Жду новый пост

Серия «Великая французская революция»

К руководству страной пришли другие люди, хотя и выходцы из все того же Конвента. Многие из них были активными якобинцами, террористами, однако по разным причинам вошли в конфликт с Робеспьером и его приближенными. Это был Жан-Ламбер Тальен, один из организаторов восстания 10 августа 1792 года, одобрявший сентябрьские убийства, без колебаний применявший жестокость по поручениям Конвента. Коррупционер, наживший состояние, будучи комиссаром в Бордо, присваивая имущество казнимых. По этому поводу был на подозрении у Робеспьера и примкнул к заговорщикам из чистого самосохранения. Это был Барер, вождь Болота, то есть центра Конвента, один из главных организаторов Термидора.

Это был Поль Баррас, в этом ряду самый примечательный, тот, кто будет играть ключевую роль в дальнейших событиях. Он родился в Провансе в очень старинной дворянской семье — в тех краях существовала поговорка: «Знатные, как Баррасы, столь же древние, как скалы Прованса».

Баррас

Делал военную карьеру, поддержал революцию, был избран в Конвент. Рьяно исполнял его поручения, например, участвовал в осаде Тулона, первым отметил молодого капитана Бонапарта. Проводил репрессии в Тулоне и.. невероятно обогатился на них. Так же, как и Тальен, примкнул к заговору из самосохранения и сыграл в нем ключевую роль. Абсолютно бессовестный, неразборчивый в средствах, обожающий роскошь и просто хороший человек.

Был несколько изменен порядок управления. При якобинцах два комитета диктовали свою волю в Конвенте: Комитет общественного спасения и Комитет общественной безопасности. Теперь их полномочия сильно урезались. В самом Собрании была проведена чистка, некоторая часть якобинцев была изгнана, некоторая часть жирондистов была возвращена обратно. Большинство якобинцев присоединилась к умеренным. Так как якобинцев называли еще монтаньяры (горцы), а умеренное большинство называлось Долиной, то ходила шутка, что Гора спустилась в Долину.

С 10 августа 1792 по 27 июля 1794 года народ непрерывно вмешивался в управление Конвентом страной через Парижскую Коммуну, секции, клубы, наконец, восстания. С этим было решено покончить. Ну какой народный избранник согласится, чтобы народ диктовал ему свою волю. Не для этого его мандатик зацвел, не для этого он в Ду.. тьфу, Конвент шел.

Парижская Коммуна была распущена, революционные комитеты секций – тоже.

Конец террора?

Усталость от террора стала одной из главных причин падения Робеспьера. Понятно, что термидорианцы провозглашали, что откажутся от этой политики – это могло принести им быструю популярность. От террора прямо не отказывались, его сильно ограничили. Был отменен закон 22 прериаля, позволявший казнить по произволу Трибунала. Но Закон о подозрительных был оставлен.

Из тюрем начали массово выпускать людей. В Париже только за пять дней выпустили около 500 человек из 7000. Террор резко уменьшился и сменил знак. Когда у власти были якобинцы, террор был направлен против роялистов, всяческих «бывших», и вообще людей умеренных взглядов, заподозренных в нелояльности Революции. Теперь террор обратился против самих якобинцев. Позже первый получит название «красный» а второй «белый». (Кстати сказать, именно во время ВФР появился политический символизм этих цветов. Изначально красный флаг вывешивали как знак опасности восстания, то есть в чисто сигнальных целях. Но именно поэтому якобинцы сделали его своим символом. Белыми называли сторонников короля из-за белого с лилиям королевского флага).

Конвентом были арестованы прокурор Трибунала Фукье-Тенвиль, нантский палач Каррье и некоторые другие. Названные отрицали свою вину и заявляли, что делали то, что им приказывал Конвент. Их оправдания не приняли. Однако депутаты наверняка понимали, что подсудимые правы. Возможно, поэтому процессы над террористами не были особенно широки. Однако и в Париже, и в департаментах начались стихийные расправы над якобинцами, по мотивам личной мести или ненависти.

Одна из главных сил стихийных расправ над якобинцами в Париже называлась «мюскаденами», что значит «надушенные мускусом». Если выразить их статус кратко, то это были мажоры-гопники. Молодые люди из высших и средних слоев, изысканно и экстравагантно одетые, они ходили по улицам с дубинками (которые они называли «конституциями») и избивали всех, кого подозревали в якобинстве. Им покровительствовал термидорианский Конвент. Когда мюскадены напали на Якобинский клуб и избили присутствующих, на следующий день Конвент его разогнал под предлогом «недопущения беспорядков».

-Даниэль, куда мы пойдем сегодня? В Оперу?

-Арман, ты что, крейзи? Бить якобинцев, это новый тренд!

В провинции все было гораздо кровавее. Там похожие банды не избивали, а просто убивали якобинцев. Вспомнили старую забаву 1792 года, и толпы народа врывались в тюрьмы и убивали политических заключенных. Впрочем, нужно признать, что масштабы белого террора, даже с учетом стихийных расправ, уступали красному.

Была проведена всеобщая амнистия, в том числе, и для вандейских мятежников. Это позволило установить в провинции хрупкий мир. Также в первую очередь для замирения Вандеи была установлена свобода вероисповедания, правда, с одновременным отделением церкви от государства.

Государство снова вернулось к политике экономической свободы. Вводилась все большая свобода торговли и промышленности, началась широкая приватизация предприятий, национализированных при якобинцах. Наконец, был отменен максимум цен.

Резко подскочила инфляция. Цены 1795 года выросли относительно 1790 в 9 раз. Реальные зарплаты далеко отставали в росте. Буржуазия пользовалась инфляцией для скупки госпредприятий. Уровень жизни рядового населения падал.

Вернулись контрасты неравенства. При Робеспьере богатства никто не запрещал и предпринимательство ограничивалось только частично. Но в моде была нарочитая скромность, даже среди богатых людей. Неподкупный ненавидел человеческие пороки, и никто не рисковал наслаждаться ими открыто. Все носили простую одежду, дорогие экипажи были запрещены, и бедные и богатые обращались друг другу с подчеркнутым равенством. Хотя, конечно, существовали тайные «ночные клубы», где можно было и поиграть на деньги, и выпить, и «пообщаться» с дамами полусвета.

После свержения Робеспьера общество бросилось от скромности и морали в противоположную сторону. Разгул при Термидоре и Директории был чудовищным. Это, конечно, для тех, у кого были деньги.

Снова на набережных и площадях появились разодетые дамы и господа. Снова стали даваться балы, огромное количество балов, при чем не для высшего общества, как раньше, а для всех. Некоторые балы были очень своеобразные. Они проводились в память казненных. Там появлялись их родственники с красными нитями на шеях и выстриженными затылками. Устраивались памятные танцы даже в тюрьмах и на кладбищах где убивали и хоронили несколькими годами ранее.

Одевались с вызывающей, вычурной роскошью. Особенно усердствовала молодежь. Собственно, в это время во Франции и появляется выражение «золотая молодежь» (jeunesse dorée).

Модно стало носить аристократические кюлоты, рединготы. На шее были огромные галстуки или платки, часто закрывающие пол-лица. Было также модно носить огромные очки или пользоваться лорнетом. Прически у молодых людей были нарочито лохматыми, длинными на висках, их даже называли «собачьи уши».

Модно было картавить. Если светские щеголи слышали что-то их удивлявшее, они восклицали: «Ма па’оль донё’! Сэт инк’уаябль!». (Честное слово! Невероятно!). Они настолько часто употребляли эти выражения, что их так и стали называть, «инкруаябли».

Инкруаябль и его подруга

Женщины носили платья в античном стиле, с голыми руками, плечами и грудью. Тон в моде задавала мадам Тереза Тальен. Великосветская куртизанка, она сидела в тюрьме при якобинцах, и прямо там стала любовницей Тальена. Тереза быстро взяла его в оборот и буквально заставила войти в заговор 9 термидора.

Женщина очень красивая и обаятельная, она стала центром общественной жизни Термидора и Директории. Ее даже называли «Божьей матерью Термидора». Именно она стала законодательницей нового стиля, максимально открывающего тело. Однажды Тереза явилась в оперу в платье из тигровой шкуры, кое как закрывающей ее тело (а у нее была идеальная фигура). После этого модницы стали носить максимально обтягивающие платья, с разрезами, часто полупрозрачные. Некоторые дошли до платьев из тюля на голое тело. Также иные держали одну из грудей открытой.

Мадам Тальен

Богатый слой общества как будто бы обезумел. До невероятных размеров выросло обжорство. Создавали целые сообщества любителей дорого и вкусно поесть. Повсюду играли в азартные игры и проигрывали целые состояния. Ну, и конечно, актрисы и проститутки, куртизанки и содержанки. Было модно не скрывать любовниц и содержанок, а наоборот, выставлять их напоказ.

Карикатура на Барраса и двух его любовниц: Терезу Тальен и Жозефину Богарне. А подглядывает.. Сами догадайтесь

На все это требовались огромные деньги. И общество и жило известным лозунгом: «Делай деньги каждый день, все остальное дребедень». Относительно честный бизнес, и спекуляции, и откровенные воровство и мошенничество.

Последний бунт санкюлотов

А простой народ, напоминаю, жил все хуже. К весне 1795 недовольство парижан политикой термидорианцев достигло пика. Был и психологический фактор – несколько лет политики твердили санкюлотам , что они соль земли и действительно выполняли многие их требования. А термидорианский конвент особо и не скрывал, что защищает интересы, в первую очередь, богатых.

Народ решил пойти по знакомому пути и учинить восстание. Конвент знал об этом и готовился, приняв закон о смертной казни за попытку его разгона и раздав оружие в буржуазных кварталах.

1 апреля 1795 года восстание вспыхнуло. Толпа народа окружила Конвент с криками «Хлеба!» и «Конституцию 1793 года». По иронии судьбы, народ ворвался в Конвент, когда в нем выступал депутат, отвечающий за снабжение, которого в народе называли «Буасси-Голод». Он рассказывал, как замечательно все обстоит с продовольствием, и как Еди.. Конвент заботится о народе. Восставшие огласили депутатам петицию, но те не приняли ее. Через несколько часов народ был разогнан РосНацгвардией. На следующий день восстание было подавлено. Через 10 дней активисты предместий были разоружены, многие из них арестованы. Несколько не отрекшихся якобинцев были изгнаны из Конвента и сосланы. В некоторых департаментах после этого были новые убийства якобинцев.

Лионцы решают проблему тесноты в тюрьмах

Положение народа только ухудшалось, и через полтора месяца произошло новое восстание. К этому времени многие заговорили, что зря санкюлоты не защитили Робеспьера, что при нем «лилась кровь, но был хлеб». К сожалению для восставших, якобинцы были разгромлены и народ некому было организовать.

Первого мая рано утром в рабочих предместьях ударили в набат, и народ стал вооружаться. В восстании большую роль играли женщины. Снова толпа окружила Конвент, и снова под лозунгом «Хлеба и Конституцию 1793».

Однако ворвавшись в Конвент толпа и ее активисты не попытались сформировать новое правительство, а вынуждали депутатов принять все расширяющиеся требования. Между тем Комитеты начали действовать и стянули к Конвенту Нацгвардию из богатых кварталов. Народ вытеснили из здания, а только что принятые декреты сожгли.

Но на следующий день восстание вспыхнуло с новой силой. На сторону повстанцев перешли часть национальных гвардейцев, жандармы и артиллерия. Снова был окружен Конвент, теперь уже и пушками. Правда напротив восставших стояла верная правительству часть Нацгвардии. Но у повстанцев были все шансы на победу и захват власти.

Конвент был в панике и был готов обещать что угодно. Депутаты заявляли восставшим, что они не будут ни кушать, ни какать, пока не решат продовольственную победу. Также посулили обещать совсем скоро принять конституцию.

Народ стал расходиться. Правительство, тем временем, активно действовало, и ввело в Париж верные войска. Армия окружила рабочие кварталы, и в конце концов, без единого выстрела, повстанцы сдались. Народ был окончательно разоружен. Начались репрессии. 1200 человек были арестованы, из них 36 казнено и еще сотня приговорена к тюрьме и ссылке.

Особенно старательно термидорианцы расправлялись с якобинцами. Шестеро из них, кто поддержал требования народа, будучи под арестом, поступили в духе того героического и жестокого времени. Кто-то из их родственников пронес в тюрьму нож. Один из депутатов закололся им, следующий выдернул из раны нож и закололся сам, так поступил и следующий, который, смертельно себя ранив, вынул нож и передал(!) следующему. Еще двое попытались покончить с собой при помощи ножниц.

Тот самый момент

Восстание закончилось ничем по ряду причин. Отсутствие четких целей, нежелание восставших по настоящему поменять правительство, отсутствие организационной структуры в виде якобинцев, разгромленных и деморализованных, либо кого-нибудь еще.

Последствия восстания были далеко идущими. Народ, по отзыву современников, «подал в отставку». Еще очень надолго санкюлоты потеряют волю к политической борьбе.

Мятеж роялистов

На дальнейшие события повлияли события как внутренние, так и внешние. Разгром народного восстания лишил поддержки Конвента слева, а роялистов, наоборот, воодушевил.

С другой стороны, первая коалиция все больше теряла надежду задавить Революцию интервенцией. Французская армия шла от победы к победе. Термидорианская дипломатия была по настоящему блестящей, ей удалось расколоть своих врагов. Россия, Австрия и Пруссия решили, ну ее, эту Францию, и вернулись к более приятному занятию, triple penetration в Польшу. Пруссия вообще заключила сепаратный мир с Францией. Англия, понимая, что все идет как-то не так, вспомнила об эмигрантах-роялистах и их внутрифранцузских сторонниках. Их стали подкармливать и вооружать.

До этого дело осложнялось тем, что наследник престола находился в руках революционеров. Но в июне 1795 года он умер и корону на себя возложил старший брат укороченного короля под именем Людовик XVIII.

Он попытался выработать новую стратегию монархистов. Людовик уловил, что во Франции растут монархические настроения и обратился 24 июня  с манифестом к французам, где заявил, что он теперь король, и все они должны его слушаться. Что тех, кому он должен прощает всех французов, кроме цареубийц. Что, воссев на престол, он восстановит  довоенный порядок с некоторыми косметическими изменениями. Эмигранты, не откладывая дело в долгий ящик, при поддержке англичан,  27 июня 1795 высадились на южном побережье Франции, чтобы соединиться с повстанцами-шуанами. Но Конвент быстро сориентировался, и к месту высадки подоспела армия. Он наголову разгромила эмигрантов, а все попавшие в плен были расстреляны.

Тем временем Конвент заканчивал работу над конституцией. Конституцию 1793 года посчитали неприменимой и выработали другую, более либеральную и менее демократическую. (Кто будет недоумевать, как это так, могу разъяснить в комментариях).

Были отвергнуты разные глупости из декларации прав, наподобие: «Равенство заключается в том, что закон одинаков для всех…Целью общества является общее счастье». Зато тщательно прописаны защита собственности и свобода предпринимательства.

Всеобщее избирательное право отменялось. Вводился имущественный ценз, правда невысокий для первой ступени избирателей.

Чтобы быть избирателем, требовалось быть мужчиной 21+, живущим здесь больше года и платящим налог. Но выборщики, которых выбирали избиратели (лютая тавтология, да) должны были обладать определенным имуществом.

Таким образом, малоимущие, а также слуги, отстранялись от участия в политике. По представлениям либерализма 18 века управление государством требовало ответственности, которую давало обладание собственностью, а слуги были несамостоятельны.

Законодательная власть вручалась двухпалатному парламенту. Нижняя – Совет пятисот, вырабатывала законы, верхняя – Совет старейшин, ее утверждала. Каждый год треть депутатов обновлялась.

Исполнительная власть принадлежала Директории – органу, состоящему из пяти директоров. Их назначал парламент, но они были независимы от него и назначали министров. Каждый год один директор менялся. Почему не один, а пять правителей? Обычный страх того времени вручать кому-то единоличную власть.

Хотя демократия и урезалась, но Франция оставалась республикой, все антифеодальные достижения оставались, как и передел собственности.

Для того, чтобы не допустить легальный приход к власти монархистов, Конвент решил, что будущий парламент должен на две трети состоять… из депутатов Конвента. А такой приход был вполне возможен. Монархические настроения охватили тогда многих вчерашних республиканцев. «При короле у меня хуй стоял были безопасность и хлеб» - так думали многие.

Конституция была все же принята большинством избирателей, но закон о двух третях прошел впритирку. Роялисты, понимая, что их легальный приход к власти накрывается chatte, возмутились до глубины души, и стали готовить восстание. Для многих несочувствовавших монархии решение принудительно выбирать заебавших за три года людей было тоже невдохновляющим. Подливало и то, что ходили слухи, что референдум сфальсифицирован.

Санкюлоты были давно изгнаны из секций Парижа и там рулили монархисты и консерваторы. Да и поддерживать разгромивший их Конвент желания у них не было. 18 секций объявило, что не признают референдум. 3 октября семь секций подняли восстание. К ним присоединилась Нацгвардия.

Конвент оказался в сложном положении. Конечно, он с самого Термидора давал понять, что демократия слишком важна, чтобы народ в нее вмешивался. И все-таки на этот раз слишком уж много людей пошло против власти. Но Конвент выпутался из моральной дилеммы, решив, что восстание подняли агенты Госдепа короля и Англии, запутав глупых парижан.

И все-таки силы были слишком неравны. Военный комендант предал собрание. У Конвента оказалось всего 5-6 тысяч против 25-30. Баррас понимал, что если роялисты победят, ему как отрекшемуся дворянину не жить. И он вспомнил о молодом генерале Бонапарте и призвал его к себе. Тот очень быстро разобрался в ситуации и искусно использовав ошибки мятежников, артиллерию и такую-то корсиканскую мать, подавил мятеж. Конкретно, покрошив толпу выстрелами картечи в упор. Подробности в следующем сериале. Республика была спасена. Тот, кто ее спас, уничтожит ее через десять лет.

Бонапартий просит толпу разойтись

26 октября 1795 года Конвент самораспустился. Начинался период Директории.

Директория

В начале ноября новое правительство было создано. Оно не было особенно популярным. Треть мест в парламенте принадлежала роялистам, которые планировали мелкими шажками отменить республику. В Вандее продолжал то вспыхивать, то угасать мятеж. В столице возникали и монархические и  якобинские заговоры. Экономический кризис был постоянным. Тем не менее, правительство держалось на плаву. Кому режим нравился, так это всяческим дельцам. Продолжалась приватизация национальных имуществ и на ровном месте возникали огромные состояния.

И снова простые французские пролетарии сосали bite. На этой почве возник левый заговор с самыми радикальными целями за всю революцию: так называемый «Заговор равных» Гракха Бабефа.

Франсуа (Гракх - псевдоним)Бабеф, журналист, увлеченный коммунистическими идеями, был посажен в тюрьму после Термидора. После роспуска Конвента была амнистия и он вышел на свободу. С новыми тюремными друзьями он создал повстанческую организацию.

Даже левые якобинцы не покушались на частную собственность. А вот бабувисты (сторонники Бабефа) считали ее корнем зол. Речь, правда, шла о крупной собственности. Они планировали передел собственности и снабжение бедняков за счет этого всем необходимым. Политические права планировалось давать только людям труда.  Также должна была быть введена прямая демократия.

Заговор был раскрыт. 10 мая 1796 года Бабеф сотоварищи были арестованы. Сам он и его товарищ были казнены.

Тем временем во второй половине 1796 года жизнь в стране стала налаживаться. Урожаи были хорошие, валюта укрепилась, торговля наладилась. Хлеб подешевел. Франция продолжала побеждать и стала немножко грабить оккупированные территории. Однако это влекло то, что правительство все больше зависело от армии.

Баррас: жить стало лучше, жить стало веселее

Начинается Итальянская кампания, принесшая первую славу Наполеону Бонапарту. Североитальянские государства были разгромлены и из них сформированы вассальные республики.

Но, несмотря на внешние успехи, республика снова была в опасности. Состоялись первые перевыборы в парламент, и в нем появилось еще больше монархистов. Они стали действовать. Отменили репрессивные меры против неприсягнувших священников, эмигрантов, перестали продавать конфискованные имущества.

Баррас был в панике, как и республиканские дельцы. И снова ему на помощь пришел Бонапарт, нашедший компромат на важную военную фигуру Пишегрю и депутатов-роялистов. Также Наполеон отправил в Париж своего генерала Ожеро.

При этой поддержке Баррасу удалось разгромить роялистов и совершить госпереворот  18 фрюктидора (4 сентября 1797). Была совершена обширная чистка парламента, несколько вождей роялистов арестованы. Все меры монархистов отыграны назад. Республика устояла.

Победы Наполеона в Италии вызвали подъем ура-патриотических и милитаристских настроений. Обществу стало казаться, что можно решить внутренние проблемы за чужой счет. Это выглядело очень правдоподобно. Сам Бонапарт получил огромную популярность.

Французы снова заговорили о необходимости нанесения свободы и причинения равенства своим соседям. Внешняя политика стала еще более агрессивной.

Потом была египетская авантюра, и окончательное разочарование в Директории, и переворот 18 брюмера, когда некий корсиканец стал французским правителем. Но это логично подробнее рассматривать в следующем сериале.

***

Что осталось от Революции? Для Франции было бы слишком долго перечислять. Революция плюс наполеоновский период без преувеличения создали современную страну вплоть до флага и гимна.

Но, несмотря на более чем двухсотлетнее расстояние, французы далеко не согласны насчет отношения к своей Революции. В таких местах, как Вандея, этот опыт остается травматическим. Тем не менее, большинство французов считают, что революция была временем славным, героическим и прогрессивным.

Для мира Французская революция также сделала немало. Она нанесла мощнейший удар по Старому режиму с его крепостным правом, абсолютизмом и сословностью.

Принципы 1789 года о равенстве людей, их правах и свободах постепенно пробивались в течение всего девятнадцатого века и сейчас не подвергаются сомнению. Такие вещи, как отделение церкви от государства, гражданский брак (в правильном смысле), необходимость всеобщего образования – тоже порождение Революции. А еще идея гражданства, патриотизм, национализм. Всеобщая воинская повинность. Идея единства языка по всей стране.

Долгосрочное изменение, касающееся нас в быту: метрическая система. Метр, килограмм, литр – все это изобрели французские ученые именно тогда. Правда, не прижились ни революционный календарь, ни десятичное время.

Великая Французская революция – это событие, в котором рождалась Современность.

***

Вот и закончил наконец, по ВФР. Можно выдохнуть. Следующая серия, напоминаю, «Молодой Наполеон». До прихода к власти.

@Forsrof @MoRFtus @SenatorI @AgentS спасибо большое за донаты!

***

Основная использованная литература

Бовыкин Д. Чудинов А. Французская революция. 2020

Отличные, одни из лучших специалистов в России по предмету. Книга хорошо написана, много интересных фактов и интерпретаций. Сильный либеральный уклон в оценках.

Матьез А. (ум.в 1932). Французская революция.

Классическая работа, несколько устаревшая. Сильный марксистский уклон и некоторая субъективность оценок.

Ревуненков В. История Французской революции.

Очень добротное исследование в советском духе.

Еще бы посоветовал:

https://diletant.media/articles/45327931/ неплохая серия статей

https://www.youtube.com/watch?v=4h0eZAnQJfM&t=3424s&ab_channel=%D0%9F%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%9D%D0%B0%D1%83%D0%BA%D0%B0 тот же Бовыкин на Постнауке

https://www.youtube.com/watch?v=URP0sEChfQg&ab_channel=TamaraEidelman

Месяцы. Было непросто...найти в высоком разрешении

Чтобы было понятно ху из ху

Последователи Фоменко и Задорнова не преминут упомянуть, что и здесь все спижжено у славян. Раньше ведь и у нас были не январи да августы, а всякие студени да серпени. А то, как же.

Кстати сказать, стало модно давать новорожденным нехристианские имена: Октябрина, Владлен, Мессидор (месяц жатвы), Марат и прочие Репюбликены да Либерте.

Поменяли да поменяли, подумаешь. Но это был еще один удар по католической церкви. Церковный календарь с религиозными праздниками организовывал жизнь. В конце концов, вспомните, какое отношение шаббат имеет к субботе, и кто воскрес в воскресенье.

Замена календаря дала повод ультралевым для так называемой дехристианизации. Просветители критиковали церковь весь 18 век. Яркий пример - Вольтер, писавший: "Раздавите гадину" в адрес католической церкви. Логика была простая. Просветители толкали мысль: "Просветите человеков рентгеном и все будет ништяк". А церковь внедряет в умы ложные установки. Церковь поддерживает плохую, негодную власть. "Не бунтуй, а то бохнакажыт".

Революционная элита находилась под сильным влиянием этих идей. Однако представлять ее сплошь атеистами - ошибка. Тот же Вольтер сказал: "Если бы бога не было, его следовало бы выдумать". В восемнадцатом веке "атеист" было словом почти ругательным, синонимом аморала. Просвещенные люди в массе были верующими - но не религиозными.

Зачинателем гонений на церковь был Жозеф Фуше, который гуманно расстреливал пленников картечью. Даром что получил духовное образование и ранее состоял в религиозном ордене, он кичился своим атеизмом еще до революции. Во время командировки в город Невер он запретил там любые проявления культа, снес на кладбищах кресты и приказал там повесить лозунг: «Смерть есть вечный сон». Хренушки вам, короче, а не загробный мир.

Вдохновляясь примером Фуше, парижские революционные активисты стали закрывать храмы, вынуждать священников отречься от сана и глумиться над религиозными святынями. Эту политику поддерживал неизменно радикальный Эбер. В своей газете он писал, что санкюлота Иисуса казнили тогдашние священники и аристократы.

Священник проходит собеседование у революционных властей

Однако Робеспьер и большинство якобинцев выступили против этих «перегибов». Лидер якобинцев высказался, что атеизм «аристократичен» - в те времена и оскорбление, и угроза. В первую очередь угроза адресовалась эбертистам.

У Робеспьера были собственные взгляды на религию, которые позже он попытается воплотить. Роль играл и политический расчет. Крестьяне продолжали оставаться сплошь религиозными, а церковь играла в провинции важную общественную роль. Сельский кюре был в большинстве случаев и психолог, и социальный работник, и тамада на все руки. А значит, человек уважаемый.

Так что робеспьеристы, и примкнувшие к ним дантонисты раскритиковали ультралевых и 6 декабря 1793 года приняли закон о свободе культов. Эбер дал заднюю и стал говорить, что он вовсе не атеист, его не так поняли.

Снисходительные

Санкюлоты и радикалы, выражающие их интересы, считали, что революцию нужно продолжать. Большинство городских низов пока получили только нихуя, инфляцию и возможность героически помереть за Республику. А с другого фланга были те, кому революция уже многое дала, а помирать, особенно на гильотине, было неохота. Это были всяческие дельцы, возникшие уже в ходе революции, сделавшие гешефт на скупке, а то и просто отжатии, имущества эмигрантов и разных махинациях с государством. Их выразителем были так называемые «снисходительные» из якобинцев и Болота, а их лидером был Жорж Дантон.

К 1794 году Жорж Дантон был не менее популярен, чем Робеспьер. В 1792 году, получив  должность министра он организовывал оборону Парижа и вводил всеобщее избирательное право, «заработал» миллионы и не остановил сентябрьскую резню.

Овечкой Дантона никак нельзя было назвать. Он был революционером и считал, что общественные порядки можно и нужно ломать, прибегая при этом к насилию. Но в этом Жорж Дантон всегда выступал за умеренность.

Любопытно сравнить личности и политическое поведение двух лидеров якобинцев и друзей (пока еще), Дантона и Робеспьера. При всей смелости, талантах, искреннем желании помочь Республике, Дантон был казнокрадом и взяточником, по крайней мере, нечистоплотным бизнесменом. Он любил бухать, женщин, и бухать с женщинами, закатывал грандиозные кутежи. В политике он выступал за умеренность и компромиссы, конечно, в рамках революционера и радикала. Один из учредителей террора, он всегда выступал против террора массового, готов был договариваться даже с роялистами ради общественного мира, во внешней политике выступал за дипломатические, а не военные средства.

Робеспьер был кристально честен, не присвоил ни ливра государственных денег, он до самого конца, несмотря на место фактического правителя государства, будет жить в бедности. Робеспьер, насколько известно, не обладал ни одним из пороков, был трудоголиком и аскетом, беспощадным к себе. И другим. Лично нисколько не кровожадный, ради своего идеала он был готов пустить под нож десятки тысяч.

1 декабря 1793 года Дантон выступил в Конвенте с призывом сворачивать террор. Он заявил, что в условиях внутренних и внешних побед надобность в терроре отпадает и осудил его крайности.

Вслед за тем, через пару недель друг и «перо» Дантона, Камиль Демулен, в своей недавно организованной газете «Старый кордельер» иносказательно сравнил режим якобинцев с римскими императорами-тиранами. Далее он открыто выступает против террора и предлагает выпустить из тюрем «подозрительных».

Однако Робеспьер обрушился с критикой и на умеренных, и на радикалов. Когда дантонисты не поняли сигнала, то был сделан предупредительный выстрел: 12 декабря 1794 был арестован друг Дантона Фабр дЭглантин. Дантонисты намек поняли.

Куда идти?

Самые острые вопросы выживания Республики отпали. Теперь нужно было решить, какой же она будет.

Жан-Жак Руссо, на философии которого были взращены множество революционеров, идеал общества видел в отсутствии очень бедных и очень богатых, где большинство людей будет средним классом. Мысль вполне здравая. В других местах он, правда, писал, что люди будут счастливы, когда уйдут жить с голой жопой в лес, но мы сейчас не об этом.

Санкюлоты получили от революции немного. Эбертисты предлагали наделить всех бедняков хотя бы клочком земли, чтобы все могли обеспечить себя куском хлеба. Землю следовало делить не только церкви и эмигрантов, но теперь и «врагов отечества». Также эбертисты призывали расширить социальную помощь для бедняков и поприжать богатых. Нищему человеку, заявляли они, свобода не нужна.

В конце концов под давлением ультралевых и санкюлотов были приняты так называемые вантозские декреты, в которых довольно расплывчато заявлялось, что неимущие патриоты должны быть вознаграждены. На местах это понималось по-разному. Кое-где действительно беднота наделялась землей. Кое-где выдавались небольшие пособия. В большинстве департаментов декреты просто проигнорировали.

Что же Робеспьер? Сделавший себе популярность в отстаивании народных интересов, теперь он не интересовался землей, ни вообще материальным положением населения. Вместо этого Максимиллиан Неподкупный озаботился моральным состоянием общества.

5 февраля он зачитал доклад в Конвенте о своем видении будущей Республики. Все в ней будут исключительно честны, добродетельными до слипания патриотизма, и готовы в любой момент пожертвовать жизнью во имя родины. У идеального гражданина нет «лишних» потребностей и пороков, он кушает для калорий, трахается для детей, постится, молится Высшему Существу и слушает, нет, радио еще не изобрели, речи активистов в секции. Вот такой идеал.

Понятно, что не все захотят жить такой красочной жизнью. Что делать? Очистить общество террором. То есть, все хорошие люди должны убить всех плохих и будет всем оставшимся счастье.

Эх яблочко, цвета спелого, слева правого бьем, справа левого

К концу зимы 1794 года голод в Париже усилился. Эффект «максимума» (т.е. верхней границы цен) давно прошел, крестьяне и торговцы почему-то отказывались продавать по невыгодным ценам, прятали продовольствие и торговали из-под полы. Народные низы и их представители – эбертисты предложили решение, угадайте какое? Отрубить головы всем спекулянтам (скучный зевок). Робеспьеристы выступили резко против. Дело усугубилось арестом нескольких эбертистов. Ультрареволюционеры решили действовать на опережение.

4 марта Каррье (тот самый, который косплеил Герасима в Нанте, только с людьми) призвал к «святому восстанию». Далее Эбер стал призывать к тому же. Но эбертисты не решились действовать по-настоящему, а большинство парижан идею восстания не поддержала, будучи под впечатлением вантозских декретов. «Мятеж» оказался вялым, как хрен импотента. Массу возбудить не удалось. Эбертисты попытались включить заднюю, но было поздно. В ночь на 14 марта Эбер и его сторонники были арестованы.

Через неделю состоялся суд. На нем прибегли к так называемой амальгаме, когда в одном процессе судили и монархистов, и коррупционеров, и эбертистов вместе. Смысл был как в анекдоте про космонавтов и пидорасов. Тень одних должна была упасть на других. Также создавалось впечатление заговора. Кое-кто из санкюлотов возмущался обвинением «Папаши Дюшена», но большинство поверило в его причастность к «аристократическому заговору». Злая ирония была в том, что сам Эбер долго и старательно приучал народ искать такие заговоры.

24 марта Эбера сотоварищи повезли на сеанс к «старой шлюхе». (Так парижане называли гильотину. Кто на ней только не лежал, никому не отказала). Парижане, которые ходили на казни как в театр, были разочарованы поведением Эбера. Он плакал и упирался. Для человека, который столько призывал к казням, это сочли недостойным.

После разгрома эбертистов активизировались дантонисты. Они стали призывать закончить войну и террор. Демулен выступил с тем же, а также с критикой робеспьеристов в своей газете. Но тираж был конфискован. Дантон попытался договориться с другом Максимиллианом, но был отвергнут. 3 мая 1794 года Комитет общественного спасения постановил арестовать Дантона и виднейших его соратников.

Один из членов Комитета, симпатизирующий Дантону предупредил его об аресте. Но Жорж-Жак заявил: «Они не посмеют». А потом сказал знаменитое: «Родину нельзя унести на подошвах сапог». Современные оппозиционеры гораздо умнее, и уносят родину на сапогах не то, что под угрозой казни, а просто при некоторых неприятностях.

Репутация Дантона была основательно разрушена коррупционными скандалами и роскошной жизнью. А ведь многие парижане голодали. Тем не менее, столица была потрясена. Дантон был одним из важнейших вождей Революции, многократно доказавший ей свою преданность. Многие депутаты Конвента выступили против. В адрес Комитетов летели возмущенные крики. Тогда на трибуну поднялся Робеспьер и приложил все свои красноречие и авторитет, чтобы убедить собрание, что Дантон «подгнивший идол» и суд над ним необходимость. Дантона решено было судить.

Когда-то Робеспьер писал Дантону, утешая его после смерти жены: «Если в том несчастье, которое одно способно потрясти душу такого человека, как ты, уверенность в сердечной преданности друга может принести тебе утешение, ты найдешь его во мне. Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и буду любить до самой смерти. В эти минуты я нераздельно с тобой».

Арестованный Камилл Демулен вообще приходился Робеспьеру другом детства. Максимиллиан был его свидетелем на свадьбе.

Суд состоялся 2-5 апреля 1794 года. Снова была «амальгама», дантонистов судили с коррупционерами и военными преступниками. Дантон был блестящим оратором и не только блестяще защищался, но и нападал на обвинителей. Его громовой голос был слышен на улице. В конце концов, ему запретили говорить. Приговор был принят заранее, доказательства сфабрикованы.

5 апреля приговоренных повезли на эшафот. Дантон показывал полное презрение к смерти. Когда телега проезжала мимо дома Робеспьера, Жорж-Жак громовым голосом прокричал: «Максимиллиан, ты следующий!».

Когда приговоренные всходили на эшафот, Демулен плакал. Дантон его утешал. Когда рубили его собственную голову, Дантон сказал: «Покажи ее потом народу, она этого достойна».

Через неделю казнили Люсиль Демулен. Она надела белое платье. Еще многим предстояло расстаться с жизнью.

Робеспьер на вершине власти

Уничтожив внутреннюю оппозицию, робеспьеристы могли ощущать свое положение прочным. Казалось, так оно и было. На самом деле, они начали путь к падению.

Пока существовали радикалы и умеренные, якобинцы могли пойти направо или налево: начать править в интересах имущих классов и задавить активность санкюлотов, или попытаться установить максимально возможное тогда социальное равенство.

Уничтожив и левое и правое крыло своей партии, робеспьеристы попытались пойти по среднему пути. Как говорится, и вашим, и нашим. Но получилось ни вашим, ни нашим. Половинчатой политикой они постепенно отталкивали от себя и верхи и низы, и сокращали свою социальную базу.

Осень 1793-зима 1794 года были пиком государственного регулирования экономики. Были установлены максимум цен и максимум зарплаты. Крестьян заставляли продавать зерно по твердым ценам, а если они не подчинялись, зерно реквизировали. Санкюлотские армии, которые этим занимались, частенько реквизировали и имущество зажиточных крестьян, чтобы распределить его «по справедливости». Значительная доля торговли и промышленности прямо управлялась государством. Была частичная трудовая повинность.

Весной 1794 года якобинцы сильно смягчили политику по отношению к торговцам. На нарушения закона о максимуме стали смотреть сквозь пальцы. Бизнес стали не кошмарить, а поощрять. Зато с наемными работниками разговор был совершенно другой.

Максимум цен очень плохо соблюдался, зато максимум зарплаты – еще как. На падение уровня жизни рабочие ответили волной забастовок. К ним стали применять закон 1791 года о запрете сговора работников. Когда рабочие стали массово уклоняться от работы за низкую зарплату, якобинцы все шире стали применять принуждение к труду. Санкюлоты, совсем недавно считавшие якобинцев своей, народной властью, стали недобро на них посматривать.

В деревне тоже зрело недовольство. Реквизиции зерна вызывали массовое его утаивание, и даже прямое вооруженное сопротивление.

Также общество устало от террора, конца которому не виделось. Якобинцев терпели, потому что они доказали свою эффективность в организации обороны и подавления роялистских заговоров и мятежей. Но что будет, если опасности отпадут?

Революционная армия становилась все лучше и лучше. 26 июня 1794 года она совершила победу при Флерюсе. Угроза вторжения для Франции надолго отпала.

«Царство Добродетели»

Защитив Республику, окончательно разрушив феодализм, и не решаясь на более глубокие преобразования, якобинцы не смогли предложить обществу какой-то дальнейшей социально-экономической программы. Робеспьер чувствовал это, и попытался сплотить общество морально, создав «Царство Добродетели». Он давно уже вынашивал программу переделки общества, воспитания нового человека. (Тем, кто считает, что это придумали коммунисты, ответственно заявляю, что идея перекроить общество и человека в целях всеобщего счастья™ идет как раз из века Просвещения, а даже якобинцы не отрывались далеко от либерализма. Впрочем, если покопаться, можно найти подобные идеи и раньше. Всяческие религиозные движения, и т.п).

С этой целью Робеспьер создал культ Верховного Существа. Идея была не оригинальная, такая концепция гуляла в среде образованного общества весь восемнадцатый век, в свою очередь, наследуя деизму. Вкратце, это признание существования Бога, но бога ни одной из религий. Этому богу наплевать, ешь ли ты свинину, или дрочишь в Шаббат. Он не присматривает за всем через камеры, не дает социальный рейтинг, возможно, что он создал мир, сказал: «Теперь ебитесь как хотите» и уехал на рыбалку.

Кстати сказать, у радикалов был тоже свой Культ Разума с атеизмом и санкюлотками, но Робеспьер его быстренько запретил.

8 июня 1794 года состоялся праздник Верховного Существа. Робеспьер, наряженный как жених, был главным на мероприятии. Это был величайший в его жизни триумф. До величайшего падения оставалось шесть недель.

Собственно праздник

Но религии было недостаточно для создания Царства Добродетели. Главным инструментом для этого был террор, и он усиливался.

Террор для Робеспьера не был необходимым злом, он был главным методом очистки общества от зла, добродетелью. Вот его слова: «Террор - это не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость; он, следовательно, является эманацией добродетели».

Была и чисто политическая причина. Разгромив организованную оппозицию, ощущая общественное недовольство, Робеспьер стал видеть вокруг себя некий безликий, неоформленный заговор неизвестных врагов. И он не придумал ничего лучшего, как «стрелять по площадям».

Атмосфера накалилась двумя несостоявшимися покушениями на Робеспьера 22 и 23 мая.

10 июня (22 прериаля) был принят закон, доведший политику террора до абсурда. По делам «врагов народа» (да-да, тоже не большевики придумали) отменялись всякие юридические излишества наподобие адвокатов, следствия, свидетелей. Под этот закон подпадали, например, «кто пытался вызвать упадок духа», «кто распространяет ложные слухи», «кто пытается испортить нравы и развратить общественное сознание, ослабить энергию и чистоту революционных и республиканских принципов».

Основанием для вынесения приговора признавалась «всякая улика, вещественная или моральная, в устной или письменной форме, естественно вызывающая уверенность всякого справедливого и просвещенного ума».

Арестовать и судить человека стало можно по желанию левой пятки комиссаров. В суде можно было не заморачиваться. По делам «врагов народа»  наказание было только одно – смертная казнь. Очень удобно, думать не нужно.

Казнили множество заключенных, находившихся в тюрьмах. Тюрьмы были заполнены до отказа. Женщин держали вместе с мужчинами. Рассказывают, что в камерах происходил повальный секс – все равно умирать.

Аресты по доносу открыли большие возможности по сведению счетов. В первую очередь арестовывались, конечно, потенциальные враги. Бывшие. Бывшие священники, аристократы, жирондисты.

Казните и мою бывшую, пож

Гильотина стучала не переставая. За четырнадцать месяцев до 10 июня 1794 года в Париже было казнено  1251 человек, а за шесть недель после - 1376.

Несколько слов о терроре

Немного фактов. Согласно одному из лучших исследователей террора , Дональду Гриру, с марта 1793 по август 1794 было арестовано до 500 т.ч., из них казнено по суду 16, 5 т., без суда 10-12 т. Почти столько же умерло в тюрьмах. Напоминаю, что во Франции перед революцией жило 25-27 млн. ч.

Три четверти приговоров было за участие в мятежах. Примерно столько же было казнено в главных районах восстаний. В Париже – 16%.

Священников и дворян из них было около15%. Третьего сословия – 85, из этого 60% крестьяне, рабочие и ремесленники.

Среди тех, кто участвовал в Терроре, как и многих историков, популярна теория необходимости. Враги кругом, так было надо. Якобинцы действительно спасли республику. Только вот Д. Бовыкин указывает, что большая часть террора происходила после побед Республики.

Почему же тогда? Месть. Вандейцам и жирондистам откровенно мстили за мятеж. Абсолютизация террора как средство «очистить» общество, чтобы построить идеал.

Виноват ли Робеспьер во всем? Значительная часть вины, безусловно, лежит на нем. Но не надо забывать, что большая часть власти Неподкупного держалась на авторитете, а не силе. А это значит, что большая часть общества эту политику одобряла.

Почему? Атмосфера страха перед заговорами, настоящими и мнимыми. Ненависть к «аристократам» и искреннее желание защитить республику. Страх потерять приобретенное, а то и жизнь, после возвращения короля к власти. Слепая вера в вождя, который знает, как правильно действовать и чует контрреволюцию.

Падение Неподкупного

Многие депутаты Конвента так и не простили Робеспьеру казни эбертистов и дантонистов. Одни были близки первым, другие вторым. Несмотря на, казалось бы, противоположные взгляды, они начали сближаться на фоне ненависти к Робеспьеру. Часть из недовольных депутатов боялась за свою жизнь, потому что проворовались, или превысили полномочия. Часть искренне считала Робеспьера тираном.

Открыто критиковать Неподкупного стали после выступления на празднике 8 июня. Еще более жестко – после выпуска декрета о неограниченном терроре. Его стали высмеивать. Нашли полусумасшедшую старуху, которая заявляла, что Робеспьер – Мессия. Обиженный Максимиллиан перестал посещать Конвент. И совершил ошибку. Он фактически развязал руки заговорщикам.

Против Конвента его могли поддержать парижане. Но они были обозлены максимумом зарплаты и гонениями на забастовки. И все устали от террора.

Робеспьер чувствовал себя обреченным. Его товарищи, Кутон и Сен-Жюст попытались найти компромисс с остальными членами Комитета общественного спасения, но Робеспьер отказался. Что ни говори, он считал себя голосом народа и был совершенно раздавлен, когда понял, что народ от него отвернулся.

Тем не менее, в своей последней речи 26 июля (9 термидора) он высказал угрозы. В Конвенте сидят контрреволюционеры. Нужно совершить его чистку. Депутаты потребовали имен. Робеспьер совершил ошибку, он никого не назвал. Теперь каждый депутат не мог чувствовать себя в безопасности.

Удивительно, но на речь Робеспьера Конвент ответил аплодисментами. Однако один из депутатов, которому было нечего терять, встал и произнес:

«Пора сказать всю правду, один человек парализовал волю всего Национального конвента: это человек, который только что произнес здесь речь, — это Робеспьер».

Максимиллиан Робеспьер проиграл битву в Конвенте. К народу он уже не мог обратиться.

Вечером заговорщики провели переговоры с колеблющимися депутатами. Подготовили Национальную гвардию.

9 термидора (27 июля) Сен-Жюст готовился произнести доклад. Но ему не дали говорить. Его и Робеспьера заглушили криками. Неподкупный быстро охрип, тогда ему выкрикнули: «Кровь Дантона душит тебя!». Наконец, заговорщики поставили вопрос об аресте на голосование и провели его.

Парламентские дебаты по поводу полномочий Робеспьера и Ко

Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон были арестованы. Брат Максимиллиана, Огюстен, и еще один депутат потребовали, чтобы их тоже арестовали. Им не отказали в любезности. Однако в Коммуне обо всем узнали. Там еще оставалось довольно много робеспьеристов.

Мэр и командир Нацгвардии освободили Робеспьера сотоварищи и привезли в Коммуну. Там было решено начать восстание. Было подготовлено воззвание к народу, разосланы представители. Но Париж не ответил. Большая часть Нацгвардии была верна Конвенту. Однако около трех тысяч гвардейцев было готово защищать Неподкупного и Коммуну. Но он сам же тянул дело, пытаясь все оформить «по закону». Тем временем, Конвент собрал войска, объявил робеспьеристов вне закона и приказал штурмовать Коммуну. На штурм выдвинулись как богатые секции, так и плебейские, как бывшие аристократы, так и радикалы.

При штурме ратуши Робеспьер был ранен в челюсть (по другой версии, пытался суициднуться). Огюстен выпрыгнул из окна, но остался жив. Еще один депутат застрелился. Сен-Жюст и Кутон спокойно сдались.

На следующий день, без суда и следствия, по закону 22 прериаля, Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста и еще почти двадцать человек казнили. Еще на следующий день казнили семьдесят один.

Кульминация революции завершилась.

В последний путь

Приходит время, люди головы теряют...

@Forsrof @starikkrupsky @AgentS @DieSectoid и таинственный пикабушник, спасибо за донат!

Это была настоящая не только аграрная, но и социальная революция. Якобинцы оставили после себя недобрую память в виде террора. Но это их деяние сделало крестьянскую Францию такой, какая она будет оставаться еще сто пятьдесят лет, а может, и до нашего времени. Франция надолго станет страной многочисленных мелких землевладельцев.

-Я выполнил все свои предвыборные обещания!

-Пиздишь, mon cher. А вот я выполнил.

-А ты, а ты людей убивал!

-Чего, merde?

Учредительное собрание 1789 года вырабатывало Конституцию два года. Жирондистский Конвент за восемь месяцев не смог решить эту задачу. Якобинцы соорудили новую Конституцию меньше чем за месяц.

Конституция 1793 года была самой демократичной для своей эпохи. Голосовать должно было все мужское население с 21 года без всяких цензов. В определенных случаях по поводу законов должно было происходить всенародное голосование.

Самая демократичная конституция была утверждена очень демократичным путем, всенародным голосованием. Правда, из семи миллионов избирателей проголосовало менее двух миллионов. Но этим нас не удивишь. За Конституцию 1993 года тоже проголосовало около 30% избирателей.

Главное, конституция может быть сколько угодно прекрасной, но она остается бумагой, которой можно воспользоваться за неимением туалетной, если не исполняется.

Якобинцы заявили, что конституция, конечно, прекрасна, и достойна отлития в граните, но для этого времени не подходит. Вот наступит мир, и заживем демократично. Обязательно. Но потом. А фактически якобинцы быстро строили диктатуру.

Здесь нужно сделать небольшое отступление и описать революционную власть. Во-первых, Конвент, то есть законодательный орган, с самого начала в большой степени подменял собой исполнительную власть. И когда монтаньяры стали строить диктатуру, она возникла в первую очередь из депутатов Конвента.

Депутаты формировали главные комитеты: общественного спасения и общественной безопасности. Первый стоял над правительством, а второй исполнял полицейские функции.

Депутатов постоянно отправляли на места, решать разные административные, хозяйственные и военные проблемы. Их называли комиссары.

Для дальнейшего будут полезны карты

Часто в источниках провинции и департаменты в куче. Вот они вместе

Федералистский мятеж

Лето 1793 года было худшим временем для революционных властей. Мятежи жирондистов и роялистов охватили 60 департаментов из 83, возобновилось иностранная интервенция, давно уже полыхало восстание в Вандее.

Как уже было сказано, большинство депутатов, изгнанных из Конвента, уехали в свои родные департаменты искать правды. В провинции изгнание депутатов восприняли с большим возмущением, по крайней мере, элиты. Сразу же стали формироваться отряды для борьбы с якобинцами.

Еще за несколько дней до переворота восстал Лион. Он был одним из главных промышленных центров страны и вторым по величине населения. К июню 1793 года одним из известных политиков Лиона был Жозеф Шалье, бывший священник. Он был якобинцем, ближе к «бешеным». Типичный революционный отморозок, или, если угодно, радикал, после штурма бастилии он привез из Парижа камень крепости и сделал из него революционный алтарь. Его речи можно свести к нехитрой формуле: «Всех убить, все отнять».

Он был главным инициатором введения чрезвычайных налогов, все увеличивавшихся, и тратившихся часто не особенно производительно, на праздники и вооружение бедняков. Когда возмущенные горожане собрались на площади, присланные в усиление якобинцам парижские солдаты открыли огонь по толпе. Для пущего устрашения Шалье распорядился поставить на площади гильотину, подарок(!) парижских властей.

Но это подействовало строго наоборот. состоятельные горожане организовали заговор и арестовали Шалье со сторонниками. Лионцы не хотели ссориться с Парижем, но якобинское правительство не шло на переговоры, и горожане стали готовиться к обороне. Жирондисты-республиканцы и монархисты сумели здесь договориться.

В июле Шалье казнили на той самой гильотине, которой он грозил лионцам. Так как опытного палача не было и нож не наточили, фанатичному священнику-революционеру отрубили голову только с четвертого раза, да и то саблей. Кринж, одно слово.

Успешные восстания жирондистов и роялистов также произошли в Марселе, Тулоне, Бордо и нескольких других городах.

Однако антиякобинские силы в провинции, за исключением Вандеи и кое-где еще, опирались на довольно узкий круг состоятельных людей. Поэтому, хотя восстания охватили 6/8 департаментов, военной силы и жирондистам, и роялистам наскрести удалось очень мало. Осложняло дело и то, что жирондисты были все-таки республиканцы и возвращения короля не хотели, а для роялистов жирондисты были не сильно лучше бесов-якобинцев.

Если на юге у мятежников дела шли неплохо, то на севере все сразу закончилось пшиком. В Нормандии и Бретани восставшим удалось набрать только 3к человек. Это были в основном юноши из хороших семей, неплохо снаряженные, но необученные и необстрелянные. Эта «армия» выступила на Париж. По пути они зарулили в один из замков, командир уехал в свое поместье. Солдаты «взяли штурмом винный погреб, сломили сопротивление пробок и нанесли содержимому бутылок непоправимый урон». (Бовыкин)

Когда местный отряд национальной гвардии, верной правительству подошел, и стал обстреливать замок, солдаты храбро бежали. Так как с обеих сторон жертв не было, событие назвали «битва без слез». Федералистский мятеж на севере после этого быстро закончился. Но не без неожиданностей.

Смерть «друга народа»

В городе Кане, что в Нормандии жила-была девушка дворянского происхождения Шарлотта Корде.

Она была республиканкой и общалась с жирондистами. А вот якобинцев не любила, особенно Жана-Поля Марата. Неудивительно. Этот бывший врач в своей газете постоянно требовал казней, больше казней для бога казней. Шарлотта задумала в одиночку остановить гражданскую войну и убить Марата. При некоторой помощи жирондистов она добралась до Парижа, купила там кухонник и добилась приема у Марата, соврав про жирондистский заговор. Марат принял ее в ванне, которую часто принимал, чтобы облегчить экзему.

Шарлотта сунула Марату фальшивый донос, и пока он его читал, саданула ему дважды под ключицу. Марат умер почти мгновенно.

Ее тут же арестовали и чуть было не убили сразу. Шарлотта на суде вела себя мужественно, гордо признала вину и заявила, что хотела остановить убийцу и спасти как можно больше жизней. Трибунал ожидаемо приговорил ее к казни. И на казни она была твердой. Часть толпы сочувствовала Корде. А когда помощник палача дал пощечину голове Шарлотты, его приговорили к нескольким суткам ареста.

Конечно, якобинцы воспользовались убийством сотоварища по полной, и оно не остановило террор, а приблизило его. Из Марата сделали революционного мученика. Как и из Шалье, его фаната, которого казнили несколькими днями позже.

Якобинцы берут верх

10 июля якобинцы сформировали новый Комитет общественного спасения. Оттуда вывели Дантона, уже тогда обвиняемого товарищами в примиренчестве и ввели Робеспьера. Комитет начал энергично действовать. Федералистский мятеж удалось почти везде подавить уже тем летом. Продолжал обороняться Лион, который правительственные войска осаждали с 10 августа. Роялисты Тулона сдали город англичанам. Те захватили весь французский средиземноморский флот. Часть его они потом увели, часть взорвали.

Но войска коалиции наседали со всех сторон. На территории Франции активно действовали англичане, пруссаки, испанцы и итальянцы. Любопытная история произошла в осажденном Майнце. Пруссаки согласились выпустить французский гарнизон в обмен на обещание не воевать против коалиции год.

Вандея продолжала оставаться «кровоточащей раной Республики». В конце апреля вандейские повстанцы оттеснили республиканцев за пределы департамента, в начале июня крестьянские отряды объединились в сорокатысячную армию и перешли в наступление. Но за пределами Вандеи крестьяне сражались заметно хуже. Чуть что, они возвращались к своим домам, территория им больше не помогала. Да и еще, хотя крестьяне сражались фанатично (или самоотверженно), но представления о дисциплине у них были довольно смутными.

Крестьянская армия осадила город Нант, ключевой город для того, чтобы объединиться с повстанцами Бретани и получить английскую помощь. Враждующие в городе жирондисты и якобинцы смогли объединиться. Крестьяне сумели ворваться в Нант, но при штурме погиб их командующий, и они отступили. Вторая осада также потерпела поражение. Но когда окрыленные республиканцы ворвались на территорию повстанцев, то потерпели поражение. Дальше установилось своеобразное равновесие. Правительственные войска терпели поражение в департаменте, вандейцы за его пределами. Все оставались при своих, минус некоторое количество людей.

Итак, к августу 1793 года положение для якобинского правительства можно описать поговоркой: «Надо бы хуже, да некуда». Жирондистский мятеж подавлен, но вот-вот вспыхнет опять. Вандейцы вот-вот снова перейдут в наступление. Иностранные армии вот-вот подойдут к Парижу.

Враги якобинцев называют их кровожадными фанатиками, сторонники стальными людьми. Именно в августе-сентябре 1793 года якобинцы совершают то, что оправдывает обе оценки. Они титаническими усилиями и нестандартными решениями спасают Республику и запускают машину Террора.

Новая армия

Победить армии пяти стран можно было только необычными средствами. Они были найдены. Главное из них называлось levée en masse, всеобщая мобилизация.

Здесь придется сделать экскурс в военную историю. В 18 веке в Европе господствовал линейный строй.

Как-то так

В плотном строю, плечом к плечу, солдаты подходили вплотную к противнику, так, чтобы было видно белки их глаз. Затем дать залп, еще один, а там можно переходить и к штыковой. Представляете, каково солдату было стоять в полный рост, видя, как с противоположной стороны в него целится лес ружей. Лечь на землю, спрятать голову за кочку нельзя. Современному человеку такая картина совершенно непонятна. И начинает думать этот человек, что предки были дурачки, эвона, какую глупость творили. А так думать не надо. Предки были не глупее нас, и, если они что-то делали так, а не иначе, означает, что на это были важные причины.

Линейный строй объясняется сразу кучей вещей, от несовершенства огнестрела, до социально-политических факторов. Вот про них и расскажу.

Армии того времени во всей Европе формировались только двумя способами. Они были наемными, или рекрутскими. Первый понятно, а второй, это когда берут небольшой процент населения, зато надолго. Очень надолго. Пожизненно.

И там, и там солдат жестоко били, иногда до смерти. Вешали за малейшие проступки. Принцип был такой, что солдат только тогда идет в атаку, когда командира боится больше, чем врага.

Неудивительно, что даже за деньги шли крайне неохотно, и рекрутеры изощрялись, как могли. Угощает тебя дяденька бухлом, а на дне кружки монета. Ты ее вытаскиваешь, все, деньги взял, в армию под конвоем повели. Неудивительно, что служили крайне неохотно. Про насильных пожизненных рекрутов я вообще молчу. Еще и воюешь за интересы короля, который тебе сто лет не нужен и где-то у хера на куличках. Отсюда и линейный строй, который позволял солдата успешнее контролировать. Почему? Долго объяснять. При желании в комментах напишу.

И еще момент. Всеобщая воинская повинность в феодально-абсолютистских государствах была попросту невозможна. Обучить большинство мужиков войне не могло прийти в страшном сне. Уж слишком низка была лояльность подданого государству. Это же восстание сразу вызовешь, ну его нахер.

Пруссия смогла перейти к призыву только после 1807 году, после отмены крепостного права. Россия позже всех в Европе, в 1874 году, догадайтесь с трех раз, почему.

Наконец-то мы подходим к революционной Франции.

Идея «народной армии» висела в воздухе с начала революции. Именно революция создала идею гражданства (ну как, создала, в древних Греции и Риме тоже это было). Гражданин имеет права, и вместе с ними обязанности, в том числе, обязанность эти права защищать. Гражданин, в отличие от подданного, чувствует прочную связь со своим государством (или иллюзию таковой, неважно), он готов это государство защищать, а государство не боится гражданину вручить оружие.

В августе 1793 года главным специалистом по военному делу стал военный инженер Лазар Карно. Он навел минимальный порядок в армии. Вместе с другим депутатом, Баррером, они выпустили закон о всеобщей воинской повинности. Призыву подлежали все холостые мужчины от 18 до 22-х.

Преимущества новой системы проявились сразу. Точнее, пока одно, но какое. Франция смогла мобилизовать в несколько раз больше солдат, чем любая другая страна. Неважно, что французские солдаты плохо стояли под огнем, что у них был плохой офицерский состав. После начнут выявляться и другие плюсы. Возможность перейти к прорывной тактике рассыпного строя. То есть солдаты стреляли по отдельности, из-за укрытий.

Близость солдат и офицеров. Часто они были выходцы из одних слоев. Материально офицеры жили так же, как и солдаты, все это создавало чувство солидарности.

Было чувство близости и к власти. Депутаты Конвента часто направлялись в войска, прямо участвовали в боевых действиях, нередко в первых рядах. Тот же Карно так делал, человек, занимающий вершину военной власти. Представьте министра обороны на передовой. Несколько из депутатов погибло.

Высочайший боевой дух, достигаемый высокой гражданской сознательностью. Революционные солдаты читали газеты, участвовали в клубах, устраивали политические собрания.

Император Наполеон будет побеждать в сражениях армией, выкованной Революцией.

Якобинцы прилагали и огромные усилия для создания военной экономики, ведь армию нужно было обеспечить.

Летом 1793 года арсеналы республики были пусты. Многие военные заводы находились на мятежных территориях или стояли из-за отсутствия сырья. Многие стратегические материалы не завозились из-за морской блокады Англии.

Конвент приказал переплавлять колокола. Добыча селитры стала патриотическим делом всех граждан и увеличилась в десять раз. Всех рабочих Парижа мобилизовали на производство оружия. Парижские сапожники шили обувь только для армии, а рядовые граждане мундиры.

Быстро строились новые заводы, открывались военные училища. Виднейшие ученые, такие как Лаплас и Бертолле (бертолетова соль) привлекались к военным задачам и справлялись с ними.

Гражданская экономика также все больше огосударствливалась.

Победная осень

Однако к осени 1793 года обстановка не улучшилась. Военные поражения, страх измены после сдачи Тулона англичанам, экономические бедствия заставили парижский плебс попытаться повторить переворот 31 мая. Якобинцы сумели удержаться, но пришлось пообещать социальные цены в Cinq-очке и порезать буржуев.

8 сентября революционная армия разгромила англичан – первая победа за год. К октябрю 93 года Лион сопротивлялся уже два месяца. Город находился в осаде и постоянно бомбардировался. Раздраженный долгой осадой, Конвент прислал под Лион Жоржа Кутона. Очень примечательный персонаж. Инвалид, который сначала передвигался на костылях, а потом и вовсе пересел в коляску. Но бывший поистине железным человеком. Он сразу после бегства короля стал антимонархистом, затем последовательным радикалом. Кутон быстро сблизился с Робеспьером и стал его близким другом.

10 октября Лион пал. Так как город был первым среди подавленных мятежей, Конвент обязал Кутона примерно его наказать. Все, кроме рабочих окраин и фабрик подлежало снесению. Среди развалин следовало установить надпись: «Лион боролся против свободы — Лиона больше нет».

Кутон ни в коем случае не был агнцем. Во время восстания 31 мая один из жирондистов заявил: «Кутон жаждет крови. Налейте ему стакан». Но депутат-калека пожалел город, ограничившись символическим наказанием. Однако для Лиона все только начиналось..

Октябрь был удачным для республиканцев. 15 октября они нанесли поражение австрийцам, а 17-го вандейцам. После поражения при Шоле война для крестьянской армии превратилась в череду неудач. 22 декабря вандейцы дали свой последний бой. Сражение превратилось в резню.

«Участвовавший в сражении генерал Вестерман, уже получивший к тому времени прозвище «вандейский мясник», так описал происшедшее в своем донесении Конвенту: Вандеи больше нет… Она умерла от удара нашей сабли свободы вместе со своими женщинами и детьми. Я похоронил ее в болотах Савене. Следуя вашему приказу, я давил их детей копытами лошадей; я резал их женщин, по меньшей мере для того, чтобы они больше не могли родить бандитов. Меня нельзя упрекнуть в том, что я взял хоть одного пленного. Я истребил их всех. Дороги усыпаны трупами. Их так много, что в некоторых местах они высятся пирамидами…» (Бовыкин).

Но и для вандейцев на этом все не закончилось.

19 декабря, при активном участии некоего Н. Бонапарта пал Тулон. Масштабное антиякобинское сопротивление во Франции закончилось.

Террор

французы по мнению англичан

Террор - это запугивание политических противников угрозой физической расправы. Хотя политика применялась с древности, имя свое она получила в ходе Революции.

Расправы с политическими противниками, в разных формах, как бы цинично не звучало, для любой власти дело обычное. В цивилизованных, «демократичных» странах их вытесняют из медиаполя, устраивают всяческие жизненные неприятности, иногда и арестовывают. В нецивилизованных сажают в тюрьмы и уничтожают. Средства разные, цель одна – пресечь сопротивление власти. Репрессии эти точечные, против конкретных людей.

Но когда сопротивляются целые группы, и власть чувствует себя неуверенно, начинают прессовать тоже целыми группами, не только, чтобы пресечь сопротивление, но и запугать остальных. Чтобы там ни думали, царствовать террором невозможно. Но задавить некоторые активные меньшинства можно.

Как государственная политика террор был сформулирован якобинскими депутатами в августе 1793 года. «Подозрительных», то есть, тех, кто открыто не выступал, но потенциально мог выступить, призывали то отправить на фронт, а то и арестовать.

17 сентября Конвент принял закон о подозрительных, ответственный за подавляющее большинство арестов и казней эпохи Террора

«Подозрительными  объявлялись: «I. Те, которые своим поведением, либо своими связями, либо своими речами или сочинениями проявляют себя сторонниками тирании, федерализма и врагами свободы; 2. Те, которые не смогут... доказать свои средства к существованию и выполнение своих гражданских обязанностей; 3. Те, которым было отказано в выдаче сертификатов цинизма; 4. Общественные функционеры, отрешенные или смещенные со своих должностей Национальным конвентом или его комиссарами... 5. Те из бывших дворян, которые являются мужьями, женами, отцами,, матерями, сыновьями или дочерьми, братьями или сестрами эмигрантов, как и их бывшие слуги, если они не проявляли постоянно своей преданности революции» (Ревуненков)

И застучала «бритва нации», как иронично стали называть гильотину. 16 октября казнили королеву. Ее сына, формального Людовика XVII, содержали в Тампле и отдали на воспитание парижскому сапожнику. Тот его бил, как любого ученика эпохи. Через два года мальчик умер, скорее всего от туберкулеза, ускоренного отсутствием питания и ухода.

31 октября казнили 21 жирондиста. На суде им даже не дали возможности оправдываться. Перед казнью они распевали «Марсельезу». Кроме одного, который закололся.

Герцог Филипп Эгалите, который полгода назад голосовал за казнь своего кузена-короля, казнили 6 ноября. Казнили Олимпию де Гуж, первую феминистку, мадам Ролан, главу салона жирондистов, правившую из-за спины мужа-министра, астронома-политика Байе. Это из знаменитостей. А еще в октябре-декабре казнили еще полтораста человек только в Париже.

Машина террора только разгонялась. На казни парижане стали приходить как на театральное зрелище, выражали одобрение мужественно державшимся и освистывали струсивших. Даже казнимые поддались моде, некоторые из них пели песни, танцевали, произносили речи перед казнью.

Продавались программки, еду и сувенирные гильотинку. Считалось нормальным привести детей. Большую известность приобрели «вязальщицы», женщины, которые вязали или шили, наблюдая за казнью. Многие из них были политическими фанатичками и шумно выражали одобрение очередным казням. Но это Париж. Как же провинция? А там часто было кровавее.

Я уже сказал, что друг Робеспьера, Кутон, пожалел Лион. Недовольный Конвент отозвал его и отправил в город комиссаром ультрарадикала Жозефа Фуше, будущего министра полиции у Наполеона. Тот устроил в городе настоящую резню. В тюрьме томилось 3 тысячи активных участника мятежа. Фуше посчитал, что отрубать головы на гильотине будет слишком медленным. Он придумал во что. Казнимых выстраивали в ряд и расстреливали из пушек. Потом бросали в воду, для запугивания еще несдавшегося Тулона, который был ниже по течению. Свои изыски Фуше объяснял гуманизмом. Да-да. Он говорил, что если казнить по очереди, то ожидающие натерпятся страха. А тут всех оптом, без ожидания. Всего в Лионе было казнено свыше полутора тысяч человек.

На территории Вандеи, после подавления мятежа, также произошел разгул террора. Военно-полевые суды казнили мятежников десятками и сотнями. среди них было немало женщин.

Особую известность приобрели утопления в Нанте. Там содержалось большое количество пленных вандейцев. Также в тюрьмах было много неприсягнувших священников, монахинь и роялистов.

Нарастала проблема кормления заключенных, кроме того, среди них начался тиф. Комиссар Конвента, Жан-Батист Каррье решил проблему радикально. Так как приговоренных, как и в Лионе, было слишком много, то Каррье внес рационализацию. Казнимых стали топить в реке. Известность приобрели «революционные свадьбы», когда священника и монахиню связывали вместе и бросали в воду. Таким образом было утоплено до 11 тысяч человек. осле свержения якобинцев Каррье был казнен.

Для Вандеи и на этом все не было кончено. Генерал Тюрро предложил устроить в департаменте выжженную землю. В январе его «адские колонны» прошли огнем и мечом по Вандее. Сжигались дома, убивался скот, часто истреблялись жители.  Всего в департаменте в результате военных действий и расправ погибло 200-300 тысяч жителей. Из 800.

К весне 1794 года контрреволюция была подавлена, внешняя опасность отброшена, экономика пришла в относительный порядок.

Но Террор продолжался.

Продолжение следует

@AgentS @MoRFtus @321ytrewq @user4386419 @SenatorI @Forsrof спасибо за донаты!

П.С. Уезжаю тут на родину предков. Печатать там не на чем, так что пропущу одно выкладывание

По ВФР осталось 1-2 статьи

Власть группировок во время революции, до ее пика, сдвигалась таким образом

Великий и ужасный 1793 год

Вечером, перед казнью короля, гвардеец-роялист заколол одного депутата Конвента, мстя за приговор монарху. Для остальных депутатов это было грозным предупреждением, что с ними случится, если вернется монархия. Наверняка они помнили, что после реставрации монархии в Англии Карл II казнил убийц своего отца, несмотря на обещание этого не делать. И приказал повесить уже мертвого Кромвеля.

Казнь Людовика сильно осложнила положение республиканских властей. Роялисты объявили королем малолетнего Луи-Шарля, сидящего с матерью в тюрьме и готовились к реваншу. Консервативно настроенные горожане, а что еще важнее, многие крестьяне, проклинали цареубийц.

Дворы Европы воспользовались казнью как предлогом объединиться против Франции. Хотя монархи лили крокодиловы слезы по Людовику, им было важнее пресечь плохой пример для собственных народов. Кроме того, европейские правительства хотели ослабить Францию, и поживиться территориально. Французских дипломатов оскорбляли, высылали и даже убивали по всей Европе. В ответ на это, Франция объявила войну Англии, Голландии и Испании. В итоге, почти вся Европа оказалась против Франции.

Жирондистское правительство как будто бы это не беспокоило. Оно находилось под впечатлением победной осени 1792 года. Многие жирондисты искренне верили, что будут воевать только против королей, но не народов. Как заявил аббат Грегуар, "все правительства наши враги, все народы-друзья". Главное, слишком многое для жирондистов зависело от этой войны.

Жирондисты были партией средней буржуазии. Им была нужна республика, монархия их не устраивала. Тем более, многие из новых предпринимателей получили состояние именно в ходе революции, и возврат назад был неиллюзорным риском прогадить все, что было нажито непосильным трудом.

Война должна была поднять авторитет правительства, отвлечь недовольные массы и, не в последнюю очередь, решить внутренние экономические проблемы за счет грабежа соседей. А проблем было немало.

Жирондисты были поклонниками очень популярной идеи того времени, рынка, свободного от любого вмешательства. Для них предложение какого либо регулирования экономики было как предложение правоверному иудею поесть сала в субботу. Рыночек должен был порешать все проблемы.

В рамках таких идей, кроме запрета цехов, которые действительно мешали, были запрещены еще в 1791 году профсоюзы. Рабочие были бессильны бороться против произвола хозяев. Для либералов того времени (впрочем, как и современных), работодатель имел право устанавливать любые условия найма. Как говорится, не хочешь, увольняйся, за забором очередь.

Но хуже всего было с хлебом. Еще до жирондистов была введена свободная хлеботорговля. Рыночек порешал, что большинству французов прописан курс принудительного лечебного голодания. Народ почему-то не оценил, и все больше злобно поглядывал на жирондистов. Санкюлоты требовали «максимума» - верхнего ограничения цен на хлеб и некоторые другие жизненно важные продукты. Эту мысль внушили им не коммунистические агитаторы, которых еще не было, а политика Старого режима. До революции ограничительные меры на торговлю хлебом позволяли массам как-то выживать.

Теперь отсутствие таких ограничений вместе с нежеланием крестьян везти хлеб в города и безработицей делали жизнь народа невыносимой. Жирондисты ничего не хотели с этим делать.

Ошибками жирондистов воспользовались для борьбы за власть якобинцы и другие, более левые группировки. Главные из них - эбертисты и "бешеные".

Жак Рене Эбер, сын ювелира, решивший стать журналистом. В молодости он голодал, привлекался за клевету и воровство. В 1790 году он нашел свою нишу в журналистике. Он основал газету «папаша Дюшен». Это французский фольклорный персонаж. Эбер стал писать простонародным языком, не стесняясь использовать ругательства. Он вел крайнюю пропаганду, поливал матом правительство, требовал перебить богачей. Подача его была очень оригинальной, статьи населены выдуманными персонажами. Санкюлоты рвали друг у друга газету Эбера. К лету 1792 года Эбер стал влиятельным политиком, председателем Клуба кордельеров. Иронично, что, призывая перебить богачей, на своей газете Эбер стал миллионером.

Папаша Дюшен

Еще левее находились «бешеные». Предсоциалисты, требующие радикальной борьбы с бедностью, уравнивания имуществ и централизованного хозяйства. Их лидером был священник Жак Ру.

Тем временем ситуация на границах Франции ухудшалась. Силы антифранцузской коалиции (первой, всего их будет семь) росли, а французская армия таяла.

Французская армия на тот момент состояла из двух слабо взаимодействующих частей. Старая рекрутская и добровольческая. Друг друга они не любили и называли по цвету формы «васильки» и «белые задницы».

Армия снабжалась плохо. В ее управление вмешивались сразу несколько госорганов, что мешало командующим и создавало неразбериху. Добровольцы стали массово уходить из армии.

В конце февраля было принято решение о слиянии добровольцев и рекрутов, выполненное лишь частично. А также было решено произвести новый набор, в буквальном смысле добровольно-принудительный. Если добровольных рекрутов не наберется достаточно, было решено набирать насильно.

Среди крестьян набор был очень непопулярен, а в Вандее имел роковые последствия.

Командовал северной армией тогда генерал Дюмурье, человек крайне примечательный. Военный с юности, безумно храбрый (в одном бою получил 22 раны) и вместе с этим, чистый авантюрист, двуличный и жадный. Был наемником и шпионом, сидел в Бастилии. Вовремя почуяв, куда дует ветер, перешел на сторону революции. Побывал министром, вернулся в армию. Внес весомый вклад в победу при Вальми.

Несмотря на плохое положение в армии, Дюмурье предложил начать наступление, Конвент согласился. Наступление закономерно провалилось. Дюмурье решил, что республика все и стал готовить поход своей армии на Париж, с целью свергнуть Конвент и восстановить монархию. Он начал переговоры с австрийцами.

В конце мая 1793 года он попытался поднять армию на мятеж, но она осталась верна правительству. Дюмурье пришлось бежать в Беларусь к австрийцам. Измена Дюмурье сильно подорвала авторитет жирондистов.

В городах от голода бузили пролетарии, коалиция наступала на территорию Франции, а на ее западе вспыхнуло восстание крестьян, которое долго держало Республику на волоске – Вандейское.

Вандея

Деревенские и городские жители всегда и везде не питали друг к другу пылкой любви. Для крестьянина городской житель - хитрожопый мудак, который напаривает его. "Известно, чем они там в городах занимаются. Сало деревенское жрут". А еще в этих ваших городах блядство, разврат и наркотики. Городские жители отвечают им тем же. Накопившаяся неприязнь между городом и деревней во время гражданской войны может рвануть почище, чем социальное неравенство.

Вандея в 1793 году была департаментом, частью бывшей провинции Пуату. И сама земля, и ее жители отличались крайним своеобразием уклада жизни и менталитета.

Территория частью болотистая, частью лесная, очень труднопроходимая. Экономически Вандея была отсталой, городов было мало. Население было не до конца ассимилированными кельтами, отличающимися диковатостью и независимостью.

В Вандее не было большого противоречия между священниками, дворянами и крестьянами. Жители области пользовались разными льготами, феодальный гнет был не особенно тяжелым. Вандейцы отличались большой религиозностью и монархизмом. Они очень плохо восприняли церковную реформу, делали пакости присягнувшим священникам, даже обстреливали по ночам их жилища.

Казнь короля вандейцы встретили еще хуже. Но последней каплей стал призыв. Вандейцы категорически не хотели защищать ненавистный конвент. Когда крестьяне стали сопротивляться призыву, местные власти не церемонясь, застрелили несколько человек.

10 марта по всему департаменту зазвучал набат. Крестьяне, вооружившись чем попало, цепами, штырями и охотничьими ружьями, повсюду свергали власти, уничтожали национальную гвардию и принимались истреблять лояльных правительству священников, буржуа и чиновников.

Нет страшнее ненависти, когда совпадают социальная, национальная и культурная рознь. Для крестьян революционная буржуазия департамента была презирающими их богачами и антихристами.

Именно с Вандеи пошло главное веселье в гражданских войнах - художественное выпиливание и выжигание человеков. Расправы толпы, а тем более, гильотина были так, цветочками. Крестьяне, расправляясь с «антихристами» отпиливали руки и изобрели оригинальный способ расстрела - "четки". Казнимых связывали в одну цепочку, а потом стреляли в каждого второго, затем зарывали в землю всех вместе.

Очень скоро крестьяне нашли вождей. Большинство из них были дворянами, имеющими военный опыт. Неприсягнувшие священники развернули агитацию. Хотя повстанцы были необученными и недисциплинированными, они искупали это фанатизмом, не боясь смерти за Бога и короля.

Всего в восстании участвовало около 100 тыс. ч., больше десяти процентов населения Вандеи. Восстание распространилось на весь департамент и часть прилегающих.

Барабан крутит следующий участник

Положение для Республики весной 1793 года

Вместо того чтобы засучив рукава, начать разгребать говно, которое они сами размазали, жирондисты начали нападать на якобинцев, те стали отвечать тем же.

Якобинцы начали предлагать чрезвычайные меры, жирондисты пытались их заблокировать. Но это у них получалось все хуже. Болото, то есть большая, нейтральная часть Конвента что-то сообразила и стала разворачивать диваны скамейки от жирондистов к якобинцам.

Был учрежден Чрезвычайный трибунал, который мог в упрощенном порядке судить политических преступников без права апелляций.

Затем был принят ряд законов против заговоров и мятежей, самым грозным из них был «Закон о наказании мятежников», подведший под гильотину большинство казненных в ходе Террора.

«Все те, кто принимают или примут участие в контрреволюционных мятежах или восстаниях, вспыхнувших или могущих вспыхнуть в различных департаментах республики во время рекрутского набора, а также и те, кто нацепили или нацепят белую кокарду или какой-либо другой знак восстания, — объявляются вне закона».

Если означенные лица будут взяты или арестованы с оружием в руках, «они в 24 часа будут переданы в руки палача и преданы смерти по установлении лишь самого факта военной комиссией»; если же те, кто принимал участие в восстании, будут взяты без оружия или после того, как они сложили оружие, то смертной казни из них подлежали: «священники, бывшие дворяне, бывшие сеньёры, их агенты и прислуга, иностранцы, те, кто занимал какие-либо должности или выполнял какие-либо общественные функции при-старом  режиме или со времени революции, те, кто вызывали или поддерживали какие-либо мятежи, главари, подстрекатели, и те, кто виновны в убийстве, поджоге или грабеже».

Другими декретами предписывалось карать смертной казнью дворян-эмигрантов и неприсяжных священников, которые будут обнаружены на территории республики, и тех, кто укрывает их. Смертная казнь устанавливалась за измену, шпионаж, связь с врагом и за многое другое, включая мятежные речи, мятежные крики и пр. (Ревуненков)

В мае в Париже был набран корпус для подавления Вандейского восстания, и вооружался он на принудительный заем у богатых граждан.

Якобинцы же создали знаменитый Комитет общественного спасения, который должен был взять на себя диктаторскую власть. Самого слова диктатура и якобинцы, и другие крайние избегали. В эпоху классического образования оно имело крайне негативную коннотацию.

Жирондисты, однако, сопротивлялись. Они попытались очернить якобинцев как анархистов, осудить Марата, который, однако, сумел оправдаться и арестовали Эбера. Коммуна выразила протест. Председатель Конвента, жирондист Инар заявил 25 мая, что если Коммуна будет мешать Конвенту, то жирондисты поднимут департаменты, и они снесут Париж до основания. Это было очень похоже на то, что когда-то заявил герцог Брауншвейгский и вызвало массовое недовольство.

Наконец, к 30 мая накал борьбы достиг такой точки, что якобинцы, эбертисты и бешеные решили поднять восстание и устроить чистку Конвента.

31 мая произошло восстание, но депутатам удалось успокоить народ. Однако 2 июня восстание повторилось. Конвент был окружен войсками. Солдаты были готовы стрелять картечью по депутатам. Под угрозой насилия Конвент вынужден был изгнать 22 самых ненавистных жирондиста. Власть перешла к якобинцам.

Робеспьер

Их признанным лидером уже был Максимиллиан Робеспьер. Он был потомственным юристом, адвокатом. Робеспьер получил популярность у себя в Аррасе за то, что постоянно брался за защиту бедных. Популярность ему принес процесс, где он защищал человека, который установил у себя новинку, громоотвод, а соседи из суеверия пытались заставить его эту штуку убрать.

Он был выбран в Генеральные штаты от своего города. Поначалу никто не обращал внимания на маленького депутата, который не блистал красноречием и выступления готовил заранее. Правда, тогда уже Мирабо сказал про него: «Бойтесь этого человека, он верит в то, что говорит».

Робеспьер неуклонно защищал интересы народа и приобретал все большую популярность. Это внушило ему уверенность, что через него говорит общество. Позже, в 1794 году, он так и скажет: «Я и есть народ».

Маленький, бледный, всегда крайне аккуратно одетый, он был безупречно честен, и это в эпоху повальной коррупции, когда считалось нормальным, что политик пользуется властью для личного обогащения. Робеспьер до конца жизни не присвоит себе ни копейки из казны и будет жить в бедности. Он фанатично верил в свои идеалы.

В тридцать лет Робеспьер был никому не известен, в тридцать два его знала вся страна, в тридцать четыре он получит высшую власть, в тридцать пять будет казнен.

@SenatorI @ebenbob @MoRFtus @Forsrof спасибо за поддержку рублем!

Революция это противостояние не только между социальными группами, но и центрами власти. Точнее будет сказать, что центры власти конституируют борьбу групп.

И в обычной жизни министерства любят враждовать. Во время революции же  это может дойти до военных действий.

Парижская коммуна изначально была не более чем администрация города Парижа, но стала превращаться в орган общефранцузского значения.

Париж был радикальнее, чем департаменты, а в самом Париже санкюлоты, то есть простолюдины, были радикальнее всех. Кстати сказать, к санкюлотам относили не только наемных работников, но и мелких лавочников и прочий малый бизнес, и ремесленников, которых сейчас бы назвали самозанятыми. То есть, санкюлоты не есть голодранцы, часть из них по современным понятиям – средний класс.

Коммуна была выразителем интересов санкюлотов. При том, что она была сформирована к 10-му августу нелегитимно, коммуна брала на себя всю государственную власть в Париже, в том числе аресты "подозрительных". И активно вмешивалась в общефранцузские дела.

Опьяненные своей радикальностью и поддержкой народа (но только столичного), деятели Коммуны станут считать себя голосом нации, самой ее прогрессивной частью. И это приведет к самым трагичным последствиям. Сказать, что в это время Париж - не Франция, было бы слишком сильно, но солидная доля истины в этом была.

Коммуна будет активно вмешиваться в государственные дела, угрожать и давить на парламент и даже производить в нем чистки. Единственное, до чего Коммуна не дойдет, это до роспуска парламента и объявления себя высшей властью.

Пока еще существующее Законодательное собрание создало Исполнительный комитет, то есть кабинет министров. Он должен был быть противовесом Коммуне. Туда вошли министры-жирондисты ранее отстраненные королем, несколько новых человек, в их числе и Жорж-Жак Дантон. В это время он был гораздо более известен чем его друг-враг Робеспьер.

Че-на! Кинул якобинца, получи гостинца!

Дантон(1759-1794), выходец из небогатой буржуазной семьи, еще его дед был крестьянином. Его отец был провинциальным прокурором. В детстве Дантон переболел оспой, лицо его было покрыто шрамами от нападения быка и детских драк. Он был очень некрасив, зато очень крепок физически. И талантлив.

Получив юридическое образование, в 21 год Дантон отправился покорять Париж. Он толкнулся в писцы к прокурору. Тот обнаружил, что юноша пишет как курица лапой. Дантон ответил: «А я не писать сюда приехал!». Наглость второе счастье, подумал прокурор, и взял его на работу.

В 1784 году, купив диплом в переходе и, вполне официально, должность, Дантон стал адвокатом. К этому времени он уже прочно увлекся просветительскими идеями, но косил под дворянина и назывался д’Антон.

Но когда началась революция, Дантон сразу стал радикалом. Капитан Нацгвардии, вступает в Якобинский клуб, заместитель прокурора Коммуны, наконец, министр юстиции. Везде он выделялся громовым голосом, ораторским талантом, искренностью взглядов. И при этом был страшным коррупционером.

30 июля прусский командующий герцог Брауншвейгский выдвинулся с войском к французской границе. Совместно с пруссаками действовали австрийцы и французские эмигранты. Французская армия ни в чем не уступала, кроме морального духа и организации. Они были крайне плохими.

19 августа армия герцога пересекла французскую границу.20-го она осадила Лонгви, важную крепость. Она могла бы сопротивляться долго, но после потери 14 горожан, двух домов и сарая с сеном крепость сдалась. А вот крепость Тионвиль сражалась до самого ее освобождения позже. Вся разница была в командовании. Крепость возглавлял волевой и опытный генерал Вимпфен, герой, между прочим, американской войны. Когда пруссаки предложили ему за сдачу крепости миллион золотом, он презрительно отказался.

Среди жирондистов все эти известия вызвали панику. Легко развязав войну, они не хотели ее продолжать. Жирондистские министры заговорили об эвакуации. На что Дантон сказал что-то вроде: "Я перевез всю семью в Париж. Пусть лучше они погибнут под развалинами, чем я сбегу из города".

Сентябрьские убийства

Между тем, вести с фронта становились все грустнее. 30 августа немцы осадили Верден. Он был ключом к Парижу. Это вызвало в Париже панику. Говорили, что немцы, захватив столицу, перережут всех, причастных к революции.

Внутри страны положение тоже не радовало революционеров. Многим крестьянам низложение короля крайне не понравилось. Когда власти стали проводить наборы солдат, крестьяне отказывались воевать не за короля, а за не пойми кого. Кое-где они восстали.

В одном местечке крестьян возглавил бывший контрабандист по прозвищу "Шуан" - сова. Его прозвище станет позже нарицательным для крестьянских повстанцев. Впрочем, пока волнения крестьян не были особенно широкими и ожесточёнными и их быстро подавили. Но слухи об этом в Париже невероятно раздувались и усиливали панику.

Коммуна, однако, энергично готовилась к обороне. Вокруг города строились укрепления, набирались солдаты. Им не хватало оружия, поэтому солдат вооружали наспех откованными пиками и конфискованным у нелояльных граждан оружием.

То, что из города уходила солидная часть взрослых мужчин, стало главной причиной для последующего.

2 сентября пронесся слух о том, что Верден взят. Ударили в набат, в секциях закипела работа по вооружению добровольцев. Одновременно разнесся слух, что как только войска покинут Париж, в городе вспыхнет роялистское восстание, которое возглавят выпущенные из тюрем подозрительные (нелояльные граждане) и все семьи патриотов перережут. Атмосфера была накалена до предела, и достаточно было только искры.

Радикальная пресса разжигала кровожадные настроения. Упоминаемый Марат, даром, что был врачом, в своих статьях постоянно проводил тезис: "В любой непонятной ситуации давайте казним побольше".

В Париже находились неприсягнувшие священники, которых готовили к высылке. Их временно держали в тюрьмах. На кортеж из карет с такими священниками напали парижане, и поначалу просто оскорбляли арестантов и забрасывали их всяким. Конвой на это смотрел сквозь пальцы. Один из священников высунул из кареты трость и ударил конвоира, тот его сразу зарубил. А потом священников стали убивать прямо в каретах. На месте назначения оставшихся священников убили, а заодно народ убил и других заключенных.

Затем парижане стали врываться и в другие тюрьмы. Кое-где возникли самозваные трибуналы из толпы, которые судили, кого казнить и кого помиловать. Кое-где обходились без таких излишеств. Вместе с политическими арестантами убивали уголовников. Мошенники, должники, проститутки и тому подобные убивались, потому что им не повезло находиться в тюрьмах.

Власти реагировали равнодушно. Министр юстиции, Дантон, заявил, что ему плевать на заключенных. Национальные гвардейцы никак не пресекали действия толп, а те все больше распалялись. Особенно с большим удовольствием убивали аристократов и священников. В одной из тюрем находились придворные дамы, среди которых была принцесса Ламбаль, подруга королевы.

Так до революции представляли отношения королевы и ее подруги. Черный пиар

Других дам чиновникам Коммуны удалось спасти, но принцессу толпа растерзала. Ее голову насадили на пику и носили под окнами тюрьмы Тампль, где содержалась королевская семья.

-Привет, подруга!

-Привет, дорогуша. Ты сегодня что-то слегка не комильфо.

Впрочем, у заключенных был шанс оправдаться. Одного из священников помиловали, потому что тот разрабатывал азбуку жестов для глухонемых. А маркиза де Сомбрей помиловали, якобы, потому что его дочь согласилась за это выпить стакан человеческой крови.

Избиения арестантов продолжались еще два дня. Из трех тысяч парижских заключенных убита была половина. Из них политических было не более трети.

Национальный Конвент

2 сентября началась не только резня, но и выборы в Конвент (Учредительное собрание - 2). Выборы были всеобщими, но это по тем временам. Голосовали только мужчины, с 21 года, обеспечивающие себя и не являющиеся слугами. Тогда считалось, что человек в услужении несвободен и не может голосовать.

В Париже выборы происходили под пристальным вниманием якобинцев и Коммуны. Учитывая, что выборы в столице и многих департаментах были открытыми (поднятием рук), на избирателей можно было давить. Впрочем, точно так же было и в тогдашнем логове демократии – Великобритании.

В Париже, к тому же, Коммуна демократично закрыла монархические газеты, дабы не смущать умы. Свобода слова ведь только для прогрессивных?

Но даже без учета этого, явка на выборы была мизерной. 12% имеющих право. Крестьяне и рабочие выборы поголовно игнорировали. Кто-то работал, кто-то не привык, кто-то рассуждал: «От нас ничего не зависит».

Во имя демократии хозяева загоняли на выборы рабочих, голосовать, угадайте, за кого? Правильно.

В одном местечке владелец металлургического завода привел своих рабочих, при помощи них выгнал с участка конкурентов и потом рабочие проголосовали за него. Так было везде, кроме Парижа и еще нескольких городов. Там санкюлоты были реально злые и организованные.

К созыву Конвента внешнее положение было грустным. Против Франции ополчилась почти вся Европа, за исключением Дании и Швеции. Правда, все, кроме Пруссии и Австрии ограничились дипломатической вонью.

Но немцы взяли Верден и рвались к Парижу. Командующий Дюмурье расположил свои войска наперерез, у Вальми. Его поддерживал генерал Келлерман. Пруссаки ожидали, что французы снова побегут при первом нажиме. Но они встретили другую армию. Людей, пусть и неумелых, но для которых слова: «Граждане, Отечество в опасности» были не пустые слова. Теперь это отечество принадлежало им, и его нужно было защищать. О том, как революционная энергия преобразовывала армию, еще будет сказано. Пока ограничимся тем, что французы сражались стойко и сумели отбить все атаки пруссаков. Те отступили, а потом и вовсе немцев поразил боевой понос, и они отступили уже из страны. Победа при Вальми была не ахти какой славной, в битве погибло с обеих сторон 500 человек, но это была первая победа революционной Франции.

21 сентябра 1792 года собрался Конвент. Первым декретом он упразднил монархию, на следующий день провозгласил республику. Единодушие Конвента продержалось три дня, а потом началась грызня за власть. Немцы теперь не наступают, че.

Жирондисты пытались привлечь к ответственности лидеров монтаньяров и Коммуны. Их обвиняли в диктатуре, коррупции, сентябрьских убийствах. Но якобинцы стойко оправдывались. Вскоре они даже перешли в наступление, качнули в свою сторону Конвент и выжили жирондистов из якобинского клуба. С этого времени (ноябрь 1792) якобинцы = монтаньяры.

Тем временем стояла победная осень. После Вальми французы перешли в наступление и вторглись на территорию соседей. еще раньше была сформулирована идея революционной войны. По всей Европе агенты Конвента вели революционную пропаганду. Конвент присваивал французское гражданство именитым, «прогрессивным» европейцам, и многие с удовольствием его принимали. Эмиграция была не только из Франции, эмиграция была и во Францию. Борцы за свободу бежали в страну, вливались в революционное движение, формировали целые интернациональные батальоны.

К зиме французское правительство решило экспортировать революцию. На захваченных территориях отменялось крепостное право, разрушались феодально-абсолютистские порядки. Депутат-жирондист придумал знаменитое: «Мир хижинам, война дворцам». Но ничего не бывает бесплатно. За освобождение жители захваченных территорий должны были содержать французскую армию и платить контрибуции.

А каково было внутреннее положение в стране в первые полгода республики?

Жирондисты, желая привлечь на свою сторону крестьян, еще в августе 1792 года продавили декрет о передаче общинных и эмигрантских земель в продажу небольшими частями в рассрочку (это было важно, чтобы небогатые крестьяне могли купить). Кроме того, феодальные повинности отменялись безвозмездно.

К концу 1792 года еще больше выросли цены на хлеб. Сработал нехитрый механизм, который действует во время войн и революций, в том числе в России 1918-го.

Правительство не вызывает доверия/идет война – деньги обесцениваются – крестьяне не хотят продавать хлеб за бумажки – пролетарии в городах сосут болт – стремятся вставить его власти – власть что-то делает/получает удовольствие.

Французские крестьяне теперь платили меньше налогов, а значит могли не продавать хлеб. Непредсказуемость благих дел. А еще хлеб в больших количествах пожирала армия.

Голодное быдло не хотело разбираться в хитросплетениях экономики и объясняло ситуацию очень просто. Спекулянты скупают хлеб и взвинчивают цены. Тем более, доля правды в этом была. Санкюлоты требовали решить хлебный вопрос гильотиной, и точка.

Депутаты Конвента были не так просты, и примерно понимали истоки кризиса. Но решить его они хотели средствами не сложнее. крестьяне не хотят продавать хлеб? Так заставим их! И изобрели то, что назовут в России продразверсткой. Отправляем в провинции отряды во главе с комиссарами, то есть агентами комиссий. Комиссары в пыльных шлемах треуголках приезжают, реквизируют хлеб. Все счастливы. Кроме крестьян. Правда, на первом этапе крестьян решили не злить и комиссаров отозвали.

Казнь короля

После низложения короля с семьей заключили в тюрьму. Теперь короля называли гражданин Луи Капет (от династии Капетингов).

Но что с ним делать? Подавляющее большинство Конвента (но отнюдь не населения) стояло за Республику, так что о возвращении к власти речь не шла.

Отпустить? Судить? Казнить без суда и следствия, как предложил тогда малоизвестный Сен-Жюст?

Пока шли прения, министру-жирондисту Ролану донесли, что некий слесарь рассказал, как при его помощи в королевской спальне был установлен секретный сейф. Ролан поспешил во дворец и изъял без свидетелей бумаги. А затем отнес их в конвент. Позднее жирондистов постоянно обвиняли, что компрометирующие их документы Ролан изъял.

А в бумагах чего только не было! Переписка короля с антиреволюционной эмиграцией, австрийцами и пруссаками и прочими дворами. Между прочим, переписка и расписки Мирабо и Лафайета.

Якобинцы сразу принялись колотить бюсты Мирабо, а его самого вынесли из Пантеона (это такой коллективный мавзолей).

Бро, я тебя понимаю

С одной стороны, казнь короля могла окончательно испортить отношения Франции и Европы и стать предлогом для интервенции. С другой, живой король – всегда угроза реставрации.

Большинство Конвента проголосовало за суд. Начали судить. Судили месяц. Когда Бриссо предложил вынести вопрос на референдум, Робеспьер, ЧСХ, заявил, что народ недостаточно демократичен, чтобы решать такие вопросы.

В итоге, большинство депутатов проголосовало за казнь. Она была назначена на 21 января 1793 года. Королю должны были отсечь голову на гильотине. Эта великолепная машина уже работала.

Мифы о гильотине

Ее придумали во время революции.

Нет, подобные устройства известны со Средневековья.

Ее придумал доктор Гильотен.

Даже не внес усовершенствований.

Гильотена казнили на его машине.

Нет, он умер своей смертью. Но чуть было не.

Жозеф Гильотен, медик и политик, просто предложил использовать гильотину для высшей меры. Нюанс в том, что до революции казни для простонародья были мучительными, а обезглавливание считалось казнью для благородных. Обезглавливались, таким образом, сразу два зайца. Первое. Казнь становилась гуманной. Чик, и ты на небесах. Второе. Так вносилась еще толика равенства.

Казнить короля должен был профессиональный палач, Шарль-Анри Сансон, достойный отдельной статьи.

Сансон казнит короля, потом приговоривших короля, потом приговоривших приговоривших короля, потом приговоривших приговоривших приговоривших короля.

Слабовольный всю жизнь, Людовик встретил казнь с большим мужеством. Рассказывают, что перед смертью он спросил у палача, не слышно ли чего о пропавшей экспедиции Лаперуза.

Последние его слова были: «Я умираю невиновным во всех тех преступлениях, что мне приписали. Я прощаю кому я сделал зло своих убийц. Молю Бога, чтобы кровь, которую вы сейчас прольете, никогда не пала на Францию».

В 10 ч. 22 м. 21 января 1793 года Луи Капет был декапитирован.

Английская карикатура

Продолжение следует

@ebenbob, @Forsrof, @SenatorI, большое спасибо за донаты! @MajorKusanagi, мое почтение!

Улыбнули сообщения при донатах)

В первые недели после взятия Бастилии в провинциях развернулась так называемая "муниципальная революция". Связи между столицей, Национальным собранием и регионами были неплохо налажены. Письма "своих" депутатов и прочая информация из столицы тут же печатались. Весть о революции в Париже вызвала цепную реакцию. Повсюду свергали старые муниципалитеты и создавали новые, а также Национальную гвардию. Старый порядок рухнул как карточный домик. Где-то это все сопровождалось насилием, где-то проходило мирно. Также во многих городах голодные жгли заставы, удорожающие продовольствие и заставляли торговцев продавать его по "справедливой" цене.

Старая власть исчезла, новая только появлялась. Это рождало у масс людей чувство беззащитности - и безнаказанности. И возникло такое явление, как великий страх.

В нескольких провинциях крестьяне поднялись против сеньоров, жгли их замки. Смутные слухи об этом, а также о погромах в городах и голоде там порождали среди крестьян невероятные небылицы о неких шайках разбойников, которые прячутся повсюду и вот-вот их ограбят. А дальше это породило то, что называется "самосбывающимся пророчеством".

Крестьяне, боясь "разбойников", вооружались, сбивались в кучи и организовывались. Когда они прочесывали окрестности, то "разбойников" внезапно не оказывалось. Тогда крестьяне решали, что раз уж собрались, да еще и с оружием, то почему бы не поквитаться с местным сеньором.

Осаждали замок. В большинстве случаев крестьяне угрозами вынуждали владельцев сжечь старые феодальные документы и подписать отказ от прав. Для этого, кстати сказать, крестьяне частенько тащили с собой нотариуса. Если решить дело миром не получалось, то громили или жгли замок. А вот убийства помещиков на этом этапе были большой редкостью. Их, скорее, вынуждали уехать в города.

Тем не менее, на дворян это все подействовало крайне удручающе, и они потянулись в эмиграцию. Первая волна эмиграции, кстати сказать, началась сразу после взятия Бастилии.

Visite, bite ichthyandrie!

Конец Старого порядка

Новая власть реагировала на аграрные волнения двояко. Как бы то ни было, крестьяне уничтожали пусть и аристократическую, но собственность. А собственность нужно охранять. И даже радикальные депутаты-буржуа стали призывать подавить крестьянские выступления. Так и происходило. Национальная гвардия стала подавлять восстания, доходило до казни десятков крестьянских вожаков.

С другой стороны, национальное собрание объявило себя голосом нации, а крестьяне составляли ее большинство. Поэтому Собрание не чувствовало за собой полного морального превосходства и действовало нерешительно.

В ночь на пятое августа 1789 года, когда обсуждался этот вопрос, виднейшие либеральные аристократы стали выступать за компромисс. Нельзя успокоить крестьян только репрессиями, нужно уничтожить несправедливость. Старый феодальный порядок в деревне сгнил. Один из дворян заявил, что в просвещенный восемнадцатый век в некоторых провинциях крестьяне обязаны бить палками по пруду, чтобы лягушки не квакали, и не мешали сеньору спать.

После яркого выступления герцога Эгийона с покаянием перед народом, один аристократ за другим стали всходить на трибуны и громогласно отказываться от своих феодальных прав. Священники стали отказываться от десятины.

Только вот как-то получалось, что дворяне отказывались от чисто средневековых личных повинностей, типа исключительного права охоты. Унизительных для крестьян, но не особенно материально интересных для помещиков. А вот доходные повинности, пусть даже несправедливые, крестьяне должны были выкупать. Как говорится, "на тебе Боже, что нам негоже".

Либеральная пресса, конечно же, объявила все уступки совершенно бескорыстными, и назвала событие "Ночь чудес".

Но некто ЖэПэ Марат резонно сказал в своей газете: "Только при свете пламени своих горящих замков они нашли в себе величие духа для того, чтобы отказаться от сеньориальиых доходов".

И все же, несмотря на преувеличенность, указы 5-11 августа означали конец феодального строя.

Король отказался утверждать указы 5-11 августа.

Еще более важным документом, принятым Нацсобранием, стала Декларация прав человека и парохода гражданина.

Там содержались права и свободы, которые нам кажутся сами собой разумеющиеся. Право на жизнь, свободу, неприкосновенность личности.

Декларация стала одним из самых влиятельных документов в истории, сформулировав идеалы для всей политики 19, да и 20 веков

Король отказался подтверждать Декларацию.

Эти-то отказы и породили острую дискуссию в учредительном собрании на тему: если король будет главой государства (с чем тогда были согласны почти все), и у него будет право вето, то будет ли этот запрет временным, или только задерживающим. В ходе этой дискуссии появилось то, что навсегда войдет в политическую традицию.

Сторонники Декларации и большего ограничения власти короля в собрании садились слева, а их противники справа. Почему так были выбраны стороны, неизвестно. А то, что люди с похожими взглядами кучковались вместе, вполне понятно.

И с тех пор консерваторов называют правыми, а радикалов - левыми.

Поход на Версаль

Король категорически не подписывал антифеодальные декреты и Декларацию прав и подумывал о разгоне Собрания войсками. Обстановка накалялась. К этому прибавилось ухудшение положения народа. Хотя урожай 1789 года был неплох, крестьяне не везли хлеб в города, чувствуя нестабильность и рассчитывая, что цены еще подрастут. Цены на хлеб скакнули до заоблачных высот. Правительство находилось в финансовой жопе и ничего не могло сделать.

Мажоры, разбежавшись по заграницам, само собой, уменьшили спрос на товары понтов роскоши. Это увеличило безработицу. Пиздец задышал парижанам в затылок. Все это, естественно, вызывало яростное бухтение быдла.

Бухтение подогревалось сторонниками реформ, как их тогда называли, «патриотами» и прессой. О ней чуть подробнее.

К этому времени пресса стала заметным фактором политики, особенно в либеральных странах, таких как Великобритания и США. Во Франции уже с 1788 года сильно ослабла цензура и газеты этим широко пользовались в выборах в Генеральные штаты.

Во второй половине восемнадцатого века среди молодых людей была популярна идея, что литературой можно пробиться в жизни. Перед глазами у них были примеры философов просвещения, многие из которых были выходцами из низов, но приобрели огромное влияние на умы, попутно славу и богатство. И парни из провинции, которые хотя бы писали без ошибок, понаезжали в Париж в надежде на то же.

Но шансов на это у них было примерно столько же, сколько сейчас стать блогером-миллионником.

-Сынок, найди уже работу!

-Мама, я стану модным блогером писателем.

-Ну что за secousse fabuleuse!

Сося хер, но, не переставая гнаться за мечтой, такие писатели за мелкий прайс строчили все, что угодно, от порнухи до черного политического пиара. И когда общество политизировалось, и спрос на прессу скакнул, многие из них ломанулись в журналистику, и некоторые даже преуспели. Те, кто не попал на гильотину.

Есть мнение, что Революция создала политическую журналистику как четвертую власть. Другие утверждают, что это преувеличение и указывают на то, что журналисты времен ВФР напоминали скорее современных блогеров (поэтому-то я их и помянул). Каждый из них был сам себе и журналист, и редактор, и издатель, и продавец продукта.

Такие вот политические блогеры стали уже заметно влиять на общественное мнение к осени 1789. И уже упомянутые Демулен, и Марат.

В советской историографии из Жан-Поля Марата слепили буквально святого. В реальности он, как минимум, неоднозначен.

Швейцарский эмигрант, постоянно живший во Франции с 1775 года, сначала он хотел пробиться в медицине и естественных науках. Во французском научном сообществе его называли шарлатаном за нападки на виднейших ученых эпохи и подделку результатов экспериментов. Одновременно он писал о политике, и его работа привлекла внимание Вольтера, который, правда, назвал Марата клоуном.

Марат был человеком крайних взглядов и бравировал этим. Будет убит аристократкой.

С сентября 1789 года он издает газету «Друг народа», его статьи там носят крайне радикальный характер. К слову сказать, в 1789 году Марат пока еще был монархистом.

В сентябре в Версаль стягивались королевские войска. На одном из банкетов роялистские (то есть прокоролевские) офицеры стали выкрикивать: «да здравствует король», другие антиреволюционные лозунги, срывать и топтать ногами трехцветные кокарды. Было ли это на самом деле, историки спорят до сих пор. Но в политике часто важнее не то, что на самом деле, а то, что считают правдой.

Парижская радикальная пресса и до этого постоянно кричала о «революционном заговоре», а здесь получила удобнейший повод. И Демулен, и Марат, и другие выдвинули идею о походе на Версаль. В оголодавшем озлобившемся народе восприняли эту идею на ура.

Женщины, стоявшие в очередях за хлебом часами, простовато считали, что если король будет в Париже, то тут появится и хлеб. Они и станут главным двигателем события.

Утром 5 октября 1789 года женщины, напрасно простоявшие в очередях всю ночь, заполнили площадь перед Коммуной (городской администрацией), скандируя: «На Версаль! Хлеба!». К ним быстро присоединились мужчины с окраин. Все они взломали оружейные склады, и вооружившись, выдвинулись в сторону местоположения короля и Собрания.

Толпа состояла в основном из женщин. Во главе был герой взятия Бастилии, бивший в барабан, и Теруань де Мерикур, актриса, куртизанка и просто красавица. Она лихо заткнула за пояс пистолет и повесила на бок саблю. Теруань стала своего рода символом этого похода. (Судьба ее печальна. Через три года ее прилюдно высекут более радикальные женщины, и она сойдет с ума).

Чуть позже за толпой выдвинулась Национальная гвардия во главе с Лафайетом.

Через несколько часов толпа достигла Версаля. Сначала женщины пришли в Учредительное собрание и заявили о своих целях увезти короля. Депутаты решили воспользоваться ситуацией чтобы надавить на короля и заставить утвердить последние решения.

Толпа двинулась к дворцу. Король вышел к ним, пообещал, что хлеб будет и расцеловал самую смазливую парижанку. Женщины, довольные разошлись. А вот депутатам король отказал.

Далее начались стычки между женщинами и враждебной лейб-гвардией (королевской ФСО). Напуганный король таки подписал декреты и Декларацию.

Наутро снова начались стычки. Парижане надавали пиздюлей лейб-гвардейцам, ворвались во дворец. Мария-Антуанетта, сверкая пятками в буквальном смысле, так как была неодета, убежала в спальню к мужу. Ее по запарке запросто могли убить, ибо в народе не любили.

Король, по совету Лафайета, вышел на балкон, к народу. На крики «Короля в пизду Париж» он показал, что согласен. Людовик сел в карету с семьей, и толпа двинулась обратно. Женщины кричали: «Мы везем пекаря, пекариху и пекаренка». Мол, хлеб будет.

Король поселился в Париже, а вслед за ним туда переместилось Национальное учредительное собрание.

Итог этого события в том, что Людовик окончательно отказался от разгона Собрания, сам он и Собрание стали контролироваться радикально настроенными столичными жителями.

***

Следующие два года было относительное затишье. Вырабатывалась Конституция. Революция это ведь не только свержение власти. Это формирование нового порядка. Толпы с оружием на улицах это только часть событий. Главное совершается в тиши кабинетов перьями. Впрочем, вокруг новых законов борьба ведется порой не менее кровавая.

По ходу выработки конституции создавались партии. Роялисты были против любого ограничения. Монархисты (при том, что словесно это одно и то же), выступали за ее ограничение. Конституционалисты выступали за более радикальные реформы. Их было большинство.

Первым делом депутаты озаботились таким вопросом. Теперь, конечно, все равны, но некоторые ведь равнее? Как теперь, без сословий, провести грань между четкими гражданами и всяким быдлом?

Аббат Сийес уже давно предложил такую схему. Имущих будем называть активными гражданами, неимущих пассивными. У пассивных будут все права, кроме избирательных. А кто будет избирателями? Мужчины с 25 лет, платящие определенный размер налога. Активных граждан было примерно 15%.

Активные, имея власть, должны были иметь пассивных, пусть и фигурально. Логично, хуле.

Марат и малоизвестный еще Робеспьер выступили резко против избирательного неравенства.

1790 год был своеобразным медовым месяцем революции. Никто никого не резал. Ну, почти. Устраивались праздники.

Но это была лишь видимость. Общество напоминало закрытый котел, поставленный на огонь. Роль пара в нем исполняла все большая политическая активность населения. Людей охватила мания организации. Все вокруг формировали какие-то кружки и партии.

И в трещинах в котле тоже не было недостатка. Когда формируется новый порядок, все его видят по-разному.

Еще во время Генеральных штатов депутаты-бретонцы организовали клуб. Со временем туда вступили все сторонники реформ. Когда Собрание переехало в Париж, клуб распался, но возродился под новым названием. Так как члены клуба заняли бывший монастырь св. Якоба, их стали называть якобинцами. Запомните  это название.

В клуб вступали не только депутаты, но и другие влиятельные люди. ЧСХ, от быдла клуб закрывался фейс-контролем большими вступительными взносами. Главной целью якобинцы ставили обсуждение и выработку статей будущей конституции. Клуб стал быстро открывать филиалы по всей стране. К середине 1791 года их станет более 400. Хотя парижское отделение вовсе не руководило региональными, они обменивались информацией и согласовывали действия. Потом это станет колоссальным преимуществом якобинцев.

С тех пор, как Собрание переехало в Париж, среди либеральной знати стало модно приходить в Манеж, где оно заседало, как на какое-нибудь театральное представление. Великосветские дамы выгуливали там новые платья и разглядывали депутатов с балконов в лорнеты. Тем временем Собрание меняло страну.

Было введено разделение властей. Высшей законодательной стало Собрание, главой исполнительной оставался король. Людовик теперь был король «милостью божьей и в силу конституции». Вместо старых провинций были созданы департаменты с новой администрацией. Любопытно, что размер департамента определялся из расчета, чтобы любой человек из него мог за день дойти до областного центра.  Низшей единицей стали коммуны. В крупных городах коммуны делились поквартально на секции. В парижской их было 48.

Покупка должностей запрещалась. Сословия отменялись. Граждане уравнивались в налогах. Вводились новые суды. Уничтожались препятствия для развития экономики, такие, как внутренние таможни и цехи. Была начата работа по замене мер веса и длины.

Между тем, финансовый кризис от свободы и равенства никуда не делся. Над государством висел гигантский долг.

К этому времени церковные имущества, в том числе гигантская земельная собственность, были национализированы. Собрание решило пустить все в продажу через специальные ценные бумаги, которые начали играть роль денег. Идея была недурна, но реализована крайне криво. Очень быстро началась инфляция.

Земля, однако, пошла в продажу очень бодро, и множество крестьян поправило свои дела. Но больше половины земли скупили люди состоятельные.

Была проведена реформа самой церкви. Все акты гражданской регистрации были переданы государству.

Был введен гражданский брак. (Распространённое ошибочное мнение, что гражданский брак — это сожительство. На самом деле, ГБ это брак нецерковный, т.е., государственный).

Приходы укрупнялись. Мера была вроде бы рациональная, но вышла боком. Исчезновение приходов ударил по местному патриотизму, а священники стали опаздывать к умирающим, а для религиозного человека это вопрос рая или ада.

Должности священников становились выборными. Они должны были присягнуть новому государству. Часть священников, отвергших реформу, отказались это сделать. Хотя реформа не запрещала неприсягнувшим служить, начались классические «перегибы на местах». Местные власти начали выгонять неприсягнувших насильно, что вызвало недовольство, а позже и восстания крестьян. Это недовольство вызвало и то, что освобождение крестьян от повинностей было сильно урезанным и крестьян очень разочаровало.

Бегство короля. Вареннский кризис

В Париже Людовик жил как заложник Собрания и народа. За пределы города его не выпускали.

В 1789-1790 году бесспорными лидерами революции были Мирабо и Лафайет. Они ревновали славу и влияние друг друга, имели кланы сторонников. Оба пытались сохранить власть короля как конституционного монарха и всячески его поддерживали, хотя король про себя смотрел на обоих, как на говно революционеров.

Мирабо вел разгульную жизнь, играл в карты. У него была куча долгов и постоянно были нужны деньги. И он начал их брать у короля, большие суммы. А Людовик требовал расписки и аккуратно складывал, как и всю тайную документацию, в сейф, который сделал собственными руками, правда при помощи некоего мастера. Все это еще всплывет.

Когда стала входить в жизнь Конституция 1791 года, и стали появляться департаменты и суды, новые налоги и Церковь, король, хоть и не был гением, сообразил, что власть уходит из рук. Секции Парижа, среди которых блистает некто Дантон, добиваются отставки королевских министров.

Умер Мирабо, стал терять влияние Лафайет. И король решает бежать. Сделать это было трудно, за королем, и его семьей пристально следили. Но нашлось и много желающих помочь. Шведский военный и дипломат Ферзен, по слухам, любовник королевы, получил документы на имя некой русской баронессы. Ее должна была играть роль гувернантка принца, а августейшая чета должна была изображать прислугу

20 июня 1791 года королевская чета с сыном сумела незаметно выскользнуть из дворца, да так ловко, что хватились их только на утро. Удача! Но запас ее быстро кончился. Ферзе предлагал для быстроты сесть в легкие повозки, но Людовик хотел ехать только с семьей. Поэтому была выбрана тяжелая карета, которая перемещалась медленно.

По дороге король с супругой выходили поболтать с народом. Неподалеку от городка Варенн, где короля должны были встретить и взять под защиту, карета сломалась, ее долго чинили. Во время починки король решил выглянуть в окно и его узнал местный почтмейстер (зав .почтовым отделением), то ли по монете, то ли по купюре с портретом.

Он знал о бегстве короля и поскакал вперед, в Варенн, чтобы организовать задержание.

По плану, короля должен был взять под защиту верный офицер де Буйе. Буйе, действительно, выслал в городок отряд кавалеристов, но те, прождав несколько часов, решили, что побег не удался, и уехали.

Семья, прибыв в Варенн, начала расспрашивать местных, а нет ли здесь каких-нибудь военных. Их не оказалось, зато местные власти произвели задержание.

Воистину, как говорили древние, когда Бог хочет погубить человека, он отнимает у него разум. А там этого разума изначально было негусто.

Из Парижа приехали депутаты Собрания, которые уже уверенно опознали короля, и повезли его в Париж. Столица встретила монарха ледяным молчанием. Народ при виде короля не снимал шапок.

Несмотря на кажущуюся эпизодичность, эта история сыграла важнейшую роль, разрушив монархические чувства множества людей. В их глазах Людовик, бросив нацию, предал ее.

…И на дерзкий побег сир пошел в ту же ночь

…

Едет тихо карета. Вот уж близко граница,

И от близости воли вдруг прибавилось сил.

Но сломалась карета, долго чинит возница.

И у самой у цели фарт ему изменил.

Стукачок один ехал и увидел карету

Засветился в окошко бедный старый Луи

В двух шагах от свободы короля опознали,

Мусора повязали и в Париж повезли.

ПС. И опять я увлекся деталями, и не добрался до кульминации. Дорогие читатели, нужно ли ускорить темп?

@starikkrupsky, @SenatorI, спасибо за донаты!