Завхоз Петрович
14 постов
14 постов
28 постов
11 постов
6 постов
5 постов
Пока на фоне известных событий со мной начинают прощаться лучшие подписчики, спешу раздать долги. Вы просите песен – их есть у меня.
Итак, мне 25 лет, я три года работаю в редакции небольшой независимой газеты. Редактор оказался харизматиком, умеющим вдохновить не просто на хорошую работу, а на служение общему делу. Под его началом – с десяток молодых, бездетных, идейных, увлеченных, которые готовы сидеть в редакции до ночи. Нам весело быть независимыми, нам интересно чувствовать себя особенными, значимыми. Редактора вообще не напрягает, что ему звонят с угрозами, что на газету подают в суд – и подавляющее большинство исков мы выигрываем. Независимая журналистика рулит.
Прекрасное время, середина двухтысячных. Многим из нас предлагали переходить в другое место на зарплату больше – но мы не хотели. Потому что понимали, что нигде не будет такого ощущения счастья от того, что ты просто идешь на работу.
Это сейчас, если у меня начнет немного шататься кресло, я воздену руки к небу и воскликну: «Не могу работать в этом аду!»… А тогда любые материальные трудности были не в счет. Нам не хватало всего – мебели, компьютеров, телефонных аппаратов, было не на что нанять водителя для редакции, и журналисты ездили на задания вплоть до автостопа. Зарплату задерживали. Но никто не обращал внимания на такую ерунду, потому что было главное – ощущение своей свободы и значимости. Если фотографа грозились выгнать со съема за неоплату аренды, скидывались все вместе, наскребали по чуть-чуть. Когда криминальный журналист купил какую-то старую разваливающуюся машину, у нас появилась банка «на бензин», куда сбрасывали мелочь. Сейчас такую жизнь представить невозможно, а тогда было в порядке вещей. Мы же были не коллеги с правами, обязанностями, строго очерченными границами, а соратники.
Когда первый наш коллега ушел в пресс-службу крупного федерального предприятия с зарплатой больше в десять раз, мы ему очень сочувствовали: бедный, пропадет теперь от скуки… Но у него, единственного в коллективе, уже была семья, ребенок, ипотека. А нам было хорошо и так.
И всем этим рулил наш редактор – аскет, фанатик, гений. Впечатленный этой личностью, один владелец бизнеса в сфере развлечений решил запустить свою рекламу в необычном ключе, но в каком – придумать не мог. Рекламщики прибежали к редактору за советом: что такого можно предложить, чем завлечь – и получили рекомендацию сделать рекламу с юмором и в комиксах. Идея была фактически революционная, тем более на фоне стандартных статей с портретами отцов-основателей.
Надо сказать, что отдел рекламы у нас вхолостую не щелкал (газета на полной самоокупаемости – это не шутки, да и зарплаты у рекламщиков были лучше, чем у журналистов), и клиенту молниеносно составили и дали на подпись договор о выходе серии статей в виде комиксов. Руководить процессом согласился сам редактор, потому что больше никто такое дело не тянул, а рекламный бюджет у клиента был впечатляющий. Основную работу – собирать информацию и превращать ее в веселые слоганы – поручили мне.
Заниматься рекламой независимым журналистам, конечно, никогда не хотелось, но редактор объяснил, что это будет шедевр, и с небывалым энтузиазмом я побежала исполнять.
Заказчик не переставал восхищаться нашим редактором и его идеями. Ему так нравилось, как из нескольких коротких фраз получается нечто крутое, что он даже приходил посмотреть, как создаются картинки. Садился рядом с дизайнером и замирал. В те времена основная часть рекламы была текстовой и создавалась по типу «в новых прокладках олвейс с крылышками нагрузка на крыло уменьшена в два раза и на пятнадцать процентов улучшена маневренность» - и крупное фото продукции. А тут комиксы! Глаз не оторвать! И смешно! И сразу хочется бежать в эту фирму и натираться ее услугами от головы до хвоста.
После выхода первого номера газеты со своей рекламой он скупил четыре пачки – 200 экземпляров. После второго – подписал на нашу газету всю свою фирму. А когда мы стали готовить третий выпуск, редактор поругался с учредителем и уволился одним днем. Вопрос был принципиальный – учредитель хотел поставить в газету заказной материал, редактор встал насмерть: этого не будет, пока я здесь. Ушел не прощаясь и никому ничего не объяснив.
И вот приходит в редакцию веселый клиент – посмотреть, как готовится третий выпуск – а журналисты сидят молча.
- А где редактор? Вышел? – спросил клиент.
- Уволился, - ответили мы коротко.
И клиент сел с нами рядышком – такой же потерянный и потрясенный. Я его понимаю: только что стало интересно, он взглянул на свою работу по-новому, продвижение заработало, появились, как сейчас говорят, точки роста, коллектив его очень воодушевился – и все. Приехали. Слезай.
Мы потом этот рекламный контракт отработали с большим трудом: таких крутых идей, как у редактора, больше не было, такого дизайна прикольного тоже. Конечно, остались шаблоны, но без вдохновения это были просто трафареты, которые только подчеркивали несолидность наших потуг. И сам клиент уже ничего не хотел: предложишь так – пусть будет так, или, может, вот так? – пусть будет так. То есть человек горел – и потух. Хорошо хоть не протух. И мне этот заказ был как кость в горле – напоминание, что когда-то здесь было круто. Вообще мысль не шла. Не до юмора было.
Конечно, нам дали другого редактора. И сразу началось: а вот про это давайте не будем писать, тут на нас власть может наехать, про это давайте напишем осторожно, и существенные детали указывать не будем, а то мне звонили и угрожали, вот тут на нас могут в суд подать, не будем писать, даже если в суде отобьемся – судебные расходы учредитель на нас возложит…
Наш учредитель уже давно привык, что журналисты впахивают чисто за идею от забора до заката, а тут оказалось, что рабочий день с девяти до шести, зарплата слишком маленькая, чтобы стараться, два человека сами раздобыли себе офисную мебель, два притащили из дома собственные компьютеры, а теперь утащат обратно. Нам пытались объяснить, что редактор поступил подло, бросив коллектив, который сам так долго обучал и приучал к мысли, что мы одна семья, но было уже все равно.
Да, редактор не был к нам так привязан, как мы к нему. Возможно, он вообще не был способен на долгую привязанность к чему-либо, на теплые чувства, и жил исключительно идеей, как все фанатики. Но смысл теперь это обсуждать? И мы занялись собственными проблемами. Кто-то нашел другую работу, кто-то переехал в другой город, кто-то вообще ушел из профессии. Мы редко обсуждаем те времена, когда встречаемся случайно. Но каждый знает, что в памяти осталось не то, как нам потом было плохо, а как мы сначала были счастливы. Такое мало кто может вспомнить.
Не знаю, получилось ли у меня соблюсти ваше ТЗ, @NikonNLG. Оно было очень сложным – история про то, как клиент ничего не хотел. Я смогла только это вспомнить, потому что клиенты всегда хотят.
Предложить мне написать историю «по заказу» приглашаю @MajorKusanagi, @Kealkeal. Поскольку я принципиально не пытаюсь что-то выдумать или приукрасить, не обещаю соблюсти заказ в точности. А таинственных пикабушников просто сердечно благодарю. Хоть вы и не редакторы, но вдохновить можете неслабо!
А чтобы вы не потеряли авторский контент на сайте среди всех потрясений, напоминаю про @AlexRadio, @MamaLada, @DoktorLobanov, @WarhammerWasea, @AlexandrRayn. И берегите кошечек вместе с @IrinaKosh.
В комментариях от меня важный вопрос, прошу не проходить мимо.
Вы только гляньте, граждане, какое горе приключилось! Поколение снежинок не может вынести, что его минусуют. У него от этого понос, мигрень и тремор, оно сразу начинает путать педали и обматываться пупырчатой плёнкой.
Конечно, допустить такое беззаконие нельзя. И наша печенюшечка-пикабушечка спешит на помощь. Всё, убрали бяку. Больше никакого насилия над нежными чувствами, никакого деления авторов на талантливых и бездарных, интересных и скучных, оригинальных и ворующих контент. Все одинаково хороши, одинаково молодцы. Всем одинаково большой леденец сосательный, только снежиночкам немножко больше, они трепетные, им нужнее.
Спасибо тебе, боженька, за то, что я не снежинка. За то, что мы, адекватные взрослые люди, все не снежинки. Мы пили воду из колонок на улице, и нас не тащили к инфекционистам, а если нас прибило качелью на стройке, то главное было не говорить родителям, чтобы они не добавили. Родители орали, учителя грозили всевозможными карами за поведение и прилежание, и нас не приходилось после этого водить по психологам. Мы ходили в школьные походы с перочинными ножиками, спичками, солью, и нас не поджидал под каждым кустом отряд педагогов, медиков и полицейских, которые проверяли бы, что лес соответствует нормативу по освещенности, безопасности, обескомариванию, и стволы деревьев непохожи на хуи, чтобы не травмировать наше детское сознание. Для нас не принимали закон «О защите детей от информации...», согласно которому если в кино солдат в окопе курит, то это страшное зло, знать о котором нам слишком рано. Мы смотрели любые фильмы и читали любые книги.
И вот мы выросли. Веселые, циничные, неполиткорректные. Мы умеем терять и находить. И если Пикабу вдруг решило, что какому-то кукусику тут слишком бо-бо, и жизнь запощенной хуйни имеет значение, - мы и это переживём. Мир большой, мы умные и сильные. Мы сделаем себе снова интересно. Возможно, не здесь и не сейчас. Но нам не нужны глупые правила и подстеленная соломка под каждый шаг. Поэтому мы идём на своих ногах, а не ждём, когда нам подгонят такси или электросамокат.
Истории про хороших людей – самое трудное дело, какое может себе представить автор ироничных рассказов. Не потому, что хороших людей нет. А потому, что любая история построена на некоем конфликте. Песня «Ели тортик мужики, чаем запивали, а потом пошли домой и хорошо поспали» никогда не ворвется в чарты, потому что ее невозможно написать. Но я попробовала, ибо карточный долг @SenatorI – это святое.
Семья мужа – сплошь охотники, и дети там учатся всем лесным премудростям с самого раннего возраста. Чистить отцовское ружье после охоты, ощипывать добытую птицу, ухаживать за собаками – их обязанность. Ничего необычного для деревни. Но однажды в эту деревню переехала на ПМЖ из Мурманска убежденная вегетарианка и учительница биологии на пенсии Серафима Борисовна. Ее первая встреча с юным Арсением, племянником мужа, произошла при таких обстоятельствах. Вышла она из своего домика чудесным майским утром, вдохнула полной грудью свежий воздух и аж заколдобилась. Вдруг видит – идет мальчик лет десяти и тащит двумя руками большого селезня.
- Мальчик, мальчик, зачем ты мучаешь птицу! – закричала она. – Немедленно отпусти ее!
Мальчик сурово ответил:
- Я не мучаю. Я добыл, - и пошел дальше.
Это они с отцом ходили утром на водоплавающую дичь, отец дал ему стрельнуть, а потом отправил с добычей домой. «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».
С той поры Серафима Борисовна стала пытаться Арсения перевоспитать. Например, идет ребенок по деревне, что-то жует. Она окликает:
- Мальчик, хочешь я тебе покажу своего котеночка? А что ты кушаешь?
Мальчик вежливо, но без интереса, смотрит котеночка и отвечает:
- Это свиное ухо, сегодня поросенка колем.
- А ты знаешь, что животные чувствуют то же, что и люди? – вкрадчиво интересуется Серафима Борисовна.
- Да, - кивает Арсений, меланхолично жуя ухо. – Папа сказал: академик Павлов неправ насчет условных рефлексов у собак. Собаки все понимают.
- Не только собаки! – подхватила Серафима Борисовна, радуясь, что ребенок не совсем пропащий. – И поросята, и коровки, и птички. Им больно, когда их кушают.
- Живыми? – с округлившимися глазами уточнил Арсений.
Серафима Борисовна начала подробно объяснять, почему никого нельзя убивать и кушать, ребенок быстро заскучал, начал озираться по сторонам и вдруг перебил соседку:
- А вы котенка на улицу не выпускайте. Вон лисьи следы. Унесет запросто. Наши кошки уже научены, а ваш городской, пропадет. Ну, я пошел. До свидания.
Котенка у нее лиса, действительно, утащила. С тех пор Арсений взял над «малахольной бабушкой» шефство, оценив ее шансы на выживание в природе, которую она так любит, как минимальные. Однажды пришел домой очень озабоченный:
- Бабушка в лес ушла и пропала. Я ее утром видел. Говорил ей: не ходите в сторону дальнего перелеска, заплутаете, а она пошла. А у нее диабет. Надо искать.
Вместе со старшим братом они вывели Серафиму Борисовну из леса, держа под руки: хотя она ушла и недалеко, на местности не сориентировалась, и у нее от стресса резко упал сахар. Сидела под деревом без сил, и Арсений, у которого бабушка тоже с диабетом, знал, что надо делать: дал женщине предусмотрительно взятую карамельку.
Арсений оказался едва ли не единственным человеком в деревне, с которым у Серафимы Борисовны установились хорошие отношения. Ассимилироваться она в полной мере не смогла, общаться с местными не стремилась. Она несколько лет безуспешно пыталась агитировать парня за отказ хотя бы от охоты, если уж растущий организм отказывается расти без мяса, но сын охотника, брат охотника, внук охотника, правнук охотника вежливо слушал ее доводы, кивал – и оставался при своем. Если ходил в лес за грибами – всегда приносил и ей. А она завела маленькую пасеку и угощала его медом.
Арсений поступил в вуз, вылетел из вуза, собрался жениться, передумал, ушел в армию, вернулся, хотел жениться, передумал, поработал в колхозе, хотел жениться, передумал, мобилизовали, ранили, вернулся, подлечился – а Серафима Борисовна сидела у окошка и ждала, когда появится знакомая высокая фигура с рюкзачком, в огромных ботинках. Сама к нему домой никогда не ходила, всегда ждала, что сам забежит попить чаю из трав.
Только на ее похоронах Арсений рассказал, что приехала «малахольная бабушка» в деревню не просто так, а убегая от внука-наркомана. Внук ел ее живьем, и спасения от него не было. Она продала квартиру в Мурманске, отдала ему большую часть денег, купила себе маленький домик в другом регионе и все боялась, что внук ее найдет. Арсению Серафима Борисовна рассказала эту историю, когда ему было лет двенадцать, но взяла слово, что он никому не проговорится. И он не проговорился.
- Я с двенадцати лет думал: если внук за ней явится сюда, придется его убить, - рассказал Арсений. – Думал, где буду тело прятать.
Сейчас дом стоит пустой, но в окнах все еще видны букетики, которые Серафима Борисовна развешивала от мух и комаров, чтобы не убивать безвинных насекомых. Арсений выкашивает возле него траву.
Опять хотел жениться. Передумал.
Друзья, я беру небольшую паузу на отдых. Надеюсь, что продолжим, когда вернусь. Рекомендую вам @MamaLada, @DoktorLobanov, @IrinaKosh, @AlexandrRayn, @WarhammerWasea. Благодарю за донаты всех причастных. Обнимаю.
Новый директор дал завхозу Петровичу месяц на вынос дивана. Бездушно и категорически. А Петрович не мог этого вынести. Он с диваном уже сроднился. Красил. Зашивал. Приколачивал. Помнил все его трещинки. И диван хранил выпуклости и впадины Петровича. Если кто-то приходил посидеть, Петрович потом садился на то же место – перепосидеть. И теперь вот этого почти кожаного друга, этого молчаливого бро – вывозить? Слово «свалка» ни разу не прозвучало, но, как говорят у нас в деревне, имплицитно присутствовало.
- Салли Каэсовна, может, вы попросите Сергея Михайловича оставить диван? – спрашивал меня завхоз. – Вы же почти каждый день совещаетесь с ним. Скажите, что диван вам думать помогает.
Но Петрович, при всем его уважении к моему мыслительному процессу, не учел одну маленькую деталь. Если старый директор Кристина считала меня совершенно безобидной и безопасной тетей, на которой можно не просто ехать, а скакать с препятствиями и челочка назад, то новый директор меня… как бы это сказать… У меня сложилось впечатление, что опасается. Потому что у меня же юмор. И я как сапер подрываюсь на своих шутках каждый раз, когда они из меня выскакивают автоматически. Помнится, как-то раз на совещании с директором и юристом я сказала (контекст досконально не помню, но было к месту): «Пусть лучше двенадцать судят, чем шестеро несут». Юрист согласно хрюкнул, а директор уставился на меня своими печальными очами.
- Куда несут? – уточнил с тоской.
- На кладбище, - пояснила я осторожно.
- Кого?
И мы сидим оба в дичайшем неудобняке. Я – потому что объяснять шутки более чем глупо. Он – потому что понимает, что не понимает. И сердится за это.
В общем, Петрович надеялся на меня совершенно зря. Поначалу мы сильно не сработались с директором.
Когда, казалось, дивану уже ничем не помочь, случилась в наших стенах фотосессия. Задача: на диване Петровича снять девушку, закутавшуюся в плед. А задний план в виде стеллажей дизайнер потом поменял бы на более подходящий. Было очень мило: девушка такая печальная, слегка потрепанная жизнью, плед тоже не новьё, потертый и поблекший, а диван так вообще красавчик, будто на нем семеро умерло в страшных судорогах. Фотограф дает команды:
- А теперь босую ногу немного побольше выставьте из-под пледа! Не эту, другую!
Девушка послушно сучит ногами, я стою в приоткрытой двери и наблюдаю за процессом (чтобы фотограф брал нужный ракурс, а не какой захочет), Петрович егозит поблизости – он очень любит наблюдать за съемками. И вдруг коридор оглашается воплем:
- Вот вы чем тут занимаетесь!
Оттолкнув меня, в кабинет завхоза вбежал какой-то мужик, довольно высокий, в спортивном костюме и с конкретным таким амбре перегара. Пока я пыталась удержать равновесие, по ушам резанул тройной вопль: девушка взвизгнула «Паша!» и кувыркнулась за диван, как на неудачном дубле фильмов с Джеки Чаном, фотограф крикнул «технику не трогать!», но все это перекрыл вопль Петровича «ААААА! Отверткой! Ударил! Держите! Сволочь! Убью!».
Конечно, из всех кабинетов, растянутых вдоль коридора, повыскакивали люди и бросились к нам, уверенные, что Петрович истекает кровью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что неадекват схватил со стола Петровича отвертку и несколько раз всадил в спинку дивана, а Петрович, взвывший так, будто ему пронзили сердце, схватил за грудки нападавшего.
Оказавшись в плотном кольце миролюбивых, но физически развитых мужчин и воинственно настроенных женщин, незваный гость как-то стушевался. Он отталкивал Петровича и приговаривал: «Сначала ноги голые, а потом и титьки! Сначала ноги, потом титьки! Сука ты, Лена, шлюха и мразь! Да пусти ты меня, дед!» Лена из-за дивана пищала: «Уберите его, я его боюсь!» Сотрудники тоже добавляли хаосу перчика:
- Надо полицию вызывать!
- А кто это такой?
- Пусть полиция разбирается, у нас и так проходной двор какой-то!
Всю эту суету сейчас на быстрой перемотке пропустим. Полицию мы вызвали, и, хотя хулиган успел удрать, дали исчерпывающие объяснения и предъявили три дырки в диване и целую девушку. Оказалось, что она несколько недель назад рассталась с парнем, который никак не хотел ее отпускать. Преследовал. Буквально выслеживал. Как и все домашние наполеоны, он был убежден, что она его бросила не потому, что он мудила, а потому, что у нее куча мужиков, и она просто не может его втиснуть в свой плотный сексуальный график. Ее голые щиколотки на диване он воспринял как верх циничного разврата, а фотограф ему представился создателем домашнего порно.
Что нам оставалось? Скинулись понемножку и отвезли раненого в ремонт. Грузили осторожно, будто это вовсе не хлам, а неизвестная ученым античная статуя, случайно выгрызенная когда-то мышами на мебельном производстве.
Диван покинул нас день на двадцать восьмой или двадцать девятый от распоряжения директора. А спустя неделю в кабинет Петровича втащили новый диван. У нашего учредителя как раз шел ремонт, и старую мебель раздавали подшефным учреждениям. Белый диван «уголком», тоже с обивкой из кожзаменителя, отлично вписался в кабинет. Вот тогда я впервые увидела воочию, что такое «смешанные чувства»: завхоз был и рад - и не рад.
И я пошла к директору. Села.
- Можно я начну с аллегории? – предложила не очень уверенно.
- Нет, - вот директор был твердо уверен.
- А как бы немного издалека?
- Нет!
- Тогда давайте найдем место для старого дивана Петровича.
- Что?
- Понимаете, Сергей Михайлович, диван нельзя увольнять. Он – часть душевного комфорта сотрудников. Он всем нравится. Мало кто из людей может похвастаться тем же. А теперь у него еще и героическое прошлое. В ремонте его приведут в надлежащее санитарное состояние, и он не будет представлять биологическую, химическую и психофизиологическую опасность для окружающих.
И директор сдался.
Когда ремонт был закончен, диван, как почетный пенсионер нашей организации, получил статус вахтера и переехал в коридор перед кабинетом Петровича. Теперь на нем гнездятся некоторые посетители, потому что в коридорах поставили вертушки и трафик неадекватов резко сократился.
Сама не верю, что написала аж тетралогию – на каждую ножку дивана по посту. А все потому, что здесь есть @Limertinis, @IgnisFatuum, @WayIander, @SenatorI@, LaskovyZver, @NikonNLG, @Mavr79, @k0st0chka и еще таинственные пикабушники, благодаря которым хочется писать чаще.
Страшная женщина Кристина директорствовала у нас недолго, но яростно воевала против дивана (начало здесь, кульминация здесь). Она почти сразу поинтересовалась, не пора ли списать это старое, измученное жизнью седалище, а Петрович гордо ответил, что списать его невозможно, потому что диван – его собственный.
- Так уберите его, ему здесь не место, - распорядилась наша девушка. – Такой хлам нужно на дачу увозить.
Петрович сначала напрягся не сильно. Думал, Кристина забудет, потому что в его кабинете практически никогда не бывает. Но нет. Кристина постоянно забывала, где по сетке искать нужные документы, какие у ключевого заказчика требования к нашей работе, в какой день месяца нужно расписать коллективу премии, чтобы бухгалтерия успела начислить, но про диван Петровича она не забыла.
А тут еще ее собака Ася (самэц, лысый, ссыкливый, в одежках со стразами) диван полюбила всей своей микроскопической душой и пыталась пометить. Вообще Ася где только не ссал, какими только важными документами не дристал, но диван Петрович берег. Стоило в коридоре мелькнуть голому хвосту с кисточкой – он уже несся проверять, плотно ли закрыта дверь в кабинет.
Катон Старший столько раз за свою жизнь не повторил «Карфаген должен быть разрушен», сколько раз за год Кристина требовала, чтобы диван покинул помещение. Причем требовала, так грозно тыча длинным ноготком в диван, будто он должен был сам приподняться, поклониться и удалиться, переваливаясь на ступеньках по пути к выходу, а Петрович бы его только подгонял и открывал ему двери.
И Петрович пришел ко мне посоветоваться, как ему быть. Везти диван некуда, и вообще мы все к дивану уже привыкли. Было в нем что-то… Родное. Даже я смотрела на это ложе с умилением, хотя две сотрудницы, которые меня сильно не полюбили с первого моего дня в организации, все время приходили туда умирать. Стоило сказать: «Арианда Рафаэльевна, вот это надо переделать в двух местах», как змея подколодная тут же превращалась лилию и с трагическим изломом бежала падать на диван в страшных конвульсиях. Типа, зовите скорую и нотариуса, она меня сейчас доведет. А вторая щупала ей пульс и причитала: «Это все нервы, нервы, ей надо домой, нельзя же так с людьми!»
В общем, полезная штука этот диван. Ну и уступать Кристине никто не хотел, очень уж барышня оказалась… специфическая.
Я посоветовала Петровичу, если Кристина не угомонится, создать видимость исполнения распоряжения директора – обмотать диван стрейчевой пленкой. Мол, готовится к транспортировке. Так, то обматывая его, то разматывая, Петрович протянул почти четыре месяца. То говорил, что пока нет денег на грузовую «газель», ждет зарплату. То – что машина уже поехала было к нему, но по пути сломалась. Потом – что племянник обещал забрать диван на дачу, когда вернется с вахты… Кристина бесилась, но Петрович всячески демонстрировал, что рад бы выполнить ее указание, но он одинок, беден, стар и немощен, поэтому надеется лишь на помощь добрых людей.
Она испробовала разные варианты. Даже предлагала дизайнеру Лариону организовать транспортировку дивана и обещала премию в размере затрат.
- Вы же все равно увольняетесь скоро и в Питер уезжаете, - сказала Кристина. – Вам же неважно, что завхоз будет про вас говорить? Он и так вас не очень любит, какая вам разница?
Коротко говоря, Ларион уехал, а диван остался.
А через некоторое время нас покинула и Кристина. Петровичу как мужчине неуместно было показывать свои чувства по этому поводу, но он дополнил диван двумя подушками под спину.
Страшное номер шесть подкралось незаметно. Перед сотрудниками предстал невысокий сухощавый мужчина в строгом костюме, который, казалось, никогда не улыбался. Новый директор Сергей Михайлович в первый же день работы прошелся по кабинетам и дал ряд указаний относительно царившего там, по его мнению, непорядка: тут жалюзи искривились, тут шкаф для документации не заперт, тут сотрудник в тапочках. Говорил тихо, но было в интонациях что-то такое, что аж кричало: с этим человеком спорить бесполезно, это не Кристина, которая кричала и махала руками, но ее распоряжения лопались, как воздушные шарики.
- Как такой человек называется, Салли Каэсовна? – тихо спросил меня Петрович.
- Педант.
- А это разве не матюжное слово? – уточнил завхоз удивленно.
- Кому как, - вздохнула я.
Когда Сергей Михайлович дошел до кабинета завхоза, сухо заметил:
- Зачем здесь эта неформатная мебель? - и холодными глазами прямо в Петровича зырк!
Диван еще, как назло, выглядел непристойно расслабляющим - в подушечках, в журналах, рядом на маленьком столике печенье с художественно рассыпанными крошками и аж три немытых чашки. Сразу видно, где рабочая обстановка, а где люди делом не заняты.
И пока Петрович пытался начать объяснения со слов «а», «э» и «дак», новый директор подытожил тем же непререкаемым тоном:
- Месяца вам хватит, чтобы его вывезти?
Окончание завтра.
Не подозревала, что жизнеописание нашего дивана окажется таким эпичным. Начало здесь.
От ремонта Петрович диван защитил и выкинуть не дал. Оказалось, что оформление в корпоративном стиле будет в кабинетах не всех сотрудников поголовно, а только там, где работают с клиентами. И водители вступились: куда уносить такой прекрасный диван, а им где сидеть? Петрович смирился с тем, что у дивана теперь есть фанаты, а он – что-то вроде продюсера, который следит, чтобы его подопечный был цел и невредим, протерт от майонеза и крошек, а уровень продавленности соответствовал нормативу.
Когда я пришла сюда работать, диван уже отстоял года три-четыре, на нем отсидели практически все сотрудники, а некоторые – еще и отлежали. Такое оказалось притягательное седалище.
А потом случилось страшное номер четыре. День рождения Лариона. Высокий, спортивный, белокурый, он был главным дизайнером и главным холостяком конторы. А у Петровича проходил еще и главным подозреваемым в сексуальной эксплуатации дивана – особенно когда после очередного веселого вечера наутро у сего последнего оказалась расшатана спинка.
- Петрович, пойми, у меня нет мотива к совершению этого преступления, - втолковывал Ларион завхозу. – У меня квартира свободная, я могу в любой момент кого угодно привести - на диван, на подоконник, на кухонный стол, на вешалку в прихожей. Ищи среди семейных.
Но Петрович все равно смотрел недобро - и не без причины. Ларион был из тех людей, чей пример заразителен. Рядом с ним стыдливо женатые коллеги вдруг резко начинали хотеть стать холостяками, так же весело чудить в компании девиц и носить футболки с провокационными принтами.
Перед очередным днем рождения Лариона, не доверяя бесстыжему ловеласу, Петрович решил уберечь любимый диван самым радикальным способом – покрасив потертости. Собирался давно, а тут отличный повод. На листе формата А4 он распечатал объявление: «Диван окрашен, трогать запрещено» - и прикрепил к стулу рядом с диваном. А сам приоткрыл окно, чтобы сквознячок поскорее высушил получившееся произведение и, довольный своей житейской смекалкой, ушел домой. Но сквознячок оказался порывистым ветром, лист бумаги оторвался и улетел на пол. А народ, не подозревая, что ему подготовлена мина-ловушка, поспешил праздновать днюху Лариона.
Сначала все шло как обычно: «Здесь не спрашивали аусвайсы, здесь лилось вино и звучали вальсы, здесь теряли дамы головы, влюбляясь во всадников без головы»... Кто-то выходил покурить, а кто-то, как оказалось - тихонько пробраться в кабинет завхоза для других личных надобностей. Под конец веселого вечера измазанными краской цвета детской неприятности оказались трое, причем из тех, на кого никогда в жизни не подумаешь, - две женщины пенсионного и предпенсионного возраста и один молодой, но уже очень богобоязненный мужчина, женатый на дочери священника. Первая пара, слегка запачкавшись, быстренько свинтила из кабинета завхоза и никому ничего, естественно, не сказала, а вторая была настолько нетрезва, что даже не заметила подвоха, так что уделалась куда сильнее.
На другой день женщины кляли Петровича на чем свет стоит:
- Ты что, хотел нас подставить перед мужьями?!
- Теперь плати за химчистку!
- Так подавайте в суд на меня! – заорал Петрович. – Расскажете мировому, что я вам не дал сношаться на рабочем месте с чужими мужиками!
- Мне, может, плохо стало от текилы! – не сдавалась одна из женщин. – Я прилечь хотела!
- Да не свисти, Ариадна Рафаэльевна! Сначала ты прилечь захотела, а потом тебе плохо стало, что ты не туда прилегла!
Репутация Лариона как отпетого типа только укрепилась.
Диван Петрович покрасил заново.
Страшное номер пять пришло откуда ждали: предыдущий директор ушел на повышение, а нам назначили юную барышню. Кристина Ромуальдовна вплыла походкой от бедра, а с ней весело цокала лысая собака в красных ботинках. Тут Петрович осознал, что тайный секс посторонних людей - не самая плохая карта, вытащенная диваном у судьбы. Потому что Кристина Ромуальдовна оказалась женщиной с редким чувством прекрасного. И диван ей не понравился. А ее собаке редкой ссыкливости - напротив.
Даже не знаю, продолжение следует или окончание. Что-то я расписалась.
Лет двенадцать назад наш завхоз Петрович увидел в газете объявление: «Отдам диван. Состояние хорошее. Самовывоз». Покоренный благородной лаконичностью слога, он поехал посмотреть. Диван. С обивкой из искусственной светло-коричневой кожи, потертый ровно настолько, чтобы было не жалко отдавать бесплатно, с двумя округлыми вмятинами, повторяющими очертания среднего размера задниц. Но Петрович увидел в нем серьезных деловых мужчин в костюмах с сигарами, курсы акций, увесистые стаканы с виски на донышке и черт знает какие еще искушения. И не устоял.
Потом Петрович, конечно, доказывал, что диван отличный, надежный и практичный, но коллеги списали эту покупку на цыганский гипноз. Ведь завхозу нашему нужен был раскладывающийся диван на дачу, неприхотливый, способный ужиться с котом и без запросов относительно интерьера, а добыл Петрович вот это богатство, на котором ни поспать, ни поесть, и сползаешь. Дачу как место постоянного пристанища Петрович с диваном отвергли. Так диван оказался у завхоза в кабинете.
Неделю Петрович трудился над тем, чтобы диван забыл очертания ставших чужими задниц и привык к новому владельцу. А потом случилось страшное номер один: его отдел уплотнили до одного кабинета.
В подчинении у завхоза находилось два штатных водителя, которые раньше сидели в отдельном маленьком кабинете, но тот кабинет отдали кадровику, и водители переехали к Петровичу. И петровичев диван сразу очень полюбили. Завхозу было неловко слишком трястись над ценным седалищем, но когда водители упирались кулаками в сидение, или ерзали слишком активно, или перекусывали, осыпая диван крошками, он жестоко страдал.
А потом случилось страшное номер два: в организации случился корпоратив. Тогда у нас еще работали славные, чуждые условностей люди, для которых слово «корпоратив» корнями восходило к древним римлянам, и которые после вина и умных бесед жаждали скинуть одежды и принять замысловатое положение тела в соотношении один к одному. Однажды эти потомки римлян уже сломали в женском туалете унитаз, которого жизнь не готовила к таким сатурналиям. А диван Петровича – это практически роскошное ложе с нулевой остаточной стоимостью. Взяв у вахтера ключ, граждане, неразборчиво расписавшиеся в журнале, осквернили собственность Петровича с таким пылом, что сдвинули диван с места.
Дело было в пятницу, а Петрович узнал о ЧП в понедельник, поскольку на корпоративе не присутствовал. Он несколько минут с трагическим лицом осматривал диван на предмет повреждений, измерял его тормозной путь, нюхал, не пахнет ли знакомыми духами, и бормотал недоброе. А потом сфотографировал на телефон роспись в журнале и пошел сличать ее с почерками сотрудников. Юрист Федор Михайлович, исключенный из списка подозреваемых по причине слишком высоких требований к женщинам, с профессиональным любопытством интересовался, какие от Петровича будут кары злоумышленникам. Петрович сформулировать не мог, просто воинственно водил усами, видя в бывших коллегах исключительно проституток и наркоманов. Воспаленное воображение рисовало ему десяток водителей с грубыми мощными кулаками, овладевающих бухгалтершами на светло-коричневой почти настоящей коже, а бухгалтерши еще при этом упирались тонкими каблуками прямо в обивку и царапали ее длинными хищными ногтями. Диван жалобно скрипел и пытался уползти из-под развратников в сторону Петровича. И хотя у нас в списочной численности не было столько водителей, бухгалтерш, каблуков и ногтей, Петровича это не успокаивало. Иная мебель глаголет, диван же вопиет.
А потом случилось страшное номер три. Директор сообщил, что нам, наконец, согласовали бюджет на новую мебель и ремонт помещений в едином корпоративном стиле, поэтому все, что не вписывается в концепцию, должно исчезнуть. Вот, к примеру, диван, который совершенно не вписывается. Петрович вспомнил своего кота и загрустил. Идти им с диваном было некуда.
Продолжение следует.
Подготовлено специально для @Novichok51.
Обожаю людей, которые рассуждают в стиле: «не нравится клиент – не работай с ним», «работник косячит – уволь его», «муж дурит – разводись», «родители достают – не общайся». Хотелось бы мне денек так пожить: вот вы, гражданин, какой-то токсичный, у меня от вас делается головокружение; пройдите в овраг, пожалуйста, пока волки не наелись.
Но в моей жизни эта святая простота как-то не цветет. Есть, например, клиент расчудесный, Руслан Русланыч. Каждый Новый год дарит мешок алкоголя и на восьмое марта еще конфет с ликером. Похвальное понимание, что с ним на трезвую голову общаться невозможно.
Шесть лет назад Руслан Русланыч обратился с просьбой помочь ему замутить грандиозную книгу с грандиозной оплатой. Сразу было понятно, что грандиозной будет шишка на лбу от колочения об стену, но тогдашний мой начальник (это два начальника назад) распорядился ясно: работать. Уж слишком серьезное ведомство представлял заказчик, хотя и обратился к нам как частное лицо.
Мне оформили недельную командировку в весьма отдаленный регион, где десять человек, по версии заказчика, с нетерпением ждали меня с подробнейшими докладами на заданную тему. График моей работы по месту пребывания Руслан Русланыч согласовывал лично и заверил, что такой невыразимой легкости в добыче информации я еще не испытывала.
Прилетаю. Встречают на двух машинах, возят по городу, показывают достопримечательности, накрывают столы с угощением, а на мои попытки узнать, когда я смогу начать интервьюирование, строго отвечают: «Руслан Русланыч велел сначала все вам показать, принять как положено». Хотелось бы мне описать степень своего отчаяния, когда на третий день стало ясно, что к плану работы тут отнеслись как к какой-то шутке. Как я колочусь с диктофоном и кучей вопросов, принимающая сторона смотрела с вежливым недоумением: пусть гость суетится, как пожелает, но вообще столы уже накрыты, и дядя Тимур привез вино и барашка, который свое отсуетил.
Мои беседы с уважаемыми людьми проходили примерно по такой схеме:
- Вы работали с Русланом Руслановичем десять лет. Расскажите, пожалуйста, об этом.
- Я родился в тысяча девятьсот пятидесятом году в селе таком-то… Родители тогда отправляли скот пастись на такие-то луга, а в районной больнице еще не провели электричество… Погода в тот год была такая… Моими родителями были… Мои дед и бабушка со стороны отца были… У меня столько-то братьев и сестер (всех перечислить с указанием года рождения и рода занятий)…
И вот ты слушаешь два часа историю жизни, а в ответ на вопрос, ради которого все и было затеяно, собеседник машет рукой:
- Ну да, работали. Все в порядке было. Не знаю, что тут сказать.
А ведь я пыталась получить от Руслана Русланыча список телефонов всех будущих респондентов, чтобы заранее, до приезда, у них уточнить, готовы ли они беседовать об этом и о том. Но он это расценивал как недоверие к его жизненному опыту и знанию людей. «Они сами знают, о чем говорить, не надо так переживать!»
Пару раз я все же пыталась звонить заказчику и докладывать обстановку: люди беседовать не отказываются, но клянутся, что не в курсе темы. Может, мне с кем-то другим побеседовать? Может, скорректировать вопросы? Руслан Русланыч пообещал все уладить. После этого он сделал принимающей стороне строгий выговор, что меня недостаточно хорошо привечают. Мне уже снилось, как мы с барашком и волками в овраге пьем молодое вино и поем грустные песни.
При этом сами люди были безупречны. Женщины – хоть поэму пиши. Мужчины – просто идеальны. Быть их гостьей я бы сочла за счастье, но я-то приехала работать.
В итоге прочитав все литературно обработанные рассказы, заказчик погрустнел: не то, не так, очень мало. Мне надо было спрашивать у Рената Тимуровича про то, как они вместе ездили на рыбалку, а не про то, как учились в университете, а у Аниты Эдуардовны – как он помог ей организовать свадьбу дочери, а не как они жили по соседству. Спасибо, конечно, за своевременную ремарку, но при нулевой изначальной информации невозможно догадаться, какие залежи теплых воспоминаний хранятся в людях.
Так идея грандиозной книги была заморожена.
Прошло пять лет. И вот, когда уже ничто не предвещало, звонит Руслан Русланыч со словами:
- Салли Каэсовна, вы не думайте, я про нашу книгу не забыл. Пришлите мне, пожалуйста, все тексты вновь.
Где-то в овраге призывно завыли голодные волки.
Прокручиваем на быстрой перемотке, как я сначала искала, а потом реанимировала старый ноутбук. Тексты нашла и выслала. Руслан Русланыч позвонил очень быстро:
- Салли Каэсовна, какая вы молодец! Как вы их доработали! Сразу стало выразительнее, концептуальнее! Мне в прошлый раз не понравилось, а сейчас очень понравилось. Я напишу вступительное слово и будем макетировать!
Как это обычно бывает, когда Руслан Русланыч говорит, что всех делов на два часа, прошел еще год. Он то пропадал, то появлялся. Только забудешь, как страшный сон… Чпок! Добрый вечер.
И вот рукопись готова, он заказывает макетирование под альбомный формат. Книга с вклейками и вкладками – действительно, дорогой проект. На вопрос, где будет печатать, Руслан Русланыч заверил, что вопрос давно решен.
Заказчик забрал макет, сказал, что все великолепно, и он счастлив, скоро переведет оплату. Как были счастливы мы, думаю, объяснять не нужно. Дизайнер Игорь на радостях даже сбегал в дорогую кофейню и притащил всем разных фильдеперсовых рафов и латте. Чокнулись, отметили.
В тот же вечер за мной пришли. Я уже практически спала. Но помощник Руслана Руслановича вытащил меня из постели, чтобы сообщить, что тот ждет у подъезда в машине. Тут опять на быстрой перемотке его извинения и мои попытки вспомнить из русского языка хоть что-то, кроме великого и могучего мата.
Вежливый и бодрый Руслан Русланыч выдал:
– Типография не может так напечатать, нужно поменять формат. Сделать из альбомного книжный. Завтра сможете? У типографии сроки поджимают, им варианты обложки нужны уже завтра.
Кто не в теме, поясню: полностью поменять формат книги – это значит верстать ее заново. С нуля.
- А вкладки и вклейки? – уточняю.
- В типографии сказали – только если вы сами будете вручную вклеивать, их сотрудники не смогут. Сделаете?
- Нет, - коротко ответила я. А смысл возмущаться?
- Ну что ж… Тогда без вкладок, - бодро резюмировал Руслан Русланыч. – Вы передайте директору, что я завтра зайду. Я до него тоже не смог дозвониться, а по месту его регистрации мне сказали, что он сейчас в другом месте живет.
Мне предстояло сказать всем, что сложнейшая напряженная работа пошла в дыру волчью. Весь дизайн, все идеи. Заказчик тупо не стал искать типографию, где выполнят его заказ, а может, пожалел денег, потому что это дорогая штука (о чем его заранее предупреждали, но ему же хотелось по высшему разряду). Самое обидное – что ему даже не жаль проделанной работы. Ну, не будет крутой книги, так будет обычная.
- В книге же главное содержание, правда? – улыбнулся он на прощание.
Дизайнер Игорь, узнав, что придется книгу переделать, конечно, сказал все положенные случаю бранные слова. А потом спросил в пустоту:
- Если ему пофиг, что получится, почему он тогда две недели согласовывал восемь вариантов оформления? И пять вариантов обложки?
Тип личности Руслана Русланыча мне в свое время объяснил его помощник. Я пожаловалась, что от заказчика поступает просто поток ценных указаний со сроками ответов на каждое, и все эти указания друг другу противоречат. Помощник посоветовал:
- А вы просто не делайте. Потому что он забудет через два часа. Мы ему приносим отчеты, которые он потом не читает. Но мы не можем не приносить. А вы можете.
И да, с тех пор, как я начала игнорировать письма Руслана Руслановича, он ни разу не переспросил об этом.
Я знаю, что никогда не будет такого, чтобы с токсичными и проблемными клиентами можно было просто отказаться работать. Но иногда приятно помечтать, что где-то в овраге Руслана Русланыча все-таки ждут голодные волки.
Друзья, по-прежнему рекомендую @MamaLada и ее жизненные истории, @DoktorLobanov, который и настоящий доктор, и настоящий писатель, а еще @AlexRadio, который в представлении не нуждается. Благодаря им я пишу чаще.