O.OCTAHUHA

— А я что?

Игорь силился открыть второй глаз, но сдался, проваливаясь в нереальные продолжения прожитого дня. Он слышал разговор, доносившийся сквозь сон, но всё ещё принадлежал миру грёз. Крепко обнял Татьяну, нежась в тёплой постели. Вот они в магнетобусе. Он с горящими глазами рассказывает о проносящихся за окном ленточках пейзажа, она смотрит только на жениха, захлёбываясь собственным восхищением.

— Во чешет! Учитель, вставай. Потом лекции читать будешь. Через сорок минут детей завезут.

В лицо ударило солёное море. Сон перенёс Игоря на берег. Волна захватила учителя, унося к величественным машинам и повисшему на решётке водолазу. Крики: «Очнись! Да поднимите его!». Водолаз открыл глаза. Игорь прильнул к маске, внутри которой в опустевших глазницах билась рыбка. Холодная волна вновь ударила сверху, сбила водолаза, проникла Игорю в нос, и тот вскочил, путая сон и реальность.

— Учитель, тридцать минут и невинные детки увидят на экскурсии два спящих тела.

Игорь протёр глаза, прищурился и увидел Краснова с минералкой в руках. Безопасник отпил из бутылки и протянул её учителю. Игорь сжал тяжёлое холодное стекло и поднёс к губам. Едва сделав глоток, осознал, как сильно хотел пить. Прильнув к горлышку, выцедил всё до донышка и с благодарностью посмотрел на безопасника.

— Вещички собирай и в гостиницу, — повторил Краснов, — освобождаем платформу.

Игорь кивнул, посмотрел на пол в поисках телефона.

— Средства связи изъяты, — поймал его взгляд Краснов.

— Мы чё арестованы? — возмутился охранник.

Он уже оделся и прибирался на своём столе.

— Пока нет, но могу организовать. Ботало ты, Федя. Забыл, что здесь везде камеры? Зачем учителю про Джона рассказал? Теперь получи запрет на передвижение и распишись.

— За Джона? - поджал верхнюю губу Федя.

— И, и я? — не веря в происходящее, спросил Игорь.

— И ты, — кивнул Краснов. - Поторопитесь, двадцать минут до первого магнетобуса. Марафет в номере наведёте, хватайте шмот и в воронок, господа, временно ограниченные в свободе.

Игорь переоделся в высохшую одежду, опять принялся искать телефон, но вспомнив, что тот у Краснова, притих, ожидая, когда Федя передаст незнакомой женщине с квадратной фигурой документацию по экскурсиям.

Море успокоилось. Оно переливалось в лучах восходящего солнца, проложившего дорогу до самого горизонта. Игорь поймал себя на желании пробежаться по золотой полоске, нет, не сбежать, а именно прогуляться, прикоснуться к горящему диску и возродиться вместе с ним.

Раздался сигнал, затем шуршание гусениц по прозрачному полу.

— Пятнадцатиминутная готовность, — произнёс оживший робот.

— Пошевелись, — недовольно посмотрел на Федю Краснов, переминаясь с ноги на ногу.

Федя обхватил голову девушки-охранницы двумя руками, притянул к себе, чмокнул в лоб и, отпустив, перекрестил.

— Дуня, ты это, давай!

Робот принялся протирать пол, расставлять кресла-подушки, не забывая отсчитывать время. На десятой минуте Игорь шагнул на остановочную платформу, поёжился, вспоминая вчерашний шторм, и спрыгнул вниз к машине. Происходящее всё ещё казалось нереальным. Временно лишён свободы к перемещению, но за что? За разговор с охранником о местном водолазе?

— Садись, учитель, не дрейфь, — выглянул из окна водитель, который вечером вёз его с платформы в город. - Я вас с ветерком прокачу. Посмотришь на наш комплекс, с Тамарой познакомишься.

— Мне бы домой, переодеться и в школе предупредить, — тихо ответил Игорь.

— Предупредим, сообщим, передадим, — похлопал Краснов по плечу учителя и с силой надавил, приглашая сесть в салон автомобиля.

При свете дня дорога в город не казалась такой таинственной, как ночью. Скорее серой, вылизанной ветром и водой.

Одноэтажные дома на окраине походили на взъерошенных воробьёв, выгнанных из ночного укрытия.

К центру городка дома обзаводились новыми этажами, вырастая словно гигантские грибы. Водитель пронёсся мимо магазинов, церкви и Дома культуры навстречу великанам на другом конце города. Только сейчас Игорь заметил, что все молчали: и понурый Фёдор, и строгий Краснов, и балагур-водитель. В салоне было тепло, но то и дело прорывались струи морской солёной свежести, просачивались не тронутые печкой машины волны, словно напоминая о реальности происходящего.

Игорь встрепенулся и посмотрел на Краснова, сидящего на переднем сиденье, но тот не повернулся, не почувствовал взгляда или не хотел начинать разговор сейчас при охраннике и водителе. Федя тоже уставился на Краснова, затем на Игоря и пожал плечами.

Быстро минули город и въехали в ворота гостиничного комплекса.

Игорь не поверил увиденному. Современные здания возвышались над старым городком, словно двухэтажный магнетобус посреди телег. Издали, сверкающие окнами высотки прятались за солнечные блики и только вблизи показали своё истинное великолепие.

— Это же, — присвистнул Игорь.

— Да, — не выдержал водитель. - Они.

Игорь опять посмотрел на взлетевшие к небу многоэтажки из армированных хромопластичных панелей. Он слышал о зданиях, видел внутреннее убранство по телевизору, даже пролетал мимо на магнетобусе, бывая в столице. Теперь ему повезло попасть в здание с профилактикой депрессионных состояний и ещё тысячами других возможностей, спрятанных в трёхкилограммовой инструкции на бумаге.

Вверхстроймаш мог позволить себе обойти запреты, ссылаясь на переработку макулатуры и пластика. Строительный холдинг, скупивший все мусорные свалки, утверждал, что пластомага — Франкенштейн из микропластика с низким содержанием целлюлозы — это новый тренд, способный накормить всех волков, привязанных к материальным носителям, и овец, ратующих за экологию.

Игорь вспомнил рекламу, в которой полуобнажённая девушка с большой грудью разглядывала глиняную табличку, затем раскрывала свитки папируса, листала книгу и, нечаянно зацепившись платьем за скамью, прикрывала тело пластогазетой. Вот только последняя стоила одну пятую зарплаты Игоря. Не каждый может позволить себе печатный номер, поэтому чтение в транспорте вновь обрело популярность.

Сам же Вверхстроймаш печатал инструкции на обычной бумаге, за что его неоднократно упрекали любители заговоров и разоблачений. Холдинг никогда не вступал в полемику, прикрываясь рекламой, как невезучая дама в ролике новейшим носителем букв.

— Давай к первой, — скомандовал водителю Краснов и обернулся к пассажирам. – Сидите в машине. Я всё оформлю и вернусь.

— Есть хочется. Я бы даже борщ съел и кашу. Вспомнил, у меня же яблоко есть. В столовой после завтрака раздавали. Куда же я его задевал?

Ящерица вывалились из кармана куртки и юркнула в траву. Бока её округлились, на мордочке застыла довольная улыбка.

— Точно, в кармане. По дороге домой хотел съесть и забыл.

Лева засунул руку в карман и достал половинку фрукта.

— Это не я, — зашипела ящерица и упала на спину, высунув язык.

— Яблоки, — запищал страус и схватил огрызок.

Лева захлюпал носом:

— Томска нет, мамы нет, ёлок нет и даже яблока.

— Не плачь, садись на меня, мигом до снежной девочки домчим.

— С-садис-сь — с- садис-сь, — прошипела ящерица и опять прыгнула в карман.

Страус мчал быстрее ветра. Похолодало. Лева достал шапку, застегнул куртку и покрепче обнял тёплого страуса. Впереди показался лес, а за ним небольшая избушка на зелёной опушке.

Страус замедлился, остановился

— Прячемся! — услышал Лёва.

По поляне покатились зелёные клубочки, спрятались за голые сволы деревьев.

— Что за шум? – донеслось из домика.

На пороге появилась девушка в тёплой голубой шубке, испуганно посмотрела на Лёву и юркнула в домик.

— Снегурочка, я помочь хочу! — закричал Лёва.

— Ты? – спросила Снегурочка через окно. — Не верю.

На замершем стекле появился Лёва, уговаривающей маму купить живую ёлку, а потом его попытка сорвать ветки.

— Так, я на ёлочном базаре купить просил. Там ёлки специальные, не лесные.

— Не лесные, — приоткрыла окно Снегурочка, — но живые. Сколько они дома у вас стоят? Неделю? Месяц? Потом на помойку. Многие красавицы с базара сразу на мусорку попадают, а могли расти и глаз радовать. На рост одной ёлки уходит десять лет.

— Десять лет! – повторил Лёва. – Это же как мне сейчас.

— Да-да, — высунулась из кармана ящерица.

— Да-да, — показались на полянке зелёные ёжики.

— Так вы не ежики, а ёлочки! — воскликнул Лёва.

— Да, — улыбнулась Снегурочка. — Я их ращу, стерегу, но одной мне не справиться, не вернуть силы дедушки.

— Я помогу! — отозвался Лёва.

— Тогда держи! —  просунула Снегурочка через окошко руку.

Лева подошёл ближе, протянул свою, поскользнулся и зарылся в пушистый снег.

— Мальчик, с тобой всё хорошо? – услышал Лёва и поднял голову.

Рядом с ним стояла девушка в голубом комбинезоне с лыжными палками в руках. Вокруг шумел город: доносился рев автомобилей и детский смех.

— Всё хорошо! – ответил Лёва и почувствовал в руке что-то колкое. Испугался, неужели, сорвал ветки. Разжал ладонь, увидел шишку и улыбнулся:

— Я это, ёлку посадить хочу.

— Молодец! — похвалила девушка и побежала на лыжах вглубь парка.

Лёва тоже отправился домой. Первым делом попросил у мамы цветочный горшок и рассказал, что хочет посадить семечки из шишки, вырастить свою ёлку.

Вечером пришёл с работы папа. Он держал в руках большой свёрток. Торжественно вручил его Лёве.

Мальчик развернул плотную серую бумагу и запрыгал от радости. В небольшом горшочке сидела живая ёлка.

— Это твоё деревце, сынок! Если ты так сильно хотел живую, то пусть она останется живой! – сказал папа.

— Будет у нас семейная ёлка, — добавила мама.

Лева нарядил свою ёлочку и пообещал, как деревце окрепнет, пересадить её в парк. Пусть всех радует.

— Это не я, я не это, — принялся оглядываться Лёва в поисках строго голоса, начисто растеряв слова.

Около него выхаживала другая птица, важно переставляя стройные ноги. Вытянутую шею венчала голова с длинными перьями на макушке.

— Как же не вы, у меня всё записано. Я Птица-секретарь, не желтобрюхая синица. Меня не проведёшь. Предлагал страусу бегать направо. Как вас зовут?

— Лев, Лев Викторович, — представился Лёва, а сам никак не мог поверить, что понимает язык животных. Вот Мишка бы обзавидовался.

— Лев, смехотищ-щ -ща! — раздался писк откуда-то снизу.

Лева посмотрел на траву и увидел катающуюся по земле серую ящерицу.

— Вы видели! — хохотала она. – Мех-х-хом голову обмотал и львом притворяется. Ты льва-то видел?

— Видел, — насупился Лёва. – В зоопарк с мамой ходил и по телевизору фильмы про природу смотрел. Картинки в энциклопедии разглядывал. И не притворяюсь я. Это шапка. У нас в Томске знаешь как холодно?

Лева вспомнил о родителях. Надо им позвонить, сказать, что оказался в Австралии. Представил, как за ним отправили вертолёт или даже огромный самолёт спасателей. Вот одноклассники удивятся, начнут расспрашивать, как это Лёва на другой материк попал, кого видел, что ел. Мальчик достал из рюкзака телефон и обомлел. Рядом со значком полнёхонькой батареи горела надпись «Нет сети». Слёзы поползли по красным щекам.

— Из Томска? И где ж-ж-же это? – ящерица взобралась повыше и прищурилась.

— В Сибири, — зашмыгал носом Лёва.

— Молодой человек, вы с луны свалились? Нет в Сибири никаких Томсков. У меня всё записано, — возмутилась Птица-секретарь.

— Он свалился, я видел, — пропищал пугливый страус.

— На аборигенов непохож, — оббежала мальчика ящерица.

— Как нет? — полез в рюкзак за атласом Лёва. — Вот же Сибирь и Томск. Ясное дело, не всё в Австралии про Томск знают.

— Австралия есть, Сибирь есть, а Томска нет, уже нет! Сто лет, как нет! Вот в этом самом месте был и нет. Никаких городов нет. Только пустыни. И львов почти не осталось. Неделю назад здесь было зелёное поле, а сейчас посмотрите. Всё высохло. Мы стараемся догнать облака, но их постоянно уносит на север, туда, где ещё сохранились растения. У меня всё записано, — строго сказала Птица-секретарь.

— Так это я что, в будущее попал? – захлопал ресницами Лёва.

— Этого у меня не записано. Бежим! Аборигены! – закричала Птица-секретарь, вытянув и без того длинную шею.

Птицы заметались по полю. Ящерица зарылась в сено, а Лёва так и остался стоять около стога, к которому приближались улюлюкающие мальчишки в коротких шортах и с босыми ногами. Мальчик обрадовался, замах руками и хотел было попросить о помощи, как услышал:

— Мех! Лови его! – закричал один.

— Мех! – подхватили другие и побежали ещё быстрее.

— Спасайся! — крикнул пробегающий мимо страус, и Лёва рванул за птицей.

Над ухом засвистела верёвка. «Неужели, птицы правы. Незнакомые мальчишки решили меня поймать!» — подумал Лёва и тоже побежал что есть мочи.

Гогот аборигенов остался позади. Недаром у Лёвы по физкультуре пятёрка. Мальчик обернулся, посмотреть на преследователей, запнулся о корень и кубарем полетел вниз. Не заметил оврага. Приземлившись около колючего кустарника, Лёва стянул с головы шапку, намереваясь спрятать её в рюкзак.

— Правильно сделал, — пропищало над ухом.

Лева повернул голову и увидел сидевшую на плече ящерицу:

— Аборигены за мех-х-хом охотятся, собирают для Чёрного лесоруба. Скоро наступит его праздник, как раз в ночь с тридцать первого декабря на первое января.

— Ерунда какая-то, — говорил с придыханием Лёва. — В ночь с тридцать первого декабря на первое января наступит Новый год, мой самый любимый праздник: подарки, мандарины, ёлка. Как я люблю ёлку! Прошу маму купить, а она ни в какую. Хотел сам в парке несколько еловых веток сорвать, поскользнулся, полетел вниз и вот-те здрасьте – в будущее попал.

Ящерица закашляла, поменяла серый цвет на зелёный и зашептала Лёве на ухо:

— Тих-х-хо! Нельзя говорить запретные слова.

— Какие? – зашептал в ответ Лёва.

— Й-й-й, — никак не могла произнести ящерица.

— Йолка! — закричали над головой, и Лёва вскочил.

Рядом с кустами стоял страус.

— Нельзя произносить йолка! — повторил страус.

Ящерица окрасилась в фиолетовый, затряслась и упала с плеча на землю, высунув язык.

— Молодой человек, — услышал Лёва с другой стороны. — Вы опять животных обижаете. Ящерицу до приступа довели. Я всё записываю, — щебетала Птица-секретарь.

— Я, я, я про ёлку рассказал, а ящерица принялась цвет менять.

Птица-секретарь втянула голову и грозно посмотрела на Лёву:

— Тихо, навлечёшь гнев Чёрного лесоруба, — пригнулась она к земле.

— Кто это? — вновь спрятался за кусты Лёва.

— Слушай, мальчик, я всё тебе расскажу, — подняла голову Птица-секретарь, у меня всё записано. Давно это было. Сто лет уж прошло. Проник в сердца людей Чёрный лесоруб, подговорил все ёлки вырубить и дома ими украсить. Польстились многие на красивые слова и уничтожили стражей Нового года. В них сила Деда Мороза была.

Вышел на бой старец, но не смог Чёрного лесоруба победить, отступил. Снег тут же растаял, наступило лето. Люди ещё больше обрадовались, не знали, что Чёрный лесоруб время вспять обращает, леса в пустыни превращает, моря сушит, озёра душит.

— Не может быть! — прошептал Лёва.

— Мож-ж-жет, — подтвердила ящерица, приоткрыв один глаз.

— И ничего нельзя исправить?

— Снегурочка пытается, но одной ей не справиться, — ответила Птица-секретарь.

— Эх, говорили мне мама и папа, что нельзя ёлки ломать, а я не послушал, — зарыдал мальчик.

— Так-так-так, — важно зашагала птица-секретарь. – Где же это. Я же записывала. А вот же. Если вновь вырастить ёлки, то Дед Мороз вернёт свою силу, но семена только у Снегурочки, а до неё не так просто добраться.

— Где найти Снегурочку? — прошептал Лёва.

— Далеко она, на севере. Туда Чёрный лесоруб ещё не добрался.

— Я готов, — встал Лёва во весь рост. — Куда идти?

— Никто никуда не пойдёт, — зашипело рядом, и ящерица опять прикинулась мёртвой.

Лева обернулся и увидел королевскую кобру. Змея раскрыла свой капюшон, собираясь напасть:

— Никто не победит Чёрного лесоруба. Никто не превратит это поле в лес. Не бывать зиме в моём царстве.

— Бегите, — крикнула Птица-секретарь, — Я задержу кобру.

— Твоя ровесница. Десять лет скоро, а как вчера из магазина.

Папа спускался с большой коробкой, из которой торчала мишура. Дул на крышку, а мама бегала вокруг с полотенцем, пытаясь поймать разлетавшуюся пыль.

Лева смотрел на пушистые пластмассовые ветки, хрупкие стеклянные игрушки, перебирал мишуру и вздыхал:

— Искусственная совсем не пахнет. Давайте хоть веточек нарвём.

— Если каждый по веточке сорвёт, у нас в парке ёлок не останется, — не сдавалась мама, — одни палки.

Тогда Лёва решил сам нарвать веток и спрятать их под кровать. Представлял, как тайком будет доставать зелёные колкие лапы, пока никого нет дома, и наслаждаться хвойным ароматом. Вот только стоит задержаться после школы, мама сразу заметит, начнёт звонить, задавать вопросы. Надо было выбрать день, разработать план и добиться поставленной цели. Вот уже декабрь подошёл к середине, а Лёве так и не удалось выбраться в парк. Он даже просил сходить с ним Мишку, одноклассника и лучшего друга, но тот боялся ослушаться маму, не хотел её расстраивать.

— Хватятся, а нас нет. Да и зачем тебе в парк?

— Веток нарвать хочу, — признался Лёва.

— Нина Васильевна на «Окружающем мире» говорила, что нельзя деревья ломать. Или ты не слышал.

- Слышал, — вздыхал Лёва и думал: «Нет, Мишка в таком деле не помощник, слишком природу любит. Тысячу книг прочитал, каждое деревце и грибочек знает».

- Давай лучше горку построим. Ребят позовём, я у папы лопаты попрошу.

Вечерами Лёва смотрел в окна соседних многоэтажек и видел, как люди наряжают праздничные деревья. Казалось, именно у них стоит самая настоящая, из леса. Домашняя Елена, распустившая ветви после долгого заточения под потолком, мальчика совсем не радовала.

В пятницу, к радости Лёвы, было всего четыре урока. Англичанка заболела, и всех отпустили домой. Надевая в гардеробе тёплую куртку и меховую шапку, Лёва продумывал план: «Добегу до городского парка, сверну с главной аллеи, туда, где совсем никого, сорву три ветки, спрячу в рюкзак и домой. Мама даже не заметит».

День выдался солнечным и снежным. На белом кружеве, украшавшем деревья, искрились хрупкие снежинки, напоминая о приближении самого чудесного праздника. В городском парке уже построили ледовый городок и нарядили ёлку, растущую на площади. Лёва поборол искушение скатиться со сверкающей горки, засмотрелся на причудливые ледяные фигуры, напоминающие сверкающие леденцы, и свернул к узкой тропинке, которая обросла сугробами. Пробираясь сквозь снег, мальчик оборачивался по сторонам. Убедившись, что редкие прохожие его не видят, спрятался за молодую крепкую ёлочку.

«Никто и не узнает», — подумал Лёва и потянулся к пушистой ветке, поскользнулся, ойкнул и провалился в сугроб. Снег превратился в облачко. Засвистел ветер, поднимая уши зимней шапки. Лева почувствовал, что летит, и закрыл от страха глаза.

«Падает! Прячься!» – услышал Лёва крик и приземлился на что-то мягкое. Открыл глаза – сено. Видел такое в контактном зоопарке, сам козочек кормил.

«Что это, как это?» — выглянул Лёва из стога и осмотрелся. Вместо зимнего парка — большое поле с жухлой травой. Солнце высоко. Небо чистое. Жара. Мальчик расстегнул куртку, достал из рюкзака бутылку с водой, сделал глоток и ещё раз посмотрел по сторонам.

«Во дела, это я что в лето попал? Расскажу, никто не поверит. Да я и сам не верю. Неужели, у нас в парке дыра насквозь до самой Австралии», — рассуждал Лёва и крутил головой, пока не ударился лбом о пушистый комок, из которого торчали два глаза и клюв. Маленькая голова на длинной шее переходила в большее тело с торчащими перьями и заканчивалось крепкими ногами.

- Я всё хотел тебя спросить, — продолжил Фёдор. – Не скучно по одним и тем же маршрутам кататься да талдычить как попугай?

Игорь опешил. Он уж точно не считал свою жизнь скучной. Взять хотя бы тех же детей. Они всегда разные. Вроде выучил все ужимки, но удивят, обязательно удивят, как Серёга сегодня.

- Учитель, спишь?

- Нет, думаю. Не скучно. Разные маршруты, разные люди. Всё веселее, чем на одном месте сидеть. Ты, наверное, уже наизусть лекции Виктора выучил.

Охранник не ответил. Помолчали.

- Думаешь, я сижу и ерундой занимаюсь? – приподнялся с кресел-мешков Фёдор. – Я, если хочешь, первый Джона нашего заприметил. Не понял, для чего он там шныряет. Но я ж его, падлу, своим считал. Плавает человек и плавает.

- Джона?

Игорь тоже сел.

- Да водолаза, которого Лёва с Ильёй тащили. Он тоже учитель. Вот кто за учителем плохое, что подумает. Дети его любят. У меня племяш по англицки шпарит как на родном. А ума у Джона с горошину. Вот зачем руки в дырки совать, Гальки мало?

Фёдор засмеялся, ожидая того же от Игоря, но учитель не отреагировал.

- Щас покажу. Витька, выведи, как Джон руки в защиту пихал!

Прозрачная стена платформы вновь превратилась в экран с заставкой производителя «Новый взгляд» и операционной системой «Родные окна». Игорь вспомнил шутку: «Родные окна закрыли дверь на запад». Поговаривали, что ядро осталось тоже. Налепили своих заплаток.

Логотип «Квадрат со встроенным треугольником» сменило размытое изображение моря, которое тут же разбилось на тысячи пикселей. Фёдор выругался и принялся забрасывать командами робота, потом соскочил, подбежал к своему столу. Охранник возился с техникой, а Игорь думал о том, как далеко шагнула страна. Взять хотя бы те же магнетобусы.

- Краснов затёр, — выдавил Фёдор и нырнул в ящик за беленькой. – Будешь?

- Нет.

- Смешной человек, что там прятать. Любой может посмотреть на наши машины. Витя, покажи в реальном времени.

На экране появились тонкие сферы, сплетённые из множества сот. За ними море. Лопасти пропали.

- Джон сломал машину, — вглядывался Игорь в экран. Лопасти исчезли.

- Ты чё с деревни? Или работающий вентилятор никогда не видел? Шторм нам с тобой помеха, а им, — Фёдор топнул по полу, — благодарное время. Видишь, как крутит.

Игорь кивнул. От усталости он не сразу сообразил.

- Так зачем Джон руки в сферу засунул? Отрубит же?

- Чёрт его знает, американца этого. Больной, наверное. Он к нам, что ломанулся. Говорит, жизни нет. Таких, как мы по резервациям расселили, и места в них нет. Изгой он там. Семью нормальную хочет, деток там. А мы чё? А мы не жадные. Баб много, да, Игорёк?

Игорь кивнул.

- И земли много. Я, когда на магнетобусе несусь, всегда поражаюсь простору. От него на душе так хорошо делается.

- Мне и нестись никуда не надо. Вон он простор, куда ни глянь.

Игорь кивнул.

- Раньше, что, — опять нырнул Фёдор в стол. Голос его стал тихим, — американцы эти впереди нас бежали. А сейчас что? Нашёл. Знал, здесь где-то.

Фёдор выпрямился на стуле и показал Игорю свёрток из фольги:

- Вот оно, родимое.

Охранник развернул серебристую обертку, и по смотровой площадке пополз запах чеснока. На фольге лоснился кусок солёного сала. Фёдор вновь пропал в столе и вернулся с чёрным бруском:

- Бородинский. Тащи сюда мешок. Сейчас ещё по маленькой под такой-то бутербродик не грех. Так, о чём это я. Одними технологиями сыт не будешь. Хоть америкосы и.

- Ты не прав, — перебил охранника захмелевший Игорь. – У нас своих технологий море. Возьмём тот же магнетобус. Думаешь, его вчера придумали? Нет. Сто лет назад. Маглев летал по короткой трассе. Денег у страны не было, а сейчас посмотри, почти все железки на них заменили. А почему? Народный проект. Я лично на магнетобус половину стипендии отдавал. Вот представь себе. Скинулись и построили. Могут так американцы?

Фёдор отрицательно покачал головой, поднял стаканчик и произнёс:

- За это и выпьем.

Игорь слушал шум моря, перемешанный с музыкой и пьяными голосами. Подумал, что не помешает снять напряжение. Давно они с Татьяной никуда не выбирались и только сейчас вспомнил, что не позвонил любимой, не предупредил. Она видела, где Игорь. Он сам предложил создать виртуальную семью, пусть пока в приложении отслеживания перемещений.

Игорь проверил смартфон: ни звонка, ни сообщений. Что, если на картах вечером смотровая площадка не школьный полигон, а кабак? Он залез в приложение и проверил. Нет. Одна и та же аббревиатура. Значит, думает, что на работе. Это хорошо, это правильно.

Хлопнули двери автомобиля. Фёдор помахал вслед водителю и посмотрел на Игоря:

- Брат мой. Так и общаемся. Катает меня, а я его новостями развлекаю. Пойдём отоврёмся.

- Пойдём, — кивнул Игорь.

К шуму моря добавился звук торможения магнетобуса. Голоса и музыка стали громче. Вагончик предупредительно загудел и полетел в сторону города. Тишина. Даже море замерло.

- Мать моя женщина, — выругался Фёдор. – Это последний.

- Как? – опешил Игорь.

- Если надвигается шторм, гостей увозят раньше. Я с этим Красновым даже прогноз не посмотрел. Да и нужен он мне. Я в это время уже в люле.

Игорь не понял, в чём не нуждался Фёдор: в Краснове или прогнозе. Ясно было одно. Они застряли на платформе ночью в шторм.

- Позвони брату, вдруг вернётся.

- Нет, опасно это. С минуту на минуты громыхнёт. Побежали внутрь.

Двери смотровой площадки оказались закрытыми. Фёдор забарабанил по стеклу, но робот не обратил на него никакого внимания. Он сменил тельняшку на фартук, отчего Игорь рассмеялся, но, поймав недовольный взгляд охранника, замолчал, сел на платформу, спустив ноги. Что-то ироничное и вместе с тем ужасное было в сложившейся ситуации: защищённый от непогоды робот и лишённые крова люди. Выдержат ли они шторм? Доживут ли до утра? Время замедлилось, растянулось, растеклось по прозрачному параллелепипеду, отделив Игоря от безоблачного утра. От того момента, когда проклятые водолазы поднялись на поверхность. Игорь поднял глаза к небу, где ещё сияли высокие звёзды. Скоро их затянет тучами, скроет.

Внезапно из-за угла смотровой площадки выскочил ветер и чуть не опрокинул Игоря вниз, туда, где билось холодное море. Небо почернело, брызнуло колючими струями. Игорь сжался в комок, впился руками в край платформы. Вновь вспомнил о Тане, которой так и не успел позвонить.

Всё казалось нереальным, невозможным сейчас, в середине двадцать первого века. Человек всегда беззащитен перед природой. И неважно лежит в твоей руке последний смартфон или каменный топор, ты пылинка, пешка в игре богов: воды и ветра.

Игорь попытался вспомнить молитвы. Двадцать пять лет назад модно было крестить. Сейчас поутихло. Мать долго таскала Игорь с собой в церковь. Он смотрел на залеченные рамы, суровых прихожан и чувствовал пропасть. Сейчас не помешало бы перекреститься, но пальцы онемели, как и время, вспомнить «Отче наш», но на ум шли лишь строки Пушкина:

Ветер, ветер! Ты могуч

- Пощади меня, — добавил Игорь, не размыкая губ, и почувствовал, как кто-то дёрнул его за куртку.

- Вставай, поднимайся. Открыл гадёныш. На Витьку среагировал.

Внутри было тепло и тихо. Виктор также безучастно складывал в чёрные мешки пивные банки и вытирал столики, которых Игорь раньше не замечал. Фёдор сменил промокшую одежду на тельняшку робота. Открыл нижний бочонок тела Виктора и достал такую же учителю:

- Переоденься. Заболеешь, Краснов с меня голову снимет. Пива?

Игорь отказался. Хотелось чая, такого горячего, чтобы обжигало руки через толстостенную керамическую кружку. Игорь закутался в безразмерную тельняшку-сорочку и упал на кресло мешок.

Робот поднял с пола мокрую одежду и раскидал её на вешалках.

- Витя, бутеры и беленькой, — потёр руки Фёдор. – Не боись, Игорёк, не пропадём.

Робот завис.

- Эх, железяка, что с неё взять, — махнул рукой Фёдор. – Если в маковку не вложил, то и команду не выполнит. Всё самому.

Он заглянул в ящики своего стола и водрузил на него пакетики со снеками и заваркой. Выудил оттуда две кружки и чекушку.

- Давай! Давай за второе рождение. По граммульке для сугреву. У меня дед так говорил.

Игорь согласился. Согреться не помешает. Именно внутри, там, где всё ещё сидел животный страх. Закусывая копчёной рыбкой, Игорь впервые посмотрел через прозрачные стены на бушующий шторм. Сейчас он чувствовал себя победителем. Не только выжил, но и поглощает детей моря. Как там у классиков? Взять у природы — наша задача. Нет. Правильнее, кто кого, и в этот раз Нептун обломался.

- Хотите, я разденусь. Обыщите, — не унималась Зина, постоянно скидывая ноги на пол.

Готовилась к побегу, выжидала.

Четыре пары глаз зло уставились на неё, и Зина обмякла, легла. В голове роились мысли. Фото! Вот доказательства.

- Девочки, — в очередной раз поднялась Зина. - Давайте фотографии посмотрим. Они в нижнем ящике серванта. В зал, как зайдёшь, налево. Вы не подумайте, что я здесь шарилась. Мы с Любой часто их перебираем. Там и я, и муж мой, и дети.

На последнем слове Зина осеклась. Дети. Скоро Митька со школы придёт, а дома не варено. Куда пойдёт? Ясное дело, к Любке. А здесь эти твари. Куда же подевалась Любка?

Тишина. Зина не сразу осознала, что все улеглись, успокоились. Вот он шанс. Скинула в очередной раз ноги на пол и, превозмогая боль, поднялась. Ныло где-то внизу, в щиколотке. Но сейчас не время разглядывать себя. Главное — добежать до двери, прорваться в сени, дёрнуть щеколду и свобода.

- Да угомоните вы её, это невозможно, — закричала брюнетка, и Зина упала на пол.

Набежали люди, подняли, обложили матом, отправили на кровать.

«Чего им надо? Денег? — думала Зина, ворочаясь в поисках сумки со вчерашней зарплатой. - Не требуют. Ждут, когда я предложу. Хрен им».

В комнату заходили новые девки, кричали на Зину или безучастно смотрели мимо, словно нет её здесь, словно не умоляет она отпустить. Зина крутилась на кровати, думая о том, что залётные шаболды превратили комнату подруги в проходной двор, притон наркоманов. Звенели бутылки, громыхали таблетки, лежали в продолговатых тарелках шприцы. Пытались подсунуть и Зине, но та не далась. Билась из последних сил.

Сварливая брюнетка кричала, шикала, жаловалась приходящим. Те сочувственно кивали и уходили, оставив пленницу во власти товарок.

Солнце скатилось к земле, окрасив багрянцем небо, а Любы все не было. «Убили, точно, убили Любаню и в подполье сунули, а меня не выпускают, чтоб не растрепала да к участковому не пошла, — догадалась Зина и притихла. - Только бы Митька не пошёл искать мать».

Стемнело. Товарки улеглись. Зина тоже молчала, ждала, пока ночной сон не заберёт к себе душегубок, не утащит в жуткое логово.

Храп и стоны заполнили комнату. Полночь. Зина решилась, поднялась и побежала. Вот и двери, за ними свобода.

- Да ловите вы её, уйдёт, тогда вам крышка! Главный заявится, всем бошки поснимает! — кричала брюнетка.

Зину вернули в кровать, связали, напичкали чем-то, обкололи вдобавок. «Не плачь, сынок, я вернусь, я выберусь», — думала она, проваливаясь в безмятежность.

Утром Зина очнулась от крика.

- Решите вопрос! — ругалась брюнетка с мужчиной в синем костюме. - Иначе мы всё здесь крышей поедем вслед за старухой. Уже сутки нам мозги компостирует. Привезли нормальную вроде, и дети к ней ходили, а после операции началось. У неё нога кровоточит, встаёт постоянно. Я на коляске, другие совсем не встают. Мы не уследим. Да и сколько можно слушать бред сумасшедшей?

- Успокойтесь, — одёрнул брюнетку дежурный хирург травматологического отделения. - Решаем вопрос.

Доктор подошёл к Зине и осмотрел аппарат. Вывернутые спицы требовали повторной операции. «Общий наркоз нельзя. После первой начался психоз. После второй старуха кони двинет», — думал он, осматривая ногу пожилой пациентки. Затем повернулся к окну, за которым выстроились ряды девятиэтажек, вдохнул полной грудью и, выдавив: «Пу-пу-пу», — позвал медсестёр.

Через час санитары выкатили Зину из палаты. Уезжая, она благодарила Бога за спасение, хитро посматривала на товарок и думала, прижимала к груди чайную ложечку, взятую с соседней тумбочки: «Съели, твари. Не обеднеете! Митьке отдам, он такие любит. Но где же Люба?»