки в военном билете, получили командировочные и стали ждать транспорт. Часам к пяти подъехали два военных ЗиЛа, оборудованных для перевозки людей. На них мы приехали в Гомель, где стали дожидаться ночного поезда на Москву. На следующий день утром мы были в столице.

Поезд Москва- Караганда отправлялся часов в 11, до отбытия было ещё больше часа, и мы не торопясь разбрелись по территории огромного вокзала. Вдруг я увидел кассу Аэрофлота и возле неё небольшую очередь из наших партизан. Быстро сообразив в чём дело, я пристроился к ним, но было поздно. Места на авиарейс Москва-Караганда закончились. Досада! Можно было попасть домой на два дня раньше. Немного поясню. Билеты на поезд мы приобрели по воинскому требованию, которое нам выдали, а на самолёт билет надо было брать уже за свои наличные. Деньги у меня были, на билет хватало.

Объявили посадку. Мы заняли почти весь плацкартный вагон. Несколько цивильных пассажиров с интересом поглядывали на нас. За трое суток пути мы конечно же удовлетворили их любопытство. А что ещё делать в поезде, как не коротать время в разговорах. Через сутки доехали до Куйбышева. Знакомый перрон. Поезд стоял минут двадцать, и я успел сбегать на почту и отправить телеграмму домой. Во время остановок в некоторых городах, наш вагон проверял военный патруль. Видимо было указание контролировать нас. Но все вели себя прилично, обошлось без неприятностей. И вот наконец, после казалось бесконечных трех суток пути, поезд прибыл на первый путь ж/д вокзала Караганды. На перроне я увидел маму, которая заметив меня, радостно замахала рукой. Долгожданная встреча состоялась

Заканчиваю. На работе оформил законный отпуск, получил хорошую по тем временам денежную компенсацию. Всей семьёй съездили в Балхаш. Саша, если ты помнишь, мы с тобой, ещё слетали в Алма-Ату. Потом жизнь пошла обычным ходом- дом, семья, работа. Незаметно прошло более 30 лет. Многое изменилось, произошли большие события и в нашей семье, и в государстве. Но Чернобыль все ещё остаётся для меня одним из ярких эпизодов моей жизни, все-таки приятно вспомнить себя в молодые годы, думаю в этом причина.

На фото что-то рассказываю оживленно своим сослуживцам.

ниже члены общества ликвидаторов ЧАЭС Карагандинской области, у памятника героям-чернобыльцам в парке Победы (ТС: мой папа в середине в светло-коричневой куртке).

В 2013 году меня нашла эта награда. Причем в обществе Чернобыльцев меня уже потеряли совсем, пока на улице случайно не увидел сослуживца.

г. Караганда

22.04.2017 г.

Сергей Эдуардович

Вместо послесловия. К сожалению, моего отца не стало в прошлом году, на пенсии он пробыл всего полмесяца - сказались последствия радиации, за последние 15 лет это был уже его третий инфаркт. Может именно по этому я и не стал переделывать его несколько казенный стиль повествования и оставил его как есть - авторским.

Данный рассказ был написал моим отцом более трех лет назад по моей настоятельной просьбе, и публикую его тут больше ради его сохранения в веках. Рассказывает он об обычных буднях ликвидаторов, которые будучи майским призывом 86-го, фактически первые приняли на себя всю прелесть радиации, тогда как методологии противодействия появились уже позже. В рассказе много слов и мало графики, но все действа правдивы и люди реальны. Рассказ идет от первого лица.

Весной 1986 года я находился в служебной командировке в г.Усть-Каменогорск. Был конец апреля, погода стояла чудесная, тепло, настроение отличное. Командировка оказалась удачной: все, что намечал-выполнил. Я уже предвкушал, как завтра вернусь домой и мы всей семьей поедем на майские праздники в Балхаш. В Караганде из родных у нас никого не было, поэтому мы при любой возможности старались съездить в Балхаш, где нам всегда были рады.

Вечером, в холле гостиницы, я и несколько таких же командировочных, смотрели по старенькому черно-белому телевизору новости по программе ВРЕМЯ. Диктор передавал, что на Украине, на атомной электростанции произошла авария, принимаются меры и что все под контролем. Вот тогда я впервые услышал слово-Чернобыль. Особой тревоги я не почувствовал, т.к. это было далеко, да и в сообщениях не ощущалось особой обеспокоенности. В стране уже год была перестройка многое изменилось, гласность, демократия, но все же правительство полную правдивую информацию скрывало дабы не поднимать паники, а, скорее всего от недооценки произошедшей катастрофы. В общем- в первые дни было относительно спокойно.

Быстро пролетели майские праздники, поездка в Балхаш, и вот опять работа. Трудился я в проектном институте Союзспецфундаментстрой инженером-конструктором. Коллектив у нас был интеллигентный, грамотный. Что такое радиация все имели представление. Все эти события на атомной стации живо обсуждались, разговоры были только на тему аварии на АЭС. Но никто даже и предположить не мог насколько ЭТО серьезно.

8 мая после работы мы с коллегами решили отметить наступающий День Победы, посидели в кафе Восток (корейская кухня), хорошо и весело пообщались, и часов в 9 вечера стали расходиться. Через час я приехал домой, не стал выяснять отношения почему так поздно и по -какому поводу, и лег спать. Где-то в 3 часа ночи звонок в дверь. Открываю. В дверях стоит майор из военкомата и спросив мою фамилию начал что-то говорить про какие-то 60 дневные сборы, кружку, ложку и 2-х дневной паек. Я быстро сообразил, что ближайшие 2 месяца мне придется ходить в сапогах. Т.к. в то время призыв на военные сборы было делом обыденным. Я был военно обязанным, старшим лейтенантом запаса, и желания отказаться от прохождения сборов у меня не возникло. Только была досада, что это было внезапно и ночью. Майор объяснил, что он на такси, проедет еще по 2-м адресам и минут через 20 я должен буду его ждать на автобусной остановке. Быстро собрался. Дошел до остановки и стал ждать. Подъехало такси с майором и двумя пассажирами. Проезжая по Юго-востоку, на остановке УНИВЕРСАМ майор с согласия таксиста, подсадил к нам на заднее сиденье еще троих. И мы с «комфортом» вшестером на заднем сиденье поехали по ночному городу. По дороге таксист рассказал нам историю про футбольную команду таксопарка, которая опаздывая на матч за минуту до начала, влетела на поле на Волге, из которой высыпала вся команда, а из багажника вывалился вратарь. Мы посмеялись, а я подумал, что такую историю можно было услышать от любого таксиста и, наверняка, в любом городе.

Подъехали к военкомату. Поднялись на 2 этаж в большую комнату. Там было уже полно народу. Как выяснилось позже, в ту ночь, по всему городу разъезжали представители военкомата и собирали военнообязанных. Несколько часов мы ждали, когда что-то прояснится, хотя уже в разговорах начала появляться версия, что все это связано с аварией на Чернобыле.

Под утро, часов в 8, подогнали автобус и нас повезли в воинскую часть где-то под Сарань. В советское время военкоматы среди мужского населения имели большое значение. Практически каждый, отслуживший в армии, как минимум один раз в жизни призывался на военные сборы. Особенно доставалось водителям, когда наступала «битва за урожай». т.е. Уборочная компания. В народе, призванных на сборы называли «партизанами», возможно за форму старого образца в которую они облачали, а возможно за дисциплину, которая не то, что отсутствовала, а была не на высшем уровне. Вот и нас начали организовывать, определять по подразделениям, переодевать в военную форму. К этому времени мы уже четко поняли, что направляют нас на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Немного холодок в душе пробежал. Все-таки радиация, да и вся эта суматоха. К вечеру нас наконец-то определили, переодели и выстроили перед каким-то генералом. Генерал произнес пламенную речь о том, что ему поставлена задача собрать нас и доставить в пункт назначения невзирая ни на какие трудности и сложности. И что для нас вводится военное положение. Это было уже серьезно.

Потом нас посадили в автобусы и повезли на ж/д стацию в Караганда-Новая (в Майкудуке). Там уже подогнали состав с вагонами и платформами и начала подъезжать для погрузки техника и вещевое обеспечение. В помещении вокзальчика нам разрешили позвонить домой и сообщить о себе, т.к. уже почти сутки домашние не знали, что с нами происходит и куда нас направляют. Сейчас проще-достал сотку и позвонил. А тогда, даже обычные городские телефоны не всякая семья имела. У нас, дома только через 3 года после заселения установили телефон, да и то по знакомству. Потом началась погрузка. Как говорил один военный: наступила ночь и в стране дураков начались работы. Был полный бардак. Загоняли транспорт на платформы, крепили как могли - никто толком не знал как это делается, офицеры бегают, ругаются. Один «партизан» стал возмущаться, выговаривать на бестолковость офицеров, так его чуть не отправили в комендатуру. А военная комендатура в Караганде, была самой жесткой в Союзе. Все старались как-то или обойти её, или объехать стороной. Под утро все это закончилось. И мы имели возможность хоть немного отдохнуть. Состав состоял примерно из 50 платформ, нескольких товарных вагонов (теплушек), и одного плацкартного вагона для командного состава. Называлось наше подразделение-инженерный батальон. Примерно 280 человек. Время тянулось, нас размещали по вагонам, меня вместе с другими офицерами и прапорщиками, в плацкартный, а рядовой состав –в теплушки. Там же в теплушках были размещены полевые кухни, которые в течении пяти дней пути неплохо функционировали.

Примерно в 2 часа дня,10 мая наконец то мы тронулись. Из окна вагона я наблюдал, как медленно тянулись знакомые пейзажи, потом состав стал набирать скорость, и мы почти без остановок за сутки доехали до Урала. Постепенно освоились, перезнакомились. Оказалось,что с одним я учился в политехе, а другой жил в соседнем доме. Как я писал выше, для нас было введено военное положение, поэтому наш батальон был укомплектован боевым оружием, ящики с которым были заблокированы в тамбуре вагона. Честно говоря, это была такая головная боль для командира, как бы что не вышло, там и автоматы, и гранаты. Забегая вперед, скажу, что только месяца через 3 эти ящики с оружием были отправлены назад в Караганду на склады. Проехали Волгу, очень впечатлила. Широкая как Балхаш. В Куйбышеве(Самара) наш состав сделал остановку на центральном вокзале, по-моему, даже на первом пути. Люди смотрят на нас спрашивают, удивляются. Мы то же немного погуляли по перрону, размялись и опять в путь. Потом пошло какие-то однообразие - скорость движения упала, частые и долгие остановки. Заехали в Тамбовскую область. Сплошные леса - глухомань. Позже мы узнали, что нас не могли решить куда направить- или на саму АЭС или в 30 км зону радиоактивного заражения? Разговоры в пути естественно были на одну тему: радиация. Некоторые, в том числе и я -постриглись наголо. Говорили, что радиация накапливается в волосах. Правда я потом пожалел об этом, как-то не комфортно я себя чувствовал лысым.

Наконец, через 5 суток,ночью,15 мая мы прибыли на ж/д станцию г.Хойники, Гомельской области. Это - Белоруссия.

Повезло, все-таки нас определили в 30 км зону, на АЭС в эти дни было жарко. Началась разгрузка. В этот раз уже было легче, кое-какой опыт, да и хотелось какой-то определенности и стабильности. Технику, в основном автомобильную, снимали с платформ, грузили имущество батальона, и, где-то в 6 утра, весь этот «обоз» двинулся. Нам определили место (примерно в 12 км от реактора), на краю березового леса, недалеко от какой-то деревушки. Начали обустраиваться: устанавливали палатки, места общего пользования, столовую. Естественно, всех интересовал уровень радиации. Нашлись войсковые дозиметры ДП-5,замерили уровень и вот тут-то я реально ощутил страх: прибор показал 20 млрентген в час ,что ,примерно в 1200 раз выше, чем в Караганде. Подсчитали, что за сутки мы получим около 0,3 рентгена, что было очень много. Через короткое время уже все были в курсе, в какое гиблое место нас завезли. К вечеру наше положение усугубилось еще больше: прибыла техника со второго эшелона, который формировался в Караганде на станции Карабас. Это в основном была строительная техника. (бульдозеры, экскаваторы, скреперы и т.д.) Поднялась такая пыль. Дороги уже подсохли. Почти лето. Опять замерили уровень –еще выше- 40 млрентген в час. Все как-то потускнели, кому охота раньше времени закончить жизненный путь? Что интересно, ни вкуса, ни запаха, а смотришь на шкалу прибора и «холодок» под сердце подкрадывается. В общем пробыли мы в этом месте 10 дней. Более-менее обустроились. Немного успокоились. Нам даже раза 3 кино показали. Очень докучали комары, это был какой-то кошмар. Лес стоял сырой, болотистый и комары тучей нас атаковали. На 10 день пребывания пришел приказ сверху перебросить нас в другое место. Опять погрузка, сборы, и колонна из нескольких десятков единиц техники с шумом тронулась на свое, как оказалось, окончательное место дислокации. Проехали км 20-30 и вот мы на окраине соснового леса, рядом в 500-х метрах деревня, чуть дальше речушка небольшая, красивое-живописное место (на фото только моя пилотка на заднем плане).

Саша, я решил немного изменить стиль письма, буду писать, как бы обращаясь к тебе. Мне так удобнее, тем более идея написания воспоминаний принадлежит тебе. Итак, продолжаю. Место, где мы расположились, находилось в 25 километрах от станции. Лес был сосновый и, что самое приятное, исчезли комары. Не нравится им, наверно хвоя. Уровень радиации здесь был поменьше, около 5 миллирентген/час. Это было раз в 10-15 меньше, чем в первом лагере, но всё равно очень много. На новом месте я уже не так остро воспринимал наличие радиации. Подсчитал, что за два месяца наберу не более 10 рентген, а это для человека, не так опасно. К тому же, на основании каких- то нормативов ГО, нам установили предельную дозу облучения в 25 рентген, которая якобы сильно не отражается на здоровье. Все рассчитывали в середине июля попасть домой, многие строили планы на летние отпуска. Уже пошли слухи, что нас приравняют к ветеранам ВОВ и афганцам, что на работе нас ожидает приличная денежная выплата за пребывание в радиактивной зоне. Это конечно грело душу, но неожиданный сюрприз вскоре нас ошарашил. Об этом чуть позже.

За несколько дней лагерь преобразился. Ровные ряды палаток, огороженный парк с техникой, столовая и даже «кинотеатр», который представлял из себя несколько рядов грубо сколоченных скамеек, будки с аппаратурой и экрана. Всё это, естественно, под открытым небом. С питанием проблем не было. Кормили хорошо, порции были усиленные. Сливочного масла давали на завтрак 45грамм, в обычных условиях 20. Норма мяса тоже была прилично увеличена. Правда, ушлые ребята из хозвзвода хитрили. Если, к примеру, была пшёнка или перловка, которые многим ещё во время службы в армии надоели, то мяса в кашу совсем мало ложили, зачем тушёнку переводить. Всё равно почти никто не ел, выбрасывали в помои. А если бигус или гречка, тогда другое дело, мяса было почти по норме. Повар, он и в Чернобыле повар. Дополнительно нам выдавали каждые 6 дней по банке сгущёнки. Один дотошливый партизан подсчитал, что это 65 грамм в сутки. Хитроватые хозвзводовцы предлагали заменить сгущёнку на чай с молоком, но мы конечно отказались. Гораздо приятнее пробить две дырки в банке и с удовольствием высосать содержимое. Расскажу об одном инциденте. Офицеров в нашем батальоне было человек тридцать, половина призывников, половина кадровых. Форма у всех одинаковая, внешне не отличишь, где партизан, а где кадровик. Делали одно дело. Но один майор-интендант решил, что питаться мы должны за разными столами. Мол, хоть мы и офицеры, но не те. Короче, гражданское быдло. Мы пошумели немного, по возмущались, а потом плюнули, пусть подавится. Обидно, конечно было, все под одной радиацией ходим, а нас считают второсортными. Справедливо отметить, майор был единственный, кто так считал. (на фото батя - справа).

В первых числах июня нам выдали командировочные из расчета 3,5 рубля в день, всего 105 рублей. Это было так неожиданно, но очень кстати. Деньги в кармане должны быть всегда, мало ли что. А государство, чтобы сгладить всякие моральные и физические неудобства, не скупилось на компенсации. Страна была мощной, ресурсы огромные. Всякие техногенные и природные катастрофы ликвидировались централизованно, быстро и по возможности скрытно (я только в Чернобыле узнал, что в пятидесятые годы в Челябинской области была подобная авария на АЭС). Как правило, подключалась армия и привлекались добровольцы, падкие на хорошие заработки, хотя среди них было и не мало энтузиастов. К примеру Ташкент, который в 1966 году был полностью разрушен землетрясением, за пять лет был восстановлен. Мама как- то разговаривала с одним молодым узбеком, так он искренне удивился, что такой факт имел место в истории города. Вот она благодарность некоторых бывших республик. Все, что связано с СССР, стараются не вспоминать или по-другому трактовать.

Командировочные мы стабильно получали каждый месяц, без задержек. Первые несколько дней после выплаты вечерами в лагере было необычно тихо. Многие сидели по палаткам и были заняты важным делом – играли в карты. Самая популярная игра ази (или арзи). Партизаны с солидным гражданским статусом (начальники, инспектора, партработники) расписывали пулю. Я тоже пару раз сыграл. Один раз выиграл рублей 8, другой раз пятёрку проиграл. Больше не стал, рисковое это дело. Деньги вроде халявные, а всё равно жалко их лишаться. Некоторые за пол часа всё спускали, а другим везло. Смотришь, кто- то транзистор приобрёл, а у кого- то дорогие часы на руке появились. К нам с первых дней начала приезжать автолавка, там всё можно было купить. Правда, спиртное, ни один экспедитор не рискнул привозить.

Когда случаются подобного рода события (то бишь, военные действия, великие стройки и т. д.), всегда работники культурного фронта стараются попасть в эти горячие точки. Так и у нас. Вначале к нам прибыла на двух автобусах большая группа артистов Белорусского военного округа. Мы расселись на полянке, а они спели и сплясали перед нами. Каждый номер сопровождался громкими и благодарными аплодисментами. Через несколько дней в «Комсомольской Правде» напечатали большой репортаж о буднях нашего полка, в т.ч. и о концерте. У меня сохранился пожелтевший номер Комсомолки от 6 июня 1986г. На фотографии концерта меня не видно, но я там был. Потом приезжали артисты из Москвы, из Казахстана. Приезжали популярные в то время «Песняры» во главе с Мулявиным. Очень запомнилась группа из Алма-Аты. Молодые ребята казахи (два парня и две девушки) просто потрясли нас. Исполняли песни на разных языках: русском, английском, итальянском - просто супер. Я так думаю, что это были первопроходцы «А-Студио» или в то время «Вечерняя Алма-Ата». Ну и конечно же, важнейшее из искусств - кино нам показывали раза три в неделю. Фильмы были довольно свежие, и советские, и иностранные. Даже известный американский фильм «Конвой» посмотрели.

В общем всё было довольно неплохо, пока в середине июня нас не посетил командующий Среднеазиатским военным округом. Вот этот генерал и оказался тем сюрпризом, о котором я обещал рассказать. Нас экстренно собрали, построили и объявили, что сборы нам продлевают до октября. Связано это было с переоценкой масштаба катастрофы и людскими ресурсами. К тому же, существовало положение о военнообязанных, которое предусматривало привлечение на военные сборы до шести месяцев. Это конечно был шок. По неодобрительному гулу полутора тысяч голосов стало понятно, что эта новость никому не понравилась. Но генерал жестко дал понять, что никакие возражения не принимаются и, всякие выступления и провокации будут беспощадно караться. Вечером в лагере начались небольшие волнения. Где-то кто-то пытался собрать народ и помитинговать, но это быстро пресекли. КГБ была серьёзная контора, особисты хорошо поработали. На следующий день было все спокойно. Никого не расстреляли, в дисбат не сослали, может только с слишком недовольными и активными провели профилактическую беседу. К этому хочу добавить следующее. Помимо нашего полка вокруг станции были развёрнуты воинские подразделения и из других округов (Московский, Белорусский, Прибалтийский). Там тоже были недовольства. Приказ о продлении сборов касался всех. До нас дошли слухи, что самые крупные выступления были у Прибалтов. Оно и понятно, демократия, перестройка…

Саша, может ты думаешь, что за всё это время мы жрали сгущёнку, играли в карты и смотрели кино. Это конечно не так. Во вверенном нам районе мы проводили очень важную и ответственную работу. Занимались дезактивацией, убирали радиактивный мусор, сооружали могильник. Но, как мне кажется, главное- это было наше присутствие. Военные для местного населения были успокаивающим фактором. Так уж у нас в то время повелось- армия всегда приходила на помощь, будь то война или какая катастрофа. Народ в своём большинстве любил и уважал Красную Армию. Тем более в Белоруссии многие ещё помнили войну и к военным здесь было особое отношение. К слову сказать, белорусы очень спокойный и доброжелательный народ. За всё время я не замечал каких-либо конфликтов и агрессии со стороны местных.

Вкратце расскажу про наш полк, в/ч 20040. Он состоял из нашего инженерного батальона и трех батальонов АРСов. Это ЗиЛ- 131 с цистерной куба на два. Цистерна заполнялась водой, в нее засыпался специальный стиральный порошок и этим составом с помощью шлангов мыли стены, крыши, технику и т.д. Было их наверно штук 300. А в нашем батальоне техника была поразнообразнее: бульдозеры, экскаваторы, грейдеры, поливалки. Кроме того несколько бортовых машин и несколько УАЗиков для начальства. Всего порядка 100 единиц.

Недалеко от лагеря в полутора километрах сооружали могильник. Это такой большой котлован, метров 15 глубиной, дно которого покрывали полиэтиленовой пленкой. На нее, для большей гарантии, насыпали и утрамбовывали полуметровый слой красной водоупорной глины. Пленка и глина не допускали попадания радионуклидов в грунтовые воды, которые в этой местности были довольно близко к поверхности. Потом в этот могильник свозили с ближайших мест радиактивный мусор. С дорожной пылью боролись наши поливалки. Дождей не было месяца два с момента аварии. Специальными снарядами стреляли в небо и разгоняли облака.

Опасались попадания дождевых вод в реку Припять. Кое где дороги покрывали латексом, но это ненадолго, максимум на день. Также наша техника работала в ближайших деревнях, где убирали и расчищали разный мусор и хлам, который вывозился к могильнику. После комиссия проверяла дозиметром уровень радиации, и если он был не выше 0,5 миллирентген/ час, работа принималась и жителям разрешалось дальнейшее проживание. Иногда для того, чтобы сбить радиацию приходилось вырубать плодовые деревья возле дома. Но тем не менее эффект был. Так же у нас с местными организациями была договоренность о взаимопомощи. Какая то часть техники и людей выделялась для них. Они тоже в долгу не оставались, помогали чем могли.

Командиром техчасти нашего батальона был майор Великанов, Юрий Васильевич. Хороший дядька, службу знал отменно. Не любил только попадаться на глаза всяким большим начальникам. Всегда находил повод улизнуть перед визитом какого-нибудь генерала или полковника. Я был его заместителем по инженерной технике, а по автомобилям - Толик Кадочников. Тоже заканчивал политех, АТ-75. Мы с ним крепко сдружились, до сих пор поддерживаем отношения. В мои обязанности входило ведение документации, ремонт и обслуживание техники, добыча запчастей, списание ГСМ и еще всякая всячина. Кроме того, у меня в подчинении был ремвзвод- человек 20. Это сварщик, электрик, аккумуляторщик, водитель и т. д. Ребята неплохие, но все с характером. Возраст от 21 до 40 лет. Один только в ноябре, полгода назад, демобилизовался, в начале мая женился, и на тебе, опять армия. Другого, первый раз за 20 лет военкомат побеспокоил. Да, еще один был, Сашка Петров. Так он в армии вообще не служил, судимость вроде была. Но в военкомате на учете стоял, поэтому на сборы и призвали, хотя вопрос – законно ли это. Присягу то он не принимал. У него была мечта пострелять из настоящего оружия, не то, что в тире из воздушки. У нас в полку было человек 50 срочников – караульные, писаря, телефонисты. Оружие у них было, по крайней мере наш пресловутый склад с боеприпасами они охраняли. Сашка познакомился с одним балбесом и уговорил его пойти пострелять. Раздобыли один боевой патрон, пошли подальше в лес, нашли пенёк и Саня метров с 25 шмальнул по консервной банке. Попал - он потом показывал дырку от пули. Довольный ходил. А срочник чуть не попался. Хорошо сразу автомат почистил. Через минуту к нему примчался ихний прапорщик – то ли сам услышал, то ли настучал кто.

Техника в нашем батальоне в основном была гражданской, в экстренном порядке экспроприированная из карагандинских предприятий. Обратно она уже не вернулась. Некоторые экземпляры были почти новые. К примеру, были у нас два автокрана «Ивановца», 1983 года выпуска. Начальник УМР, наверное, рыдал, когда их изымали для отправки. А еще был у нас бульдозер, 1961года, почти мой ровесник. Один подполковник всё никак не мог поверить, что он такой старый пока я ему техпаспорт не показал. Для военных срок жизни машины исчисляется месяцами, поэтому такие живые динозавры их удивляли, даже забавляли. Кстати, для этого бульдозера я смог выпросить в рембате новый двигатель. Он наверно после ремонта ещё лет 20 бегал. А вот автокраны у нас забрали на станцию. Так они там и сгинули. Ну да ладно. Не буду грузить подробностями своих обязанностей, это не интересно и скучно.

Вернусь немного назад. На второй день после прибытия на новое место, я, и ещё двое партизан, решили ночью сходить в город Хойники и позвонить домой. Прошло уже больше двух недель, ни каких вестей ни от меня, ни от мамы не было, письма запаздывали и это конечно тяготило. До города было 12 километров, на машине 15 минут езды. Но в тот момент своей машины у меня не было, и мы часов в 11 ночи пешим ходом двинулись в сторону города. Патрулей мы не боялись, т.к. переоделись в гражданку, но всё- таки при появлении горящих фар на дороге, на всякий случай отходили подальше на обочину. Часа через три добрались до города. Переговорный пункт мы нашли довольно быстро, городок небольшой, типа нашего Юго- Востока, только дома невысокие. Позвонили в Караганду, успокоили домашних и обратно в лагерь. К утру добрались, усталые, но довольные. Надо сказать, что этот переговорный пункт был самым популярным местом в городе, его услугами в основном пользовались партизаны. Я также при любой возможности старался заехать туда и позвонить домой, в Балхаш или Солигорск. На работу тоже иногда звонил.

Теперь о распорядке и текущей жизни в лагере. В 6 утра подъём, утренние процедуры и часов в 7 завтрак. В 8 часов построение. Командир полка был полковник Латфуллоев, этнический таджик. В меру строгий, в меру лояльный. Мы его не боялись. Некоторые партизаны даже пререкались с ним, и им за это ничего не было (на фото он права).

Народу на построении много, строились буквой П. Командиру что- то докладывали, он кого- то отчитывал. Потом под звуки бравурного марша мы парадным строем проходили мимо импровизированной трибуны, где стоял командир со своей свитой. Дальше расходились по своим местам. Дисциплиной нас особенно не напрягали, передвигались мы по территории лагеря свободно. Но подобие комендатуры у нас было. Несколько офицеров, в основном из кадровых, на стареньком ГАЗ-69 патрулировали вечером и ночью территорию вокруг лагеря и ближайшей деревни. В основном их интересовали нетрезвые военнослужащие. Изначально этот ГАЗ-69 (химразведка) занимался изучением радиационной обстановки местности, но постепенно газик перешел в распоряжение комендатурщиков и превратился в транспортное средство по отлову нерадивых служивых. Было заметно, что эти ночные сафари офицерам нравились, охота на людей это ведь очень увлекательное занятие.

Отловленных нарушителей наказывали по-разному. Кто-то отделывался легким испугом, каким-нибудь устным выговором. Кому-то писали на место работы, кого-то лишали водительских прав. А одного партизана решили отправить домой и не засчитать ему время пребывания в радиактивной зоне, что было чревато потерей будущих льгот и денежных выплат. Однажды я наблюдал такую картину. По деревенской улице бежит солдатик в костюме химзащита (ОЗК), а за ним, метрах в пяти на ГАЗ-66 едет прапорщик, да ещё и подгоняет его. Видно было, что у солдатика сил совсем не осталось. Такое вот наказание марш- броском получил этот бедолага за пьянку. А тут из одного дома вышла старушка на улицу, увидела это и запричитала: «Что же вы хвашисты делаете, что же вы над ребёнком издеваетесь!» Я ей говорю: «Бабушка, это его за дело наказали, ему же на пользу.» А она не унимается, жалко ей солдатика. Такой вот у нас народ сердобольный. А другим закон не писан. Наш особист, майор КГБ Морозов, имел привычку почти каждый вечер нажираться, да еще и выступать, и скандалить. И никто ему не указ, даже командир полка. С особым отделом старались не связываться. Но мне всё-таки сдаётся, что майор просто заливал водкой свой страх перед радиацией.

Пьянство конечно отвратительное явление, но в народе ходило твёрдое убеждение, что алкоголь снижает влияние радиации на организм. В этом есть доля правды, я так считал и считаю. В далеком 77 году познакомился я с одним парнем. Он служил на Северном Флоте на АПЛ, несколько раз ходил в автономное плавание. Так он рассказывал, что во время похода они каждый день в обед принимали стакан сухого вина. Научно доказано, что некоторые сорта сухих вин способствуют выводу радионуклидов из организма. А от водки, я думаю, один вред. В последствии немало ликвидаторов скончались не от лучевых заболеваний, а от обычного алкоголизма. Несколько человек я лично знал.

В июле месяце пришло распоряжение о наборе добровольцев для работ непосредственно на самой станции. Условия таковы: десять- двенадцать дней работы на опасно зараженных участках и отправка домой. При этом доза полученного облучения не должна превышать 25 рентген. В основном требовались механизаторы. Это было так заманчиво, ведь срок пребывания на сборах сразу сокращался на 2-3 месяца. Очень хотелось домой, к семье, а до октября было ещё так далеко. Перспектива получить сразу большую дозу облучения в тот момент меня не тревожило, желание попасть пораньше домой пересилило опасение о возможных последствиях для моего здоровья. Я сразу пошел в штаб, где происходил набор, но получил отказ. Сказали, что командиров и начальников там и так хватает, а вот с крановщиками проблема. Я немного попсиховал, а потом успокоился. Может это и к лучшему. Позже я осознал, что идея попасть на станцию была не совсем удачной.

А с добровольцами на станции дело было так. Для них установили максимальную суточную дозу облучения в 2 рентгена. Время нахождения ликвидатора на опасном участке напрямую зависело от уровня радиации. Допустим, уровень радиации 1 рентген/ час. Значит время нахождения на объекте не более 2-х часов. Ещё учитывалась радиация в убежище, где они проживали. Там тоже хорошо фонило, на ногах занесли. Дней через десять, набрав положенную дозу, доброволец отправлялся обратно в полк. Пару дней на оформление справки, проездных документов и вперёд – на родину. Здесь я хочу сказать следующее. Как потом оказалось, с нами, т.е. с первой волной призывников, провели очень жестокий и циничный эксперимент. Норма полученной радиации была явно завышенной. Причём было негласное указание, чтобы в справках, которые нам выдавали перед отправкой домой, доза полученной радиации ни в коем случае не превышала 25 рентген, хотя по факту были случаи превышения. Через год, когда напряжение немного спало, норму понизили до 8 рентген. Так же сократили время пребывания на сборах до 2-х месяцев. Первым как всегда достаётся. Участники ликвидации аварии всех призывов сейчас имеют одинаковые льготы и привилегии, но всё же, отношение к чернобыльцам майского призыва 86-го года несколько другое, я бы сказал, более уважительное.

В связи с ограничением по количеству знаков, продолжение будет в отдельном посте.

Продолжение - Не героичный Чернобыль. 2 часть