Tertiusfilius

Власть группировок во время революции, до ее пика, сдвигалась таким образом

Великий и ужасный 1793 год

Вечером, перед казнью короля, гвардеец-роялист заколол одного депутата Конвента, мстя за приговор монарху. Для остальных депутатов это было грозным предупреждением, что с ними случится, если вернется монархия. Наверняка они помнили, что после реставрации монархии в Англии Карл II казнил убийц своего отца, несмотря на обещание этого не делать. И приказал повесить уже мертвого Кромвеля.

Казнь Людовика сильно осложнила положение республиканских властей. Роялисты объявили королем малолетнего Луи-Шарля, сидящего с матерью в тюрьме и готовились к реваншу. Консервативно настроенные горожане, а что еще важнее, многие крестьяне, проклинали цареубийц.

Дворы Европы воспользовались казнью как предлогом объединиться против Франции. Хотя монархи лили крокодиловы слезы по Людовику, им было важнее пресечь плохой пример для собственных народов. Кроме того, европейские правительства хотели ослабить Францию, и поживиться территориально. Французских дипломатов оскорбляли, высылали и даже убивали по всей Европе. В ответ на это, Франция объявила войну Англии, Голландии и Испании. В итоге, почти вся Европа оказалась против Франции.

Жирондистское правительство как будто бы это не беспокоило. Оно находилось под впечатлением победной осени 1792 года. Многие жирондисты искренне верили, что будут воевать только против королей, но не народов. Как заявил аббат Грегуар, "все правительства наши враги, все народы-друзья". Главное, слишком многое для жирондистов зависело от этой войны.

Жирондисты были партией средней буржуазии. Им была нужна республика, монархия их не устраивала. Тем более, многие из новых предпринимателей получили состояние именно в ходе революции, и возврат назад был неиллюзорным риском прогадить все, что было нажито непосильным трудом.

Война должна была поднять авторитет правительства, отвлечь недовольные массы и, не в последнюю очередь, решить внутренние экономические проблемы за счет грабежа соседей. А проблем было немало.

Жирондисты были поклонниками очень популярной идеи того времени, рынка, свободного от любого вмешательства. Для них предложение какого либо регулирования экономики было как предложение правоверному иудею поесть сала в субботу. Рыночек должен был порешать все проблемы.

В рамках таких идей, кроме запрета цехов, которые действительно мешали, были запрещены еще в 1791 году профсоюзы. Рабочие были бессильны бороться против произвола хозяев. Для либералов того времени (впрочем, как и современных), работодатель имел право устанавливать любые условия найма. Как говорится, не хочешь, увольняйся, за забором очередь.

Но хуже всего было с хлебом. Еще до жирондистов была введена свободная хлеботорговля. Рыночек порешал, что большинству французов прописан курс принудительного лечебного голодания. Народ почему-то не оценил, и все больше злобно поглядывал на жирондистов. Санкюлоты требовали «максимума» - верхнего ограничения цен на хлеб и некоторые другие жизненно важные продукты. Эту мысль внушили им не коммунистические агитаторы, которых еще не было, а политика Старого режима. До революции ограничительные меры на торговлю хлебом позволяли массам как-то выживать.

Теперь отсутствие таких ограничений вместе с нежеланием крестьян везти хлеб в города и безработицей делали жизнь народа невыносимой. Жирондисты ничего не хотели с этим делать.

Ошибками жирондистов воспользовались для борьбы за власть якобинцы и другие, более левые группировки. Главные из них - эбертисты и "бешеные".

Жак Рене Эбер, сын ювелира, решивший стать журналистом. В молодости он голодал, привлекался за клевету и воровство. В 1790 году он нашел свою нишу в журналистике. Он основал газету «папаша Дюшен». Это французский фольклорный персонаж. Эбер стал писать простонародным языком, не стесняясь использовать ругательства. Он вел крайнюю пропаганду, поливал матом правительство, требовал перебить богачей. Подача его была очень оригинальной, статьи населены выдуманными персонажами. Санкюлоты рвали друг у друга газету Эбера. К лету 1792 года Эбер стал влиятельным политиком, председателем Клуба кордельеров. Иронично, что, призывая перебить богачей, на своей газете Эбер стал миллионером.

Папаша Дюшен

Еще левее находились «бешеные». Предсоциалисты, требующие радикальной борьбы с бедностью, уравнивания имуществ и централизованного хозяйства. Их лидером был священник Жак Ру.

Тем временем ситуация на границах Франции ухудшалась. Силы антифранцузской коалиции (первой, всего их будет семь) росли, а французская армия таяла.

Французская армия на тот момент состояла из двух слабо взаимодействующих частей. Старая рекрутская и добровольческая. Друг друга они не любили и называли по цвету формы «васильки» и «белые задницы».

Армия снабжалась плохо. В ее управление вмешивались сразу несколько госорганов, что мешало командующим и создавало неразбериху. Добровольцы стали массово уходить из армии.

В конце февраля было принято решение о слиянии добровольцев и рекрутов, выполненное лишь частично. А также было решено произвести новый набор, в буквальном смысле добровольно-принудительный. Если добровольных рекрутов не наберется достаточно, было решено набирать насильно.

Среди крестьян набор был очень непопулярен, а в Вандее имел роковые последствия.

Командовал северной армией тогда генерал Дюмурье, человек крайне примечательный. Военный с юности, безумно храбрый (в одном бою получил 22 раны) и вместе с этим, чистый авантюрист, двуличный и жадный. Был наемником и шпионом, сидел в Бастилии. Вовремя почуяв, куда дует ветер, перешел на сторону революции. Побывал министром, вернулся в армию. Внес весомый вклад в победу при Вальми.

Несмотря на плохое положение в армии, Дюмурье предложил начать наступление, Конвент согласился. Наступление закономерно провалилось. Дюмурье решил, что республика все и стал готовить поход своей армии на Париж, с целью свергнуть Конвент и восстановить монархию. Он начал переговоры с австрийцами.

В конце мая 1793 года он попытался поднять армию на мятеж, но она осталась верна правительству. Дюмурье пришлось бежать в Беларусь к австрийцам. Измена Дюмурье сильно подорвала авторитет жирондистов.

В городах от голода бузили пролетарии, коалиция наступала на территорию Франции, а на ее западе вспыхнуло восстание крестьян, которое долго держало Республику на волоске – Вандейское.

Вандея

Деревенские и городские жители всегда и везде не питали друг к другу пылкой любви. Для крестьянина городской житель - хитрожопый мудак, который напаривает его. "Известно, чем они там в городах занимаются. Сало деревенское жрут". А еще в этих ваших городах блядство, разврат и наркотики. Городские жители отвечают им тем же. Накопившаяся неприязнь между городом и деревней во время гражданской войны может рвануть почище, чем социальное неравенство.

Вандея в 1793 году была департаментом, частью бывшей провинции Пуату. И сама земля, и ее жители отличались крайним своеобразием уклада жизни и менталитета.

Территория частью болотистая, частью лесная, очень труднопроходимая. Экономически Вандея была отсталой, городов было мало. Население было не до конца ассимилированными кельтами, отличающимися диковатостью и независимостью.

В Вандее не было большого противоречия между священниками, дворянами и крестьянами. Жители области пользовались разными льготами, феодальный гнет был не особенно тяжелым. Вандейцы отличались большой религиозностью и монархизмом. Они очень плохо восприняли церковную реформу, делали пакости присягнувшим священникам, даже обстреливали по ночам их жилища.

Казнь короля вандейцы встретили еще хуже. Но последней каплей стал призыв. Вандейцы категорически не хотели защищать ненавистный конвент. Когда крестьяне стали сопротивляться призыву, местные власти не церемонясь, застрелили несколько человек.

10 марта по всему департаменту зазвучал набат. Крестьяне, вооружившись чем попало, цепами, штырями и охотничьими ружьями, повсюду свергали власти, уничтожали национальную гвардию и принимались истреблять лояльных правительству священников, буржуа и чиновников.

Нет страшнее ненависти, когда совпадают социальная, национальная и культурная рознь. Для крестьян революционная буржуазия департамента была презирающими их богачами и антихристами.

Именно с Вандеи пошло главное веселье в гражданских войнах - художественное выпиливание и выжигание человеков. Расправы толпы, а тем более, гильотина были так, цветочками. Крестьяне, расправляясь с «антихристами» отпиливали руки и изобрели оригинальный способ расстрела - "четки". Казнимых связывали в одну цепочку, а потом стреляли в каждого второго, затем зарывали в землю всех вместе.

Очень скоро крестьяне нашли вождей. Большинство из них были дворянами, имеющими военный опыт. Неприсягнувшие священники развернули агитацию. Хотя повстанцы были необученными и недисциплинированными, они искупали это фанатизмом, не боясь смерти за Бога и короля.

Всего в восстании участвовало около 100 тыс. ч., больше десяти процентов населения Вандеи. Восстание распространилось на весь департамент и часть прилегающих.

Барабан крутит следующий участник

Положение для Республики весной 1793 года

Вместо того чтобы засучив рукава, начать разгребать говно, которое они сами размазали, жирондисты начали нападать на якобинцев, те стали отвечать тем же.

Якобинцы начали предлагать чрезвычайные меры, жирондисты пытались их заблокировать. Но это у них получалось все хуже. Болото, то есть большая, нейтральная часть Конвента что-то сообразила и стала разворачивать диваны скамейки от жирондистов к якобинцам.

Был учрежден Чрезвычайный трибунал, который мог в упрощенном порядке судить политических преступников без права апелляций.

Затем был принят ряд законов против заговоров и мятежей, самым грозным из них был «Закон о наказании мятежников», подведший под гильотину большинство казненных в ходе Террора.

«Все те, кто принимают или примут участие в контрреволюционных мятежах или восстаниях, вспыхнувших или могущих вспыхнуть в различных департаментах республики во время рекрутского набора, а также и те, кто нацепили или нацепят белую кокарду или какой-либо другой знак восстания, — объявляются вне закона».

Если означенные лица будут взяты или арестованы с оружием в руках, «они в 24 часа будут переданы в руки палача и преданы смерти по установлении лишь самого факта военной комиссией»; если же те, кто принимал участие в восстании, будут взяты без оружия или после того, как они сложили оружие, то смертной казни из них подлежали: «священники, бывшие дворяне, бывшие сеньёры, их агенты и прислуга, иностранцы, те, кто занимал какие-либо должности или выполнял какие-либо общественные функции при-старом  режиме или со времени революции, те, кто вызывали или поддерживали какие-либо мятежи, главари, подстрекатели, и те, кто виновны в убийстве, поджоге или грабеже».

Другими декретами предписывалось карать смертной казнью дворян-эмигрантов и неприсяжных священников, которые будут обнаружены на территории республики, и тех, кто укрывает их. Смертная казнь устанавливалась за измену, шпионаж, связь с врагом и за многое другое, включая мятежные речи, мятежные крики и пр. (Ревуненков)

В мае в Париже был набран корпус для подавления Вандейского восстания, и вооружался он на принудительный заем у богатых граждан.

Якобинцы же создали знаменитый Комитет общественного спасения, который должен был взять на себя диктаторскую власть. Самого слова диктатура и якобинцы, и другие крайние избегали. В эпоху классического образования оно имело крайне негативную коннотацию.

Жирондисты, однако, сопротивлялись. Они попытались очернить якобинцев как анархистов, осудить Марата, который, однако, сумел оправдаться и арестовали Эбера. Коммуна выразила протест. Председатель Конвента, жирондист Инар заявил 25 мая, что если Коммуна будет мешать Конвенту, то жирондисты поднимут департаменты, и они снесут Париж до основания. Это было очень похоже на то, что когда-то заявил герцог Брауншвейгский и вызвало массовое недовольство.

Наконец, к 30 мая накал борьбы достиг такой точки, что якобинцы, эбертисты и бешеные решили поднять восстание и устроить чистку Конвента.

31 мая произошло восстание, но депутатам удалось успокоить народ. Однако 2 июня восстание повторилось. Конвент был окружен войсками. Солдаты были готовы стрелять картечью по депутатам. Под угрозой насилия Конвент вынужден был изгнать 22 самых ненавистных жирондиста. Власть перешла к якобинцам.

Робеспьер

Их признанным лидером уже был Максимиллиан Робеспьер. Он был потомственным юристом, адвокатом. Робеспьер получил популярность у себя в Аррасе за то, что постоянно брался за защиту бедных. Популярность ему принес процесс, где он защищал человека, который установил у себя новинку, громоотвод, а соседи из суеверия пытались заставить его эту штуку убрать.

Он был выбран в Генеральные штаты от своего города. Поначалу никто не обращал внимания на маленького депутата, который не блистал красноречием и выступления готовил заранее. Правда, тогда уже Мирабо сказал про него: «Бойтесь этого человека, он верит в то, что говорит».

Робеспьер неуклонно защищал интересы народа и приобретал все большую популярность. Это внушило ему уверенность, что через него говорит общество. Позже, в 1794 году, он так и скажет: «Я и есть народ».

Маленький, бледный, всегда крайне аккуратно одетый, он был безупречно честен, и это в эпоху повальной коррупции, когда считалось нормальным, что политик пользуется властью для личного обогащения. Робеспьер до конца жизни не присвоит себе ни копейки из казны и будет жить в бедности. Он фанатично верил в свои идеалы.

В тридцать лет Робеспьер был никому не известен, в тридцать два его знала вся страна, в тридцать четыре он получит высшую власть, в тридцать пять будет казнен.

@SenatorI @ebenbob @MoRFtus @Forsrof спасибо за поддержку рублем!

Революция это противостояние не только между социальными группами, но и центрами власти. Точнее будет сказать, что центры власти конституируют борьбу групп.

И в обычной жизни министерства любят враждовать. Во время революции же  это может дойти до военных действий.

Парижская коммуна изначально была не более чем администрация города Парижа, но стала превращаться в орган общефранцузского значения.

Париж был радикальнее, чем департаменты, а в самом Париже санкюлоты, то есть простолюдины, были радикальнее всех. Кстати сказать, к санкюлотам относили не только наемных работников, но и мелких лавочников и прочий малый бизнес, и ремесленников, которых сейчас бы назвали самозанятыми. То есть, санкюлоты не есть голодранцы, часть из них по современным понятиям – средний класс.

Коммуна была выразителем интересов санкюлотов. При том, что она была сформирована к 10-му августу нелегитимно, коммуна брала на себя всю государственную власть в Париже, в том числе аресты "подозрительных". И активно вмешивалась в общефранцузские дела.

Опьяненные своей радикальностью и поддержкой народа (но только столичного), деятели Коммуны станут считать себя голосом нации, самой ее прогрессивной частью. И это приведет к самым трагичным последствиям. Сказать, что в это время Париж - не Франция, было бы слишком сильно, но солидная доля истины в этом была.

Коммуна будет активно вмешиваться в государственные дела, угрожать и давить на парламент и даже производить в нем чистки. Единственное, до чего Коммуна не дойдет, это до роспуска парламента и объявления себя высшей властью.

Пока еще существующее Законодательное собрание создало Исполнительный комитет, то есть кабинет министров. Он должен был быть противовесом Коммуне. Туда вошли министры-жирондисты ранее отстраненные королем, несколько новых человек, в их числе и Жорж-Жак Дантон. В это время он был гораздо более известен чем его друг-враг Робеспьер.

Че-на! Кинул якобинца, получи гостинца!

Дантон(1759-1794), выходец из небогатой буржуазной семьи, еще его дед был крестьянином. Его отец был провинциальным прокурором. В детстве Дантон переболел оспой, лицо его было покрыто шрамами от нападения быка и детских драк. Он был очень некрасив, зато очень крепок физически. И талантлив.

Получив юридическое образование, в 21 год Дантон отправился покорять Париж. Он толкнулся в писцы к прокурору. Тот обнаружил, что юноша пишет как курица лапой. Дантон ответил: «А я не писать сюда приехал!». Наглость второе счастье, подумал прокурор, и взял его на работу.

В 1784 году, купив диплом в переходе и, вполне официально, должность, Дантон стал адвокатом. К этому времени он уже прочно увлекся просветительскими идеями, но косил под дворянина и назывался д’Антон.

Но когда началась революция, Дантон сразу стал радикалом. Капитан Нацгвардии, вступает в Якобинский клуб, заместитель прокурора Коммуны, наконец, министр юстиции. Везде он выделялся громовым голосом, ораторским талантом, искренностью взглядов. И при этом был страшным коррупционером.

30 июля прусский командующий герцог Брауншвейгский выдвинулся с войском к французской границе. Совместно с пруссаками действовали австрийцы и французские эмигранты. Французская армия ни в чем не уступала, кроме морального духа и организации. Они были крайне плохими.

19 августа армия герцога пересекла французскую границу.20-го она осадила Лонгви, важную крепость. Она могла бы сопротивляться долго, но после потери 14 горожан, двух домов и сарая с сеном крепость сдалась. А вот крепость Тионвиль сражалась до самого ее освобождения позже. Вся разница была в командовании. Крепость возглавлял волевой и опытный генерал Вимпфен, герой, между прочим, американской войны. Когда пруссаки предложили ему за сдачу крепости миллион золотом, он презрительно отказался.

Среди жирондистов все эти известия вызвали панику. Легко развязав войну, они не хотели ее продолжать. Жирондистские министры заговорили об эвакуации. На что Дантон сказал что-то вроде: "Я перевез всю семью в Париж. Пусть лучше они погибнут под развалинами, чем я сбегу из города".

Сентябрьские убийства

Между тем, вести с фронта становились все грустнее. 30 августа немцы осадили Верден. Он был ключом к Парижу. Это вызвало в Париже панику. Говорили, что немцы, захватив столицу, перережут всех, причастных к революции.

Внутри страны положение тоже не радовало революционеров. Многим крестьянам низложение короля крайне не понравилось. Когда власти стали проводить наборы солдат, крестьяне отказывались воевать не за короля, а за не пойми кого. Кое-где они восстали.

В одном местечке крестьян возглавил бывший контрабандист по прозвищу "Шуан" - сова. Его прозвище станет позже нарицательным для крестьянских повстанцев. Впрочем, пока волнения крестьян не были особенно широкими и ожесточёнными и их быстро подавили. Но слухи об этом в Париже невероятно раздувались и усиливали панику.

Коммуна, однако, энергично готовилась к обороне. Вокруг города строились укрепления, набирались солдаты. Им не хватало оружия, поэтому солдат вооружали наспех откованными пиками и конфискованным у нелояльных граждан оружием.

То, что из города уходила солидная часть взрослых мужчин, стало главной причиной для последующего.

2 сентября пронесся слух о том, что Верден взят. Ударили в набат, в секциях закипела работа по вооружению добровольцев. Одновременно разнесся слух, что как только войска покинут Париж, в городе вспыхнет роялистское восстание, которое возглавят выпущенные из тюрем подозрительные (нелояльные граждане) и все семьи патриотов перережут. Атмосфера была накалена до предела, и достаточно было только искры.

Радикальная пресса разжигала кровожадные настроения. Упоминаемый Марат, даром, что был врачом, в своих статьях постоянно проводил тезис: "В любой непонятной ситуации давайте казним побольше".

В Париже находились неприсягнувшие священники, которых готовили к высылке. Их временно держали в тюрьмах. На кортеж из карет с такими священниками напали парижане, и поначалу просто оскорбляли арестантов и забрасывали их всяким. Конвой на это смотрел сквозь пальцы. Один из священников высунул из кареты трость и ударил конвоира, тот его сразу зарубил. А потом священников стали убивать прямо в каретах. На месте назначения оставшихся священников убили, а заодно народ убил и других заключенных.

Затем парижане стали врываться и в другие тюрьмы. Кое-где возникли самозваные трибуналы из толпы, которые судили, кого казнить и кого помиловать. Кое-где обходились без таких излишеств. Вместе с политическими арестантами убивали уголовников. Мошенники, должники, проститутки и тому подобные убивались, потому что им не повезло находиться в тюрьмах.

Власти реагировали равнодушно. Министр юстиции, Дантон, заявил, что ему плевать на заключенных. Национальные гвардейцы никак не пресекали действия толп, а те все больше распалялись. Особенно с большим удовольствием убивали аристократов и священников. В одной из тюрем находились придворные дамы, среди которых была принцесса Ламбаль, подруга королевы.

Так до революции представляли отношения королевы и ее подруги. Черный пиар

Других дам чиновникам Коммуны удалось спасти, но принцессу толпа растерзала. Ее голову насадили на пику и носили под окнами тюрьмы Тампль, где содержалась королевская семья.

-Привет, подруга!

-Привет, дорогуша. Ты сегодня что-то слегка не комильфо.

Впрочем, у заключенных был шанс оправдаться. Одного из священников помиловали, потому что тот разрабатывал азбуку жестов для глухонемых. А маркиза де Сомбрей помиловали, якобы, потому что его дочь согласилась за это выпить стакан человеческой крови.

Избиения арестантов продолжались еще два дня. Из трех тысяч парижских заключенных убита была половина. Из них политических было не более трети.

Национальный Конвент

2 сентября началась не только резня, но и выборы в Конвент (Учредительное собрание - 2). Выборы были всеобщими, но это по тем временам. Голосовали только мужчины, с 21 года, обеспечивающие себя и не являющиеся слугами. Тогда считалось, что человек в услужении несвободен и не может голосовать.

В Париже выборы происходили под пристальным вниманием якобинцев и Коммуны. Учитывая, что выборы в столице и многих департаментах были открытыми (поднятием рук), на избирателей можно было давить. Впрочем, точно так же было и в тогдашнем логове демократии – Великобритании.

В Париже, к тому же, Коммуна демократично закрыла монархические газеты, дабы не смущать умы. Свобода слова ведь только для прогрессивных?

Но даже без учета этого, явка на выборы была мизерной. 12% имеющих право. Крестьяне и рабочие выборы поголовно игнорировали. Кто-то работал, кто-то не привык, кто-то рассуждал: «От нас ничего не зависит».

Во имя демократии хозяева загоняли на выборы рабочих, голосовать, угадайте, за кого? Правильно.

В одном местечке владелец металлургического завода привел своих рабочих, при помощи них выгнал с участка конкурентов и потом рабочие проголосовали за него. Так было везде, кроме Парижа и еще нескольких городов. Там санкюлоты были реально злые и организованные.

К созыву Конвента внешнее положение было грустным. Против Франции ополчилась почти вся Европа, за исключением Дании и Швеции. Правда, все, кроме Пруссии и Австрии ограничились дипломатической вонью.

Но немцы взяли Верден и рвались к Парижу. Командующий Дюмурье расположил свои войска наперерез, у Вальми. Его поддерживал генерал Келлерман. Пруссаки ожидали, что французы снова побегут при первом нажиме. Но они встретили другую армию. Людей, пусть и неумелых, но для которых слова: «Граждане, Отечество в опасности» были не пустые слова. Теперь это отечество принадлежало им, и его нужно было защищать. О том, как революционная энергия преобразовывала армию, еще будет сказано. Пока ограничимся тем, что французы сражались стойко и сумели отбить все атаки пруссаков. Те отступили, а потом и вовсе немцев поразил боевой понос, и они отступили уже из страны. Победа при Вальми была не ахти какой славной, в битве погибло с обеих сторон 500 человек, но это была первая победа революционной Франции.

21 сентябра 1792 года собрался Конвент. Первым декретом он упразднил монархию, на следующий день провозгласил республику. Единодушие Конвента продержалось три дня, а потом началась грызня за власть. Немцы теперь не наступают, че.

Жирондисты пытались привлечь к ответственности лидеров монтаньяров и Коммуны. Их обвиняли в диктатуре, коррупции, сентябрьских убийствах. Но якобинцы стойко оправдывались. Вскоре они даже перешли в наступление, качнули в свою сторону Конвент и выжили жирондистов из якобинского клуба. С этого времени (ноябрь 1792) якобинцы = монтаньяры.

Тем временем стояла победная осень. После Вальми французы перешли в наступление и вторглись на территорию соседей. еще раньше была сформулирована идея революционной войны. По всей Европе агенты Конвента вели революционную пропаганду. Конвент присваивал французское гражданство именитым, «прогрессивным» европейцам, и многие с удовольствием его принимали. Эмиграция была не только из Франции, эмиграция была и во Францию. Борцы за свободу бежали в страну, вливались в революционное движение, формировали целые интернациональные батальоны.

К зиме французское правительство решило экспортировать революцию. На захваченных территориях отменялось крепостное право, разрушались феодально-абсолютистские порядки. Депутат-жирондист придумал знаменитое: «Мир хижинам, война дворцам». Но ничего не бывает бесплатно. За освобождение жители захваченных территорий должны были содержать французскую армию и платить контрибуции.

А каково было внутреннее положение в стране в первые полгода республики?

Жирондисты, желая привлечь на свою сторону крестьян, еще в августе 1792 года продавили декрет о передаче общинных и эмигрантских земель в продажу небольшими частями в рассрочку (это было важно, чтобы небогатые крестьяне могли купить). Кроме того, феодальные повинности отменялись безвозмездно.

К концу 1792 года еще больше выросли цены на хлеб. Сработал нехитрый механизм, который действует во время войн и революций, в том числе в России 1918-го.

Правительство не вызывает доверия/идет война – деньги обесцениваются – крестьяне не хотят продавать хлеб за бумажки – пролетарии в городах сосут болт – стремятся вставить его власти – власть что-то делает/получает удовольствие.

Французские крестьяне теперь платили меньше налогов, а значит могли не продавать хлеб. Непредсказуемость благих дел. А еще хлеб в больших количествах пожирала армия.

Голодное быдло не хотело разбираться в хитросплетениях экономики и объясняло ситуацию очень просто. Спекулянты скупают хлеб и взвинчивают цены. Тем более, доля правды в этом была. Санкюлоты требовали решить хлебный вопрос гильотиной, и точка.

Депутаты Конвента были не так просты, и примерно понимали истоки кризиса. Но решить его они хотели средствами не сложнее. крестьяне не хотят продавать хлеб? Так заставим их! И изобрели то, что назовут в России продразверсткой. Отправляем в провинции отряды во главе с комиссарами, то есть агентами комиссий. Комиссары в пыльных шлемах треуголках приезжают, реквизируют хлеб. Все счастливы. Кроме крестьян. Правда, на первом этапе крестьян решили не злить и комиссаров отозвали.

Казнь короля

После низложения короля с семьей заключили в тюрьму. Теперь короля называли гражданин Луи Капет (от династии Капетингов).

Но что с ним делать? Подавляющее большинство Конвента (но отнюдь не населения) стояло за Республику, так что о возвращении к власти речь не шла.

Отпустить? Судить? Казнить без суда и следствия, как предложил тогда малоизвестный Сен-Жюст?

Пока шли прения, министру-жирондисту Ролану донесли, что некий слесарь рассказал, как при его помощи в королевской спальне был установлен секретный сейф. Ролан поспешил во дворец и изъял без свидетелей бумаги. А затем отнес их в конвент. Позднее жирондистов постоянно обвиняли, что компрометирующие их документы Ролан изъял.

А в бумагах чего только не было! Переписка короля с антиреволюционной эмиграцией, австрийцами и пруссаками и прочими дворами. Между прочим, переписка и расписки Мирабо и Лафайета.

Якобинцы сразу принялись колотить бюсты Мирабо, а его самого вынесли из Пантеона (это такой коллективный мавзолей).

Бро, я тебя понимаю

С одной стороны, казнь короля могла окончательно испортить отношения Франции и Европы и стать предлогом для интервенции. С другой, живой король – всегда угроза реставрации.

Большинство Конвента проголосовало за суд. Начали судить. Судили месяц. Когда Бриссо предложил вынести вопрос на референдум, Робеспьер, ЧСХ, заявил, что народ недостаточно демократичен, чтобы решать такие вопросы.

В итоге, большинство депутатов проголосовало за казнь. Она была назначена на 21 января 1793 года. Королю должны были отсечь голову на гильотине. Эта великолепная машина уже работала.

Мифы о гильотине

Ее придумали во время революции.

Нет, подобные устройства известны со Средневековья.

Ее придумал доктор Гильотен.

Даже не внес усовершенствований.

Гильотена казнили на его машине.

Нет, он умер своей смертью. Но чуть было не.

Жозеф Гильотен, медик и политик, просто предложил использовать гильотину для высшей меры. Нюанс в том, что до революции казни для простонародья были мучительными, а обезглавливание считалось казнью для благородных. Обезглавливались, таким образом, сразу два зайца. Первое. Казнь становилась гуманной. Чик, и ты на небесах. Второе. Так вносилась еще толика равенства.

Казнить короля должен был профессиональный палач, Шарль-Анри Сансон, достойный отдельной статьи.

Сансон казнит короля, потом приговоривших короля, потом приговоривших приговоривших короля, потом приговоривших приговоривших приговоривших короля.

Слабовольный всю жизнь, Людовик встретил казнь с большим мужеством. Рассказывают, что перед смертью он спросил у палача, не слышно ли чего о пропавшей экспедиции Лаперуза.

Последние его слова были: «Я умираю невиновным во всех тех преступлениях, что мне приписали. Я прощаю кому я сделал зло своих убийц. Молю Бога, чтобы кровь, которую вы сейчас прольете, никогда не пала на Францию».

В 10 ч. 22 м. 21 января 1793 года Луи Капет был декапитирован.

Английская карикатура

Продолжение следует

@ebenbob, @Forsrof, @SenatorI, большое спасибо за донаты! @MajorKusanagi, мое почтение!

Улыбнули сообщения при донатах)

В первые недели после взятия Бастилии в провинциях развернулась так называемая "муниципальная революция". Связи между столицей, Национальным собранием и регионами были неплохо налажены. Письма "своих" депутатов и прочая информация из столицы тут же печатались. Весть о революции в Париже вызвала цепную реакцию. Повсюду свергали старые муниципалитеты и создавали новые, а также Национальную гвардию. Старый порядок рухнул как карточный домик. Где-то это все сопровождалось насилием, где-то проходило мирно. Также во многих городах голодные жгли заставы, удорожающие продовольствие и заставляли торговцев продавать его по "справедливой" цене.

Старая власть исчезла, новая только появлялась. Это рождало у масс людей чувство беззащитности - и безнаказанности. И возникло такое явление, как великий страх.

В нескольких провинциях крестьяне поднялись против сеньоров, жгли их замки. Смутные слухи об этом, а также о погромах в городах и голоде там порождали среди крестьян невероятные небылицы о неких шайках разбойников, которые прячутся повсюду и вот-вот их ограбят. А дальше это породило то, что называется "самосбывающимся пророчеством".

Крестьяне, боясь "разбойников", вооружались, сбивались в кучи и организовывались. Когда они прочесывали окрестности, то "разбойников" внезапно не оказывалось. Тогда крестьяне решали, что раз уж собрались, да еще и с оружием, то почему бы не поквитаться с местным сеньором.

Осаждали замок. В большинстве случаев крестьяне угрозами вынуждали владельцев сжечь старые феодальные документы и подписать отказ от прав. Для этого, кстати сказать, крестьяне частенько тащили с собой нотариуса. Если решить дело миром не получалось, то громили или жгли замок. А вот убийства помещиков на этом этапе были большой редкостью. Их, скорее, вынуждали уехать в города.

Тем не менее, на дворян это все подействовало крайне удручающе, и они потянулись в эмиграцию. Первая волна эмиграции, кстати сказать, началась сразу после взятия Бастилии.

Visite, bite ichthyandrie!

Конец Старого порядка

Новая власть реагировала на аграрные волнения двояко. Как бы то ни было, крестьяне уничтожали пусть и аристократическую, но собственность. А собственность нужно охранять. И даже радикальные депутаты-буржуа стали призывать подавить крестьянские выступления. Так и происходило. Национальная гвардия стала подавлять восстания, доходило до казни десятков крестьянских вожаков.

С другой стороны, национальное собрание объявило себя голосом нации, а крестьяне составляли ее большинство. Поэтому Собрание не чувствовало за собой полного морального превосходства и действовало нерешительно.

В ночь на пятое августа 1789 года, когда обсуждался этот вопрос, виднейшие либеральные аристократы стали выступать за компромисс. Нельзя успокоить крестьян только репрессиями, нужно уничтожить несправедливость. Старый феодальный порядок в деревне сгнил. Один из дворян заявил, что в просвещенный восемнадцатый век в некоторых провинциях крестьяне обязаны бить палками по пруду, чтобы лягушки не квакали, и не мешали сеньору спать.

После яркого выступления герцога Эгийона с покаянием перед народом, один аристократ за другим стали всходить на трибуны и громогласно отказываться от своих феодальных прав. Священники стали отказываться от десятины.

Только вот как-то получалось, что дворяне отказывались от чисто средневековых личных повинностей, типа исключительного права охоты. Унизительных для крестьян, но не особенно материально интересных для помещиков. А вот доходные повинности, пусть даже несправедливые, крестьяне должны были выкупать. Как говорится, "на тебе Боже, что нам негоже".

Либеральная пресса, конечно же, объявила все уступки совершенно бескорыстными, и назвала событие "Ночь чудес".

Но некто ЖэПэ Марат резонно сказал в своей газете: "Только при свете пламени своих горящих замков они нашли в себе величие духа для того, чтобы отказаться от сеньориальиых доходов".

И все же, несмотря на преувеличенность, указы 5-11 августа означали конец феодального строя.

Король отказался утверждать указы 5-11 августа.

Еще более важным документом, принятым Нацсобранием, стала Декларация прав человека и парохода гражданина.

Там содержались права и свободы, которые нам кажутся сами собой разумеющиеся. Право на жизнь, свободу, неприкосновенность личности.

Декларация стала одним из самых влиятельных документов в истории, сформулировав идеалы для всей политики 19, да и 20 веков

Король отказался подтверждать Декларацию.

Эти-то отказы и породили острую дискуссию в учредительном собрании на тему: если король будет главой государства (с чем тогда были согласны почти все), и у него будет право вето, то будет ли этот запрет временным, или только задерживающим. В ходе этой дискуссии появилось то, что навсегда войдет в политическую традицию.

Сторонники Декларации и большего ограничения власти короля в собрании садились слева, а их противники справа. Почему так были выбраны стороны, неизвестно. А то, что люди с похожими взглядами кучковались вместе, вполне понятно.

И с тех пор консерваторов называют правыми, а радикалов - левыми.

Поход на Версаль

Король категорически не подписывал антифеодальные декреты и Декларацию прав и подумывал о разгоне Собрания войсками. Обстановка накалялась. К этому прибавилось ухудшение положения народа. Хотя урожай 1789 года был неплох, крестьяне не везли хлеб в города, чувствуя нестабильность и рассчитывая, что цены еще подрастут. Цены на хлеб скакнули до заоблачных высот. Правительство находилось в финансовой жопе и ничего не могло сделать.

Мажоры, разбежавшись по заграницам, само собой, уменьшили спрос на товары понтов роскоши. Это увеличило безработицу. Пиздец задышал парижанам в затылок. Все это, естественно, вызывало яростное бухтение быдла.

Бухтение подогревалось сторонниками реформ, как их тогда называли, «патриотами» и прессой. О ней чуть подробнее.

К этому времени пресса стала заметным фактором политики, особенно в либеральных странах, таких как Великобритания и США. Во Франции уже с 1788 года сильно ослабла цензура и газеты этим широко пользовались в выборах в Генеральные штаты.

Во второй половине восемнадцатого века среди молодых людей была популярна идея, что литературой можно пробиться в жизни. Перед глазами у них были примеры философов просвещения, многие из которых были выходцами из низов, но приобрели огромное влияние на умы, попутно славу и богатство. И парни из провинции, которые хотя бы писали без ошибок, понаезжали в Париж в надежде на то же.

Но шансов на это у них было примерно столько же, сколько сейчас стать блогером-миллионником.

-Сынок, найди уже работу!

-Мама, я стану модным блогером писателем.

-Ну что за secousse fabuleuse!

Сося хер, но, не переставая гнаться за мечтой, такие писатели за мелкий прайс строчили все, что угодно, от порнухи до черного политического пиара. И когда общество политизировалось, и спрос на прессу скакнул, многие из них ломанулись в журналистику, и некоторые даже преуспели. Те, кто не попал на гильотину.

Есть мнение, что Революция создала политическую журналистику как четвертую власть. Другие утверждают, что это преувеличение и указывают на то, что журналисты времен ВФР напоминали скорее современных блогеров (поэтому-то я их и помянул). Каждый из них был сам себе и журналист, и редактор, и издатель, и продавец продукта.

Такие вот политические блогеры стали уже заметно влиять на общественное мнение к осени 1789. И уже упомянутые Демулен, и Марат.

В советской историографии из Жан-Поля Марата слепили буквально святого. В реальности он, как минимум, неоднозначен.

Швейцарский эмигрант, постоянно живший во Франции с 1775 года, сначала он хотел пробиться в медицине и естественных науках. Во французском научном сообществе его называли шарлатаном за нападки на виднейших ученых эпохи и подделку результатов экспериментов. Одновременно он писал о политике, и его работа привлекла внимание Вольтера, который, правда, назвал Марата клоуном.

Марат был человеком крайних взглядов и бравировал этим. Будет убит аристократкой.

С сентября 1789 года он издает газету «Друг народа», его статьи там носят крайне радикальный характер. К слову сказать, в 1789 году Марат пока еще был монархистом.

В сентябре в Версаль стягивались королевские войска. На одном из банкетов роялистские (то есть прокоролевские) офицеры стали выкрикивать: «да здравствует король», другие антиреволюционные лозунги, срывать и топтать ногами трехцветные кокарды. Было ли это на самом деле, историки спорят до сих пор. Но в политике часто важнее не то, что на самом деле, а то, что считают правдой.

Парижская радикальная пресса и до этого постоянно кричала о «революционном заговоре», а здесь получила удобнейший повод. И Демулен, и Марат, и другие выдвинули идею о походе на Версаль. В оголодавшем озлобившемся народе восприняли эту идею на ура.

Женщины, стоявшие в очередях за хлебом часами, простовато считали, что если король будет в Париже, то тут появится и хлеб. Они и станут главным двигателем события.

Утром 5 октября 1789 года женщины, напрасно простоявшие в очередях всю ночь, заполнили площадь перед Коммуной (городской администрацией), скандируя: «На Версаль! Хлеба!». К ним быстро присоединились мужчины с окраин. Все они взломали оружейные склады, и вооружившись, выдвинулись в сторону местоположения короля и Собрания.

Толпа состояла в основном из женщин. Во главе был герой взятия Бастилии, бивший в барабан, и Теруань де Мерикур, актриса, куртизанка и просто красавица. Она лихо заткнула за пояс пистолет и повесила на бок саблю. Теруань стала своего рода символом этого похода. (Судьба ее печальна. Через три года ее прилюдно высекут более радикальные женщины, и она сойдет с ума).

Чуть позже за толпой выдвинулась Национальная гвардия во главе с Лафайетом.

Через несколько часов толпа достигла Версаля. Сначала женщины пришли в Учредительное собрание и заявили о своих целях увезти короля. Депутаты решили воспользоваться ситуацией чтобы надавить на короля и заставить утвердить последние решения.

Толпа двинулась к дворцу. Король вышел к ним, пообещал, что хлеб будет и расцеловал самую смазливую парижанку. Женщины, довольные разошлись. А вот депутатам король отказал.

Далее начались стычки между женщинами и враждебной лейб-гвардией (королевской ФСО). Напуганный король таки подписал декреты и Декларацию.

Наутро снова начались стычки. Парижане надавали пиздюлей лейб-гвардейцам, ворвались во дворец. Мария-Антуанетта, сверкая пятками в буквальном смысле, так как была неодета, убежала в спальню к мужу. Ее по запарке запросто могли убить, ибо в народе не любили.

Король, по совету Лафайета, вышел на балкон, к народу. На крики «Короля в пизду Париж» он показал, что согласен. Людовик сел в карету с семьей, и толпа двинулась обратно. Женщины кричали: «Мы везем пекаря, пекариху и пекаренка». Мол, хлеб будет.

Король поселился в Париже, а вслед за ним туда переместилось Национальное учредительное собрание.

Итог этого события в том, что Людовик окончательно отказался от разгона Собрания, сам он и Собрание стали контролироваться радикально настроенными столичными жителями.

***

Следующие два года было относительное затишье. Вырабатывалась Конституция. Революция это ведь не только свержение власти. Это формирование нового порядка. Толпы с оружием на улицах это только часть событий. Главное совершается в тиши кабинетов перьями. Впрочем, вокруг новых законов борьба ведется порой не менее кровавая.

По ходу выработки конституции создавались партии. Роялисты были против любого ограничения. Монархисты (при том, что словесно это одно и то же), выступали за ее ограничение. Конституционалисты выступали за более радикальные реформы. Их было большинство.

Первым делом депутаты озаботились таким вопросом. Теперь, конечно, все равны, но некоторые ведь равнее? Как теперь, без сословий, провести грань между четкими гражданами и всяким быдлом?

Аббат Сийес уже давно предложил такую схему. Имущих будем называть активными гражданами, неимущих пассивными. У пассивных будут все права, кроме избирательных. А кто будет избирателями? Мужчины с 25 лет, платящие определенный размер налога. Активных граждан было примерно 15%.

Активные, имея власть, должны были иметь пассивных, пусть и фигурально. Логично, хуле.

Марат и малоизвестный еще Робеспьер выступили резко против избирательного неравенства.

1790 год был своеобразным медовым месяцем революции. Никто никого не резал. Ну, почти. Устраивались праздники.

Но это была лишь видимость. Общество напоминало закрытый котел, поставленный на огонь. Роль пара в нем исполняла все большая политическая активность населения. Людей охватила мания организации. Все вокруг формировали какие-то кружки и партии.

И в трещинах в котле тоже не было недостатка. Когда формируется новый порядок, все его видят по-разному.

Еще во время Генеральных штатов депутаты-бретонцы организовали клуб. Со временем туда вступили все сторонники реформ. Когда Собрание переехало в Париж, клуб распался, но возродился под новым названием. Так как члены клуба заняли бывший монастырь св. Якоба, их стали называть якобинцами. Запомните  это название.

В клуб вступали не только депутаты, но и другие влиятельные люди. ЧСХ, от быдла клуб закрывался фейс-контролем большими вступительными взносами. Главной целью якобинцы ставили обсуждение и выработку статей будущей конституции. Клуб стал быстро открывать филиалы по всей стране. К середине 1791 года их станет более 400. Хотя парижское отделение вовсе не руководило региональными, они обменивались информацией и согласовывали действия. Потом это станет колоссальным преимуществом якобинцев.

С тех пор, как Собрание переехало в Париж, среди либеральной знати стало модно приходить в Манеж, где оно заседало, как на какое-нибудь театральное представление. Великосветские дамы выгуливали там новые платья и разглядывали депутатов с балконов в лорнеты. Тем временем Собрание меняло страну.

Было введено разделение властей. Высшей законодательной стало Собрание, главой исполнительной оставался король. Людовик теперь был король «милостью божьей и в силу конституции». Вместо старых провинций были созданы департаменты с новой администрацией. Любопытно, что размер департамента определялся из расчета, чтобы любой человек из него мог за день дойти до областного центра.  Низшей единицей стали коммуны. В крупных городах коммуны делились поквартально на секции. В парижской их было 48.

Покупка должностей запрещалась. Сословия отменялись. Граждане уравнивались в налогах. Вводились новые суды. Уничтожались препятствия для развития экономики, такие, как внутренние таможни и цехи. Была начата работа по замене мер веса и длины.

Между тем, финансовый кризис от свободы и равенства никуда не делся. Над государством висел гигантский долг.

К этому времени церковные имущества, в том числе гигантская земельная собственность, были национализированы. Собрание решило пустить все в продажу через специальные ценные бумаги, которые начали играть роль денег. Идея была недурна, но реализована крайне криво. Очень быстро началась инфляция.

Земля, однако, пошла в продажу очень бодро, и множество крестьян поправило свои дела. Но больше половины земли скупили люди состоятельные.

Была проведена реформа самой церкви. Все акты гражданской регистрации были переданы государству.

Был введен гражданский брак. (Распространённое ошибочное мнение, что гражданский брак — это сожительство. На самом деле, ГБ это брак нецерковный, т.е., государственный).

Приходы укрупнялись. Мера была вроде бы рациональная, но вышла боком. Исчезновение приходов ударил по местному патриотизму, а священники стали опаздывать к умирающим, а для религиозного человека это вопрос рая или ада.

Должности священников становились выборными. Они должны были присягнуть новому государству. Часть священников, отвергших реформу, отказались это сделать. Хотя реформа не запрещала неприсягнувшим служить, начались классические «перегибы на местах». Местные власти начали выгонять неприсягнувших насильно, что вызвало недовольство, а позже и восстания крестьян. Это недовольство вызвало и то, что освобождение крестьян от повинностей было сильно урезанным и крестьян очень разочаровало.

Бегство короля. Вареннский кризис

В Париже Людовик жил как заложник Собрания и народа. За пределы города его не выпускали.

В 1789-1790 году бесспорными лидерами революции были Мирабо и Лафайет. Они ревновали славу и влияние друг друга, имели кланы сторонников. Оба пытались сохранить власть короля как конституционного монарха и всячески его поддерживали, хотя король про себя смотрел на обоих, как на говно революционеров.

Мирабо вел разгульную жизнь, играл в карты. У него была куча долгов и постоянно были нужны деньги. И он начал их брать у короля, большие суммы. А Людовик требовал расписки и аккуратно складывал, как и всю тайную документацию, в сейф, который сделал собственными руками, правда при помощи некоего мастера. Все это еще всплывет.

Когда стала входить в жизнь Конституция 1791 года, и стали появляться департаменты и суды, новые налоги и Церковь, король, хоть и не был гением, сообразил, что власть уходит из рук. Секции Парижа, среди которых блистает некто Дантон, добиваются отставки королевских министров.

Умер Мирабо, стал терять влияние Лафайет. И король решает бежать. Сделать это было трудно, за королем, и его семьей пристально следили. Но нашлось и много желающих помочь. Шведский военный и дипломат Ферзен, по слухам, любовник королевы, получил документы на имя некой русской баронессы. Ее должна была играть роль гувернантка принца, а августейшая чета должна была изображать прислугу

20 июня 1791 года королевская чета с сыном сумела незаметно выскользнуть из дворца, да так ловко, что хватились их только на утро. Удача! Но запас ее быстро кончился. Ферзе предлагал для быстроты сесть в легкие повозки, но Людовик хотел ехать только с семьей. Поэтому была выбрана тяжелая карета, которая перемещалась медленно.

По дороге король с супругой выходили поболтать с народом. Неподалеку от городка Варенн, где короля должны были встретить и взять под защиту, карета сломалась, ее долго чинили. Во время починки король решил выглянуть в окно и его узнал местный почтмейстер (зав .почтовым отделением), то ли по монете, то ли по купюре с портретом.

Он знал о бегстве короля и поскакал вперед, в Варенн, чтобы организовать задержание.

По плану, короля должен был взять под защиту верный офицер де Буйе. Буйе, действительно, выслал в городок отряд кавалеристов, но те, прождав несколько часов, решили, что побег не удался, и уехали.

Семья, прибыв в Варенн, начала расспрашивать местных, а нет ли здесь каких-нибудь военных. Их не оказалось, зато местные власти произвели задержание.

Воистину, как говорили древние, когда Бог хочет погубить человека, он отнимает у него разум. А там этого разума изначально было негусто.

Из Парижа приехали депутаты Собрания, которые уже уверенно опознали короля, и повезли его в Париж. Столица встретила монарха ледяным молчанием. Народ при виде короля не снимал шапок.

Несмотря на кажущуюся эпизодичность, эта история сыграла важнейшую роль, разрушив монархические чувства множества людей. В их глазах Людовик, бросив нацию, предал ее.

…И на дерзкий побег сир пошел в ту же ночь

…

Едет тихо карета. Вот уж близко граница,

И от близости воли вдруг прибавилось сил.

Но сломалась карета, долго чинит возница.

И у самой у цели фарт ему изменил.

Стукачок один ехал и увидел карету

Засветился в окошко бедный старый Луи

В двух шагах от свободы короля опознали,

Мусора повязали и в Париж повезли.

ПС. И опять я увлекся деталями, и не добрался до кульминации. Дорогие читатели, нужно ли ускорить темп?

@starikkrupsky, @SenatorI, спасибо за донаты!

А еще появляются простые и понятные идеи, как все изменить. И маленький человек удивляется, как же это ему самому не приходило в голову.

А Режим, который еще вчера казался стальной стеной, на которой ты не сможешь оставить даже царапину, вдруг затрещал и посыпался. И доверие к нему, что режим может поддерживать порядок тоже сыпется.

И еще нужно прибавить вещь трудно измеримую, но крайне важную. Это эмоции. Острое чувство несправедливости, ярости, охватывает массы людей, опьяняет их. И тогда маленький человек поддается порыву, рискует всем, и жизнью тоже.

И рушатся столетние порядки. Потому что вдруг оказывается, что масса вещей, которые нам кажутся всесильными, деньги, рынок, правительство, существуют, пока мы верим в них. А когда массы народа перестают верить, эти вещи исчезают.

***

Когда в январе 1789 года король созывал Генеральные штаты, он всего лишь хотел ввести новые налоги с согласия населения. В его королевскую голову в принципе не могло прийти, что ле холопс посмеют пойти против него, объявить себя голосом нации и создать национальное собрание. Я предполагаю, что большинство депутатов сами от себя такого не ожидали. Но за два месяца генеральные штаты поверили в себя, ощутили поддержку народа и обрели лидеров. Теперь справиться с ними было гораздо труднее. Король решил использовать войска в полной уверенности, что даже угрозы армией будет достаточно.

В этом-то и была закавыка. В обычной ситуации армия почти всегда побеждает повстанцев. Обывателям не хочется умирать, и пулеметная очередь по толпе (а в те времена картечный залп) резко выкручивает ручку революционности собравшихся влево.

Но даже если люди готовы идти до конца, все равно обученный взвод стоит пары сотен обывателей. И это в наше время, когда средний мужик в армии служил, и хотя бы смутно представляет, как воюют. А тогда большинство населения не проходило военного обучения. Именно Революция (спойлер) сделает массовый призыв в принципе возможным.

Армия же почти всегда верна правительству. Методы обработки солдатских голов и перековка людей в боевых автоматов оттачивались тысячелетиями. В этом плане армия уникальный механизм. Солдат можно (но не нужно, и гуманность здесь ни при чем) без особых проблем заставить стрелять по согражданам.

И все же бывает по-другому. Как бы ни промывали мозги солдату, он все равно не забывает, что  когда-то был гражданским. Даже если он рекрут, взятый в армию до конца жизни, которому, казалось бы, вколотили дисциплину в прямом смысле в спину.

Если в обществе доверие к правительству стремится к нулю, это настроение неизбежно проникает в армию.

А во французской армии были свои специфические проблемы.

В традиции армии восемнадцатого века было относиться к солдату как к животному, в прямом смысле. Тогда пытались внедрять дисциплину дрессировкой, херача солдата палками за малейшие провинности. Конечно же, были исключения, наподобие нашего Суворова, которые находили с солдатом живой контакт. Но это были именно исключения.

Французские королевские офицеры после реформы 1781 года набирались исключительно из дворян. Солдат они презирали, и солдаты отвечали им тем же. Занимаясь светской жизнью, пьянством или благородным онанизмом, офицеры сваливали обучение и вообще работу с солдатами на сержантов. А те были по духу близки к народу, достаточно продвинуты политически. И после той же реформы они не имели никаких шансов пробиться в офицеры, даже младшие. Опасное сочетание.

9 июля Национальное собрание объявило себя Учредительным, а учреждать оно собралось конституцию. Луи был в шоке, он чувствовал, наверное, себя так, как вы, если бы ваша кошка заговорила и потребовала для себя прав.

Когда гвардейцы в конце июня 1789 отказались разгонять Учредительное собрание, Людовик начал что-то подозревать. Он приказал стянуть к Парижу войска, в основном из иностранцев, немцев и швейцарцев, как более надежных. Армия заняла несколько районов города. Но парижане все это восприняли как оскорбление. Их король бросил против собственного народа чужеземных наймитов. Почти сразу в народе зазвучали призывы вооружиться.

11 июля Людовик отправил в отставку Неккера. Он считал его виновным в созыве Генеральных штатов и последующих неприятностях. Обычно отставка министра проблем не вызывала, ведь это было дело короля. Но не сейчас.

Неккер считался финансовым гением, и его отставку сочли вызовом короля народу. Поползли слухи, что готовится роспуск Национального собрания и аристократический заговор с целью устроить народу голод.

В народе тогда был популярен Филипп Орлеанский, родственник короля с либеральными взглядами. Позже он целиком перейдет на сторону революции и получит почетное звание Филипп Эгалите (равенство). А еще позже будет казнен.

В свой личный сад Филипп пускал оппозиционеров, и не пускал полицию. Именно там 12 июля молодой журналист Камиль Демулен (тоже будет казнен) обратился к народу с призывом вооружиться.

Сразу же люди стали искать оружие. Парижане разграбили несколько оружейных магазинов (позже владельцы выставят счет Учредительному собранию, но что им ответили, история не сохранила).

-Мужики, да не на сиськи смотрите, а в прицел!

-А зачем ты их тогда показываешь?

Картина о другой революции, но все равно красиво

По всему городу происходили стычки с иностранными солдатами и братания с французскими. Королевские гвардейцы почти полностью перешли на сторону народа. Парижане продолжали вооружаться. Были сожжены большинство таможенных застав вокруг города. Да, при ввозе товаров в города брали пошлину! Это была одна из причин дороговизны хлеба.

13 июля народ организовал новую администрацию города, которая называлась сначала «Постоянный комитет», а затем «Парижская коммуна». Для охраны порядка была организована гражданская милиция (в те времена это нерегулярные, часто добровольные отряды граждан), которая потом превратится в знаменитую национальную гвардию. Вступающие в милицию экипировались на свои деньги. Это была мера для отсечения от участия в ней бедняков.

Революция развертывалась совершенно стихийно. Без революционных штабов парижане в разных концах города вооружались и сплачивались вокруг случайных лидеров. Наконец, толпа двинулась на Бастилию.

Что такое Бастилия, и почему Бастилия?

Средневековая крепость, почти сразу начавшая использоваться как тюрьма, она была символом королевского произвола. Короли заточали в Бастилию без суда и следствие всех, кого хотели.

"Чет у меня живот с утра болит, и как-то грустно, - говорил король. - А не бросить ли мне кого-нибудь в тюрьму".

Упрощенно, конечно, но почти так и было.

В Бастилии сидели многие знаменитые люди эпохи, такие разные, как Вольтер, Калиостро и де Сад.

Большинство из них сидело недолго, недели и месяцы, скорее для острастки. Но бывали узники, находившиеся там десятилетиями, а то и всю жизнь. Например, знаменитый человек в железной маске, чья личность не установлена до сих пор.

Кроме того, в Бастилии находились большие запасы оружия и пороха, а пушки крепости были направлены на рабочее Сент-Антуанское предместье.

Толпа в 800 человек, вооруженная мушкетами и несколькими пушками приступила к крепости. Вокруг расположились многочисленные зрители. Сначала велись мирные переговоры. Депутаты от города потребовали выдать оружие и убрать пушки. Комендант Бастилии, де Лоне, согласился убрать пушки, но на другие уступки не шел. Сменилось несколько депутаций, обстановка накалялась. А дальше версии разнятся. По одной, комендант приказал обстрелять последнюю группу парламентеров, по другой народ ворвался во внутренний двор Бастилии, у коменданта сдали нервы и он приказал дать залп по толпе. Как обычно бывает в таких случаях, выяснить, кто стрелял первый невозможно.

Так или иначе, начался штурм. При помощи гвардейцев и их пушек осаждающие смогли разбить ворота и ворваться внутрь. Гарнизон, не желая дальше стрелять в народ, вынудил коменданта сдаться. Защитники потеряли около семи человек, осаждающие почти сотню.

Толпа освободила узников – четыре фальшивомонетчика, одного распутника, одного убийцу и жертву произвола королевской фаворитки. Вопреки легенде знаменитый де Сад не был в этот момент в Бастилии: его накануне перевели.

Де Лоне был арестован, но по дороге его отбила толпа. Ему отрубили голову, воткнули ее на пику и носили по городу.

Такой способ наглядной агитации станет крайне популярен в последующие годы.

Например, через неделю народом был схвачен чиновник Фулон, казнокрад и взяточник. Ему приписывали фразу: «Если бы я был министром, я бы заставил французов, есть сено». Его повесили на фонаре, потом отрубили голову, набили рот сеном  и носили на пике. Так что нужно быть поосторожнее в высказываниях. А то могут набить рот, ну скажем, макарошками.

Военный комендант Парижа, видя, что на солдат нельзя положиться, не решился подавить восстание.

Есть легенда о том, что, когда Людовику донесли о взятии Бастилии, он воскликнул: "Но это же бунт! - А кто-то из приближенных ему возразил. - Нет, сир, это революция!"

На французском здесь игра слов: "Mais c'est une révolte ? — Non, Sire, c'est une révolution!"

Это легенда. Но есть личный дневник Людовика, где содержится запись за 14 июля 1789 года. Что же он написал?

"Ничего". Именно так. Такое он писал, когда считал, что в этот день не произошло ничего особенного. Иногда король писал: "Ничего, не охотился". Вообще, дневник короля образчик примитивности. Ни размышлений, ни анализа событий. Зато много о том, сколько человек ему поклонились, или сколько ласточек он застрелил за день. Такие многие пишут классе в пятом. Встал, покушал, поиграл в футбик мяч. Вспоминается еще один дневник, написанный с такой же туповатой старательностью - Николая II. И про охоту там тоже есть.

Как бы то ни было, король так и не решился разогнать Учредительное собрание. 15 июля он прибыл туда и заявил, что отзывает войска и вверяет свою безопасность собранию. В тот же день были выбраны мэр Парижа и командующий национальной гвардией – маркиз Жильбер де Лафайет.

Аристократ с очень древней родословной, он начал военную службу с тринадцати лет. Когда ему было девятнадцать, в 1776 Лафайет узнал о восстании колоний в Северной Америке и загорелся желанием помочь им установить республику. Он был очень богат и снарядил на свои деньги корабль, и, отказавшись от жалованья, вступил в американскую повстанческую армию.

Там он героически воевал, был ранен и частенько содержал солдат из собственного кармана. В Америке же он получил политический опыт. Сторонник конституционной монархии, он принял революцию. И вот он, забегая вперед, доживет до глубокой старости.

Король утвердил новые назначения и в знак лояльности к собранию приколол на грудь трехцветную кокарду. К цветам Парижа – синему и красному, был добавлен белый королевский цвет.

Как только в провинциях узнали о восстании 14 июля, повсюду старые королевские администрации были сметены и заменены выборными. Революция стала необратимой.

@acethelittle @user5322840 @Forsrof @dzr.gregory и таинственный пикабушник, спасибо большое за донаты!

П.С. Дорогие читатели, из-за личных обстоятельств не смог как следует поработать с текстом. Кто хочет больше экшна, отрубленных голов и якобинцев, все это будет в следующей серии.