advokatprozorova

Кроме судов, люди, пригодные для рисования, встречаются мне и в метро. В метро даже больше. Если внимательно присмотреться, каждый человек - интересная натура. Но бывает так, что вот видишь кого-то и думаешь; "Ого, какой интересный типаж, шляпа, ботинки, лицо! Надо нарисовать. Срочно." Дома смотришь и понимаешь, не цепляет. Вот не цепляет и все. А кто-то совсем незамысловатый просто просится на бумагу, что аж руки почесываются. Почему так получается? Загадка.

Я рисую по фотографиям. Тайно делаю их сама или мой муж, как вот эту ниже, а потом импровизирую в спокойной обстановке. Не думаю, что персонажи похожи на первоисточник, что для меня, как самоучки, простительно, а, главное, безопасно.

Никак не могу подавить стеснительность и начать делать наброски на глазах у изумленной публики. Мне же кажется, что даже в набросках должны быть нотки шедевра, поэтому боюсь разочаровать любопытствующих.

Выгорание со мной случилось в один из четвергов декабря 20-го. Нет, не сразу вот так – и хопа. Тогда я заподозрила неладное. Как явление, хопа носила довольно длительный характер. Звоночки звенели задолго, вагон и маленькая тележка, груженые предпосылками, движение начали заблаговременно.

Вагон – это долгоиграющее дело в арбитраже, где я сражалась с ДГИ, но в большей степени с судьей. Такую личную неприязнь к ней испытывала, что «кушать не могла», но она первая начала. В подробности вдаваться не буду, сразу скажу, в АС г. Москвы проиграла я вчистую. Все к тому шло. Судья отпуливала большинство моих ходатайств, не приобщала ого-го какого значения документы и творила всякое другое неприятное, вызывающее у меня, как бы здесь сейчас покорректнее сформулировать?, ну, допустим, недоумение. Если бы кто-то отозвался об этой судьей, как о душке, я бы выразила крайнюю степень озабоченности.

Апелляцию я писала в приступе борьбы за справедливость. Приступ длился несколько недель и прерывался только на кофе и сон. Мое воззвание ко второй инстанции в стиле «доколе?!» содержало 27 страниц мелким почерком и перемежалось картинками материалов дела, чтобы их вторичествам не копаться в томах. В апелляции был достигнут некоторый перелом, который я приняла за чистую монету. В первом заседании приобщили ого-го какого значения документы и отложились поизучать дело. Крылья, проклюнувшиеся за моей спиной между первым и вторым заседаниями, обрезали аккурат во втором. Председательствующий, ранее внимательным взглядом и легкими, возможно, непроизвольными, кивками головы вселивший в меня надежду, потупив взгляд, монотонно зачитал, что первая инстанция молодец, а я – не очень.

«Кассация, еще есть кассация!» - уверяла я своего клиента. Тот не верил. У меня же болела мозоль справедливости, и я, пусть и прихрамывая, рвалась дальше в бой. Получив таки благословение клиента, но уже без надежды и веры, а больше на азарте, сдобренном щедрой щепотью злости, в кассации я выступала в стиле «ваша честь, да они @№#!».

Так-то да, - внезапно согласились трое из кассационного ларца, и отправили дело в первую инстанцию к той же самой судье. Вот радость так радость, - подумала я.

Новый же круг прошел почти по маслу и, что характерно, не Аннушкиному. Судья немного сгладилась. Но, немного, как говорится, это мало. Однако назначила экспертизу повторную, как старшие товарищи велели. И, уж куда было деваться, удовлетворила иск. ДГИ по инерции подал апелляцию, вторая инстанция по инерции оставила решение в силе. В кассацию никто не пошел.

Вот и сказочке конец, а у меня дикая, просто дичайшая усталость. Год подходит к логическому завершению, я подвожу итоги и прикидываю, что в новый войду со всеми законченными судами. Два дела остались, но там однозначно решения будут. Ага, конечно! А то ты не знаешь, как это бывает. Оба дела перенесли на следующий год. И эта маленькая тележка меня выбила окончательно.

Потянулись безрадостные дни. Я как бы отдыхала, но отдохнуть не получалось. Я как бы работала, но огонька, такого, с которым всегда, не было. Не было огонька, - удивительно, странно, пугающе, я бы даже сказала. Жизнь заиграла серыми красками. Довольно безрадостная, доложу я вам, жизнь.

Диагноз по интернету я себе, конечно, поставила – профессиональное выгорание. Психолог подтвердил. Легче не стало.

И вот в один, ну пусть будет, что уж там, прекрасный день зашла я в книжный. Люблю, знаете ли, подышать запахом результатов полиграфической промышленности. В канцелярском отделе – маркеры. Сами белые, а пимпочки на колпачках разноцветные. Оптимистичные. Ну и купила я себе  24 штуки оптимизма в коробочке с защелкой. Попробовала рисовать по видеоурокам. Начала с авокадо, что символично. Получилось похоже на авокадо. Потом цветочки там всякие, домики, улицы и люди. Люди меня зацепили. Оказалось, я люблю людей. Рисовать люблю людей я. Потом замахнулась на акварель. И вот месяцев восемь я рисую людей акварелью.

Ну, и работаю. В суды опять же хожу. Вот этих, что на картинке, я встретила во втором кассационном на Верейской.

Мораль? Ну, возможно, такая: Не пристреливайте загнанную лошадь. Попробуйте найти ей хобби, может, она еще на что-то и сгодится.

Есть у меня одно дело сейчас интересненькое. Я прямо на излете в него вошла. Первая инстанция и апелляция были уже проиграны.

А суть дела такова:

Жили-были Он и Она – моя доверительница. Долго и счастливо жили почти 30 лет. Вот только Он был в браке с другой, которая давно жила в Португалии.

И жили Он и Она в приватизированной квартире, одна половина которой принадлежала ему, а другая - его всамделишней документальной жене.

И вот законная его жена умирает в Португалии. Он, чин по чину, идет в Москве к нотариусу вступать в наследство на половину квартиры почившей супруги. А нотариус ему отказывает. Фокус в том, что в документе о смерти его жены португальским по белому написано, что жена уже не жена ему, развелись они. И как-то на фоне вот этого преклонения перед всем западным свидетельство о браке еще советского образца померкло и перестало иметь всякое значение, вплоть до юридического.

Выходит, Он никакой не вдовец - законный наследник, а так – мимокрокодил.

Он сразу с юристом в суд устанавливать факт брачных отношений. Суд в ответ: здесь спор о праве, действовать надо по-другому. Но по-другому Он не успел. Он умер. Зато перед этим Он сочетался законным браком с ней, моей доверительницей, и завещал ей все.

А всего-то была вот эта самая квартира, половина которой зависла за неимением других наследников в выморочном имуществе. Его-то половину у моей доверительницы проблем оформить не было. А вот насчет половины, что принадлежала первой жене умершего, загвоздочка получалась, заковыка даже.

Поэтому эстафету судебных тяжб Она приняла. Позвала на помощь юриста. Тот пытался суду донести, что португальский документ о смерти – это не документ о разводе. Просил факт принятия наследства вдовцом после смерти первой жены установить, право собственности на другую половину квартиры за его вдовой признать. Первая инстанция отказала. Не доказали, сказала первая инстанция, что Он не был в разводе с первой женой на момент ее смерти. Апелляция отказала. Да-да, сказала, подтверждаю, первая инстанция права.

Тут Она и не выдержала. Порвала с юристом своим. Решила, что не дотягивает по компетенции. Погорячилась, конечно. Правильно он все делал, только на мой вкус очень сжато излагал обоснования.

Я-то люблю писать много, детальнее и глубжее (или глубее?). Краткость моему таланту не сестра.

Красивую жалобу я в кассацию написала, не скрою. И заявление о восстановлении срока на ее подачу по красоте не уступало самой жалобе. Когда Она мне после их прочтения позвонила, чуть не плакала от восторга, как слог мой ее в самое сердце поразил.

Все правильно Федор Михайлович заметил про спасительную силу красоты. Жалобу мою красивую кассационную суд удовлетворил. Дело отправил на новое рассмотрение в апелляцию и определение по этому поводу мотивированное написал. Определение тоже красивое, много в нем цитат из моей жалобы потому что.

Вот жду теперь с нетерпением, что вторично скажет Мосгорсуд по этому поводу. А, может, даже Департамент городского имущества объявится, он ответчик по делу, но как-то особо себя не проявлял до сих пор.

Одним словом, продолжение следует.

Хотя Она мне сказала так: «Мне уже неважно, что будет там в апелляции, главное, что кассация отменила». Но, думаю, это Она сгоряча, просто на время была ослеплена красотой всего происходящего.

Есть у меня одно дело сейчас интересненькое. Я прямо на излете в него вошла. Первая инстанция и апелляция были уже проиграны.

А суть дела такова:

Жили-были Он и Она – моя доверительница. Долго и счастливо жили почти 30 лет. Вот только Он был в браке с другой, которая давно жила в Португалии.

И жили Он и Она в приватизированной квартире, одна половина которой принадлежала ему, а другая - его всамделишней документальной жене.

И вот законная его жена умирает в Португалии. Он, чин по чину, идет в Москве к нотариусу вступать в наследство на половину квартиры почившей супруги. А нотариус ему отказывает. Фокус в том, что в документе о смерти его жены португальским по белому написано, что жена уже не жена ему, развелись они. И как-то на фоне вот этого преклонения перед всем западным свидетельство о браке еще советского образца померкло и перестало иметь всякое значение, вплоть до юридического.

Выходит, Он никакой не вдовец - законный наследник, а так – мимокрокодил.

Он сразу с юристом в суд устанавливать факт брачных отношений. Суд в ответ: здесь спор о праве, действовать надо по-другому. Но по-другому Он не успел. Он умер. Зато перед этим Он сочетался законным браком с ней, моей доверительницей, и завещал ей все.

А всего-то была вот эта самая квартира, половина которой зависла за неимением других наследников в выморочном имуществе. Его-то половину у моей доверительницы проблем оформить не было. А вот насчет половины, что принадлежала первой жене умершего, загвоздочка получалась, заковыка даже.

Поэтому эстафету судебных тяжб Она приняла. Позвала на помощь юриста. Тот пытался суду донести, что португальский документ о смерти – это не документ о разводе. Просил факт принятия наследства вдовцом после смерти первой жены установить, право собственности на другую половину квартиры за его вдовой признать. Первая инстанция отказала. Не доказали, сказала первая инстанция, что Он не был в разводе с первой женой на момент ее смерти. Апелляция отказала. Да-да, сказала, подтверждаю, первая инстанция права.

Тут Она и не выдержала. Порвала с юристом своим. Решила, что не дотягивает по компетенции. Погорячилась, конечно. Правильно он все делал, только на мой вкус очень сжато излагал обоснования.

Я-то люблю писать много, детальнее и глубжее (или глубее?). Краткость моему таланту не сестра.

Красивую жалобу я в кассацию написала, не скрою. И заявление о восстановлении срока на ее подачу по красоте не уступало самой жалобе. Когда Она мне после их прочтения позвонила, чуть не плакала от восторга, как слог мой ее в самое сердце поразил.

Все правильно Федор Михайлович заметил про спасительную силу красоты. Жалобу мою красивую кассационную суд удовлетворил. Дело отправил на новое рассмотрение в апелляцию и определение по этому поводу мотивированное написал. Определение тоже красивое, много в нем цитат из моей жалобы потому что.

Вот жду теперь с нетерпением, что вторично скажет Мосгорсуд по этому поводу. А, может, даже Департамент городского имущества объявится, он ответчик по делу, но как-то особо себя не проявлял до сих пор.

Одним словом, продолжение следует.

Хотя Она мне сказала так: «Мне уже неважно, что будет там в апелляции, главное, что кассация отменила». Но, думаю, это Она сгоряча, просто на время была ослеплена красотой всего происходящего.

П. жила с В.  Брак они не заключали, но планировали. В. баловал П. и, кажется, любил. А потом они решили, что нужно им квартиру покупать с целью витья семейного гнезда.

Правда, В. немного был несвободен, женат был В. Как понимаете, женат не на П. Процедура развода в конце концов была запущена супругой В. Но на период принятия решения о квартире В. был в браке, поэтому покупку оформили на П.

Половину денег на квартиру дал щедрый В. Он даже кредит оформил потребительский на это дело. Остальное было взято в ипотеку на имя П.

А потом помидоры завяли. И разошлись бы П. и В. как в море корабли, но вот квартирно-денежный вопрос В. тяготил. Не хотел В. так просто расставаться с деньгами, что дал П. на квартиру. Предлагал П. или их вернуть, или часть квартиры на него оформить. П. стоически не соглашалась.

Однако П. волновалась, пришла ко мне и спросила, что же будет.

Я расписала П. варианты событий, среди которых был иск В. к П. и обращение В. в полицию.

Ну я прямо как в воду глядела.

Подал В. в суд на П., чтобы суд взыскал с нее эти миллионы. Написал В. заявление в полицию на П., чтобы возбудили в отношении нее дело о мошенничестве.

Я сказала П., что морально будет сложно. Если считает, что выдержит, будем бороться. Если не чувствует в себе должных сил, деньги можно отдать и спать спокойно.

П. выбрала борьбу. И правильно сделала, хотя сна на довольно длительное время все-таки лишилась.

Полиция признаков преступления в действиях П. не нашла. Написала В. полиция, что здесь гражданско-правовые отношения. В. не сдавался и обжаловал постановление, но снова мимо. Снова В. было отказано с советом следовать в суд.

Суд В. в иске к П. отказал. Согласился суд с моей позицией, что нет в действиях П. неосновательного обогащения. Деньги, что В. дал П., подарок. Никаких обязательств П. перед В. не имеет и возвращать деньги не обязана. И в апелляцию В. ходил, и в кассацию. Но и вышестоящие инстанции встали на сторону П.

Так что П. ничего В. не должна. Деньгам ее ничего не угрожает, как и квартире. Ну, если, конечно, П. выплатит банку остаток долга. Но уверена, что П. сумеет справиться и с этим.

Был у меня случай в практике. Он отлично иллюстрирует значение самообладания в делах о разделе имущества.

Н. (бывшая жена) с К. (бывший муж) делили имущество. На поверхности из совместно нажитого была одна машина. Она у Н. особого интереса не вызывала. Н. интересовали деньги, который К. зарабатывал, играя на бирже, и складывал на свои счета.

Судебное дело распухло на несколько томов от поступивших из банков и брокерских компаний выписок по счетам. Изучив мелкий шрифт в выписках, я увидела, что реальных денег у К. немного. Было много, но К их снял, и дел куда-то. Конечно, Н. хотела компенсацию того, что К. снял. Мы это требование заявили.

Но я объяснила Н., что, если суд вынесет решение в ее пользу, его Н. может повесить на стенку и любоваться многочисленными нулями в суммах, взысканных с К. Получить же деньги затруднительно. К. нигде не работает, имущества на нем нет. Ну будет К. выплачивать что-то по капле, а деньги Н. нужны здесь и сейчас.

В итоге договорились мы с адвокатом К. о мировом соглашении. К. согласился выплатить Н. наличными устроившее ее количество миллионов.

До утверждения судом мирового пошли мы всей честной компанией в депозитарий закладывать дензнаки в ячейку. Из нее Н. их бы забрала после утверждения мирового, а то мало ли К. передумает.

Зашли в махонькую комнатенку в полуподвальном помещении, где специально обученной машинке предстояло деньги пересчитать. Расселись по стульчикам. Мы с Н. по одну стенку, К. с адвокатом и с денежной сумкой – по другую.

К. открыл сумку, вытащил оттуда первую пачку пятитысячных. Вытянул из нее одну купюру и вместо того, чтобы всунуть в волшебный аппарат,  начал ее рвать.

Рвал медленно. Смотрел при этом в глаза Н., улыбался и рвал, рвал.

Мы все, включая адвоката К., от неожиданности подзависли. Пока приходили в себя, К. успел совершить надругательство еще над тремя купюрами.

Когда пришла очередь четвертой, Н. не выдержала. Она, выкрикнув (здесь запикаю) в адрес Н., со слезами на глазах выбежала из комнатушки вон. Я устремилась за ней. За мной не очень спешно последовал адвокат К. и сам К. с сумкой.

Догнала рыдающую Н. я уже наверху, почти у выхода. И сказала я Н., что не время сейчас гордость свою показывать. Да, мягко говоря, перфоманс К. устроил пренеприятнейший. Но это больше его характеризует. Поддаваться на провокацию не нужно, а нужно подумать о себе и детях. Можно уйти и не получить ничего. Плохо К. от этого не будет, плохо будет Н. А можно плюнуть на выкрутасы К. и остаться с деньгами.

Н. собрала волю в кулак, и мы снова спустились в комнатушку. Благополучно пересчитали деньги и заложили их в ячейку.

После утверждения мирового судом Н., как и было запланировано, забрала деньги из ячейки. Включая те, что рвал К. Кстати, он их до конца великодушно не разрывал, что позволяло заменить испорченные купюры.