HelPsy

Павел Семенович стоял возле своей двери и не решался поднести руку к звонку.

Он вспомнил, как когда-то давно в самом начале их совместной жизни с Анечкой, он часто забывал дома ключи. Он подходил к двери несколько минут слушал звуки жизни в квартире и лишь после этого нажимал на звонок. Вслед за нежной трелью, раздавались легкие, быстрые шаги, дверь громко щелкнув, открывалась, и на пороге появлялась она.

-- Вот пришел Рассеянный - весело говорила Аня.

-- С улицы Бассейной - добавлял, моментально обмякая, в домашнем уюте молодой и задорный тогда еще Паша.

Это был их условный код, их отзыв и пароль, которые означали: все хорошо, мы есть друг у друга, наша любовь крепка и трепетна.

Как же давно это было, как будто в прошлой жизни. Уже давно не было шуток, всё чаще Павел Семенович самостоятельно разогревал себе ужин, поскольку приходил к тому времени, когда все домочадцы уже готовились ко сну.

Задерживаться на работе Загорский стал регулярно года два назад. Не отдавая себе отчета, он нашел для себя островок тишины. Дома дети 14 и 16 лет устраивали бесконечные войны. Они то жаловались и ругались друг с другом, то хлопали дверьми, демонстрируя свое несогласие с мнением родителей. Мягкая и улыбчивая Аня то плакала, то превращалась в мегеру злобную и чужую. От домашнего уюта и спокойствия не осталось и следа.

«Вот поэтому все и произошло!» - зло подумал Павел Семенович – «Потому что придешь домой уставший, а там жена с кислым лицом ходит, как будто её весь мир обидел и муж в этом виноват. Хоть домой не ходи. Я тоже живой человек, я устаю, мне, может, радости хочется. Разве я не заслужил?»

У главы семьи стали появляться неотложные дела, аккурат в конце рабочего дня. Сначала Загорский звонил домой, извинялся, пытался загладить вину шутками и признаниями в любви. А потом, как-то незаметно, звонки стали информативными. Он уже не отпрашивался, просто по привычке предупреждал.

- Привет. Буду поздно. Ужинайте без меня.

Вообще многое стал делать по привычке. Дома одни и те же разговоры: Сын съехал по учебе, надо репетитора, а то ЕГЭ не сдаст. Мама болеет, надо навестить. На работе одни и те же лица, шутки, поставщики, отчеты. Такой день сурка в продолжительном, а потому незаметном варианте.

Когда в офисе появилась Лиза, Павел Семенович был очень недоволен.

«Взяли молодую вертихвостку, поди любовница чья-то или родственница. Сейчас начнет косячить, а премии весь отдел лишат».

Контора, в которой работал Загорский, была серьезная, с улицы не попасть. Конкретно их отдел отвечал за поставку оборудования на металлургический комбинат. Нужно было уметь и торговаться с представителями заказчика и выбивать скидки у поставщиков, не проспать сроки, да и бумаги держать в порядке.

Но Лиза оказалась девушкой хваткой, несмотря на свой возраст, дела вела умело, коллег не подставляла. Быстро влилась в коллектив, бегала курить на лестницу, сплетничала с подружкой из соседней конторы. Работает себе человек, никого не трогает.

И все бы ничего, но случился в конторе аврал, ну так, авральчик. Документы нужны срочно к утру, а заказ поступил за час до окончания рабочего дня. Павел Семенович, привычно вызвался поработать, к тому же причиталась оплата рабочего времени в двойном размере, хороший такой стимул. Лиза предложила свою помощь. Как человек семьей не обремененный, а в бумагах дотошный - помощник подходящий. Проработали они тогда до поздней ночи. Зато сдали все в срок, без ошибок и замечаний. Премию получили.

После этого вечера отношения между Лизой и Загорским изменялись едва заметно. Привет! Пока! Как дела! Пару раз вместе сходили на обед. Постепенно фразы удлинялись, а расстояние, на котором они разговаривали, укорачивалось, пока не сократилось до расстояния поцелуя.

С этого момента у Загорского выросли крылья. Он снова стал ощущать себя двадцатилетним. Молодым, сильным, уверенным. К тому же Лиза оказалась приятной собеседницей. Начитанная и наивная одновременно, она казалась беззащитной и трогательной. Ее хотелось опекать и защищать. Главным же было то, что очаровательная любовница ничего не требовала. Подарки не выпрашивала, хотя принимала всегда с радостью, о семье и детях не заговаривала. Роман набирал обороты. Дела, требующие присутствия Павла Семеновича на работе в вечернее и даже в ночное время, множились.

Потухшие глаза жены он замечал, но считал, что она сама кузнец своего счастья. А он мужчина, ему нужен стимул для жизни, для охоты на мамонта, в конце концов. К тому же, она должна быть счастлива - муж рядом, материально обеспечивает - радоваться должна, а не ныть. И вообще - это не измена. Он примерный семьянин и все свои супружеские обязанности выполняет сполна. У него было разграничение, как будто две жизни. Отдельно семья. Отдельно Лиза.

Вот и сегодня, задержавшись у Лизы, он захватил с собой бумаги, чтобы придя домой за полночь, избежать лишних вопросов и привычно спрятаться за компьютер, обложившись графиками поставок.

По дороге домой телефон пиликнул вайберовским сообщением, Загорский поморщился. Просил же не отправлять ему фото и приветики. Надо стереть до того, как зайдет домой. В последнее время жена “нечаянно” стала брать его телефон - “Ой, я думала мой”.

С экрана телефона на него смотрели двое.

Мужчина и женщина сидели в парке на скамейке. Рука мужчины уверенно лежала на коленке девушки, по-хозяйски сдвинув край клетчатой юбочки. Сильно бросалась в глаза разница в возрасте. Загорский сразу вспомнил этот теплый сентябрьский день. Они удачно закрыли сделку. Жизнь была прекрасна, и ему хотелось вдохнуть ее полной грудью. Он ощущал себя юношей, хотелось совершить какую-нибудь безрассудность. Они хохотали, целовались прямо в парке, ели мороженое. А теперь Лиза и Павел Семенович смотрели на него из телефона и номер был незнаком. Первая мысль:

«Стереть, чтобы Аня не увидела» - следом – «А вдруг ей тоже прислали?»

Он вспомнил свою Анечку и ее задорный, хотя и редкий в последнее время, смех. Ее особенный взгляд при встрече, такой, который был предназначен только ему. Она как будто ощупывала его взглядом - все хорошо или есть поломка, нужна помощь. Вспомнил, как они лечили детей от ветрянки и Аня раскрасила детей зеленкой: Гришу в пирата, а Соне нарисовала кошачьи усы. И как он тогда рассердился и ругался на жену, спрашивал, сколько можно ребячиться и заставил отмывать детей спиртом.

И вот теперь Павел Семенович стоял возле своей двери и не решался поднести руку к звонку.

Ранней весной в холодильнике самое опасное место это, безусловно, овощной отдел. Картоха еще не тянет свои бледные щупальца, но вот цветущая пекинская капуста или проросший лук могут внезапно выпрыгнуть на зазевашуюся хозяйку. Хотя я в детстве мышей голыми руками ловила, что мне какой-то лук.

Ничего не предвещало. Прекрасный весенний день, сосульки капают, синички тренькают, что могло пойти не так? Готовлю борщ, полезла в злокозненный ящик. Точно знаю, что должен там мирно ожидать своей участи пакет с чесноком. А он подло, без объявления войны -- пророс! Кривенькими бледно-желтыми стрелочками. И вместо упругих сочных головок в пакете оказалась горсть жухлых и сморщенных бяк. Впору выбросить и забыть.

Но внутренний жмот и наследственность, отягощенная, любовью к прополке всего, что посажено мамой, коварны. Они нашептали мне, что есть в моем доме еще одна неприкаянность в виде пустого горшка. Ярко-оранжевая посудина осталась после безвременной кончины спатифиллума и уже месяц горевала на подоконнике.

Теперь у них счастливый союз. Радостный, умытый и свежеполитый чеснок меняет цвет с желтого-хилого на упруго-зелёный, а горшок уверенно поддерживает чесночные начинания. Я думаю - это любовь. А может просто весна.

Зоя корпела над конспектом в читальном зале университетской библиотеки. Предыдущая группа сказала, что препод по экономике – зверь. Спрашивает не по конспекту и даже не по учебнику, а заваливает на вопросах статистики, которые можно найти только в журнале «Экономика и финансы».

Привыкшая показывать отличные результаты Зоя, не раздумывая, отправилась в библиотеку. Однако по пути она поддалась неожиданному порыву, зашла в «Детский мир» и совершила покупку, о которой сейчас очень жалела.

Покупка не давала ей покоя, анализ рынка ценных бумаг никак не хотел умещаться под модной стрижкой. Зоя поправила челку, свалившуюся на глаза. Еще совсем недавно Зоя была обладательницей потрясающей косы, уложенной венцом вокруг головы. Она давно мечтала отрезать косу, но маме нравилась Зоя с косой. На все попытки девочки договориться и сделать хотя бы короче мама неизменно отвечала:

– Такую косу отрезать -- грех. Мы тебе её всю жизнь растила, сколько сил на нее положили, а ты за пять минут отрезать хочешь. Отрежешь, сама же плакать будешь. Да и вообще, тебе с короткой стрижкой не идет.

Спорить с мамой у девочки не хватало смелости, тем более у мамы было больное сердце, и расстраивать ее было нельзя. Зоя много раз представляла, как она «нечаянно» избавляется от косы. Может, зацепиться в школьной раздевалке за крючок, чтобы коса оторвалась? Зоя попробовала, запуталась, пришлось звать на помощь одноклассниц.

Мама поругала, заботливо расчесала колтун, а Зоя поняла, что сказка про Рапунцель – не такая уж и сказка. И что по ее косе принц вполне мог бы забраться в башню. Она даже представляла, как ее переедет поезд. Не Зою, конечно, а косу. Но не могла себе представить, как это может произойти, просто мечтала, чтобы тяжеленная коса, наконец-то, исчезла. В одиннадцатом классе, прямо под самый Новый год, Зоя обнаружила у себя под мышкой непонятный прыщик, мама посоветовала прижечь его зеленкой. Зоя аккуратно взяла флакончик в правую руку, ватную палочку в левую, обмакнула палочку пузырек и подняла руку, чтобы добраться до злополучного прыщика, и вылила весь запас зеленки себе на голову.

Мама не поверила в случайность. Не ругала. Молча отвела дочь в парикмахерскую. Обсудила с мастером прическу. После этого случая долго не разговаривала. Чуть позже, Зоя случайно увидела, как мама, сидя на кровати, гладит отрезанную косу и беззвучно плачет. Сердце девушки сжалось от любви и сожаления, и она поклялась, что больше никогда, ни за что на свете не расстроит маму.

Мама у Зои не была строгой, просто она всегда знала, что для Зои лучше. С кем дочери лучше дружить, какое платье выбрать для выпускного, в какой институт поступить. Девочка росла послушной, училась отлично – голова у нее была светлая, а друзей не было, так что ничто ее от учебы не отвлекало. Для разностороннего развития, по настоянию мамы, Зоя посещала художественную школу. Пейзажи, натюрморты, композиции, ракурсы – все вызывало в девочке восторг. Но особенно ее завораживали портреты.

Когда Зоя сообщила своему преподавателю по живописи, что поступает на факультет экономики и управления финансами, то Елена Васильевна, несмотря на природную скромность, пошла к маме своей воспитанницы. Педагог была убедительна, она рассказывала о том, что Зоя рождена для живописи, что ее чувство цвета и формы совершенны и у каждого созданного Зоей портрета есть душа. Но мама была непреклонна:

– Рисуя портреты, на жизнь не заработаешь, а бухгалтер – это настоящая профессия. Если уж так хочется рисовать, то вполне можно это делать в свободное от работы время.

Мама Зои всегда была практична. В отличие от нее, девочка витала в облаках, не была приспособлена к жизни. В школе постоянно что то теряла, то сменку, то физкультурную форму, однажды вернулась домой без школьного рюкзака – забыла на горке, на которую пошла с подружками после школы. Макароны у Зои убегали, яичница пригорала.

Поэтому, когда пришла пора поступать в институт, мама всерьез озадачилась поиском подходящего жилья для дочки в областном центре. В общагу нельзя – там опасно, да и не справится Зоя с самостоятельным ведением хозяйства. Из Осинников в Кемерово каждый день не наездишься. В итоге нашла комнату у энергичной бабушки, далековато от института, но зато экономно для бюджета.

Девушка прикоснулась к коробке в рюкзаке, и ее сердце сжалось. Там в коробке лежало запретное. То, что она пообещала сама себе никогда не делать, чтобы не расстраивать маму. И то, что мама этого не узнает, успокаивало мало.

Зоя отчаянно хотела праздника. Учеба давалась невероятными усилиями, несмотря на все старания, в зачетке появлялись тройки. Отношения с одногруппниками не складывались, она чувствовала себя одинокой, потерянной, глупой. Вот и сегодня, вместо того, чтобы готовиться к зачету, ходила, как маленькая, по «Детскому миру» в поисках новогодней гирлянды. Мама гирлянды не одобряла и никогда не разрешала. На елке были только безопасные пластмассовые шары и игрушки. Никаких опасных петард, хлопушек, гирлянд и прочих пожароопасных фейерверков.

Гирлянда в недрах рюкзака обжигала Зою предательством, но стоило ей только закрыть глаза, как она вспоминала тот самый Новый год с папой. Ей пять. В доме пахнет счастьем, елкой и салатами. Мама все время смеялась, папа шутил. Они все вместе запускали салют. А под елкой, радостно мигающей разноцветными огоньками, Зоя нашла следы Деда Мороза и настоящие акварельные краски, кисточки и огромные листы акварельной бумаги. Папы не стало всего через три месяца. Глупое ДТП: возвращался вечером с работы, на пешеходном переходе пятнадцатилетний пьяный школьник, угнавший у отца джип, чтобы похвастаться перед друзьями, не заметил его. Смерть наступила мгновенно.

С тех пор Зоя с мамой остались одни, мама разучилась смеяться и стала бояться всего на свете. Со временем некоторые страхи ослабевали, некоторые становились сильнее. Но страх перед гирляндами был непреодолим.

И вот теперь вместо фьючерсов у Зои в голове мигали разноцветные огоньки.

Удивляясь сама себе, девушка закрыла конспект, убрала его в рюкзак и отправилась домой. Взлетев на пятый этаж, скинула парку в прихожей и в шапке и ботинках отправилась в свою комнату.

– Глафира, привет! – поздоровалась она с фикусом, который никак не хотел вести себя как фикус. Не зеленел новенькими бодрыми листочками, а желтел, чах и, несмотря на ежедневный полив, выглядел как ободранный дворовый кот.

– Сегодня ты будешь моей елочкой, – сказала Зоя, нежно погладила листочки, аккуратно распаковала коробочку и нарядила фикус в новогоднее разноцветье.

Только после этого отправилась разуваться, мыть руки и ставить на плиту чайник. Нужно было садиться, повторять материал, зачет ведь никто не отменял.

– Вот бы сдать зачет, как надо, – вздохнула Зоя. Она сидела на диване, завернувшись в одеяло и любуясь огоньками. В ногах у нее лежал пригласительный на выставку известной художницы. Зоя когда то мечтала учиться у нее, даже вступительные работы нарисовала. Но, посоветовавшись с мамой, выбрала практичную специальность. Зоя еще раз вздохнула и убрала пригласительный под подушку.

– Нечего ерундой страдать, надо готовиться! – поучительно сказала она сама себе маминым голосом и решительно открыла конспект.

В это время маленький ламповый джинн довольно хихикнул. Волоски из бороды он не выдергивал. Это враки про бороду. Да и не было у него еще бороды, он как раз писал выпускную работу на тему новогодних желаний. А как выполнять желания, если сам ты ростом с маковое зернышко и магических сил у тебя столько же? Но вот желания на уровне химических реакций в организме – это сколько угодно. Поэтому он записал магическую формулу, которая изменит проводимость нейронов как раз в период зачета, и Зоя сдаст его, как надо.

Наутро Зоя, собираясь в институт, пожелала Глафире отрастить новые листочки и приободриться. Придя домой, она обнаружила бодрое растение, с новорожденными зелеными листочками, и могла поклясться, что фикус хитро улыбается и машет этими самыми листочками.

С тех пор стали происходить с Зоей чудеса. С одногруппниками стало легко общаться, и темы общие нашлись. Кофе по утрам не убегает, яичница не пригорает, даже котлеты не угольно черные получаются.

Вот только зачет она завалила. И два экзамена. Готовилась, как всегда, знала все, но, как только выходила отвечать, как будто мозг отключался. Не знания, а чистый лист, ни одного термина вспомнить не может! Хотела к маме уехать, но решила: раз все так плохо и придется ей все равно возвращаться, так хоть на выставку сходит.

Джин еще раз приободрился, добавил адреналина в кровь, дофамина, и вот Зоя уже увлеченно разговаривает со своим кумиром и не заметила, как они уже обсуждают цветовые решения в известных картинах и удивляются схожести взглядов. Тем же вечером они вместе рассматривали папку с портретами, которую Зоя рисовала только для себя.

Следующий семестр она уже училась в художественном училище и одновременно сотрудничала с несколькими типографиями. Была абсолютно счастлива, увлеченно работала, легко училась.

Мама, поволновавшись и поохав, приняла выбор дочери и поддерживала ее.

А джинн получил пять с плюсом за хорошо выполненную работу, и его повысили. Теперь он живет в настольной лампе и ждет, кто же загадает очередное желание, которое ему будет по силам исполнить.

– Электричка в девять, на третьей остановке выйдешь, и мы тебя встретим. Ты все поняла? – спросила мама, укладывая мои вещи в рюкзак, – может, все-таки с нами поедешь?

– Мам, ну не могу я! Новогодний огонек, у нас с Аленкой танец, потом еще КВН. Я все поняла. Не волнуйся, приеду, я уже взрослая!

Мама вздыхала и переживала, пыталась уговорить папу, чтобы он повлиял на мое решение. Но он поддержал меня, он часто поддерживал мои начинания и мечты. Видимо, предполагал во мне наличие мозгов. В его оправдание могу сказать, что местами я была умной девочкой, училась хорошо, про догонялки на крыше дома не рассказывала. В общем, шифровала отсутствие ума весьма умело.

Распадом Советского Союза еще не пахло, только дефицитом. Но он же и не может пахнуть ни колбасой, ни табаком, ни мылом. Все это уже по талонам, бартер процветает вовсю. О слове «корпоратив» еще тоже не слышали, а организовывать их уже умели. Называлось коллективный отдых. Моему отцу на Новый год выдали путевки на всю семью на пять дней. Шикарный подарок, а мне четырнадцать лет, у меня друзья, и школьные мероприятия, и Аленка. Как она без меня, у нас же танец, мы же за призовое место можем побороться.

Родители уехали в обед тридцатого декабря, а я должна была приехать к ним утром тридцать первого. Никаких сложностей. Уверенности четырнадцатилетнего подростка с лихвой хватит на банду грабителей.

Общешкольный огонек прошел, на дискотеке попрыгали. Будильник на семь, морозное утро. Вокзал. В пригородной кассе я купила билет, села в электричку и поняла, что не помню, на какой станции выходить – на третьей или три проехать, а потом выходить. Сотовых телефонов не было, название станции не знаю, билет брала до конечной. Кстати, инструкции на случай, если я прозеваю остановку, мне дали. Отец сказал совершенно четко:

– Проедешь остановку – на следующей не выходи. Доедешь до конца и будешь ждать нас. Почему я не вышла в тамбур после второй остановки, чтобы просто выглянуть на третьей и убедиться, встречают ли меня здесь, не могу ответить до сих пор. Но теперь, когда подростки рассказывают мне о своих способностях принимать адекватные решения, я всегда вспоминаю моих родителей, стоящих на заснеженном полустанке посреди леса, их растерянность и недоумение.

В этот момент я встала, пошла в тамбур и вышла на следующей остановке, полная решимости дойти пешком.

***

Родители пришли заранее на платформу 1795. Это бетонная плита с железной лесенкой и перилами, и табличкой с номером. По сути два человека посреди заснеженного леса, никаких других опознавательных знаков. Что могло пойти не так? Вот электричка прибывает, стоит целых две минуты, вот двери закрываются. Никто не вышел.

- Проспала! - с досадой подумали мама с папой.

После того, как моя голова в окне электрички проплыла мимо них, отец сказал маме:

– Пошли!

Мама возражала и взывала к голосу рассудка. Мол, договорились же, доедет до конечной и будет ждать.

– Ты ее глаза видела? – произнес отец - На следующей станции выйдет. Пошли.

Видимо, тоже был четырнадцатилетним.

Думаете, я забыла про то, что нужно ехать до конечной? Ничего подобного! Тем не менее, как только я увидела родителей, то встала со своего места, вышла в тамбур и уже на следующей такой же заснеженной платформе, выскочила.

«Вот уж не заблудишься, – думала я, топая по одноколейке в сторону пионерского лагеря с чудным названием «Светлячок», в котором отдыхала каждое лето. – Я же совсем взрослая, подумаешь, пройти одну станцию!»

Пару раз я пропускала поезда, отходила в сторону от железнодорожного полотна, проваливаясь в снег по пояс. Каждый раз, выползая из рыхлого сугроба, я задумывалась о том, что могу и не выбраться.

Иду, вокруг красотища. Горы, сосны, укрытая искрящимся снегом Юрюзань. Сугробы, превратили острые скалы и берега, в манящие плавными линиями равнины и холмы. Пронзительную тишину зимнего леса разбавляют только мои хрустящие шаги. Идти легко, мое тело полно сил, дыхание летит красивыми облачками и оседает капельками на мохнатом воротнике.

И вдруг впереди тоннель. Длинный такой. Справа – скала. Слева – скала. Сверху снежок падает. Встала, стою. Страшно. Вспомнила, как бабушка в свое время учила падать на землю, если попадешь между составов, движущихся навстречу друг другу, чтобы потоком не затащило под поезд. Уж не знаю, правда ли там ветер такой силы, но решила, если поезд поедет, то упаду ближе к скале и точно выживу. Все равно страшно. А вдруг не успею, или ветер в тоннеле будет такой силы, что все-таки затащит под поезд.

Пошла. Поезд не встретила. Зато вышла аккурат к охраняемому мосту. Оказалось, режимный объект. Тётечка с ружьем стоит. Проход запрещен. Да, для всех. Мост длиннющий. На том конце тоже будка.

- Я, — говорит,- тебя сейчас пропущу, а на том конце тебя обратно вернут, да еще и мне по шее надают.

Как я ее уговаривала! Применила все свое красноречие. Доказывала, что мне очень надо попасть на базу отдыха, а то придется идти обратно, а там тоннель и расстояние, и вдруг до темна не успею, а родители сойдут с ума от страха за меня. Признаваться, что мне самой страшно до икоты не стала, посчитала несущественным. Это сейчас понимаю, что для взрослого человека испуг подростка – уважительная причина для помощи, а тогда считала себя взрослой и обязанной самостоятельно решать свои проблемы.

Что удивительно, я – невероятная плакса, готовая разрыдаться над книгой, фильмом или обидными словами, в этой ситуации была собрана и не проронила ни слезинки. Тетечка махнула на меня рукой и пропустила. На середине моста я увидела две знакомые фигуры, и меня накрыло одновременно чувством вины, что ослушалась родителей, что не могу запомнить элементарные вещи. И в то же время щенячий восторг от того, что родители меня нашли и можно больше не бояться.

***

Меня не ругали. Мы волшебно встретили Новый год. И он был по-настоящему чудесным.

#Автор_пиши_еще #Декабрец_литрес

«Но дневник. Дневник это уже за гранью. Дневник я им не прощу. Мало того, что они прочитали о моих сексуальных фантазиях (и как после этого мне в глаза им смотреть), мало того, что орали, как потерпевшие, а отец с ремнём за мной по квартире бегал. Так еще и мама к гинекологу меня записала. Полный отстой! Осталось только повесить на меня табличку «Девственница» и в школу отправить, то-то одноклассницы поугарают. Я же им рассказываю, как у меня всё тип-топ с Егором, и до самого главного мы уже дошли. Просто, чтобы перед родителями не палиться скрываем наши отношения, поэтому нас никто вместе и не видит и в школе мы не общаемся, типа конспирация. Ну, разве я виновата, что на меня вообще никто не обращает внимания. Никто! Как будто я пустое место»

Юльке стало до боли под ложечкой жаль себя. Слёзы катились по щекам горячими дорожками, смешиваясь с дождем. Совсем стемнело. Ей казалось, что она сидит на краю мира и одиночество её безмерно, нет ни одной живой души, которой было бы интересно её существование. У неё не осталось причин бояться смерти.

А на другом конце города, сжимая беспокойными пальцами, носовой платок, в темной квартире сидела женщина. Взгляд её был отрешен, она то замирала на диване, как каменный истукан, то принималась ходить по квартире, пока, наконец, не замерла, прислонившись лбом к холодному темному стеклу на кухне. Из этого окна было видно двор и подъезд. Телефон дочери и её собственный лежали рядышком на подоконнике экраном вверх, но она то и дело брала их в руки, как будто могла пропустить заветный звонок. Юлька убежала, хлопнув дверью и оставив свой сотовый. Это пугало Веру больше всего. Дочь даже в туалет ходила с телефоном, сколько было скандалов из-за этого. А теперь Вера была готова на всё, лишь бы иметь возможность дозвониться до Юли, чтобы сказать, как сильно она её любит, и уговорить вернуться домой. В безопасность.

Воображение услужливо подсовывало Вере образы маньяков, разгуливающих по городу в поисках одиноких девчонок, пьяных опасных подростков, избивающих беззащитных людей ради забавы, глубокие открытые колодцы. О самом страшном не думалось. Вера упорно, как заклинание твердила «Всё будет хорошо. Юля вернется. Мысли материальны. Все будет хорошо».

Муж Веры и отец Юльки Николай в это время методично обходил всех Юлькиных одноклассников. Они уже позвонили по всем контактам. Никто из них ничего не видел, но родители решили перепроверить, а заодно отнести заявление в полицию.

Николай уже приготовился держать осаду, чтобы заявление приняли, но на удивление дежурный обстоятельно побеседовал с Николаем, узнал все приметы, попросил скинуть все контакты, взял фотографию девочки. Розыскные работы начались в тот же вечер. Верина задача была ждать дома, ведь Юлька ушла без телефона и без ключей. Иногда её телефон оживал. Это отзванивался муж о безрезультатности своих поисков и с надеждой.

Тишина была мучительной, она выворачивала нервы, наматывая их на невидимую дыбу, обостряя слух, притупляя все остальные чувства, кроме отчаяния. Только оранжевым огоньком, глубоко в сердце теплилась надежда «Всё будет хорошо. Юля вернётся».

***

Дождь кончился, куртка с большим капюшоном не пропускала дождь, а вот зад был мокрым. Юлька очнулась от того, что её зубы стучали, а руки и ноги затекли. Нестерпимо хотелось есть. А еще раздеться, укрыться теплым родным одеялом, вытянуться на любимой кровати и уснуть. Но как после такого вернуться домой?

"Ни за что не вернусь!" подумала Юлька, слезая с парапета. "Сейчас найду только, где переночевать, а завтра на свежую голову что-нибудь придумаю"

Юлька откинулась назад и попыталась встать. Замерзшее и онемевшее тело отказывалось слушаться, отозвалось болью. Уже почти поднявшись в полный рост, Юлька вдруг потеряла равновесие и стала размахивать руками, пытаясь схватиться за воздух. Нога подкосилась и Юлька со всей дури шмякнулась на крышу, выставив вперёд руки. И тут же взвыла, забыв о предосторожностях и опасности быть обнаруженной. Левую руку полоснула боль, она обхватила её правой, пытаясь успокоить и тут же обнаружила осколок битой бутылки в ладони.

"Удача так и преследует меня" — горько усмехнулась девочка.

Вытащив осколок и баюкая ушибленную руку, Юля побрела искать укромное место в здании. Дождь прекратился и фонарь, охраняющий заброшенную стройку, ярко освещал внутренности спортивного комплекса, будущее которого так и не наступило.

"А что если и у меня нет будущего, что если я родилась, чтобы бесить родителей, раздражать учителей и умереть от потери крови или заражения бешенством" — погружаясь в жалость к себе, Юля перешагивала через битые кирпичи, аккуратно нащупывая дорогу мокрыми кедами.

***

В момент, когда Юлька балансировала на крыше, Веру пронизило отчаяние и такое острое предчувствие беды, что казалось от него умирают на месте, дико заболела рука. "Наверное, не заметила, как привалилась на нее, вот и колет", постепенно дыхание вернулось и тело вновь обрело осязаемость.

"Виновна. Виновна. Виновна." Стучало сердце в висках у Веры.

"Конечно, виновна! Кто ж спорит. Нельзя читать дневник. Нельзя шпионить по соцсетям. Нельзя кричать на подростка. Нельзя ограничивать свободу детей. И ещё миллион всяких правил и нельзя.

А, как, скажите на милость, понять, что с ней происходит? Как?! Если она ничего не рассказывает, по телефону общается за закрытой дверью, а в последнее время и общения не слышно. Смотрит свои бесконечные тик-токи, по учебе скатилась, чуть на второй год не осталась. И узнали мы это не от неё, а от классной, причем она до этого врала, что я лежу в больнице с больным сердцем и мне нельзя сообщать плохие новости. Обман на обмане.

За лето должна была подтянуть, но это же был кромешный ад — заставить её прочитать параграф или решить задачу. Свобода — это прекрасно! Никто не спорит, но я тоже хочу свободы. Я хочу свободно ходить по своему городу, а не прятать глаза и бояться встретиться с учителем. Я хочу гордиться своим ребенком, а не оправдываться перед репетиторами, уговаривая их позаниматься и выслушивая, "что они могут привести лошадь на водопой, но пить за неё невозможно".

"Мне страшно. Страшно, что с ребенком беда, а я не вижу, не понимаю что происходит. Хочу помочь и не знаю как. Водила ее к школьному психологу, говорит:

— Девочка у вас замкнутая, сложно сходится с людьми, но в классе в целом отношения ровные, хотя близких друзей нет.

А мне, не интересно в целом, мне нужно точно знать, что с моим ребенком, куда делась веселая послушная девочка.

А теперь ещё и дневник!"

Вера не заметила, как распаляясь от гнева начала ходить по комнате крупными шагами и говорить вслух

- Нет, ну ты представляешь — обратилась она к невидимому собеседнику — Она описала, как занималась сексом с Егором Петровичем, он у них в школе первый год работает, историю, кажется, преподает, точно не знаю, он с нашей параллелью не работает. И правильно его поставили к пятиклашкам. Вообще надо было после института, ему только с первоклашек доверять.

А если он маньяк? Он ее растлил и теперь заставляет его покрывать! Какие же мы с мужем дураки, надо срочно ехать к нему домой, а дневник в полицию отнести или в прокуратуру. Пусть разбираются.

А что если он, заметая следы... Нет!

Вера остановилась, как будто налетела на преграду

— Всё будет хорошо. Юля вернётся домой. Мы найдем ее и все будет хорошо! --  снова и снова, как мантру начала повторять Вера стоя и раскачиваясь посреди комнаты. О том, что нужно позвонить в полицию и рассказать о домогательствах учителя, она как будто забыла.

***

Юлька нашла подходящее место. Здесь было достаточно светло от луны и далеко от большого зала, где собиралась нехорошая компания. По дороге в новые хоромы, Юлька прихватила у них кусок пенопласта, хотя бы не на бетонном полу сидеть. Забившись в угол, она попыталась заснуть.

Повреждённая рука сильно болела, зато кровь уже остановилась. Сначала Юлька хотела забраться в самую темную часть здания, полагая, что там ее точно никто не найдет, но не смогла справиться со страхом.

Сон не шел. Машины, спешащие отвезти своих хозяев в теплые дома, где их ждут почти перестали шуршать. Город засыпал, лаяли собаки. Юлька вдруг отчётливо представила, как по ночному городу идёт маньяк. В жёлтом плаще, с капюшоном, закрывающие лицо, тяжёлые сапоги, в руке нож. Ищет, он, конечно, же её, Юльку. Вот он остановился на перекрестке, повел носом, как будто принюхиваясь откуда пахнет кровью, страхом и безысходностью, развернулся и медленно пошёл к стройке.

Теперь каждый шорох, каждое дуновение ветра заставляло сердце подростка останавливаться. Вот прошла пьяная компания. Теперь девочка была бы рада таким соседям, маньяк бы не сунулся к ней при свидетелях. Но они прошли мимо.

Скорее бы утро, рука болела все сильнее, стала горячей и опухла. Сейчас бы к маме, она бы знала, что делать, пусть бы поорала, если ей так нравится, только бы обняла, прижала к себе, успокоила. Мама раньше умела ее успокоить, Юлька и сейчас бы с удовольствием пообнималась с мамой, но никак не могла выбрать момент, они всё время ругались.

Нестерпимо хотелось пить. От голода бурчал живот. И шаги. Юлька все время слышала шаги.

Какая же она все-таки дура, что сбежала из дома, да ещё и без телефона. Сейчас бы позвонила папе, он бы пришел, забрал бы ее домой, ну и поругал бы, ну затрещину бы отвесил. Вообще-то заслужила. Зато никакой маньяк бы к ним даже на пушечный выстрел не подошёл. Отец у Юльки, что надо почти два метра ростом, бывший военный, сейчас директор автосервиса, интересно они всей бригадой её ищут или он один. А мама? Наверное плачет у окна на кухне. Из этого окна мама смотрела, как Юлька играла во дворе.

Казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Юля хлопнув дверью, покинула теплый дом. Сейчас она сидела в темном углу и мечтала о горячей, хрустящей пицце, чтобы можно было обжигая пальцы сворачивать сочные треугольники и, подбирая тонкие ниточки сыра отправлять в рот огромными кусками. И запить всё это сладкой и холодной колой. Или мамины котлеты. С румяной корочкой, аромат которых заполнял квартиру, выманивая их с отцом из виртуального мира на уютную кухню. Скорее бы утро. Боль в руке усилилась. Снова начался дождь. Будь он неладен.

С одной стороны Юлька уже была готова вернуться домой, с другой её грела мысль, что родители испугаются её потерять и, наконец-то, услышат её, перестанут преувеличивать и передергивать факты.

Родители сейчас, наверное, ужинают. А может все-таки волнуются, ищут, ходят под дождем, обзванивают больницы, морги. Юлька не сомневалась в том, что они её любят. Её воспитание не устраивало, слишком уж оно было суровым, как будто она младенец неразумный, а не самостоятельная личность со своим мнением и правом голоса.

Не такая она должна быть у нормальных родителей. Она хотела, чтобы они радовались за неё, а вместо этого что? Ей очень шла эта сережка в носу, она так ждала, что они разделят с ней эту радость, ведь они же знали, что она мечтает о проколе носа, и постоянно просила маму, отвести её в косметический кабинет. Но нет! Они орали. Про СПИД, про строгих учителей, заставили снять.

За этот поступок ей, конечно же, влетит по первое число. Однако ей и в голову не приходило насколько родителям страшно.

***

Звук поворачивающегося ключа вернул Веру в реальность, она соскочила с подоконника, испытывая надежду и ужас одновременно. Николай еще не успел до конца открыть дверь, а Вера уже все видела, но все равно ждала. Ждала слов. Любых.

- Пока ничего. Но и плохих новостей нет. Сказали, что это хорошо. Сейчас волонтеры проверяют торговые центры, кафе и круглосуточные точки питания. Я на минутку, за Юлькиным телефоном.

Вера смотрела на мужа, его опущенные плечи, осунувшееся лицо. Её Коля – душа компаний, всегда уверенно шагающий по жизни, надежная опора – сейчас был абсолютно потерян, черты лица заострились. Тревога за дочь и чувства вины – разрушительный коктейль, уж ей ли не знать об этом.

***

- Юля! Ююююляяя!

Сердце подпрыгнуло, застряло в горле вместе с криком ужаса, да так та и осталось, бешено пульсируя. Юлька не заметила, как задремала, и этот протяжный крик вырвал её из беспокойного горячечного сна.

«Он добрался до меня! Он меня нашел. Маньяк, что ходил по городу»

- Юююляяя!

«Женский голос? У меня бред? Или он подделывает голоса, чтобы приманить и убить? Нужно бежать. Но куда? Здесь вокруг строительный мусор, битое стекло, любой шаг услышит даже глухой, а не то, что подготовленный, вышедший на охоту маньяк. Если только он не обнаружит её по звуку бухающего сердца. Нужно затаиться. Юлька легла на пол, вытянулась в струнку, вжалась в угол, накрылась картонкой. Кроссовки предательски торчали. Пришлось поджимать ноги и надеяться, что коленки будут не так заметны»

Шаги приближались. Вот уже свет фонарика шарит по бетонным стенам. Слышны голоса, как будто двое ведут неспешный разговор.

- Думаешь найдешь её здесь? Глупо. Она, поди, у подружки какой-нибудь сидит. Или в теплом кафе круглосуточном, деньги-то карманные у неё есть.

- Мы, вроде, всех обзвонили. Да и мать сказала, что вроде нет у неё подруг.

- Ага, так они тебе и сказали правду. Родители в смену работают, подростки в это время орду могут домой привести, никто не заметит.

- Я у неё в инсте эту заброшку на нескольких фотках видела, здесь граффити заметные, многие сюда за атмосферными фотосессиями ходят. А Юля еще и на крыше фотографировалась, я точно знаю, у меня самой такая же фотка есть, значит она может быть здесь.

- Если бы была, уже давно отозвалась бы, а так мы уже все проверили. Нет здесь никого. Звони, сообщай, что объект на поиск закрыт.

Если бы Светлана и Сергей разговаривали на один этаж ниже, то девочка, возможно, смогла бы разобрать слова и понять, что помощь пришла и ищет её не маньяк, а опытные Лисы – волонтеры из отряда Лиза Алерт. Но Юля была слишком напугана, а разговор состоялся слишком далеко, а рядом ребята звали её по имени, полагая, что напуганный голодный подросток должен откликнуться.

- Хорошо, пошли – Светлана уже поднесла рацию к губам, чтобы сообщить о том, что объект осмотрен и результат отрицательный, но в этот момент луч фонарика выхватил коленки, туго обтянутые грязными джинсами. Сердце девушки оборвалось, ничего хорошего под куском картона она уже не ожидала увидеть.

- Сереж, я кажется её нашла. Только я не могу сама. Посмотри ты, пожалуйста.

Сергей аккуратно отодвинул картон и увидел блестящие безумным страхом глаза.

Звонок родителям. Скорая. Найдена. Жива.

«Семь дней до школы. Если дистанционку отменят, точно придется опять ходить. Ненавижу ее. Учителя злые, как ведьмы. Придурки одноклассники, опять будут вытряхивать содержимое портфеля на пол и ржать. Или ещё какую-нибудь гадость придумают. На гадости их фантазии вполне хватает. Уроды. Ненавижу!»

Юля, шла по вечернему городу, под моросящий дождем. Никто не обращал внимания на розовощекую девочку подростка. Мало ли таких ходит. Девочка, как девочка. Юля брела на свою любимую заброшку, только там, сидя на краю крыши, она чувствовала себя свободной.

«Родителям на школу не пожалуешься. У мамы один ответ "Сама виновата". Я вечно во всем сама виновата. И в драке, которую я устроила на Дашкином дне рождения. Меня впервые пригласили, ведь я изгой, общаться со мной себе дороже. А Даша не побоялась.

Я так волновалась, выбирала наряд, стащила у мамы тушь и помаду, чтобы выглядеть не полным отстоем. А когда я пришла, девчонки начали стебаться над моим прикидом и хихикать, отпуская шуточки по поводу моих музыкальных вкусов. Я даже и не дралась, так толкнула эту лицемерку Дашу, она же первая меня и дразнила. Я же не виновата, что в два раза тяжелее и она граблями своими посуду со стола смахнула. Ну обварилась чуток, даже скорую не вызывали.

Но я была наказана. Телефон отобрали, на улицу нельзя. Только в школу и к репетитору. От репетитора не отвертеться, сразу матери позвонит. И это летом, когда все остальные отдыхают и залипают в тик-токе, я должна. Я вечно всем должна. И вечно виновата».

Юля уже пробралась сквозь отогнутый профлист в заборе, поднялась по шатающихся лестницам без перил и теперь брела по скользкой, усыпанной битыми бутылками крыше. Здесь часто собирались компании подростков для веселья и разогрева себя алкоголем. Юлька всегда замирала на первом этаже, прислушиваясь, разгоряченную алкоголем компанию было слышно издалека. В этом случае, она просто разворачивались и шла дальше бесцельно бродить по городу. Сегодня крыша была пуста и уныла.

Забравшись на парапет Юля ухватилась руками за мокрый край и свесилась, разглядывая кусты под собой. Под кустами битые кирпичи и арматура, отличный способ умереть. Кровь, покореженное тело, разбрызганные мозги, об этом не думалось.

«Не станет меня, пусть тогда поплачут. Может поймут, как мне больно. Вот, интересно, если бы сейчас мама оказалась рядом, она бы бросилась меня спасать или завела бы шарманку про то, что я всё выдумываю, и начала бы хвататься за сердце. Говорить, что она уже не может, у неё из-за меня давление скакануло, и сердце прихватило, и что я ее в могилу сведу. Или, что она от меня отказывается и отдаст в детдом. Врёт, конечно, ну куда возьмут четырнадцатилетнюю дуру, даже если родители не справляются с воспитанием. Или возьмут? Что теперь об этом думать. Домой то всё равно возвращаться нельзя.

Я уже смирилась, что мама постоянно просматривает мой телефон. Пароль туда поставить нельзя, потому что "Мы же семья! Тебе что, есть что от нас с папой скрывать?" Постоянно: куда пошла, зачем пошла, с кем разговариваешь, почему дверь в свою комнату закрываешь.

Но дневник. Дневник это уже за гранью. Дневник я им не прощу. Мало того, что они прочитали о моих сексуальных фантазиях (и как после этого мне в глаза им смотреть), так еще и...»