#няшчъа №4
"Про Ивана Цхэриева и служанку его #няшчъа.
Иван Цхэриев был дурак-дураком. Говорят, это от того, что когда его понесли креститься, землю тряхнуло так, что прямо в церкви иконостас на людей упал. Попа насмерть зашибло, а Ивану по темечку пришлось.
Ивана родители это сыну так объясняли. Ты, дескать, на самом деле, не просто Иван, а Иван-царевич, наследник российского императорского дома. Только злые волшебники тебя заколдовали, части разума решили, и сюда перенесли. Он же, дурак дураком, во все это и верил.
Цхэриевы жили между горами и равнинами. Клан был малый, как родители умерли, Ивану в наследство только башня с мельницей остались. Работников было мало, приходилось самому вкалывать, хоть и царевич.
Пошел как-то Иван на охоту в горные луга, слышит – лай. Видит: девушка в никабе бежит, а за ней пастушесткие волкодавы гонятся. И собак много, с полдюжины точно. Иван в воздух выстрелил, засвистел, собак отогнал. И девушку спрашивает: «Ты кто, и что здесь одна делаешь? Муж или братья твои где? А коли нужно тебе покровительство, я, царского дома человек, тебе его дам!»
Девушка ему и говорит: «Я из клана Некоевых, зовут меня Таматян. Живем мы далеко, за горизонтом событий. Идти долго. Мужа у меня нет, брат есть, но решила я одна путешествовать – на мир посмотреть, пока брат меня не найдет. Да только вот, вижу, плохая это идея. Ты меня спас, буду тебе служить. Много мне не надо, хочешь – посели меня на мельнице, а еды давай три миски молока в день». Иван, дурак-дураком, на такое согласился.
И правда – прислуга попалась ему работящая, молчаливая, и даже крысы как-то на мельнице перевелись. Вот только никаб никогда не снимает, но так же и надо: Иван ей не муж и не брат, лицо закрывать от незнакомых должно. Явно в правильной семье воспитана. Да и Иван тоже правильное воспитание получил – не будет к незнакомой женщине под никаб заглядывать. Беки Юханова история - хорошо разошлась!
А тем временем новая беда в краю появилась – Нерзул Таштыгов. Был он из известных орков и так воевать любил, что когда у русских большая война началась, к ним подался. В войне прославился, до самого Парижа дошел, за то русские ему полковника дали.
(Необходимое примечание – в указанном регионе орки (или уорки) вполне себе встречаются, означая черкесскую знать. Наиболее известный текст, в котором фигурирует этот термин – исторический роман под названием «Война против князей и орков», написанный в 1938 году).
Вернулся он и стал других орков у себя собирать: платил хорошо, кормил много, покрывал сильно, так что много людей за Нерзула готовы были даже жизнь отдать. Целая орда наберется. Башню себе построил высоко, там, где уже снег и лед начинается, двор стенами и рвом окружил, ни у кого такой крепости не было.
А еще он с собой еще французскую жену привез. Училась она в Бомбатонском университете наукам разным. Имя у нее было длинное, не запомнишь, только и местные, и русские звали ее Бедокурихой, потому что ведьма она была. Говорят, камни в золото превращать могла, и людей губить. Покажет на кого, извернется, скрючится, па французское сделает, скажет «Абра-кадабра» - и умрет тот человек, будто его стая гадюк укусила.
Так вот. Вернулся Нерзул и говорит русским: «Был я простым орком, а теперь большим человеком стал. Я для вас все горы захвачу, все башни с землей сровняю».
Стали его орки чужие караваны грабить да земли захватывать. Оттого много достойных героев ходили Нерзулу вызов бросать. Только ни один не вернулся. Иван же, дурак-дураком, как об этом услышал, так и решил: другие не справились, а я смогу. Я-то , небось, царевич!
Сказано – сделано. Пришел он в одиночку в усадьбу Таштыговых и говорит: «Хочу, дескать, бросить Нерзулу вызов». Нерзул, увидев такое, даже ворота открыл и внутрь его пустил.
А Иван ему: Ты, дескать, царя представляешь, только я и есть русский царь настоящий, только вот заколдованный. А ну, отдавай мне мои земли, а коли не хочешь, принимай мой вызов!
- А, говорит Нерзул, так это тот самый, на кого иконостас упал. Что ж, говорит, не будь ты царевичем, приказал бы тебя кочергой насмерть забить и за ноги выволочь. Но, коли ты царский наследник, так и быть – уважу. Но учти, если схватку проиграешь, весь край тогда моим будет! Иван, дурак дураком, говорит – хорошо!
Нерзул тогда говорит. Не каждого вызов я принимаю. Сначала надлежит тебе доказать, какой ты ловкий да смелый. Оттого выполнишь сначала три испытания. Вот тебе первое – на перевале, что у раздвоенной горы, есть пещера. Живет в ней Али-Бабай и еще сорок два абрека. Сумеешь в одиночку их победить, повязать и сюда привести, – пройдешь.
Люди это услышали, Ивану говорят: лютее этих абреков мало кто. Сам Нерзул и орду имеет, только вот напасть не решается, а тебя туда в одиночку посылает. Не сдюжишь! Лицо потеряешь! Вся земля наша Нерзулу уйдет!
Пришел Иван домой, а служанка его и спрашивает, что, мол, господин, пригорюнились. Он ей про вызов рассказал, Таматян, однако ему говорит: «Утро вечера мудренее. Ты поспи хорошо, а завтра к пещере приходи. Люди соберутся, а ты ничего не делай, только крикни погромче трижды: «Эй, Бабай, выходи подобру-поздорову, а не то ща я вам такое устрою, что сами выскочите прощения просить». Потом что будет – сами увидите».
Наутро приходит Иван к пещере, а там на склонах уже людей собралось. Многие про вызов Нерзулу слышали, пришли посмотреть, как Иван будет в одиночку Али Бабая и абреков из пещеры выкуривать. Шутят: мы, Иван, и веревок принесли, будем тебе помогать разбойников вязать, коли ты их выкуришь. А не выкуришь, - сами тебя свяжем и со скалы скинем, а Нерзулу скажем, что сам упал – земли ему отдавать никому неохота!
Ну, Иван встал и закричал как служанка его учила: «Эй, Бабай, выходи подобру-поздорову, а не то ща я вам такое устрою, что сами выскочите прощения просить». Крикнул он это, а из пещеры тишина. И люди вокруг тоже молчат. Крикнул он снова, а из пещеры только смех. И люди остальные тоже засмеялись нехорошо.
Слезы на глазах Ивана чуть не выступили, но крикнул он в третий раз то, что ему служанка сказала. Снова тишина из пещеры, но полминуты не прошло, как изнутри черт-те-чё послышалось: и крик, и вой, и мяв с шипением, а потом – сначала абреки, а потом и сам Али Бабай из пещеры кубарем выкатились, людям в ноги попадали, лютости прежней как не бывало, только орут: «Ай спасите, ай помогите». Сам в полон просятся, только бы отсюда поскорее деваться.
Стали люди вязать их в одну линию, да стали спрашивать, что такого они в пещере увидели, что от ужаса решили в полон сдаваться. А те только и повторяют: «…а оно как завоет! Как зашипит! Глазищи – во! Когтищи – во!». все будто ума лишились. Точно демона встретили, или чудо страшное! Откуда только такое в нашем краю берется!
Взял Иван веревку, что держала абреков, повел к Нерзулу Таштыгову. Нерзул ему и говорит: прошел ты первое испытание, но вот тебе второе. Показал ты, что человек смелый, теперь покажи, какой ты ловкий. В башне моей на чердаке средь капканов и ловушек железный свиток лежит. Охраняют эту башню мои верные люди с ружьями и собаками. Сможешь свиток украсть, а наутро сказать, что в нем написано – пройдешь испытание.
Вернулся Иван домой, снова служанке о новом испытании рассказал. А та ему и говорит: «Не кручинься, господин мой, ляг поспать, а утро вечера мудренее». Утром просыпается он, а свиток у него у изголовья лежит. Иван его открыть хотел, а служанка ему говорит: «Не открывай его, Иван-царевич! Свиток этот такими чернилами написан, что его только в темноте прочесть можно». Утром откроешь – он все руки тебе сожжет и в пепел превратится. Ты, однако, запомни, что я тебе сейчас скажу. Это Нерзулу и повтори» .
Пришел Иван в усадьбу Таштыговых, а Нерзул первым делом ему на руки смотрит. Иван руки показывает – целы, мол. Нерзул ему говорит: «А расскажи, как это ты без лестниц и приспособлений иных в башню залез так, что люди мои тебя не заметили, собаки не почуяли, а капканы и грабли, что лежали, ты в полной темноте даже ни на палец не сдвинул». Иван ему говорит: «Я наследник рода императорского. Оттого так и могу. А как точно сделал – секрет! Считай, господь мне помогает в деле праведном». А если про свиток, то написано было там: «Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipiscing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua…».
Нерзул от такого ему говорит: иди домой, я тебе завтра третье испытание назначу. А сам совет стал держать с женой да русским полковником, Потоцкий его фамилия.
Потоцкий на совете так сказал: не знаю, кто ему помогал, но не господь точно. Ко всему надо быть готовыми. Так я этой ночью дуэльный пистолет возьму, пулей серебряной заряжу, крест на ней вырежу, у священника благословлю, чтоб точно любая нечисть убилась.
Жена Нерзула, которая Делакуриха, на совете так сказала: не поможет искусство светлое, поможет искусство темное. Я намедни новую палочку себе вырезала, и не из какой-то там омелы-бузины, а из самого анчара-дерева. Оттого моя абракадабра зеленая кого угодно в гроб сведет!
Нерзул им говорит: сила да смекалка тоже помогут. Я людям своим сказал – Цхэриева в пути напоите, кто ему помогал, разузнайте. А еще сказал, - зовите братьев Тагуровых! Отъявленнее их нет; каждый ростом в сажень, и где живут они, меньше людей осталось, чем тех, что они погубили. Разом навалятся, - ничто не спасет.
Ну, напоили Ивана на пути домой, - чествовать его и так многие собрались. Он, дурак дураком, и рассказал, что достать документ помогла ему служанка, из Некоевых. И как встретил ее, тоже рассказал.
Тут Хсырдон Локиев ему говорит: не так что-то с твоей служанкой, если она из еды только молоко пьет, куда хочешь лазает, а мыши-крысы на мельнице сами собой переводятся. Ты, царевич, няшчъа в доме, чаем, не прикормил? Заглянул бы ей под никаб – вдруг там хвост с ушами?
Иван ему: не дело это царевича русского – служакам под никабы глядеть! И домой воротился. Говорит Таматян – тут люди о тебе дурное говорят, говорят, ведьма ты или оборотень. А Таматян ему – а тебе, господин мой, не все ли равно? Ты вот царский наследник тайный, так может и я неспроста тут. Ну, Иван, дурак дураком, спать лег и подглядывать не стал.
А наутро как пошел он в усадьбу Таштыговых, так там народу собралось! Братья Тагуровы, один другого страшнее. Полковник русский с казаками! Орда Нерзулова!
А во дворе усадьбы Гаджилуков-младший и кунаки его с человеком Нерзула дерутся. Те с шашками или кинжалами, а он – с рапирой длинной, французской марки. А в другой руке у него кинжал, только не такой как у горца, с приспособлениями хитрыми, чтобы шашки и кинжалы ловить и ломать. Хитро он фехтует, раньше Иван такого не видел. Люди, что смотрят, тож говорят: «Беда нам, этот француз больше сотни бойцов проткнул. Удальцов, таких как Гаджилуков, больше десятка убил. Юханов-старший на него десять своих кунаков спустил, каждый десяти стоил. Так он за три минуты их всех переколол!».
Гаджилукова и кунаков его француз тоже убил. Нанизал на рапиру, как мясо на шампур. Нерзул приказал их за ноги утащить, но тут Иван вперед вышел и говорит: трусов так выносят, а героев – нет. Они, небось тоже тебе вызов бросали!
Нерзул на него смотрит, на лице выражение: «достал ты меня, приму я твой вызов, даже третьего испытания назначать не буду. Только стар я уже с молодым да сильным драться. Выставляю я за себя бойца-защитника. Он, однако, из французов, у самого Мишеля Дюнуара учился, а пока я его сюда не привез, школу фехтования держал».
Посмотрел Иван на француза и понял: точно ему супротив него один на один не сдюжить. Его бы и кунак Гаджилуковых как хотел бы, изрезал.
Пошел он домой, а Таматян сидит грустная. Говорит ему: брат мой меня нашел, с собой забирает. Хорошо у тебя было, спокойно, но пора уходить пришла. Я, Иван, доброту твою помнить буду.
Иван ей: давай прощаться тогда, завтра мне на верную смерть идти, с нерзуловским чемпионом драться.
Она ему: погоди – три года ты меня кормил и спасал, три раза и я тебе отплатить должна. Утро вечера мудренее, ложись спать, я с братом поговорю…
C утра Иван встал, Таматян она ему говорит: пойдешь к Нерзулу, скажешь, что раз чемпионов выставлять можно, за тебя тоже боец-защитник будет драться. Спросят, кто – скажешь, что зовут его Нянта Некоев. Дальше полудня жди, а как начнется, закрой глаза хорошенько и не открывай, пока все не кончится.
Домой вернешься, меня здесь уже не будет. Искать меня – не ищи, а ежели все-таки пойдешь, запомни хорошо три вещи. Увидишь по пути черную дыру, не подходи – засосет. Увидишь в лесу избу на сваях, птичьи ноги напоминающие, в двери ее двустворчатые не заходи – съедят. Увидишь в озере рыбу золотую, - советы ее не слушай, лучше изжарь и с собой возьми, пригодится.
Наутро пришел Иван в усадьбу Таштыговых и говорит: «Раз дело такое, то и у меня будет боец-защитник. Звать его Нянта Некоев. Полдень исполнится – он сюда сам придет».
Таштыгов смеется только, и тотчас ворота затворить приказал. «Ну», говорит, «посмотрим, как твой Нянта Некоев сюда придет. Не сможет, придется тебе самому с моим защитником драться». А француз уже на дворе стоит, рапирой с кинжалом машет, к бою готовится.
Вот двенадцать близится. Людей Таштыгова одних человек сто собралось, все с шашками, с ружьями, жизнь за Нерзула отдать готовы. И ведьма его, Делакуриха, тоже на крыльцо вышла, палочка из анчара при ней. И Потоцкий с пистолетом, и братья Тагуровы.
Они первые и заметили, что, как двенадцать пробило, на крыше башни Таштыговых кто-то в полный рост встал. Лица не видно, в него солнце светит. Видно, однако, что черкеска у него зеленая, платок красный, а с каждого боку по рапире болтается. Еще более крутой, чем та, что у француза.
Таштыгов говорит: «Это, что ли, твой Нянта Некоев. А ну стреляйте в него, как это он взял и на мою башню залез! Не мог человек такое сделать»! Люди стрелять, а Нянта в один прыжок с крыши на двор прыг!
Глянул Иван на Нянту, - а у него голова кошачья: серая, а на лбу пятно белое. Иван, как такое увидел, так его чуть смертельный испуг не хватил. К стене прислонился, подальше отполз, оттого, может, в живых и остался.
Как все и увидели, что не человек, а няшчъа в усадьбу пришел, Нерзул кричит – кто голову демона мне принесет, тридцать три барана дам и оружие в серебре! Кунаком сделаю, титул капитана у русских выпрошу, тот человек до смерти правой рукой моей будет!
Тут француз и люди Таштыгова на Нянту кинулись, а он как две рапиры выхватил! Да как начал ими махать! И клинков в воздухе не видно, и самого почти не видно, в один прыжок из одного конца усадьбы в конец выскакивает, от пуль уклоняется, с семи направлений рубит, легким клинком от плеча до пояса рассекает. Братья Тагуровы первыми кинулись, первыми и полегли.
Француз, надо сказать, действительно мастер был. Две минуты против него держался, пока тот на башню не запрыгнул, и оттуда на врага прямо сверху упал, он аж моргнуть не успел. Нянта ему голову и снес.
Тут сам полковник Потоцкий пистолет дуэльный достал, три раза перекрестился, курок взвел и пулю серебряную сам себе в лоб пустил. Потому что одно дело Сотона Аццкая, а другое – Нянта Некоев. От одного упоминания убиться можно!
Бедокуриха это увидела, как змея зашипела, в три погибели изогнулась, потом разогнулась, три оборота с подвывертом сделала и завопила: «Абракадабра!» А из палки ее луч вылетел, зеленый как гадюка, Нянте прямо в сердце нацеленный.
Нянта в ответ тоже боевой мяв издал, такой будто четырем котам на хвост наступили. А потом рапирой своей зеленый луч отразил, да так, что тот на две половинки раскололся. Одна Нерзулу Таштыгову в сердце попала, а другая Бедокурихе прямо в лоб.
Как луч их коснулся, так такая вспышка случилась, будто бочонок с порохом взорвался, не менее. От Нерзула и ведьмы его ни мокрого места не осталось, ни горстки пепла. И Нянта тоже исчез, пока все глаза продирали. Откуда взялся? Куда ушел?
Кто после этого жив остался, оружие побросали. Просто няшчъа увидеть – испытание страшное, а няшчъа-удальца, который одним мяуканьем смертельное заклинание перешибает, - тем более!
Тут все Ивану и говорят: да ты никак себе на помощь няшчъа привел. Говорили ж тебе: не так что-то с твоей служанкой! Хотя всяко спасибо. Избавил ты нас от Таштыгова. Мы русским бумагу напишем, будешь ты теперь вместо Нерзула князем.
А Иван им и говорит, дурак-дураком: ничего вы, люди, не понимаете. Также как меня колдуны заколдовали, так и не няшчъа у меня прислугой была, а девица красоты неописуемой, которые злые колдуны в кошку заколдовали. Вы бумагу пишите, только я сначала пойду за горизонт, Нянту Некоева искать. Брошу ему вызов и потребую, чтоб он мне свою сестру отдал. А не вернусь, - так не поминайте лихом.
Сделал себе Иван, как положено в сказках, железный посох, железную шапку да железные сапоги. День идет, два идет, а горизонт все не приближается. На третий день вошел он в лес, глухой-дремучий. Идет он по нему, дорогу посохом нащупывает, вдруг видит – стоит перед ним изба. На сваях, будто лапы куриные. Окна двустворчатые, да и двери тож. И наличники на зубы похожи. Страхом от нее веет, но Иван, дурак дураком, страху не имея, стукнул посохом оземь, да как закричит: «Избушка-избушка, а поворотись ко мне передом». А избушка возьми и повернись. И дверь двустворчатая раскрылась.
Зашел Иван Цхэриев в избушку, тут ему конец и пришел. Съели его."
