Artem.Prostak

- Кто вы? – спросил я, продолжая рассматривать незнакомцев.

- Ночные Странники, - ответил сразу мой визави, словно предвидел вопрос. -  Наша стезя – нести подлинный мир.

-  Но как я попал сюда, зачем я здесь?

Нас окружало безвременье тихой бесконечной ночи, полной секретов и волшебства. Откуда-то я знал, что солнце здесь не восходит никогда.

- Однажды мы снова увидимся, друг, - проигнорировал мой вопрос Странник. - Когда ты будешь готов. А сейчас смотри:

…сами собой закрылись веки и там вспыхнули яркие картинки, которые трудно было не узнать…

(Интерлюдия «Мир-Окно» в тональности a-moll)

И вновь я почувствовал неясное томление, когда вдруг увидел молодой месяц, вмиг опутавший меня незримой сетью каких-то смутных видений и образов.

И я протягивал руки вверх, веря в твою поддержку и сопричастность; зная, что из этого сложится путь, дав крылья, чтобы летать в лабиринтах зеленой листвы, чтобы шагнуть в Запредельное,  чувствуя себя свободным.

Я осознал тебя, Мир-Окно.

А за окном шел дождь...

1

Когда открываешь утром глаза и видишь серые пятна основ, когда видишь размытые силуэты людей, спешащих куда-то под мерный шепот сентябрьского дождя. На коленях стоишь, а под ними - мутные лужи, в которых проплывает пожелтевший листок – как по небу...

Я видел,  как дождь отпечатывает слова - фраза за фразой - на сером асфальте, и как эта простая истина стирается подошвами наших ног. Время уходит со мной, а ты стоишь, опустив лицо, так и не поверив, что это были слова о любви.

А я просто распахну пошире окно...

2

Две наши планеты непрестанно кружатся в безграничном космосе, являя собой взгляд Неизвестного. Шаг за шагом, обращая в пыль Историю. Где я - всего лишь я, не больше, не меньше. Запечатленный кадр солнечной вспышкой, развеянный по ветру прах, вжившийся в плоть сознания.

Взгляд изнутри на самого себя. Не замечая боли в кровоточащих пальцах и хрустальную совершенную отточенность случайного осколка стекла.

И был резкий ветер в окно...

3

Отойти чуть назад от окна и увидеть Тебя.

А ты насмешливо смотришь мне в глаза, и вздрагивают пальцы нежной руки, сжимающей бокал с темно-вишневым вином, в котором плывут осенние листья, кружащиеся в водовороте все быстрей и быстрей. Что такого важного для себя ты увидела в моих глазах? В твоих  я увидел водоворот  пьянящей пучины желания, чья тень это мое падение.

Нервное прикосновение издерганных слов, нежная память.

Блики на поверхности озера - твоих казалось бы жестоких серо-зеленых глаз...

Потом уже будет безнадежное осеннее солнце. В жизни смешаются  фантазия и реальность. И это будет обязательно только нашей правдой. Одной на двоих.

Наша правда – она самая красивая из всех.

Сейчас мне больно, ведь я так слаб.

0

Сферическая энергия на уровне лиц обращается миллионами радужных солнц, оставляя на ресницах жемчужины  слез.

Кристаллики соли на запавших щеках.

Нам дарит небо радость, мгновения просветления и эйфории - полет к неведомым мирам под музыку сентябрьского дождя.

Там был ночной полумрак. И была внезапная дорожка лунного света на твоей обнаженной груди.

Был взгляд, направленный в окно: ты смотрела на игру капель и случайного лунного света в просвете клубящихся туч, подперев изящно рукой голову, когда подбородок покоится на внешнем изгибе запястья, а тонкие пальцы – у ямочки между ключиц.

Мысль в мысль жили мы в эту чудную ночь. Но мгновение ушло...

И проносятся мимо разноцветные картинки былого. Я снова приоткрою окно и почувствую неясное томление. Я снова сделаю шаг в Запредельное.

И вот уже я смотрю в Мир - Окно, и вижу... Тебя?

- Что это было? – спросил я Ночных Странников, когда видения иссякли, а глаза открылись.

- Прошлое, что оставило рану – трещину в твоей скорлупе, позволив увидеть другие миры. Осколок стекла в незаживающей ране – вот что такое Мир-окно.

- Я хочу жить, - прошептал я. – Как никогда!

- Да, - согласился их предводитель. – Но ты должен её отпустить навсегда. Отныне одиночество твой удел, Кадмий. Помни там, в ином мире: свет лжив, а тени – обманчивы. Да пребудет с тобой извечная Ночь!

Закрывались сами собой глаза, веки превратились в тяжелые шторы. Сны прошлого укутали меня в мириады невесомых покровов, вырывая прочь.

Но рушился сон – вдребезги кровью стекла, где открыты разбитые окна…

***

Мой страх – о том я думал, теряя сознание у своего подъезда, – стать после смерти подопытным для зловещих манипуляций некромантов, к счастью, не воплотился. Хотя, вероятно, я был от этого на волосок. Насколько желание Дарьи видеть отца рядом с дочерью сильнее естественных процессов? Само собой, если принять за чистую монету рассказы всех сумасшедших, что окружали меня последнее время. Но, как мы помним, страх явление чаще всего иррациональное. В нем было место и секте, и корпорации, и закулисным играм этих безумцев, носящих разные имена.

Я всё еще был жив и чувствовал себя самим собой. Никаких смутных видений и других миров. Только больничная палата и слабость в теле. Реальность, не оставляющая ни сомнений, ни разночтений. Только боль и потери.

А ещё я и впрямь видел Дашу. Она теребила маленькую серебряную сережку в ухе по старой привычке и смотрела в покрытое потеками дождя окно. Капли барабанили по козырьку. Пришлось негромко кашлянуть. Женщина повернулась ко мне.

В серо-зеленых глазах горел странный огонек, но стоило мне сосредоточиться на нем, как он пропал.

- Что ты видел? – спросила она вместо того, чтобы поинтересоваться моим самочувствием.

- Нас, - увильнул я от ответа. Почему-то всю правду говорить не хотелось.

- И всё?

- Всё.

Даша надолго замолчала, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

- С Викой порядок? – отвлек я её от мыслей.

- Да. Она возвращается ко мне.

- Значит, этот Безумный Жнец не угроза?

- Он у Авессалома, - сказала Даша спокойно как о чем-то незначительном. – Всё нормально. Поправляйся. Мне пора.

Я нахмурился и попытался приподняться с койки.

- И это всё?

Она изумилась.

- А что ты хотел? Захочешь увидеть дочь – дай знать. Всё как прежде. У тебя своя жизнь. У меня - своя.

Губы искривила горькая усмешка.

- А я думал: ты и я против всего мира! Будешь мне патроны подавать, а я отстреливаться.

Она грустно улыбнулась.

- Так не бывает. Мне пора, Мирских. Живи своей жизнью, и не лезь больше в неприятности, ладно?

- Ладно, - оставалось только принять неизбежное. -  Спасибо, что навестила!

Когда Дарья покинула палату, я закрыл глаза. Чувство потери окончательно проявилось сосущим вакуумом в сердце. Закрылась последняя дверь. Дом опустел. Может, всё к лучшему? Развеяны последние иллюзии, в которые так хотелось верить. Неужели я действительно думал, что смогу вернуть Дашу, и мы будем жить нормальной дружной семьей после всего, что было?

Потекли тоскливые дни, перемежаемые лишь процедурами и анализами.

Приходила полиция. Те трое написали на меня заявление, что это я напал на них, пока они ждали друга у подъезда. Позднее узнал, что гопники не вытащили нож из раны, поэтому я дотянул до приезда скорой. Задело почку. Лезвие застряло между ребер, поразив легкое и какую-то вену. Отпечатки на ноже остались. Лишь одному из них грозило превышение самообороны. Но мне от этого легче не стало. Рассказ дочери учтен не был.

Навестили меня несколько старых друзей. Как ни удивительно, появился и Первый.

-  Ты сделал свой выбор? – спросил он. Я кивнул, и агент всё понял по глазам. – Что ж, удачи тогда, Аркадий.

- Угу, - было ему ответом. Что ещё говорить?

Секта оплатила мне отдельную палату. И на том спасибо. Видеть никого рядом я не желал. Они же как-то утрясли и вопрос с полицией. Меня больше не трогали.

Ничего не хотелось, только смотреть в окно и спать, в надежде вернуться обратно в тот мир, что я видел, умирая (или даже умерев?), хотя бы во сне. Но так точно не бывает. Жизнь зачем-то сначала раздразнила меня, и всё потом забрала. Что делать - бежать в секту вслед за Дашей, стоять под дверью как выброшенный щенок? Я не верил в их учение, не верил и в воплощение зла в виде этого Авессалома. Недавние события воспринимались скорее как болезненный лихорадочный бред. Это и верно не моя борьба, думал я, даже если Первый говорил хоть что-то отдаленно напоминающее правду. В любом случае, вывод напрашивался один: это их игры – пусть играются сколько душе угодно. Я случайно попал в орбиту их интриг, и больше мне в их тени не место.

И я всё отпустил. Я умирал внутри. Обидно, что Вика сделала свой выбор, от которого я так хотел её уберечь, и ни разу меня не навестила. Черная безжалостная сила стирала абсолютно всё, что мне было дорого или ценно. Таяли лица, растворялись в небытии события и голоса, замолкали последние аккорды, пока не осталась одна лишь пустота.

Раны заживали очень долго. Измученная психика не желала помогать телу. Так что из больницы меня выпустили не скоро. Наступила осень.

Почтовый ящик оказался забит газетами и квитанциями. Часть почты позже принесла старшая по дому. Ничего не значащие бумажки с рядами цифр и букв.

Я оказался предоставлен сам себе, находясь практически в полном информационном и событийном вакууме. Весь мир успел уехать, как поезд, на который опоздал, далеко вперед. Одна безрадостная встреча с друзьями в баре с пожеланиями не падать духом и найти тех ублюдков. Одна встреча с Викой, переехавшей с Дашей в загородный центр церкви Бессмертных, что оставила привкус театральной постановки. Настолько общение было формальным, вежливым, но бесцветным. Её всё устраивало.

- Как же так? – спросил я. – Ты же всё слышала от Первого.

- Это злые люди, - ответила девочка. – Они врут.

По закону я мог предъявить Лапкиной требования вернуть ребенка, ведь по документам Дарья считалась почившей. Но мне ясно дали понять, что лучше этого не делать. В первую очередь ради дочери.

- А не то ножом меня пырнете, как Жнеца? – не удержался я от сарказма. Надоело натыкаться на непрошибаемую стену чужих убеждений.

Дела секты и Первого, агента корпорации, не волновали меня больше вообще никак. Становиться даже отдаленно похожими на них, с их идеологией и нравами, я не хотел ни за какие призрачные бонусы. Противно становилось.

Даша с Викой всё для себя решили. Что ж!

Я всегда знал, что самые безжалостные люди – это те, кто идет прямой дорогой к собственному счастью. Можно ли за это винить Дашу? Не уверен. Меня встроили в некую схему и, когда пришло время, отключили как старый телевизор, теперь слепо глядящий потухшим экраном на новую покупку из магазина бытовой техники.

И мной овладела апатия. Днями напролет я сидел дома и смотрел в окно, выпивая и надеясь, что алкоголь наполнит опустошенный разум, заставив хоть что-то шевельнуться внутри. Я не мог молиться, да особо и не верил. За окном осенний дождь уверенно и методично смывал все краски. Ветер шевелил оголяющиеся кроны старых лип во дворе. Мертвой черной пластинкой лежал на столе смартфон.

Пустая жизнь. Пустой холодильник. Пустой я.

Однажды вдруг потекли горячие слезы. Пока и те не высохли. Оставалась только пустота.  «Потерять всё», как сказал Ночной Странник. «Ничего твоего здесь нет» - вторил ему Первый эхом в моей голове.

Сознание погасло, как выкрученная лампочка. Гарантированно. Я заснул в кресле и не видел снов.

На следующее утро я начал разминку и повесил старый пыльный боксерский мешок, который принес с квартиры родителей. Кризис миновал. Я снова обрел себя.

***

Полтора года спустя.

Время пролетело незаметно. Мне было, чем себя занять, чтобы больше не вспоминать о прошлом.
Я вернулся к занятиям музыкой. Впервые в жизни постригся налысо. Сменил работу. Вступил в отношения. Обрел новых друзей на секции рукопашного боя.

А вышло это так. Прогуливаясь в парке поздней осенью, встретил старую подругу по неформальным тусовкам Инну Смерть. Она пригласила меня на празднование своего дня рождения.

К ней, правда, помню, попал я лишь поздно вечером, задержавшись на работе. И как-то само собой вышло, что вот я уже то танцевал медленный танец с подругой Инны Светланой, то курил с ней на балконе и смешил её незатейливыми шутками.

Мы начали встречаться. Без особой любви и привязанности. Нас обоих устраивало видеться раз-два в неделю, чтобы приятно провести время. Большего мы друг от друга не требовали.

На той вечеринке я зацепился языками с Севой по прозвищу Лучник. Именно этот человек привел меня в рукопашный бой. Так бывает, что только посмотришь на человека, и уже знаешь, что он из себя представляет. Неторопливый, степенный, с расчетливыми скупыми движениями и отличным чувством юмора, он был наполнен внутренней силой и сразу мне стал симпатичен.

Тогда он произнес не понятую мной до конца фразу:

- Мы уже виделись однажды!

Я счел, что речь идет о временах юности. Тогда знакомств было много. Да и голос показался знакомым.

И даже встреча с его двумя неразлучными друзьями Адамом Горским и Яшей Короедом не пробудила мою память. Это случилось гораздо позднее и не сказать, что при добрых обстоятельствах.

А пока, как я уже говорил выше, мне было чем заняться. Работа на заводе перемежалась тренировками и свиданиями, походами в кафе, кино и страстными ночами. Мне нравилась моя нынешняя жизнь.

Руки для рукопашного боя, в принципе, у меня были поставлены – бокс это очень хорошая школа. Оставалось впитать прочую науку, включающую удары ногами и навыки борьбы.

Летели месяцы. И даже с учетом того, что я пришел в спорт поздновато, после 30-ти лет, я делал успехи. После года тренировок случилось даже поучаствовать в соревнованиях.

С Викой я виделся. Дочь я по-прежнему любил, несмотря на её откровенно прохладное отношение ко мне. Мне ситуация виделась в одном свете: влияние секты, внушения матери и сложности подросткового периода. Да, порой непрошеная тоска подступала к сердцу, и мне снова хотелось жить вместе, заботиться о ней, вместе читать крипистори на Пикабу и обсуждать всё на свете, до чего смог дотянуться её пытливый ум. Но прошлое не вернуть.

А вот церковь «Бессмертных братьев и сестер» разрослась так, что в городе у них было уже несколько центров, а за городом был отгрохан целый комплекс с парком, гостиницей и десятками строений. Как не удивительно, но история с маньяком Безумным Жнецом, охотящимся на прихожан, сделала организации скандальную славу. Люди туда потекли рекой. А где люди, там и деньги. Где деньги – там власть и возможности.

И там же рядом безумие и чувство утраты границ дозволенного.

Тогда я еще не знал, зачем я понадобился сектантам. Предполагал, что через меня хотят надавить на Дашу. Зачем и почему? Можно только догадываться.

Однажды вечером из припаркованной  возле дома машины ко мне подошли трое и сказали:

- Ты поедешь с нами!

Вот так вот, запросто. Как свату или брату. И когда ко мне потянулась рука, чтобы придать ускорение в нужном направлении, эту руку ждал вывих в запястье. Очень не люблю, когда ко мне тянут недружелюбные  конечности. Ладно бы деньги протягивал! Так нет ведь, схватить хотел за куртку.

Справиться с тремя нападавшими – точнее, уже с двумя – мне удалось легко и быстро. В конце концов, подходили они по одному. Тут даже вспотеть не успеешь. Куда как труднее мне пришлось, когда из других автомобилей на меня ринулась целая толпа, и у некоторых сектантов я успел увидеть биты.

С чего я взял, что это коллеги Даши? К тому времени все рядовые прихожане церкви Бессмертных носили одинаковые черные жилетки. Верующие ступенью повыше одевались в синие робы. Они ничего и никого не стеснялись, ходили по городу, как у себя дома, вручая прохожим флаера с приглашениями на лекции и книжки.

Помню, батя, которого в Афгане научили секретным техникам асассинов, говорил мне… стоп! Хотелось бы мне, чтобы это было правдой. Но никаких таких техник он не знал. Техника тут оставалась одна: бежать. И я уже было нацелился добраться до отделения полиции, где меня бы гарантированно ждала защита, но такую возможность исключил чей-то стратегический ум. Из-за дома на меня выбежало еще человек пять сектантов.

Моё отступление закончилось, когда меня загнали в гаражи. Там я стоял и тяжело дышал, вытирая кровь из рассеченного лба – рану я получил от удара вскользь битой, - думая, как бы суметь вытащить телефон и позвонить в полицию. Шансы выбраться из этой передряги стремительно таяли. Нет, я, конечно, читал про похожую ситуацию, когда боец, так же зажатый в узкое пространство, схватил первого нападавшего и держал его за глотку, используя как щит. Но это точно не мой вариант. Меня собирались обработать битами. А места для маневра я не имел.

- Хули вам надо? – крикнул я на нервах. Но это их только раззадорило.

А потом позади рядов нападавших на меня сектантов послышалось молодецкое хэканье и удары ногами.

- Ты как там, Кадмий?! – узнал я голос Севы Лучника. – Жив ещё?!

Помощь друзей придала мне сил, и я рванул в атаку. Получил один удар битой в плечо, осушивший левую руку. Нанес ответный удар локтем. Мне, опять же, хотелось бы написать, как мы раскидали эту толпу вчетвером, как пьяных детишек, но это не было бы правдой. Сверкая огнями проблесковых маячков, на проулок ввалился экипаж полиции, вызванный кем-то из соседей. И всё было кончено. Сектанты разбегались. Поймать удалось лишь пару человек. Остальное меня уже не касалось. Хотя для проформы заявление я написал.

После отдела полиции мы с Севой и его друзьями сидели в автомобиле. И так я заново познакомился с Ночными Странниками. Выглядели они импозантно, в костюмах и шляпах. Каждый, очевидно, встречает ночь по-своему.

- Пришло время поговорить, Кадмий? – повернулся ко мне их предводитель. – Как насчет проехаться к нашему учителю? Мы его зовём Железный Старик.

Я легко согласился. Ребятам я доверял. А с учетом того, что теперь я точно знал, кто они такие, мне вдвойне было интересно получить хоть какую-то информацию. Хоть от железного старика, хоть от деревянного.

- Но почему только сейчас? – спросил я, когда мы поехали.

- Ну, всему своё время, - ответил Сева. -  Ты вырос как воин, и жизнь дала тебе испытание. Секта нанесла первый удар. Теперь пора вступить с ними в битву. Сейчас они уверовали в свою неуязвимость, а это лучшее, что может быть. Тот факт, что тебя хотели похитить,  говорит в пользу того, что ситуация изменилась. Скорее всего, Авессалом близок к завершению своей работы, но ему не хватает некого компонента. Есть идеи?

- Даша?

- Конечно! Думаю, она, как это говорится, врубила «заднюю», что очень не понравилось гуру. Вот он и решил на неё надавить через тебя. Это похоже на правду.

Я хмыкнул.

- Вы много знаете.

Сева повернул ко мне голову, отвлекшись от дороги, и подмигнул.

- Знаем, да, много, - ответил за него Адам с заднего сиденья. – Узнаешь и ты. Если, конечно, захочешь.

- Значит, мы действительно виделись там, в другом мире? – задал я животрепещущий вопрос и со страхом ждал ответ. – Такое действительно возможно?

Ночные Странники хохотнули.

- Все поначалу сомневаются, - успокоил меня Короед. – Совершишь еще один переход, и успокоишься. А переходы еще будут, Кадмий, - голос его прозвучал глухо. – Нам придется или умереть, или разъебать эту секту наглухо. Вот и думай, надо это тебе? Это билет в один конец.

- Да я уже понял… - пробормотал я и закурил, опустив стекло.

Ветер обдувал лицо. Болело плечо. В голове роились разные мысли.

- А много вас? – наконец спросил я.

- В этом деле других ты не увидишь, - ответил мне Адам. – Но есть ещё группы. Вообще, нас мало.

- Я с вами.

- Не спеши, Кадмий, - произнес Сева, нахмурившись. – Поговори сначала с учителем, а потом соглашайся. Сегодняшняя драка – это фигня, разминка на детском утреннике.

Лучник притормозил в частном секторе и повел нас в дом к Железному Старику, и впрямь крепкому жилистому деду, которого по-человечески звали Леонид. Клянусь, он производил сложное впечатление, так как выглядел неестественно молодо, с чистыми ясными глазами и кожей без морщин и пятен. Если бы не седина и некая аура пожилого человека, я принял бы его за ровесника. Он пожал мне руку и пригласил нас за стол, потчуя чаем и вареньем.

- Есть вопросы, Аркаша? Или мне начать? – спросил он, когда мы расселись и продегустировали ароматный чай с травами.

- Да вопросов у меня миллион, - ответил я. – Не знаю даже, с чего начать.

Однако разговор наш сам собой вырулил на обсуждение секты, личности Авессалома, экспериментов корпорации, предложение Первого и судьбу моих близких. Оказалось, Странникам всё прекрасно известно.

- Агентов этих мы зовем модификанты, - пояснил Сева, вклинившись в разговор.

- Почему?

- Если судьба с ними схлестнуться, узнаешь. Не просто же так они постоянно шапки эти свои дурацкие носят. Под ними вживленные электроды.

Про шляпы Странников я, конечно, промолчал. Их они хотя бы сняли при входе в дом.

- Почему «ночные» странники? – спросил я Леонида.

- Тьма, как и свет, в этом мире – абсолют, неверно воспринимаемый, - начал сочным баритоном нагружать меня своей философией Железный Старик, при этом по-доброму улыбаясь. Глаза его лучились покоем. – Нет ничего хуже, чем принять игру теней на стене за реальность. А вот что именно отбрасывает тень? Это как в кинотеатре: так работает проектор. Картинка, подсвеченная лампой, попадает на экран. Но что остается, когда выключен свет и зрители покинули зал? Ничего.

Мы тут любим рассуждать о природе зла. Является ли им секта и деятельность Авессалома, мать его, Булкина? Зло и есть интерпретация игры теней, искаженное видение. Понимаешь? В абсолютном смысле есть самосияющий свет, причина причин. Так вот мир, сам по себе, это отброшенная тень того, кто покинул свет. Игра теней, брат, игра теней! Но житель изменчивого мира видит только рябь на воде, уверенный, что познал всё. Нет подлинной глубины, нет и полета. Как обычная рыба. Ей не выбраться на воздух, а на глубине она помрет от давления. Вот эта рыба и рассуждает о природе добра и зла.

Нет ничего лучше ночных разговоров на кухне, подумал я, боясь, как бы ни разболелась голова. Что бы ни вещал сейчас Леонид, я решил его выслушать до конца.  Парням я верил. А они привели меня сюда. Так бывает.

- Тогда причем тут вечная ночь?

- А это основа. Так же как земля для растений. Их корни глубоко во тьме. Растения тянутся к свету и умирают, возвращаясь назад в почву. Прах к праху. А тьмой пугают дураков: мол, чем дальше в ночь, тем страшнее. Но это лишь проекция людских страхов, хоть и ожившая. Светом же манят извне, но человек не может придти к свету. Так же, как и растение. В известном смысле человек и есть тень. Не источник, а лишь проекция. А спящий разум порождает чудовищ, когда тень, видя свои отблески на стене, принимает себя за источник, а не просто как заблуждение. Проблема в том, что страхи оживают, но приходят они не из темноты. Если быть точным, химер туда загоняют искусственно. Вот с ними мы там и боремся. Они суть порождение мятущегося ума, если прибегать к метафорам. И уже в известном смысле подлинное зло.

- Допустим, а Авессалом тогда что?

- Ему ответила им же созданная химера, вот и всё. Оживший его собственный  ужас, прямиком из глубин гнилого сознания. Теперь же все эти его игры в бога не более чем глупая суета. Но ужас в том, что для него всё реально согласно действующей парадигме мышления, и он тянет за собой других людей. Сеанс, мой друг, начался, и название ему «Охота на химеру».

Есть другие миры, как ты уже убедился. Есть изнанка. В один из миров мы и отправимся, чтобы сразить чудовище. Как? Физически, доброй сталью. Один переход ты уже совершил, и знаешь цену. Отсутствие страха, внутренняя пустота воина – начало подлинной трансформации. Дальше будет легче. Главное, как ты уже понимаешь, однажды решиться идти до конца.

Но сначала прижмем засранцев здесь. Накроем всех разом. Как на обряд свой соберутся. А то бегай их ищи потом днем с огнем! Всё же, и у них есть конспирация.

Я пил чай и смотрел на неразлучную троицу. Они улыбались, понимая, что я сейчас испытываю. Короед мне подмигнул.

- Ладно, - согласился я. – И когда?

- Когда будешь готов, Аркадий. А это ты поймешь, когда изменится игра теней. Но ждать недолго, это я тебе гарантирую. В общем-то, всё уже началось. – Он отпил чай и внимательно на меня посмотрел. – Запомни: подлинное бессмертие обретаешь лишь пройдя через смерть, а смерть – это твой страх. Вера, отчаяние, любовь – есть разные мотивы вступить в ночное плавание, но суть одна: всегда иди до конца. И не как тупой фанатик типа Авессалома, а как человек знания – видя, куда и зачем ступаешь.

Авессалом заигрался, как школьники в фантики на переменке, когда уже прозвенел звонок на урок. Его поиски бессмертия не дают ему понять, что сам он становится только мертвее и тянет за собой дорогих тебе людей. Жесткое невежество, фанатизм, заявленное самоуверенно право на знание. Ему легко поверить, с его-то фокусами! Да только «по делам их узнаете».

- А модификанты эти? Выходит, в чем-то они правы?

- Кое в чем возможно. Но в своей сути это такие же клоуны. Допускаю, что они верят в свою миссию. Проблема в том, что за ними стоят очень расчетливые хитрые люди. Их задача одна: получить книгу, которую пишет Авессалом. Подозреваю, что не всё у них так просто. Возможно, ему позволили сбежать, чтобы он спокойно занимался своим делом, а модификанты просто  ждут своего часа. Иначе, согласись, что-то бы уже произошло посерьезнее городской охоты маньяка на рядовых прихожан.

- Вы про Безумного Жнеца? Интересно, что с ним случилось?

- Ничего хорошего, - ответил Сева. – Формально он служит Авессалому.

- Значит, он жив?

… в тот день глаза Морбида налились чернотой, и воля его подчинилась Учителю. Жнец выразил желание исполнить его приказ, став теперь кем-то вроде палача.

- Что ты хочешь в награду? – спросил его Авессалом.

- Выглядеть снаружи так же, как и внутри, - был его ответ.

Морбиду удалили электроды из головы, высвобождая его суть. В подражание Пинхеду из фильма «Восставший из ада», его кожу расчертили маркером. Морбид сам забил в себя гвозди, не издав при этом ни звука.

И горе было тем, к кому посылал его Авессалом, скрупулезно разбираясь с врагами, ибо те люди успевали узреть лик ада…

- К сожалению, да! Еще одна головная боль.

- И что конкретно мне делать сейчас?

Леонид засмеялся.

- То же, что и всегда: сражайся с глупостью. Избегай привязанностей. Тренируйся.

- А любовь разве не то?..

- Любовь это твоя свобода, - перебил меня Железный Старик. – Выбор делать или не делать. Человеческая любовь выбора не оставляет, делая из человека дурака. Не так ли? Хочешь быть с любимой – будь. Никто не запрещает. Но не под гнетом памяти, чувства вины или долга, гормонов, привязанности или эмоций. Это всё чувства не полного больного человека, попытка компенсировать свою неполноценность и незаполненность. А если в общем, то кто-то должен делать детей, - он заразительно засмеялся. – Хотя бы так. Подлинная любовь, как и свет, и тьма, не оставляют место вопросам и интерпретациям. Поэтому это суть одно. Понял?

Я тяжело вздохнул.

- Не знаю, кому уже верить.

- А это не игра в «угадай мелодию»: верю – не верю, - засмеялся старик. -  Как сказал один мудрец, пойди и проверь сам.

Не выдержав, я широко зевнул. Меня прекрасно поняли.

- Последний вопрос, Аркадий: как у тебя со стрельбой?

Я покачал головой.

- Сам понимаешь, кулаками много не навоюешь. Адам, - обратился к Страннику Леонид, - возьми на себя этот вопрос.

- Лады.

Когда мы ехали домой, я почти засыпал. Голова гудела и отказывалась принимать полученную информацию. Наверное, я бы в ту же ночь сел на поезд и уехал из города подальше от всех этих теневых игроков, но глубоко внутри нечто живое и светлое радостно отзывалось в ответ. Странникам я поверил сердцем. А это главное. Так встречаешь близких друзей после долгой разлуки: ошибки быть не может.

А на следующий день мне позвонила Даша.

- Мне нужна твоя помощь, Аркадий, - сказала она. И дело явно не терпело отлагательств. По имени она меня называла крайне редко. – Авессалом сошел с ума, и хочет обратить Вику. Увидимся?

- Да, - ответил я. – Где и когда?

Я не был удивлен этим звонком. Меня больше удивил тот факт, что Лапкина свободна. Неужели ловушка?  Опять какие-то игры?

Но отступать я не собирался. Пришло время правды.

(продолжение следует... думаю, что еще две части)

Дальше было легче. Пришлось, правда, ускориться. Послушники в синих робах рисковали оступиться и попасть на поздний ужин Некросвину, шустро преодолевавшему лестницу, в качестве гарнира к основному блюду.

Семен с Тошей забросили тело девушки со срезанной на спине кожей в кузов, накрытый тентом. По пандусу, сколоченного из крепких досок специально ради такого случая, свинья проследовала за приманкой.

Далеко уехать они не успели. Из-за поворота, наплевав на правила дорожного движения, выскочила красная Мазерати, ведомая возвращавшимся с клуба Давидом, употребившим всё, до чего дотянулись руки и нос. Столкновение с грузовиком было неизбежно.

Тоша, сидевший за рулем, попробовал вырулить, но автомобиль мажора всё равно задел кабину. Некросвин, качнувшись, наклонился всеми своими пятью с половиной центнерами полумертвого веса на один борт, опрокидывая транспорт и вываливаясь на проезжую часть, снеся хлипкий кузов начисто.

Почувствовав свободу, питомец быстро пришел в себя и, весело похрюкивая, рванул прочь, исчезнув среди домов.

- Бля! Вот попали! – только и сказал Семен, с трудом вылезая из кабины и вытирая кровь с рассеченного лба. – Пиздец! Прости господи…

***

Незнакомец в шляпе, заявившийся ночью в мою квартиру, как к себе домой, указал рукой в перчатке на второе кресло, приглашая меня его занять.

- Поговорим?

Прямо так, в грязных штанах, только скинув куртку, я присел в кресло, подобравшись, чтобы была возможность мгновенно вскочить.

В детстве батя, настаивающий на правильном воспитании, отдал меня в секцию бокса. Что ж, юношеский разряд я получил, а это кое-чего да стоит! И пусть практики давным-давно не было (насилие я не приемлю), руки были «поставлены», и в случае агрессии я  способен был за себя постоять.

Незнакомец легко считал моё состояние и ухмыльнулся. Так взрослый смотрит на котенка, приготовившегося напасть на ногу хозяина.

- Это лишнее, - сказал он глубоким тяжелым голосом. – Тебе и Вике ничего не угрожает. Я пришел поговорить. Возможно, не слишком вежливо, но так нам точно никто не помешает.

Я расслабился, понимая, что лишняя суета ни к чему, и откинулся на спинку кресла. Товарищ этот, стоит признать, меня откровенно пугал. Но в случае чего я был готов драться до конца.

- Как мне к тебе обращаться?

Он задумался.

- Ну, зови меня Первый. Так пойдет?

- А Жнец этот – он из вашей команды? – Дождавшись согласного кивка, я пошутил: - Его, наверное, стоило назвать Нулевым? Этой ночью он точно обнулился.

Первый криво усмехнулся.

- Он сам по себе, хоть и из наших. Зовут его Морбид. И он знал, на что идет. Что с ним?

- Его пырнули ножом и повезли куда-то.

- Большая ошибка, ну да ладно, не критично, - туманно высказался Первый и  повернул голову к Вике. – Солнышко, сделай папе кофе. У него была трудная ночь. А разговор нам предстоит очень долгий.

- И анальгин, - попросил я.

Так мы и сидели с этим «не последним», играя в гляделки.

- Кто вы такие? – задал я вопрос, который мне был действительно интересен. – Вы же по Авессаломову душу?

- Леонид Ефремович его зовут, - ответил Первый, продолжая гладить кота. – Он сбежал из нашей организации. Авессалом – не его имя.

Вошла Вика, неся мне кофе, упаковку таблеток и мокрые салфетки с явным намеком на испачканное кровью лицо.

- Тебе тоже будет полезно послушать, - сказал ей Первый. – Присядь, солнце.

Следующие минут двадцать он без особого выражения в голосе рассказал нам про организацию, на которую работал, про их жестокие опыты и бои на выживание в запертой камере.

Поведал он и про Булкина с его мрачной подноготной. Картина выходила занятная. В такое с трудом верилось. Уничтожил целую деревню? Запретные потусторонние знания? Корпорация, оплачивающая бесчеловечные опыты? Впрочем, кто его знает: тайна за семью печатями!

- Вкратце так. Мы представители одной организации. Все прошли через камеру смертников – и Морбид, и Авессалом, и другие.

Мы с Викой молчали, переглянувшись пару раз.

- Не может этого быть, - прошептала подавленная девочка.

Первый показал на полудохлого кота с явным намеком.

- Это довольно безобидное оживление. За закрытыми дверьми Булкин творит настоящее зло, принося людей в жертву.

- Вы тут все одно сплошное зло, - резюмировал я его откровения. – Одного поля ягодки. Что экспериментаторы, что подопытные!

Агент корпорации виновато развел руки.

- Понимаю, как всё звучит. Но раз на раз не приходится. Подобные эксперименты велись по всему свету в том или ином виде. Все ищут запретные знания и готовы постоянно двигаться дальше. Атом расщепили, в ДНК залезли. Предела нет. Что уж говорить о других мирах? Проблема только в том, что никогда не знаешь, куда именно попадешь. Авессалом, кстати, феномен, ему удалось зайти дальше всех. Но он сбежал.

Зло? Нет. Просто с точки зрения человека это иррационально. Взрыв, к примеру, явление скорее хаоса. С точки зрения мироустройства динамит нечто иррациональное. И взрывать хороших людей – плохо, а плохих – хорошо уже стало вдруг. Мы, видишь ли, живем в замкнутой системе ограниченных понятий, в замкнутом мире, о котором, в принципе, известно всё. Но если бы ты попал вдруг на поверхность солнца, как назвал свои чувства? Несомненно, опирался бы на полученный опыт земной жизни: адское пекло, чудовищная невыносимая жара, взрыв башки? Это всё определения привычного мира, когда на пляже голову напекло ясным днем. Как назвать одним словом то, что испытывает сжигаемый заживо человек? Он не сможет об этом рассказать.

- Ну, люди, так-то, горели, - буркнул я, давая понять, что мне такие излияния не по душе.

Но Первый охотно подхватил тему.

- Горели и выживали? Да, но они оставались живы, и поэтому опыт остается в рамках боли, страха смерти. В 1963 году южновьетнамский монах Тхить Куанг Дык совершил акт самосожжения в знак протеста. Вот он мог бы сказать, что там за гранью человеческого опыта. Это просто пример. Яркий, - он усмехнулся. – Человек испытывает запредельную боль, организм отказывает, и всё. Утонуть в ванне кислоты куда как хлеще. Или вспомним Освенцим и стену газовой камеры, всю исцарапанную умирающими узниками. А, пробирает?

Я покачал головой.

- Это пиздец, прости Вика. Ты уверен, что моей дочери это всё нужно слышать, это резонерство ваше безумное?

Первый перевел взгляд на девочку. Она оставалась спокойна и слушала, казалось, заинтересованно.

- Это всё для того, чтобы ты проникся слегка мыслью о запредельном и иррациональном, об условности понятий добра и зла, и не судил с «высоты» своего ограниченного опыта. Сверхсостояния всегда интересовали ученых, бунтарей, поэтов и … маньяков. Среди них хватает психов, больных, у них мозг работает со сбоями – так психопат сбрасывает напряжение, кого-то избивая, и получает удовольствие, нарушая закон. А есть, скажем так, пионеры жанра. Ты знал, что кожа не намертво прикреплена к телу, и человека можно надуть как шарик? Смерть наступит от воздушной эмболии. Или что есть мастера, так ловко снимающие кожный покров, что жертва умирает в итоге от переохлаждения? Однажды кто-то решил попробовать такое впервые, - его голос звучал как приговор, равнодушный, словно речь шла про выброшенный мусор, а не о безумной боли и жертвах. - Вот Леонид из таких. Ему всё время мало. Перебить расчетливо целую деревню так, чтобы никто не сбежал, это уметь надо! И вот ему в руки попало особое средство. Как дураку граната, а он ей орехи колет. Но и это полдела. С той стороны к нам тоже тянутся, изучают, интересуются, проникают. До чего они все могут дойти? История хранит забавные примеры. Вспомним Молоха, божество западно-семитских племен, которому пачками сжигали детей как подношение. Безумие, плата, жертва? Или – мост? Кто знает!

Первый замолчал и, казалось, весь сосредоточился на том, чтобы гладить кота.

- Есть мнение, что физический мир – это эманация Бога, - продолжил он. - Булкин хочет чего-то похожего. Эманации боли и страданий – это вполне физическое явление, чужие страдания можно ощутить, стоя рядом. Не замечал, как тяжело находиться с больными людьми, и как многие из них непроизвольно тянут энергию, искусственно привлекая к себе внимание и вызывая жалость или сочувствие? Леонид Ефремович, как  нам стало известно, делает что-то подобное со своей паствой и копит энергию, чтобы направить её на создание ну скажем так некоего кармана реальности, где он и кучка его прихлебателей станет богами. Нормальный ход? Что там будет - страшно представить! Его нужно остановить любой ценой. Есть - мысли так! - зло безусловное, лишенное нюансов и теней. Увидишь, мимо не пройдешь. Как вирус Эболы.

- Причем тут мы? Если он с вашей организации, вы это и допустили. И кто там куда тянется, я так и не понял. Я ничего не понимаю. Почему я должен вам верить? Чем вы лучше?

- Я и не говорил, что мы лучше.

Испытывая острое желание выставить этого человека вон из квартиры, но сдерживаясь ради дочери, я достал бутылку коньяка, когда-то давно подаренного мне друзьями. Гостю не предложил, а выпил бокал сам. Вот тогда мне полегчало, и слушать излияния агента стало проще.

- Это вопрос подхода, - вернулся к теме Первый. – Мы изучаем реальность, ищем нечто за её пределами. Но не для того, чтобы использовать против мира или в угоду фанатикам или правителям. Почему так многолико и заразно зло? Не мы первые вступили в эти области. Всегда те, кто желал искоренить зло, вставал, в итоге, на его сторону. Вспомни Инквизицию. Мы тоже заражены, больны этим вирусом, но знаем болезнь. Можем отрезать больной орган. А можем стать вакциной. Отчего всё так устроено, вопрос к богословам. На практике не до выспренних слов. То, что за кромкой, однажды придет, и мы должны иметь оружие. Во многих культурах говорят и пугают этим. Но, что характерно, кто-то должен изучать зло и бороться. А параллельно, да, многое открывается. Динамит, знаешь ли, тоже случайно изобрели. Смелым покоряются моря, и всё такое.

Мне, в принципе, уже стало понятно, куда он клонит. Так что просто криво усмехнулся.

- Это порочная философия. Что насчет любви? Может там ответ? Так тоже говорят во многих культурах и вовсе не пугают.

- Может, но ты меня не понял. Может, однажды речь пойдет и про любовь. Но это когда наступит мир во всем мире. В конце концов, у меня нет цели тебя переубедить или завербовать в наши ряды. Помоги убрать Авессалома, раз уж невольно ввязался в это дело.

Я помотал головой.

- Хм, неоднозначное какое-то у вас предложение. Да и не сказать, чтобы я прям уж ввязался.

- В тени всегда так. Но от своей тени не деться никуда. А если нет выбора, отбрасывай хотя бы простую, понятную и ровную тень. Нет ничего хуже полумер и кривляния.

- Ладно, допустим, свой интерес я вижу в истории с Авессаломом. Мне есть за кого впрягаться. Тут всё предельно ясно.

- Да, что-то ты понял. Мне тоже есть за что, кстати.

Забавный малый.

- Сдается мне, хуже всего, когда у таких как вы есть идеология.

Первый взглянул из-под своей шляпы.

- Какая идеология у лейкоцита? Он просто борется с инфекцией в силу своей природы, предназначения, если угодно. А какая у Авессалома? Победить смерть, стать бессмертным? Какой ценой? Ты хотел бы стать пищей для вампира, чтобы тот жил вечно?

- Нет, конечно!

- Видишь ли, в камеры сенсорной депривации всегда клали с благими целями. Просто однажды кто-то решил проверить, а что если туда положить маньяка? Вылечится он или что-то познает запредельное? Ну, ты понял.

Я усмехнулся и выпил ещё. Определенно разговор начал меня развлекать. Не каждую ночь в твою квартиру вламывается маньяк и начинает философствовать о природе добра и зла. Это изначально вызовет у любого недоумение: убийца, рассуждающий о любви.

- Благими намерениями, говорят, устлана дорога в ад.

- Да, - согласился агент, - в тот раз нашли самого поехавшего. Дорога ему открылась прямая. Мотив-то у корпорации неплохой в центральной линии: лечение, продление жизни, спасение. Бессмертие, в конце концов. Богатые готовы на всё. Но вот Авессалом сбежал, выйдя на контакт и получив контракт, - Первый грустно улыбнулся кончиками губ.

- Плохо же он спрятался.

- Он бомжевал, - пояснил Первый. - Думали, что его убили, что он где-то подох. Потом с наскока его уже было не взять, когда обнаружили. Теперь здесь мы.

- Наняли бы армию и разбили его.

- Так может говорить лишь человек, далекий от понимания мира. Почему, по-твоему, все так не решили свои проблемы в каждой стране? Да и одна корпорация против государства? Но ты спрашивал про свой интерес. Авессалом готовит Дашу к посвящению в ближний круг, у них там своя градация. Но у неё всё еще сильна мораль, привязка к дочери. Он убьет Вику, чтобы Даша смога её оживить. За это большая цена. Назад дороги не будет. Сознание трансформируется.

Вот в это было легко поверить.

- Почему я?

- Я же объяснил. Я помог тебе, предупредил, ты помоги мне.

- Как?

- Вступи в церковь. Да, это риск, но и шанс вывести оттуда Дашу, спасти дочь и остановить Авессалома. Подумай просто, я не принуждаю, хотя мог бы. Там есть пару моих людей, они помогут. Но у них нет протекции, как будет у тебя в лице посвященной второго круга.

Я замолчал. Прогнал в голове еще раз весь разговор. Пора его было заканчивать.

- И что - реально оживляют? – решил я удовлетворить праздное любопытство.

- Да, - спокойно ответил агент, будто я его спрашивал, будет ли он чай.

- И как же?

- Внедряют другую душу. Тело лишь сосуд. Как батарейку заменить.

Из меня вырвался нервный смешок.

- Если такая технология существует, она крайне опасна. Это и слепой увидит. Чего тогда не ходят мертвые, если это правда?

- Не так всё просто. Не всякий захочет и сможет стать некромантом. Да и ходят они. Ты может с кем-то даже на улице виделся.

Вика молчала. По-моему Первый её как-то гипнотизировал. Либо она, подготовленная лекциями Авессалома, и вовсе понимала, о чем идет речь и потому слушала с большим интересом. Я скорее терпел его, как терпят радио, надеясь и для себя в этом бреду найти что-то полезное.

- Теперь не усну, буду про мертвецов думать, - пошутил я.

- Если решишься, сам всё увидишь, - отреагировал Первый. Ему моя ирония была глубоко по боку.

- И что делать? Убивать их, вам сдавать? Я против насилия.

- Не смеши, и не обманывай. Только войдя, ты готов был на меня наброситься как дикий зверь, считая, что я представляю угрозу для Вики.

- Однако я против насилия. – Сам не понимаю, что я заладил как попугай.

- Боюсь, никуда от этого не деться. Насилие, самозащита – потомства и территории - у людей в крови. Не искоренить… мне ли не знать? Выхода нет. Так чего и глаза прятать и лицемерить?

- Может, убить всех убийц, - не очень удачно блеснул я остроумием.

- Чтобы такое стало возможно – я про жизнь без насилия – нужно вырвать корень зла. Эгоизм. Основу выживания, фундамент, на котором зиждется жизнь. И от которого растет коллективная завязка. Все тотально больны эгоизмом. Давай порассуждаем. Если убить всех убийц, и даже если последний из них сам прыгнет со скалы, а мир начнет с чистого листа, решит ли это проблему? Ведь всё равно однажды найдется тот, кто скажет «это моё, это моя женщина – не пущу, не отдам», или «а чего это у него вон две, а у меня не одной? Давай, делись!» Тут тебе эмоции, тут тебе гнев, а там недалеко и до драки со смертельным исходом. И что делать тогда? Вроде, в небольшой общине таких изгоняли, они становились изгоями. А если изгой не согласен и начнет убивать всех подряд, кто его остановит? Нужны, выходит, убийцы?

- Похоже, что так.

- А решение состоит в привитии мысли, что человеку ничего не принадлежит. Мы приходим ни с чем, и уходим ни с чем. Остальное жизнь дает взаймы. Тело, культуру, даже мысли. От мамы яйцеклетка, от папы семя. Потом плод сосет соки с матери, позже молоко. Затем еда поступает из внешних источников. Причем сам ребенок до определенного возраста не способен даже достать гнилую горбушку с помойки. Далее. Образование дали, одели-обули, воспитали… хм, воспитали комплекс вечного ребенка, коим страдают едва ли не все поголовно: мир должен! Погода должна быть хорошей, автобус вовремя, зарплата вовремя, правительство должно, девушка - любить, коллеги уважать, даже Бог всем должен! Быть милосердным, слышать молитвы, творить чудеса, когда его просишь ТЫ. Редко кто способен довольствоваться малым, брать сознательно заслуженным трудом, ничего не требуя. Не воровать, не обманывать и не брать силой.

- Поэтому нужны убийцы убийц? – перебил я эти излияния. – Чтобы с эгоизмом бороться? Слишком обще. История знала примеры. Благими намерениями…

Первый примирительно поднял руки.

- Да, звучит как софистика. Но ты задумайся, в чем корень зла и поймешь, что я прав.

- Возможно ты и прав, - согласился я. - Человеку всегда мало – это его природа. А возможно всё это бред собачий, крайне похожий на то, что рассказывает Авессалом в своей секточке. Корень рассуждений один и тот же, не находишь? Вас там будто обучали этому специально.

- Нет, не в этом дело, - продолжил этот любитель поговорить. – Все мы зашли за грань, за кромку, вот и всё. Кто далеко, а кто-то еще дальше. Оттуда общая картина куда как яснее. Ну да ладно. Вижу, тебе не шибко интересно, да и устал ты. - Первый замолчал и неожиданно спросил. - Кем ты хотел быть в  детстве?

Признаюсь, такой резкий переход меня смутил.

- Не помню, может быть космонавтом.

- А я ветеринаром, не поверишь. Но за меня решили родители, а потом инстинкты убийцы. Я не выбирал такую жизнь. Понимаешь?

- Кажется, да.

- Мир болен, и ему нужно лекарство. От таких как Авессалом. Видишь ли, Будды и  Наполеоны рождаются не каждое столетие и не в каждой стране. Такие личности уникальны. Поэтому его бросили на прорыв дальше прочих всех нас. Он уникален. Но завершить его путь ему дать нельзя.

Меня откровенно начал раздражать этот болтун.

- Ну так действуйте!

- Морбид пошел напролом, не выиграла такая стратегия, - сказал Первый. - Вот еще аргумент помочь нам: не станет Авессалома, Даша станет свободной.

- Не убедили, но я подумаю.

- Хорошо. Открою карты до конца. По факту, Булкин кое-что забрал у организации, ему не принадлежащее, и я хочу знать, где он это держит.

- Найдите другого дурака! Убейте их всех, - Первый посмотрел на Вику и вскинул брови с намеком: мол, и её тоже? - убийцы убийц! Что-то не клеится в вашей философии. Выловите Авессалома и спросите, пытайте, или вам это не по зубам? Оставьте нас в покое! – Но парадокс ситуации был в том, что он почти меня убедил.

Агенту и не требовалось меня принуждать, он мог меня одними этими беседами в гроб вогнать, откуда я только рад буду бегом побежать в секту. Ну, может, хоть просветления достигну, любви и гармонии с Лапкиной.

- Ты не хочешь вернуть Дашу? – надавил он на больное.

Дочь с интересом смотрела на нас по очереди.

- Вот мы и заговорили про эгоизм уже ближе к делу. Хочу, но не против её хотения.

- Её разум затуманен, она обманута, - заметил Первый.

- Это её выбор, как совсем недавно она четко дала мне понять, - не согласился я. Разговор в машине возле кладбища всё еще был свеж в памяти.

- И всё же ты мог бы спасти множество жизней и сэкономить время. Которого, кстати, почти не осталось. Ты просто думаешь, что это какие-то закулисные, теневые игры, но ставка посерьезнее. А мы в долгу не останемся.

Я поднял руки вверх, давая понять, что сдаюсь.

- Ок, резонно, мне нужно подумать на свежую голову. Хоть я и нутром чую, что что-то вы не договариваете. Кто остановит последнего убийцу убийц, если не останется подобных ему?

- Ладно, - глухо засмеялся Первый. – Умник. В чем-то и ты прав. Вот моя визитка. Звони если что.

Я принял от него черный прямоугольник с золотыми буквами «Проект Танатос» и номером телефона. Однако апломб у ребят что надо!

Когда в зал неожиданно вошел второй агент, я вздрогнул. Помоложе, но на вид такой же отмороженный как и Первый.

- Нам пора. Вы всё? – спросил он, бесстрастно окидывая комнату взглядом паука.

- Всё, - сказал Первый, поднимаясь с кресла. - И последнее: твой урок. За любовь нужно сражаться. Внутри себя в первую очередь. Нет, ты не вернешь Дашу – вы уже слишком разные стали. Это мой тебе совет и напутствие, если таков твой путь. Он пуст, как и все прочие, но… ты вернешь любовь как принцип. Сейчас для тебя главное это.

Всё это время я не слышал второго агента, который тенью был где-то рядом. Стало не по себе, до мурашек. Жуткие ребята. Разговор с Первым напомнил те, что я вёл с дядей, когда того в редкие моменты прояснения сознания отпускали домой. Только он любил еще вещать про ад, страшный суд и конец света.

… - Ну что, он согласился? – спросил блондин по прозвищу Креозот, когда двое агентов спускались по лестнице.

- Не уверен, - ответил Первый. – Вероятность высока. Но плюс-минус один человек в схеме – это не критично. В крайнем случае, подтолкнем…

- Ты всё услышала? – поинтересовался я у дочери, сейчас просто тупо смотрящей в стену напротив.

- Па, это какой-то кринж! – перевела девушка на меня взгляд, созрев для ответа. - Если всё так, ты должен спасти маму.

Глаза мои сами собой закатились.

-  Я с вами со всеми с ума сойду! Давай-ка, детка, спать, позже всё обсудим. Умыться не забудь.

И только тогда, когда я проваливался в стекловату сна, я понял, почему ночной гость назвался Первым. Он говорил о серии опытов над заключенными, о выживании в камере среди десятка отмороженных убийц. Он мог быть участником с самого начала опытов. А это значит, что за ним настоящая гора трупов. Это значит, что тот человек ужасающе жесток и опасен, пройдя сквозь немыслимые испытания.

А еще он, несомненно, сумасшедший. Вся их организация, кто бы они ни были, на самом деле психи. Отборные маньяки, рассуждающие о добре и зле. Сверх, мать его, люди, куда-то там путешествующие за грань и считающие себя лекарством! Впрочем, даже знай я, что и как там на самом деле, побеждал иррациональный страх неведомого, верх брало желание защититься от этого ЛЮБОЙ ценой, даже путем жесткого убийства! Сколько раз я в сердцах желал зла близким, даже не задумываясь? На что я действительно готов пойти ради защиты близких? От Авессалома, от организации? Стоит ли винить людей, у которых смерть вызывает самую боязнь? Если бы мог туда посмотреть, разве б отказался? Кто откажется, имей такую возможность? Смерть великая тайна. Нет смысла их оправдывать, но стоит признать, здравое зерно имелось. И если от каракурта пробирает жуть, и хочется раздавить поскорее тварь, с таким как Авессалом такое не прокатит – не отмахнешься тапком. А еще, к бабке не ходи, агентам интересно, как далеко он зашел и что там обрел, и теперь надежно прячет.

Но, «что характерно», Авессалом был рядом и тянул свои лапы. А подобные Первому, возможно, и верно как лейкоциты, и реальность просто в широком смысле заботится сама о себе, создавая противоядие. Антибиотик тоже яд. Но и лекарство.

Заслуживали они доверия? Я откровенно запутался. В этом еще предстояло разобраться.

Взбудораженная перегретая психика никак не желала успокаиваться. Но коньяк постепенно делал своё дело. Перед тем как уснуть, я написал на работу, что сегодня не смогу явиться в связи с семейными обстоятельствами. На последствия мне, честно, было плевать.

Днем мы избегали серьезного разговора о произошедшем. Да и был ли в том смысл? Всё оставалось на уровне предположений, догадок и мистификаций. Дочь была тиха и задумчива. В её мире произошел раскол. Если бы она захотела чем-то поделиться, я был открыт для диалога. О чем ей и сказал во время обеда.

На работе, после моего звонка и путаного объяснения, моё отсутствие приняли нормально. Само собой, рассказывать о визите вероятного маньяка из некой корпорации я не стал. Отделался историей про неожиданный визит дальнего родственника, находившегося после развода в депрессии, пьяного и близкого к суициду.  Ничего умнее я придумать не смог. Но прокатило и это.

Вечером следующего дня Вика за ужином показала мне планшет и включила видео. Там кто-то снимал невероятно огромную свинью, которая ночью рылась в перевернутой помойке.

Я посмеялся, заметив, что это явный пранк. Не бывает таких огромных животных, размером едва не с бегемота. Да и светящиеся зеленым глаза явно намекали на искусную подделку.

Однако в новостях по телевизору, всё же, пугали бешеным диким кабаном и обещали привлечь службу отлова. Просили по возможности избегать ночью некоторых районов.

- Ты же поможешь маме? – спросила меня Вика, очевидно сделавшая какие-то выводы, перед тем как идти спать.

Оставалось только согласно кивнуть.

По поводу того, чтобы присоединиться к секте, я размышлял несколько дней. Даша пока что на связь не выходила, и я решил подождать. А после уже вступить в организацию на добровольных началах, чтобы просто посмотреть, что там и как. Вдруг я был не прав, и Авессалом действительно воплощение добра и мудрости.

Вот только жизнь сама всё решила.

Я курил в тот вечер на балконе и поглядывал вниз, ожидая Вику с тренировки. У подъезда на скамейке находились трое парней гоповатой наружности. Выделялся лишь один, высокий и нескладный, с прической как у Курта Кобейна. Ребята пили пиво и, судя по долетавшим до меня фразам, ждали приятеля. Во всяком случае «где носит этого пидара» трактовалось однозначно в пользу моей версии.

А потом случилось то, чего я боялся. Троица прицепилась к проходящей мимо красивой девушке, ведя себя нагло и развязно.

Накинуть куртку и обуться – дело минутное. В бешенстве я выскочил из подъезда.

Один из троицы, как паук тянущий мохнатые лапки к жертве, пытался облапить Вику. Выглядит она старше своих лет, но всё равно, не видно разве, что это ещё ребенок? Я толкнул тощего в грудь и схватил дочь за руку, вместе с ней разворачиваясь спиной к хулиганам.

- Быстро домой.

- Стоять! – донеслось мне вслед. – Охуел, что ли?

Мой контуженный батя, помню, радел за правильное мужское воспитание. Однажды он сказал, что мне может пригодиться наука настоящей самообороны, когда одними из приоритетных целей для атаки становятся по правилу «трех г» глаза, горло и гениталии.

Как-то раз к бате пришел в гости его сослуживец, друг «афганец». Мужики пили водку на кухне. И вот дядя Саша этот спросил меня:

– Спортсмен, смотрю, Аркаш? Дак это всё хуйня. Смотри, как надо.

Мягким быстрым жестом он одной рукой блокировал мои руки, отводя их вниз, а второй обозначил удар в горло.

- Вот и всё. Ты – труп, - сказал он и засмеялся. А я даже не успел понять, что происходит. Тем более хотя бы отклониться. Слишком уж его поведение выходило за рамки привычной стратегии боя. Ни угрожающей стойки, ни предварительных «наездов». Пока до мозга дошло, «драка» закончилась.

И верно говорил батя: некогда плясать по рингу пару раундов и обмениваться ударами. Это улица. Действовать нужно было четко и быстро. Аура опасности едва ли не физически давила на нервы. Так что, я был готов к любому повороту событий.

За Викой закрылась металлическая входная дверь. Тихо клацнул магнитный замок.

- Ты в курсе, что ей всего 13? – перешел я в словесную атаку.

Гопники сразу сменили тактику.

- И чё? Она не против, - заржал бритый налысо крепыш. – У девки явно уже чешется между ног!

- Дочь, что ли, твоя? – спросил второй, спрыгивая со скамейки.

- Ладно, - поднял руки тощий, - проехали, мужик. Мы пошутили, расслабься. Угости лучше пивасом братву и разойдемся красиво!

Краем глаза я увидел замах и успел первым, ударив лысого в челюсть. Второму хулигану зарядил ногой в пах. Пришла шальная мысль о том, как ловко всё проделано. Осталось разобраться с последним.

Я услышал, как открылся пружинный ножик. Услышал хэканье третьего гопника и скрип кожи. Но мозгу потребовалось пару ударов сердца, прежде чем осознать, что нанесены удары в спину. Раны полыхнули огнем, больно не было. По телу прокатилась мерзкая волна слабости. Колени вмиг стали ватными, ноги подломились под весом тела.

- Сука, ты на хуя его пырнул? Валим! – Слышал я будто сквозь темную толщу воды, постепенно теряя сознание. В голове возникло много странных мыслей параллельно с приходящим пониманием того, что я умираю.

- Бля, нож застрял! Батин подарок!

- Да, бля, оставь, валим нахуй! Вот подстава!

Иронично умереть вот так. Лучше бы звучала музыка, а не ругань ублюдков.

С.Е.К.Т.а: теневые игры - 4

Только сам туда стремлюсь!

- А она?

- Будет в сердце навсегда!

Но, даже прекратив перебирать струны, я всё равно слышал музыку. И тьма постепенно расступалась.

В себя я пришел в автомобиле на заднем сиденье. Играло радио. Болела голова. Болели стянутые пластиковой стяжкой руки. На лице чувствовалась засохшая кровь.

Напротив, на сиденье водителя, сидел какой-то длинноволосый парень и отбивал ритм пальцем, держа ладонь на руле. Услышав, что я очнулся и зашевелился, он открыл дверь и крикнул в ночь:

- Очнулся.

Из темноты в салон, обдав меня ароматом магнолии, втиснулась Даша. Боль была слишком явственной, чтобы списать всё на видения. Живая. С растрепанными мокрыми волосами. И злыми глазами. У меня, естественно, появились вопросы. Но стоило мне открыть рот, как женщина меня перебила:

- Повезло тебе, Мирских, что мы рядом оказались. – Она ядовито усмехнулась. – Иначе прикопал бы тебя Жнец.

Пришлось, наморщив лоб, быстро соображать.

- И что с ним?

- Его Лешка, - Даша показал указательным пальцем на водителя, - ножом пырнул. Впрочем, это его остановит лишь на время. Не простой это человечек. Он сейчас в багажнике. Отвезем на базу. Там и разберемся.

Я показал связанные руки.

- А со мной что? Это вот зачем?

Наверное с минуту Дарья, стиснув губы, довольно бесцеремонно меня разглядывала. В голову полезли не хорошие мысли. Такой злой я не видел её никогда. Играло радио, Леша смотрел в окно, игнорируя происходящее.

- А ты, Аркаша, - соизволила она ответить, - должен был за Викой присматривать. Мне некогда особо. Ты подставляешь дочь, она сейчас уязвима.

Меня разобрала ответная злость.

- А на хрена этот цирк с похоронами? Не сказать было нормально?

Вместо ответа Даша повысила голос, срывая на мне гнев:

-  Ты бы выслушал меня, поверил? Не смеши! Зачем ты вообще полез? Ты едва всё не испортил! Зачем ты полез, дурень?! Я его столько выманивала, Жнеца этого!

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

- Во что ты вляпалась? – выдавил из себя я глухо, выдержав её напор.

Дурацкая попсовая песенка, которую крутили на радио, раздражала. Дашино молчание – тоже.

***

Подвал в основном здании «Церкви Бессмертных», не доступный для широкого круга посетителей, изначально строился с тем расчетом, чтобы скрывать все доносящиеся отсюда звуки как для редких избранных прихожан, так и для случайного любопытного праздношатающегося зеваки. Впрочем, такого бы просто-напросто не пропустила вооруженная охрана.

Толстые кирпичные стены, двойной потолок – бетонные плиты и деревянное перекрытие, выведенная далеко от дома вентиляция - всё было сделано с превосходной звукоизоляцией. Толстая металлическая бункерная дверь надежно отсекала алтарную комнату и камеры для пленниц от остального подвала, для вида заваленного рухлядью и заставленного полками с заготовками. И на то была причина.

Внутрь, кроме Авессалома и пары надежных охранников, попадали только служители красного, ближнего круга. 11 избранных и тщательно проверенных человек были допущены к обряду, крайне далекому, скорее даже противоположному тому, о чем сладкоголосо вещал со сцены или на видео гуру. Предстоял кровавый ритуал, и чтобы подготовиться к такому каждый взыскующий запретных знаний проходил особую подготовку. Уместно даже сказать: психологическую глубокую обработку.

Сегодня они принимали на первую ступень ещё двоих человек, доказавших свою преданность в желтом круге и достигших определенных успехов в тайном учении Авессалома.

Помещение, используемое для обряда, - это просто квадратная комната с цементным полом, в центре которого зиял провал слива. В центре находились три столба с висящими на них цепями.

Внутри царила полутьма.

13 служителей в красных балахонах заняли свои места вокруг этих столбов. Их лиц никто не мог разглядеть. Имена этих людей, среди которых были и мужчины и женщины, знал только учитель. В загородный центр «Бессмертных» они прибывали в масках, сохраняя инкогнито насколько это возможно.

Сам учитель стоял в центре треугольника, образованного деревянными столбами, единственный одетый в белые одежды, подчеркивающие его независимый статус.

- Безликие! – обратился он к собравшимся торжественно. – Безликие - ибо смерть не делает различий ни между полами, ни между существами. Узрите таинство, станьте причастны.

Авессалом сбился. Засмеялся, разрушая создавшуюся атмосферу.

- Простите, перебор с театральностью, - извинился гуру, -  не отошел еще от образа после он-лайн лекции. - Он обвел взглядом собравшихся. – Сегодня мы принимаем в наши ряды двоих, ставших достойными. Они докажут свою веру и станут сильнее. Смогут после посвящения делать больше. Выйдите вперед.

Те двое, о ком шла речь, вступили в треугольник. По знаку учителя они встали перед ним на колени.

- Вы готовы на эту жертву? – спросил Авессалом мягко, будто обращаясь к детям. – Готовы отречься от мира и жизни окончательно, чтобы шагнуть в бессмертие?

Соискатели кивнули.

Авессалом достал из кармана раскладной нож, щелкнул клипсой, и без долгих прелюдий по очереди вспорол горло каждому стоящему на коленях. Брызнула кровь, орошая белую ткань его балахона. Неофиты захрипели, руки потянулись зажать раны, но драгоценная жидкость била сквозь пальцы, стекая на цементный пол. Жизнь с каждым толчком сердца покидала их тела, скорчившиеся в красных лужах. Последовала короткая агония и люди затихли.

Учитель воткнул нож в столб и, вскинув руки, принялся читать заклинания на языке, который давно не существовал для простых смертных. И с каждым словом воздух в подвале густел, став напоминать нечто вроде густого бульона. Дышать стало невозможно. Пространство вибрировало. Голос учителя менялся в процессе, становясь грубым и жестким, напоминая рык хищного животного. Он смел повелевать смерти.

И двое мертвецов зашевелились. Они медленно поднялись на ноги, опустив окровавленные руки вдоль тела, и замерли.

… в этот миг умер в своей постели брат одного из служителей, мгновенно посинев и хватаясь за горло. Скорчилась в пароксизме боли мать второго соискателя…

- Бессмертные братья и сестры, - обратился к ним обычным голосом гуру, -  вы доказали свою веру, и за это достойны занять свои места в ближнем круге моих учеников.

Новые посвященные вышли из треугольника и встали в ряду прочих служителей в красном.

Авессалом дал знак охранникам в синей униформе, до того незаметно скрывавшихся в тени.

Загрохотали запоры на дверях подземных камер. Оттуда охранники выволокли трех обнаженных истощенных, избитых и сломленных девушек.

Каждую приковывали к столбу так, чтобы та прижималась к нему животом и не могла упасть. Жертвы тихо поскуливали, даже не догадываясь, что за участь их ждет, до последнего надеясь, что всё обойдется избиением.

Авессалом, прочитав короткую молитву, подошел к одной из несчастных девушек и принялся ножом вырезать на её спине надпись. Бедняжка закричала от боли и страха, но не могла и пошевелиться, надежно прикованная к столбу. Заголосили и оставшиеся жертвы, осознав, что впереди только ужасные пытки.

- «Ты здесь?» - порезы красными штрихами складывались в слова.

Какое-то время ничего не происходило.

А потом вздрогнул пол, и заскрипели кирпичные стены, словно их кто-то пытался сдвинуть с места. Раздался подземный зловещий гул. Воздух в помещении стал напоминать вату, загасив любые звуки.

В этой тишине раздался скрип кожи, разрезаемой неведомо кем невидимым. С той стороны тот, кого вопрошал Авессалом, отвечал:

- «Здесь - я. Задавай вопросы».

Девушка, не в силах терпеть боль и ужас, мелко тряслась, позвякивая цепями. Она бы давно обгадилась, но жертвы не получали воды двое суток, их морили голодом неделю. Сейчас несчастная находилась в пограничном состоянии между жизнью и смертью, на короткие мгновения теряя сознание. Но впасть в забытье ей не давал её мучитель, продолжая покрывать спину кровоточащими словами.

- «Мы ищем знаний, как и прежде. Мы ждем откровений и новых страниц книги».

- «Да будет так! Кровью, болью и страданием пишется она», - отвечал невидимый.

Письмена быстро начали покрывать спины оставшихся двух девушек. И вскоре всё было закончено. Все трое приговоренных к жестокому исходу одновременно выдохнули и бессильно повисли безжизненными пустыми сосудами.  

Как по команде люди в балахонах запели, выводя одну и ту же ноту. Их голоса звучали гулко, сплетаясь в незримый узор, отражаясь от стен и пронизывая участников обряда силой.

И наступила тишина. Как по щелчку кнопки.

Авессалом вытер лезвие о ткань и убрал нож.

- Свершилось, - сказал он. – Две страницы написаны, братья и сестры. Все свободны!

Посвященные покидали зал, выходя в длинный коридор, и направились к лестнице, которая выведет их наружу.

По пути один из новообращенных спросил другого:

- Откуда Учитель почерпнул такие знания?

- Без понятия, - тихо ответил сосед. – Но, думаю, в своё время он расскажет.

Последним подвал покидал Авессалом, устало передвигая ноги.

Кровь жертв медленно стекала в сливное отверстие. Охранники срезали кожу со спин жертв и  убирали тела. Пол мыли со шланга.

Обряд закончился. В зале повисла мертвая тишина. Резко пахло хлорированной водой.

***

15 лет назад. Закрытое отделение научно-исследовательской лаборатории при Институте мозга, принадлежащее японской фирме «Араи».

По длинному прямому коридору шагали двое сотрудников мужчин в зеленых халатах. Один из них держал в руке планшет.

- Груз прибыл, - сказал он. – Надо проверить, Павел Петрович.

Тот кивнул и свернул в боковой коридор, выводящий к лестнице. Этаж за этажом они спускались на цокольный этаж, остановившись у двери с кодовым замком. Молодой сотрудник, Семен Литов, ввел код и провел электронным ключом через фиксатор. Толстая дверь распахнулась.

Мужчины проследовали дальше, плутая по ходам с низкими потолками. Здоровались с коллегами. В отличие от верхних этажей, здесь было довольно людно. Основная часть экспериментов сосредоточилась именно здесь. Они проходили мимо запертых дверей, подождали пока мимо проедет погрузчик с черным контейнером, и остановились возле массивных широких ворот.

Здесь код уже вводил Павел Петрович, он же использовал ключ. Пустой белый коридор с несколькими ответвлениями привел их в комнату видеонаблюдения. Внутри, помимо стола с монитором включенного компьютера и пультом управления, находился диван и полка с кофемашиной. Семен перекинул с планшета файл на монитор и подошел к капсульной кофеварке. Чуть позже сел на стул рядом со старшим коллегой, поставив перед ними две чашки.

На большом экране, куда выводились картинки сразу с нескольких камер, стало видно, как к пандусу подъезжает бронированный фургон. Рядом ожидали вооруженные охранники.

Один из них распахнул дверь фургона, открыв специальным ключом, и под дулами автоматов оттуда стали выводить закованных в кандалы шестерых заключенных в черных тюремных робах.

Следующая камера показала, как их конвоируют в комнату обыска, где бдительный сотрудник внимательно осмотрел каждого мужчину, заставив открыть рот и снять штаны.

После этого заключенных по одному отвели по коридору к помещению, в котором будет проводиться эксперимент. Охрана снимала наручники и пинками загоняла человека внутрь.

Павел Петрович, прихлебывая кофе, ждал, пока процедуру пройдут все шестеро подопытных. Каждого комментировал его помощник, сверяясь с данными на мониторе.

- Липков, 42 года. Убивал с помощью кислородной маски, к которой подсоединил шланг с ядом. 27 доказанных жертв. Пресса окрестила его «Самарский душегуб».

- Федоренко, 25 лет. Медленно дробил кости битой и молотком. 13 жертв. В СМИ проходил как «Каток».

- Головяк, 49 лет. Прозвище Плотник, насильник и расчленитель. 61 убитый.

- Булкин, 64 года. Начал слышать голоса. Разными способами убил всю деревню, в которой жил, включая животных. Число жертв – 158 человек. – Семен усмехнулся цинично. – Я бы на него поставил, но староват дед против других.

- Следующий, - продолжил он перечислять характеристики, - Шеварнадзе, 30 лет. Охотился на убийц и насильников. Убивал шилом, ножом и кастетом. 17 эпизодов. Сам себя называет «Злой рок». Пожалуй, вот мой выбор.

- И последний: Алтымбеков, 23 года. Потрошитель и людоед. Настаивает на 50-ти жертвах. Найдены останки 16-ти. Первый эпизод – в 15 лет. Перспективен, надо признать.

Старший сотрудник улыбнулся, допивая кофе.

- Хорошая работа. Отборный биомусор! Я, пожалуй, ставлю на последнего. Ставка обычная – по десятке.

Только когда заключенные, настороженно и злобно озираясь, заняли помещение, представлявшее из себя, по сути, сильно вытянутый каменный мешок без окон, Павел Петрович включил микрофон.

- Доброе утро, коллеги!.. Ох, простите! Доброе утро, заключенные! Моя фамилия Лупель, я курирую вашу группу. Уверен, у вас много вопросов. На все я не отвечу, а скажу главное. Перейду, так сказать, к сути. Все вы участвуете в важном эксперименте. Каждый из вас, ублюдков, набранных по всей стране, закоренелый убийца. Суть опыта проста. Из камеры выпустят только одного. Того, кто останется в живых. Это не шутка и не розыгрыш. Увы. – Павел Петрович прокашлялся и продолжил: - Кормить вас не будут. Вода в кране. Вот собственно и всё.

Шестеро осужденных заголосили. Кто-то ругался, Алтымбеков принялся колотить в дверь камеры. Наблюдатели, посмеиваясь и комментируя, ждали, пока те успокоятся. В конце концов, поняв, что их возмущения пропадают втуне, подопытные разошлись по углам. Каждый был готов дорого продать свою жизнь, но пока никто ничего не предпринимал. Вероятно они всё же надеялись, что над ними просто издеваются и наблюдают за реакцией, а охранники стоят наготове, чтобы ворваться внутрь и прекратить драку.

Единственным, кто оставался абсолютно спокойным, был старик Булкин. Попив из крана, он снял куртку и принялся отрывать от неё полоски ткани.

Первая драка вспыхнула через три часа возле единственного источника воды. Здоровяк Шеварнадзе играючи свернул шею Федоренко, решившего, что грузин слишком долго находится у раковины и начавшего разговор не с тех слов. Еще через час он намертво схватился с Липковым, который намеревался прокусить охотнику на убийц сонную артерию, напрыгнув со спины. Сначала Липков лишился части зубов, а потом и жизни, когда упал и получил сверху рубящий удар ребром ладони в горло. Скребя ботинками по полу и задыхаясь, мужчина тянулся к сломанной трахее.

Поняв, к чему идет дело, на Шеварнадзе набросились сразу двое заключенных – киргиз Алтымбеков и Головяк. Три тела сплелись в клубок, хрипящий и дергающийся, брызжущий кровью. Хрустнула кость, и кто-то закричал. Рычал, скаля окровавленные зубы, людоед Алтымбеков.  Трое убийц вцепились  друг в друга как бешеные собаки, и не один не желал уступать.

Но вот треснула разбитая о трубу голова здоровяка грузина. Истек кровью, ослабев и отключившись, расчленитель Плотник. Тяжело дыша и придерживая поврежденную руку, над ними поднялся киргиз, злобно вращая выпученными глазами.

Он сделал шаг по направлению к Булкину, считая того в силу возраста легкой добычей. Но старик резво вскочил, скакнул в сторону и крутанулся, оказавшись за спиной противника и ловко накидывая на шею Алтымбекову сплетенную из одежды петлю. Последовал резкий рывок с приседанием, и киргиз приземлился прямо на выставленное колено Булкина. Шансов у людоеда не было никаких. Он быстро затих. Старик какое-то время продолжал удерживать тело. А после спокойно отошел в сторону.

Семен тут же принялся звонить отлучившемуся начальнику.

Павел Петрович вернулся через четверть часа, посмотрел на экран и удовлетворенно потер руки.

- Неожиданно! – прокомментировал он увиденное. – Прошлая группа трое суток продержалась.

Профессор Лупель открыл на рабочем столе компьютера папку С.Е.К.Т.а. Кто-то наверху, кто курировал проект, явно отнесся к задаче с юмором, составив такую аббревиатуру из рабочего названия проекта «Система Единого Контроля подразделения Т». Туда он перенес файл с данными выжившего Булкина Леонида Ефремовича. Крутанулся на стуле и, посмеиваясь, дал команду Семену:

- Ха-ха! Готовьте камеру сенсорной депривации. Начинайте эксперимент! У нас, хех, наконец-то идеальный кандидат.

*

8 месяцев спустя.

Ночную тишину разорвала сирена. По территории спецлаборатории забегали вооруженные люди с фонариками. Прожектор, установленный на пятиэтажном здании, высветил стремящегося по дороге к границе участка человека с развевавшимися седыми длинными волосами.

Заключенный Леонид Булкин с ходу играючи преодолел проволочный забор с колючей проволокой по верху, накинув куртку, и сразу припустил в лес.

Его широкая спина была хорошо видна дежурному снайперу, получившего по рации команду на зачистку объекта. Расстояние между ними составляло метров 600, не больше. Промах исключался. Пуля ударила ровно между лопаток и старик, нелепо взмахнув руками, полетел вперед, утонув в высокой траве. За ним уже следовала погоня: семь человек широкой дугой прочесывали заросли.

Они обнаружили только кровь на примятой траве. Очень много крови. Беглец должен был либо сразу погибнуть от такой раны на месте, либо максимум через несколько минут.

Но заключенный смог уйти и скрыться, унося в себе запретное знание.

***

После продолжительной паузы Даша дотронулась до плеча водителя.

- Лёша, оставь нас, пожалуйста.

Длинноволосый парень, не задавая вопросов, вышел в дождливую ночь, мягко хлопнув дверью. Лапкина тут же повернулась ко мне, сверкая глазами.

- Куда надо, туда и влезла! – начала она на эмоциях. - Это моя жизнь. Тебе то что? Ты ушел 13 лет назад.

А вот тут уже меня пробрало.

- Что-о?! А дочь? Что - мне? Маньяк тут бегает за вами, Вика сходит с ума – какой-то бред несет про кота.

- Ей ничего не угрожает, - снисходительно пояснила Даша, запев другую песню.. – Под прицелом была я.

- Я что-то сомневаюсь. Это глупо. Её могут использовать как приманку. В конце концов, она тоже с вашей секции!

- Жнец мертв. Всё закончено.

Сказала, как дверь несгораемого шкафа с лязгом захлопнула. Я покрутил головой, давая мышцам шеи отдых. Тяжело сидеть со связанными руками и всё время  смотреть вбок.

- И всё? Вернемся, как бы, к прежней жизни?! Всем спасибо, все свободны?

- А что ты хотел? – спросила Даша с легким прищуром. Мне показалось, что она меня загоняет в ловушку.

- Не знаю…

- Ты свой выбор сделал, - отрезала женщина, упрямо тряхнув волосами. Сидели друг к другу мы очень близко, меня задело мокрой прядью. Издевается. Мне её мимика всегда нравилась. Сейчас я видел явственно всё, что у неё в мыслях: слегка скривленные губы, морщинки возле глаз, легко читаемая в них ирония. Любила она меня подначить!

- О чем ты?

- Ты должен был сражаться за меня, а не отходить трусливо в сторону, - мгновенно ответила она, будто заготовив эту фразу заранее. Понятно, что речь шла о давних событиях, поставивших крест на отношениях.

- То есть это я виноват? Ты серьезно? А не твой ли это грех?

- Свои грехи я замолила, - понизив голос, сказала Даша. И произнесла это так твердо, что, - подумалось, - уже мне будет греховно в этом сомневаться. Грехи! Я начал перенимать их сектантские штучки.

- Да уж, вот как жизнь повернулась! Без прошлого нет будущего, но судить былое – есть ли смысл? Нам было по 20 лет. Предъявлять чрезмерные требования к этому возрасту глупо. Хотя, все эти «первые любови» оказывают влияние на всю дальнейшую жизнь. Ты отравила меня.

Даша отвернулась и произнесла ёмко, словно и не ко мне обращаясь:

- Вот и сделал бы хоть что-то тогда!

А я взорвался.

- Что же?! Дать ему пиздюлей? Тебе?! Я думал, что любить – это отпускать. Ты сделала свой выбор, Лапкина! Тебя, прости, никто не насиловал. – Тут пришлось сбавить обороты и переключиться. – И вот теперь какую ты песню запела! Ушел потому что желал тебе счастья. Рад, что ты там всё у себя отмолила, и по факту перенесла всю любовь на дочь. – Я усмехнулся. - Одна шайка-лейка, кстати. Вас со спины можно за сестер принять,  и это хорошо. Вот только на хрена ребенку голову ломать?

Даша снова злобно на меня зыркнула.

- У Авессалома есть сила, - сказала она как само собой разумеющееся. Иных же объяснений не надо!

- Ты реально кота оживила?

- Да, - улыбнулась.

Я застонал. Как этот бред достал! Впрочем, мог бы просто не спрашивать. Или так мне хотелось узнать, насколько всё плохо в плане погруженности в их учение? Ни в какое оживление я не верил, само собой.

- Ок, допустим, - кивнул я так, как кивнул бы слабоумной девочке, доказывающей, что земля съедобна. - А цена?

- Цена?

- Да, цена. В мире за всё своя цена. Чей-то успех - всегда чья-то неудача. Чья-то жизнь равно чья-то смерть. Это не шуточные стишки: у зайки в лесу боли́, а у Вики не боли́. Не может быть такого, что в какой-то, извини, паршивой секте учили оживлять мертвых котов! И в доброго дедушку Авессалома я не верю, хоть тресни. Чем шире улыбка дарителя, тем больше потом спросят взамен.

Даша поняла меня по-своему.

- Ты опять намекаешь на прошлое? Сколько можно? Тебе азбучные истины рассказать? Есть домашние девочки, с ними тихо и спокойно. Возможно, что тоже до поры до времени. А есть те, кого нужно держать. Взять и держать, не отпуская ни на минуту. – И всё это строгим голосом, как учитель нерадивому ученику, чеканя слова, и не повышая голоса.

- Бред, - трудно было согласиться с её суждением. - Животная концепция. На цепь что ли посадить или в клетку?

- Да.

- Нет! Человеком надо быть, голову включать и понимать ценности.

Даша устало махнула рукой. Неожиданно улыбнулась мягко.

- Опять твой пафос! Ты идеалист. Хочешь, чтобы как в сказке: встретились и жили долго и счастливо. Так не бывает! Нашел бы себе тогда лучше другую!

Хотел я ей сказать, что ещё как бывает, но меня несло в другом направлении.

- Ты бы еще сказала: завел! Как собачку. Сердцу не прикажешь! – Я тяжело вздохнул. -  И про цену: кого убили вместо тебя?

Тут она посмурнела и отвернулась. Попадание. Известно на чьей стороне правда в этом вопросе. Даже если она пеклась о благе своей религиозной общины и других людях, чей-то жизненный путь прервался. Впрочем, это философский вопрос: что, нужно было дать погибнуть ей? Я осторожно дотронулся до её колена, хоть для этого и пришлось изрядно изогнуться.

Что бы разум ни говорил, а сердце ему не подвластно. Химия полов между нами работала независимо от воли. Даша в свои 32 года зрелая и красивая женщина. Ошибки молодости? Все их совершают. Ведь в чем-то она права. Я видел, что тот «друг» проявляет к ней излишний интерес, измена не произошла с бухты-барахты. Но я был уверен тогда, что нашим отношениям ничего не грозит, что любовь это такое явление, которое не нуждается в защите. Наивно, Боже! Как же наивно! Наверное, ничто так, как запредельные чувства, в этой жизни не нуждается в уходе, подобно хрупкому цветку в услугах опытного садовника. Стоит только остыть первому порыву или, по аналогии, семечку дать первый росток. Не наша вина, что нас не научили этому ни замученные жизнью родители, ни школа, ни книги. А измена – да, откровенно неприятная штука, как не крути. Конечно, с возрастом  довелось понять каково это, когда «перемыкает», когда вспыхивает страсть и начисто отключает голову. Да, следом приходят невеселые мысли. Но чуть позже хочется еще и ещё. На крепкие эмоции подсаживаешься как на наркотик, сходишь с ума. По сути, временно становишься другим, невменяемым человеком. У меня тут же  возникла мысль: может потому она больше ни с кем и не была? Потому что, скажем так, в себе разочаровалась и решила себя посвятить только Вике? Возможно.

Одно скажу точно: сейчас бы я действовал жестче, на корню обрубив ненужное общение. Но 13 лет назад – это большой срок. С тех пор все мои друзья прошли проверку временем и событиями. Так что, вопрос скорее умозрительный.

- Ты прав, - согласилась Даша после паузы. - Цена есть. И мне с этим жить.

Мы оба надолго замолчали. В сознание снова ворвалась музыка, перехватив внимание. Думаю, нас взаимно утомил этот разговор. Впрочем, кое-что важное мы сказали друг другу.

- Ладно, - подвел я черту. -  Если всё решилось, когда заедешь? Как и когда увидимся? Что с Викой? Звони, как дела разгребешь.

- Да, - согласилась она. - Нужно немного подождать, убедиться, что всё закончилось.

Даша позвала Алексея, успевшего основательно промокнуть. Но недовольства он не высказал. Очевидно, что в их церкви существовала некая градация среди приверженцев учения, и в голову лезла мысль, что у Лапкиной там не последняя роль, и в первую очередь маньяк, действительно, искал значимые фигуры, а не рядовых прихожан. Водитель занял своё место, повернулся и, достав нож (которым, видимо, не так давно убил Жнеца), срезал стяжку. Выключил свет в салоне и тронул рычаг переключения скоростей.

В город ехали без разговоров. Я растирал руки и думал о нас с Дашей. Что ещё оставалось после такого разговора? Как не крути, а мне, вероятно, спасли жизнь.

Дождь оставлял на лобовом стекле разводы, работали «дворники», смахивая влагу. Поддавшись порыву, я всё-таки нашел её руку в темноте. Она коротко сжала мои пальцы и отпустила. Я видел Дашу в профиль. Женщина грустно улыбнулась, но не посмотрела на меня, ни разу за всю поездку. Хотел бы я знать, о чем она думает.

У своего дома я вылез из салона. Обернулся, чтобы попрощаться, но выдал лишь короткое:

- Пока…

Клонило в сон. Тяжелая выдалась ночка.

Автомобиль тут же рванул с места. Понятное дело: ребята на своей волне. Жнец ещё в багажнике.

Каждый шаг на пятый этаж давался всё труднее. Гудела голова. Очень хотелось крепкого кофе и хотя бы одну таблетку анальгина.

Но как бы я не был расслаблен, незнакомый запах в квартире я учуял сразу, и тут же напрягся. Стоило мне войти, как зажегся свет в гостиной. Делать нечего: пришлось с прихожей вместо кухни шагать туда.

Вика, поджав ноги к груди, и держа их руками, сложенными накрест, сидела на диване. Её изумрудные глаза вспыхнули надеждой. Что интересно, страха в них не было, только усталость.

А в кресле рядом, держа старого кота на коленях, вольготно расположился мужчина, чем-то неуловимо похожий на недавно почившего Жнеца. Дело было не только в тяжелой черной одежде и шляпе с полями. От незнакомца веяло определенной аурой опасности.

Он указал мне рукой в перчатке на второе кресло, приглашая его занять.

- Поговорим?

(продолжение следует...)

п.с. продолжение, видимо, уже только к новому году) но постараюсь дописать сразу всё.

- Ладно, ладно! – сдался Егор. Сам он думал, что пора им съезжаться, пока её мама окончательно не свела дочь с ума этими церквями. – Пойдем.

Вместе, под руку, они прошли внутрь церкви, сдали верхнюю одежду в гардероб и проследовали в зал для собраний. Егор бегло осмотрелся по сторонам, но его ожидания не оправдались: голые крашеные стены, и никаких портретов, флагов и тайных знаков. Алиса поздоровалась с несколькими прихожанами - успев тут побывать пару раз, она уже обзавелась знакомыми.

Центральное помещение, заставленное скамейками, было забито до отказа. На сцене заканчивалась подготовка, в зале пригасили свет, направив пару прожекторов на раздвигающиеся кулисы.

Егор с девушкой едва успели занять последние пустующие места, как заиграла медитативная музыка, и под софиты торжественно, вскинув приветственно руки, появился сам Учитель. Чинный благообразный старик в белых одеждах, он едва не светился. Зал встретил его возгласами и рукоплесканиями. Часть зрителей тут же потянулась поближе к сцене.

Авессалом снова поприветствовал паству благословляющими жестами и, взяв микрофон, обратился ко всем присутствовавшим.

- Одно из первых требований к человеку на пути к вере – это искренность, - вещал он уверенно со сцены. - Есть разные виды искренности: умная и глупая. Если человек желает научиться умной искренности, он должен быть искренен прежде всего с учителем и с теми, кто идет рядом.

Второй преградой является победа над страхом. Обычно у каждого имеется много ненужных, воображаемых страхов. Ложь и страхи – вот обычная атмосфера для заблудшей души.

И дальше в таком же духе бархатный поставленный голос учителя читал наставления пастве в течение часа.

После лекции к Авессалому ожидаемо пошли просители и больные. Все получали наставление, а некоторые – излечение. В трудных случаях назначалась личная встреча. Егор откровенно начал скучать, тогда как глаза подруги горели фанатичным блеском.

Когда поток страждущих иссяк, помощники Учителя вынесли носилки с синюшным телом. Предполагалось, что под простыней лежит настоящий труп.

- Оживление, - толкнула Алиса Егора в бок.

Для скептиков, и для тех, кто пришел в первый раз, гуру демонстративно достал нож и резко вонзил в ногу мертвеца. Тот не шелохнулся. Из зала вызвали несколько добровольцев, проверить, что не течет кровь, и что нож настоящий.

Только после этого Авессалом прочитал над телом молитву, и покойник тут же зашевелился. Вот он поднял голову и недоуменно заозирался. По залу пробежала возбужденная волна, люди вскакивали с мест, раздавались крики, аплодисменты.

По воле учителя мертвец мгновенно вернулся в изначальное состояние. Представление было окончено. Ассистенты освободили сцену, и под какие-то песнопения, доносившиеся из динамиков, гуру покинул зал.

Егор поспешил увести подругу из церкви, хотя та порывалась то с прихожанами пообщаться, то в лавку заглянуть, то денег пожертвовать.

В автомобиле Егор закурил и снисходительно выслушал наивные восторги своей возлюбленной. Сам он нисколько не купился на откровенно дешевое шоу. Работа в прокуратуре научила его смотреть на жизнь строго под определенным углом.

Он отъехал подальше от церкви, но остановился так, чтобы видеть задний вход.

- Давай подождем немного, - предложил он Алисе. – Если я прав, ты увидишь живого мертвеца, самостоятельно покидающего это место, либо труповозку. Ты сама подумай, кто им тело просто так отдаст? Это преступление!

Алиса нахмурилась, но согласилась подождать, доверяя авторитету своего бойфренда, который был старше её на четыре года.

Ждать пришлось минут сорок, пока расходились и разъезжались прихожане. И только когда рядом со зданием не осталось никого, к заднему входу подъехал черный микроавтобус. С их позиции было прекрасно видно, как несколько человек помогают спуститься со ступенек инвалиду на костылях. С «мертвеца» не удосужились даже смыть грим.

- Ну, вот! Смотри, - воскликнул эмоционально Егор. – Спорю, что у него протезы! Можно в ножички играть!

К счастью, Алиса ещё не успела проникнуться учением настолько фанатично, чтобы отрицать очевидное. В её глазах появились слезы.

- Вот сволочи! А я поверила!

Егор улыбнулся.

- Я знаю, как тебе поднять настроение, май харт! Тебе скоро День рождения. Как насчет съездить на юга на пару недель в качестве подарка? Только ты, я и теплое море!

Алиса потянулась его поцеловать.

- Ура! – только и сказала она, утопая в объятиях Егора.

***

В подвал церкви медленно спускался мужчина в красном балахоне. За ним двое подручных в синих робах тащили под руки упирающегося лысого толстячка.

- Куда вы меня тащите? – нервно спросил тот. – Я же свой, вы что?!

- Ты обвиняешься в безверии, неподчинении и предательстве, - нудно перечислял старший послушник, продолжая мерно отсчитывать ступени. – Ты собирал информацию, надеясь продать её журналистам. Скажешь, что это не так?

Толстячок начал брыкаться и что-то покрикивать невразумительное. Пришлось двоим младшим служителям успокоить предателя, стукнув пару раз в живот.

- Я никому ничего не скажу, клянусь! – включил бедолага другую пластинку. – И я верую, верую! Дайте мне ещё один шанс!

Спуск закончился, и мужчина в красном открыл дверь ключом. Из проема отчетливо потянуло  животными испражнениями и духом мертвечины.

- Тебе доверили вторую ступень, Юра! А ты так нас подвел!

- Куда вы меня тащите? Куда вы меня тащите? – как заведенный повторял Юра, окончательно размякнув.

Волокущие его парни засмеялись.

- К питомцу нашему мы тебя тащим в гости!

Мужчину грубо бросили возле решетки в стене. В подвале было почти темно. Горела лишь одна лампочка над дверным проёмом, но её света едва хватало, чтобы достать до перекрещивающихся толстых прутьев и чуть дальше.

Старший в красном обернулся и пристально посмотрел на Юрия.

- Сейчас ты точно поверишь. Парни зовут питомца Некросвин. Грубовато, но верно, – со скукой в голосе принялся объяснять служитель. – Один из первых не самых удачных опытов Учителя. И отпустить жалко, и прокормить трудно – аппетит лучше, чем у живой. Добро пожаловать, Юра, на званый ужин!

Помощники засмеялись, оценив шутку, и, пнув для острастки толстяка несколько раз ногами, открыли дверь в решетке, сняв замок. Тут же забросили человека как куль с гнилой картошкой внутрь камеры. Юра пополз обратно к свету на карачках, уже мало что соображая, но наткнулся на препятствие из двух прутьев головой. Он заскулил и заплакал, капая на цементный пол слюнями и соплями. К царившей здесь вони разложения прибавился запах свежего кала. Кишечник приговоренного к смерти не выдержал нагрузки.

Появившейся из тьмы огромной разлагающейся свинье с горящими зеленым светом глазами это было не в новинку: все жертвы гадили под себя. Клыки сомкнулись на инстинктивно выставленной в защите руке человека, когда тот в ужасе обернулся, услышав утробное хрюканье.

Старший служитель поспешил покинуть подвал. В спину ему неслись отвратительные чавкающие звуки, крики боли, хруст костей и удары тела о решетку.

Глава 1 «Безумный Жнец»

Я видел сразу одновременно две картинки перед глазами. Сейчас. Когда мы стояли под дождем на крыше 16-тиэтажки, и Даша кричала на меня:

- Слабак! Ты хотел прыгать – прыгай!

Бесконечные тяжелые холодные струи дождя перекрывают обзор. С высоты едва виден тонущий захлебывающийся город, до последнего, как исчезающий в пучине корабль, горящий огнями.

Мы оба вымокли полностью. Волосы черными языками льнут к коже. Вспышка молнии освещает на секунду всё происходящее на крыше, как прожектор – сцену, перед тем как лопнуть и погрузить всё во тьму. Её лицо бледно, оно полно ярости, и холодным презрением окатывает меня её поза, глаза, жесты.

Совсем всё не так было много лет назад – я вижу эту картинку сквозь пелену дождя, - когда я, восхищенный поклонник, вовсю ухаживающий за Дарьей, любуюсь ей. Девушка дремлет, вольготно раскинувшись на плаще, смяв сочную зеленую траву. Блестит на солнце водопад вьющихся каштаново-черных волос, мерно вздымается грудь, а я охраняю её сон.

А в её словах есть справедливость. Такова цена за позерство и необдуманные слова. Она догнала меня, она видела, как я долго стоял в раздумьях, но не сделал тот самый шаг.

Вот она подходит к краю и смотрит вниз. Абсолютно без страха. Я знаю, что бездна манит её. Столкнуть девушку было легко.

Разбудил меня чертов вибро-сигнал. Телефон елозил по тумбочке, как жук-эпилептик. Но теперь я хотя бы знал, что мне просто приснился сон.

Звонила Тамара Львовна, несостоявшаяся теща. Вот уж удивительно! В целом, она хорошо ко мне относилась, но пересекались мы крайне редко и только по поводу дочки.

- Аркадий, Дашу убили. Срочно приезжай, - говорит она и вешает трубку.

Гипотетически каждый должен быть готов к подобного рода новостям. Жизнь любого человека висит на волоске. Но слышать такое тяжело, потому как внутри всё бунтует и сопротивляется. А мысль о том, что это не шутка и не ошибка занимает всё больше места, тяжелеет и тяжелеет, тянет к земле. И, наконец, отрывается и падает вниз, вскрывая грудную клетку. Становится невыносимо больно.

Сразу вспоминается поездка с друзьями на природу – та сцена из недавнего сна. Как она лежала на траве, прикрыв глаза, а я исполнял свою песню.

Под зонтом, прижавшись тесно.

Хоть и дождь, слезам не место.

Как потом бессильно в кресле

Пил вино и вспоминал.

Осень, милая! Ведь честно,

Целовал и трепетал!

- А она?  

- И прекрасна и пьяна!

Ночь, вино, стихи звучали.

Мы вокруг не замечали,

Даже если и встречали,

Из знакомых никого.

И обрушились печали

У подъезда твоего.

- А она?

- Мне судьбой не суждена.

- «Пой мне еще», - говорила она позднее, в тон известной песне Сплина.

И я пел, пел до хрипоты, взвывая как волк, изгнанный  из стаи, с силой ударяя по струнам, прикрыв глаза и снова вспоминая, как на залитой солнцем поляне спит Даша,  на её шее пульсирует вена, а кожа покрыта мельчайшими радужными капельками пота. Вдалеке горит костер, у которого собрались друзья, а рядом неспешно несет свои воды небольшая речушка…

За окном льёт неожиданно щедрый майский дождь. Начало месяца выдалось холодным и дождливым.

Автоматически ставлю чайник и закуриваю, пока делаю растворимый кофе.

Хруст в суставах, обжигающее прикосновение к горячему бокалу и застывший взгляд. Там, за окном  – легкий холодок, воспринимаемый скорее интуитивно, тот самый, подступающий к самому сердцу, парализующий, временами даже внушающий безотчетный страх за будущее. Оцепенение.

Длинные струи впиваются в землю, надвигая все ниже и ниже серое ядовитое варево туч. Ветер качает деревья, и кажется, что они пытаются отбиться ветвями от жалящего роя ледяных капель. Все сильнее мной овладевает оцепенение.

«Ты умерла в дождливый день, и тени плыли по воде»… Так пел Кипелов, так сейчас шепчу и я. Какая горькая ирония! Не хочу верить! Но…

Меня ждет Вика, наша дочь. Она нуждается во мне. Я сжимаю зубы до боли в челюстях. Одеваю старую косуху, обуваюсь и выхожу из дома. И года не прошло, как я потерял родителей, теперь ещё и это. Пробуждающая правда жизни: она однажды закончится. И трудно не думать о том, как всё бессмысленно.

Автобус, полный промокших пассажиров, довозит меня до вокзала. Дашин дом смотрит на него, стоя углом. Сколько раз я тут бывал? А теперь, что же, - в последний? Как вчера: первые поцелуи на прощание у двери подъезда…

Время – это просто игра ума!

Дверь мне открыла Тамара Львовна Лапкина, низкорослая округлая женщина в больших очках. Коротко остриженные светлые волосы, серо-зеленые глаза. Даша мало похожа на маму, и ростом и внешностью она больше в отца. От Тамары Львовны ей досталась редкая по красоте радужная оболочка, делавшую женщину, помимо повадок, похожей на кошку.

Мы поздоровались, и я сразу прошел в комнату к Вике. Давно тут не был. Много лет. Дарья всегда встречала меня у подъезда. Квартира изменилась. На стенах висели портреты какого-то духовного учителя в белом халате и пахло благовониями.

Дочка встретила меня радостно. Отложила планшет, перестала гладить старого ленивого кота и подбежала обняться. Я не заметил на её лице признаков горя. Вообще.

- Ты как, Вичка-Ежевичка? – спросил я, отстраняясь и глядя ей в глаза, ещё привлекательнее и зеленее, чем у мамы. Редкий цвет. Сколько мужчин в будущем в них утонут?

- Нормально, - спокойно ответила дочь, удивленно меня разглядывая, как пришельца из космоса. – А что?

- Ну, - попытался я подобрать слова, - ты понимаешь, что случилось с мамой?

Виктория Мирских – а Даша дала ей мою фамилию – засмеялась, будто колокольчиками зазвенев.

- Конечно! Но, папа, смерти же нет!

- Как нет? – Мне вдруг стало сложно стоять, и я присел в кресло.

- Ты не переживай так, - стала рассказывать Вика, - дедушка Авессалом оживит маму.

- Что?

Мне на секунду показалось, что меня просто так решили разыграть. Сейчас Даша выйдет из спальни и скажет, как они ловко меня провели. Увы, но так не бывает.

- Ну, мама смогла же оживить Мурчика, - показала девочка на кота, - а она только ученица. Учитель гораздо сильнее. Всё будет хорошо, не переживай! А я пока у тебя поживу. Бабушка не против.

- Ладно, – кивнул я. – Пойду с ней поговорю.

Вика вернулась к чтению, а прошел на кухню. Тамара Львовна налила мне чаю.

- Как у тебя с работой, Аркадий? – спросила женщина, усаживаясь напротив, и внимательно изучая мои потертые джинсы. – Я всё, конечно, понимаю, и сочувствую твоей ситуации, но ты готов к такой ответственности? Ты же понимаешь, что дочь должна жить с отцом?

В октябре погибли мои родители. Батя, Вячеслав Владимирович, на войне был контужен, пить ему противопоказано, но когда это  останавливало нашего брата? Тогда, тем горестным днем, они решили на даче отпраздновать закрытие дачного сезона, истопить баньку. В доме кто-то забыл открыть заслонку в печи. Угорели оба. Так бывает.

- Ребенок – не кошка, покормил, погладил и забыл, - продолжила Лапкина. - Это уроки, поликлиники, наряды, кружки́ и так далее.

- Да я в курсе! Ей-богу, вы чего? – спокойно отвечал я. – Всё ровно. Дочь я, конечно, заберу. Но не сразу. Пусть у вас пока побудет. Мне нужно подготовить комнату: кое-какой ремонт, мебель выбросить лишнюю, сдам квартиру родителей, а то так и стоит. И – да – я работаю.

– Официально, я надеюсь?

- Более чем!

- И кем же? – решила уточнить настырная женщина.

- Уборщиком женских туалетов! – ответил я шуткой, не выдержав её расспросов, больше смахивающего на допрос, как мне показалось. – Вика хочет жить со мной. В чем проблема? Я её люблю, никогда не оставлял, деньги давал, часто виделись. Справимся! Да и не маленькая она уже, 13 лет. Вполне самостоятельный человек.

Вообще, спасибо Даше, что вписала меня как отца. 13 лет назад появился другой мужчина, когда мы еще и не знали о беременности. Был у нас такой один общий друг. «Теперь ты можешь меня ненавидеть», - так она сказала тогда. Мы сидели на этой самой кухне. Я пришел  к ней в гости, встретив на пороге того «друга», прятавшего глаза. Они начали встречаться. Даша очень скоро узнала причину задержки месячных. Я рвал и метал. От опрометчивых поступков удержал лишь ребенок, которого она решила оставить сама, ни с кем не советуясь. Сказала: «моя дочь, и только моя», будто заранее знала, что родится девочка. По срокам выходило, что отец я. А с парнем тем продержались они не долго. Вроде бы и года не прошло. Цинично, но: одно дело любиться с красивой девушкой, и совсем иное памперсы менять на чужом ребенке – герой-любовник не постеснялся сделать ДНК-тест, хотя и так всё было ясно. Мало кого в 20 лет прельстит подобная перспектива нянчиться с младенцем, в котором нет и капли твоей крови. С Дашей мы, естественно, отдалились друг от друга. Когда я её спросил, зачем она это сделала – я имел в виду измену, она ответила, что сама не понимает. «Всё как в тумане, словно наваждение какое-то». Да, увы, так бывает.

– Ну, хорошо, молодец, - погладила Тамара Львовна меня по плечу. – Не злись. Убедиться хотела, что настроен по-мужски. Если что, звони, помогу – посижу, или еще что. И сегодня с ней тут побуду, будем вещи собирать. А потом уж ко мне переедем. Двух недель тебе хватит, чтобы всё устроить?

Я кивнул.

– Спасибо. – Отхлебнув чаю, спросил в лоб: - Вы лучше скажите, что Вика про кошку говорит да Авессалома, – я кивнул на один из портретов, которому и на кухне место нашлось. – Это вообще что за бред?

Викина бабушка пожала плечами и как-то сгорбилась. Я смотрел сквозь неё расфокусированным взглядом на мокрое стекло, по которому барабанил дождь.

- Увы, Даша меня игнорировала. Виделись только у меня пару раз в год, и всё. Созванивались, правда, часто. Но про этого Авессалома она ничего не рассказывала.

- Понятно. Надо будет что-то с этим делать. Я за дочь переживаю.

- Да, позже поговорим, - сказала Тамара Львовна, сложив руки на коленях, и добавила: - После похорон.

Мы еще обсудили пару вопросов, и я попрощался.

Вышел на улицу с тяжелым сердцем. Похоже, придется Вику сводить к психологу. Её реакция на смерть мамы не была нормальной.

Дашу было искренне жаль. Я не знал о ее увлечении, и дочь молчала, видимо наученная мамой. Я в её жизнь особо не лез, знал только, что одна живет. Хотя, думаю, желающих взять красотку в жены даже  как сейчас говорят «с прицепом» хватало. Выходит, что не до хахалей ей было с таким-то хобби. Её увлечение и стало, кстати, причиной гибели. Ведь только сегодня я узнал от Тамары Львовны про Безумного Жнеца, маньяка, убивавшего только членов секты «Бессмертных братьев и сестер». Об этом не трубили на каждом углу, само собой. Официальные источники молчали – в отличие от независимых блогеров. Информация об убийствах воспринималась скорее как городская легенда, как намеренно созданная ради рейтинга шумиха. Власти на неудобные вопросы отвечали коротко: либо «маньяка нет – волноваться не о чем», либо «ведется следствие». Хотя почерк всегда был один и тот же: у жертв Жнец отрезал все пальцы.

Увиделись мы с Викой только через несколько дней на похоронах. Людей было много. Родственников и друзей – мало. А вот сектантов хватало. Все они держались обособленно и поздоровались только с дочкой. Вручили Тамаре Львовне конверт с деньгами и покинули кладбище, не дождавшись даже, когда опустят гроб.

- Вы приходите за поддержкой, - только это и сказали.

- Обязательно, – соврал я, кивнув вежливо.

И тут же забыл про них. Моя задача вывести дочь из-под удара и внимания секты. Мой дядя до сих пор лежит в спецклинике после Белого братства, инвалид духовных поисков, мать его! Так что я знал не понаслышке, что это такое, и чем чревато.

Я смотрел на неживое восковое лицо Даши. В гробу будто лежала кукла, так в морге расстарались с гримом. Потекли не прошеные слезы. Ко мне подошла Вика и взяла за руку, прошептав:

- Не плачь, папа, она вернется!

Ничего я не стал говорить девочке. Не хотелось что-то ляпнуть лишнее. Я просто крепче сжал её ладошку.

Все прощались с телом. Гроб опустили. Мы бросили по горсти земли, и рабочие с лопатами принялись зарывать могилу. Кто хотел, выпил водки. И все, вздохнув и погоревав, стали расходиться.

Поехал домой и я, в своё грустное и гордое одиночество.

Уже, наверное, год, как меня догнал пресловутый кризис среднего возраста. Мне 33, и я неудачник. Без профессии нормальной, без семьи, без накоплений. Больше десяти лет я уныло брел по жизни, не зная ни чем себя занять, ни с кем построить быт. Сначала была музыка, но огонь ушел из сердца, а просто дергать струны я не хотел. Менял разные работы, вступал в непродолжительные отношения, но подлинной любви так и не обрел. Последний год так и вовсе всё свободное время проводил дома, откуда изредка друзья вытаскивали на посиделки. Пить спиртное не хотелось, музыкой заниматься  не мог. Прозябал, как говорил мой друг Вадим, и смотрел сериалы. Меня это устраивало. Я впал, как сам считал, в дзен, хотя скорее в оцепенение, и просто плыл по течению.

Но жизнь лихо поменяла приоритеты. Девочке-подростку необходима своя комната, оборудованная по её требованиям, и только уже из этого вырастал целый круг задач – от щеколды на дверь до новых занавесок. Дальше – больше.

Перевезти привычную Вике мебель, вещи, даже кое-какую посуду – всё это требует усилий, не говоря уже о ремонте у меня дома и в квартире родителей. Там я, правда, прошелся только по верхам. Деньги, увы, карман не жгли.

Единственное, против чего я категорически возражал – портреты гуру.  Все они остались на другой квартире. Надеюсь, что Тамара Львовна их выбросила.

Времени стало меньше, но жизнь стала куда более осмысленной.  Я побрился, постригся, подновил гардероб, только старую кожаную куртку с косой молнией, конечно, оставил.

Вскоре Виктория перебралась ко мне вместе с котом. Мурчик, видимо в силу возраста, практически ничего не ел и не пил, а только валялся как мертвый. Я даже думал отнести его к ветеринару, но дочка сказала, что он в порядке.

Сама она быстро адаптировалась к новому ритму жизни, тем более что часто бывала у меня в гостях. Доучивалась в старой школе, что, конечно, несколько передвинуло для нас обоих утренний подъем. Пришлось срочно вспоминать школьный курс по некоторым предметам. Училась Вика хорошо, но с математикой и английским не справлялась.

Жили нормально, никто не жаловался. Вика подсадила меня на крипистори, которые мы то читали вместе на Пикабу, то слушали в озвучке, и с тех пор она подкрадывалась ко мне и зловещим голосом говорила: «Батя,  мне бы мяса!». Так мы и дождались лета.

Результаты поиска полицией маньяка по-прежнему были по нулям. Хотя Жнец лютовал, как и прежде, распугав всю паству Авессалому. «Бессмертные братья и сестры», оказавшись не такими и бессмертными, вынуждены были прикрыть свою лавочку и прекратить общие собрания, чему я был только рад. Власти, наконец, начали шевелиться, хотя бы временно запретив деятельность этой церкви и признав наличие проблемы.

Покоя мне не давало лишь одно: буквально преследующий меня аромат Дашиных духов. Очень дорогих, с характерными тонкими мускусными нотками магнолии, – такой запах не встретишь, где попало. А это помимо воли будило память, возвращало в прошлое, и словно ворошило вроде бы остывшие угли под слоем золы. Жила в сердце любовь до сих пор, я не знаю. Говорят, что так не бывает: не знать-то – любишь, либо нет. Возможно, что да. Но не смог простить до конца, хотя жизнь и научила понимать людей. И сам я наломал достаточно дров, поддаваясь порывам и страстям, чтобы их осуждать. Думаю, что и она сама не простила себя. Иначе объяснить её духовные метания я не мог. Я любил ту девушку, которую встретил много лет назад. Нынешнюю Дашу, выходит, я не знал вовсе.

И я брал гитару и вспоминал ту самую песню. Иногда исполнял Вике.

- И холодным поцелуем

Ветер злобный в сердце дует.

Этот дом давно пустует.

Я другому отдана!

Друг любезный, ты ревнуешь:

Слёзы, боль и темнота.

- А она?

- Ледяная пустота!

В то время музыка для меня была всем. Мой выбор учебного заведения после школы откровенно разочаровал отца, военного до мозга костей. Он думал, что с гитарой я просто балу́юсь, чтобы девчонок кадрить. Осознав, что иной профессии я не хочу, он отдалился. Общение стало формальным.

Я же окунулся в неформальную жизнь. Отрастил волосы, играл в группе, писал стихи, взяв себе творческий псевдоним Кадмий, так как имя Аркадий не считал особо удачным выбором родителей. И пропадал на рок-концертах и бесконечных тусовках. Однажды, выпивая на квартире у друга осенью, я и встретил Дашу, «прекрасную как розу и задумчивую как фиалку». Была в ней некая притягательная глубина помимо броской внешности и очевидной благородной харизмы. Подобное я встречал лишь в людях, у которых в детстве был травмирующий опыт. Ребенок проходит разные стадии: бывает, что обвиняет себя, считая взрослых правыми; бывает, озлобляется. Но, в любом случае, он задумывается совсем о не подходящих нежному возрасту вещах, рано начав понимать, что жизнь совсем не такая, какой её рисуют в букварях и сказках. Отсюда эта тихая задумчивость и слегка отстраненный взгляд серо-зеленых глаз.

Но в них зажегся огонек интереса, когда я протянул ей записку: «ты очень красива». Почему-то я счел такой подход оригинальным. Да и не хотелось в компании при всех рассыпаться комплиментами – это выглядело бы нарочи́то.

«Я не люблю грубую лесть», - чуть погодя ответила она, передав мне листок бумаги назад.

Утром, под октябрьским дождем, я провожал её домой. У нас не было зонта. Мы прыгали через лужи и смеялись. Я читал ей стихи. А у подъезда она коротко обняла меня, обдав ароматом магнолии.

В начале лета, когда мы гуляли с Викой в парке, я увидел Дашу в толпе. Она следила за нами с дочкой издалека. Я побежал туда, позабыв про всё на свете, рассекая толпу прогуливающихся людей, но никого не обнаружил. Показалось? Преследующий меня аромат её духов подсознательно заставлял верить вопреки фактам, что она жива. Магнолией пахла одежда Виктории. И всё можно было бы объяснить простой причиной: дочь просто забрала мамины духи. Но флакона я так и не нашел.

Чувствуя себя глупо, я, остановившись посреди дороги, завертел головой. И снова поймал её взгляд! Могу поклясться: она! И тут же женщина тает как дым. Мой взгляд, бегая по множеству лиц, концентрируется вдруг на чужеродном в толпе по-летнему одетых горожан незнакомце в черной шляпе с полями и тяжелом плотном пальто.

И я тут же вспоминаю, что точно так же – со спины – видел его на похоронах. Тогда я принял его за кого-то из сектантов, не желавших «светить» лицо, но пришедшего отдать дань памяти. Но вот сейчас – я практически уверен – я видел и Дашу и этого странного типа.

Вернувшись назад к дочери, я хотел было спросить её, не видела ли та маму, но вопрос повис в воздухе. Он звучал бы по идиотски! Не полетит тогда вся терапия к черту? Ведь со времени похорон мы избегали этих тем. Боялся ли я услышать «да»? Пожалуй. Ведь тогда не обойдешься психологом.

Вика решила всё за меня, пока я сомневался.

- Ты видел маму, папа?

Эти странности, собравшись в один тяжелый комок в горле, откровенно стали напрягать. Дочь твердила, что Даша жива. А я терялся в догадках. Что задумали сектанты? Могла Даша быть живой, инсценировать свою смерть и прятаться от маньяка? Почему тогда не связалась со мной? Ведь Вику-то она, выходит, видела постоянно – вот откуда магнолия на одежде. Вся эта ситуация мне не нравилась, со мной играли втемную.

И дальше, не смотря на мои просьбы связаться со мной, ситуация день за днем оставалась прежней. Я находился в вакууме, как безвольный статист, как человек массовки, пока главные актеры, довольные собой, играли ведущие роли.

Кто и зачем затеял эту глупую игру?

Тогда я и принял трудное и безумное решение, показавшееся мне выходом: раскопать Дашину могилу, чтобы окончательно убедиться в том, что она жива. Никто уже не сможет игнорировать подобного рода факт.

Оставалось дождаться подходящей ночи и попросить друга отвезти меня на кладбище. Дождь наверняка усложнит задачу, но гарантированно заставит сторожа сидеть в своей будке.

Вадим не задавал вопросов, только покрутил у виска. Но давным-давно мы договорились, что однажды кому-то из нас могут понадобиться услуги подобного рода.

- Как обратно будешь добираться, бро? – спросил он, так как смысла ему меня ждать не было. Дальше уже только мои риски.

- Прогуляюсь, - ответил я, доставая из багажника лопату.

- Расскажешь потом? Оно того стоит?

Я кивнул. Мы пожали руки и попрощались. Вадик поехал спать, а я проник на кладбище.

(продолжение 1 главы в комментах)

- Свояк свояка видит издалека, - начал разговор молодой человек. – Я – Иван. Ваня Кадышев. Вестник, как и ты.

Звягин вскинул глаза.

- Серега, - представился он. – А как ты?..

- Как понял, что ты такой же? – подхватил Иван, по-доброму улыбаясь и доставая помятую пачку сигарет. – Опыт, старик! Ты голодный?

Вестник кивнул.

- Пойдем тогда, тут за углом ларек. Возьмем кофе и пирожков.

Платил новый знакомый. Они отошли в сторону, и присели на скамейку.

- Давно промышляешь, Серега? – спросил Ваня, жадно поглощая беляш.

- С 94-го.

- М, ясно, - промычал парень. - А я, дай Бог памяти, почти сто лет. С тех пор, как казаки порубили. – Он откинул ворот рубахи и показал шрам на шее. – Куда путь держишь, Серега?

- Алтай!

Иван неожиданно засмеялся.

- К Светлояру, что ли? Повезло! Как сейчас говорят, классный дед! Тебе понравится.

Звягин не стал комментировать это заявление. Он, обжигаясь, пил кофе из пластикового стаканчика.

- Слушай, - обратился он к Ивану, когда дозрел до вопроса. – Ты если давно промышляешь, может, слыхал про Жиренше?

Молодой Вестник нахмурился и перекрестился.

- Нелюдь он! Чертово племя! Слыхал, конечно! А что, сталкивался уже?

- Было дело, - не стал вдаваться в подробности Звягин. – Его можно убить?

- Убить? Вот ты даешь, дядька! Нет, конечно! Только обыграть – правила для всех общие. Если вне игры, то он возродится.

- Возродится? – недоверчиво переспросил Сергей. – Что за бред!

Иван засмеялся.

- А всё остальное не бред?

- Ты можешь мне нормально объяснить всю эту, - мужчина щелкнул пальцами, ища подходящее слово, - кухню?

- А что тебе не понятно? Действуй его методами. Игру выбирает он, это да. Но ты-то – выбери место, не дай ему маневра. Найди помощников, пусть гонят его, сбивают с толку.

- Ну, на это, наверное, деньги нужны?

- Вот и думай, время-то есть!

- А ты не можешь его?..

Кадышев выбросил в урну стаканчик и пакет из-под пирожков. Вытер губы салфеткой.

- У нас нет выбора, с кем играть, - объяснил он Звягину. – А у тебя, помни, есть год, чтобы подготовиться. Ты, поди, напролом прешь? Да?

- Бегает он от меня, - принялся объяснять Сергей. – В прошлый раз едва его в степях нашел.

- Пусть бегает. Имеет право. Кто-то убегает, кто-то на ракете хочет на Луну улететь. Прочие новые игры придумывают. Да только, братец, Земля-то круглая! Все однажды устают бегать. Коль уж бегает, то пусть к тебе бежит! Выиграешь – хоть на куски его порежь.

Мужчина задумался. В этом был резон. Вот только чем его привлечь? Почему он похитил Ольгу и Антона? Что в них такого особенного? Кадышев верно понял его сомнения.

- У тебя личное, да? Бывает! – Парень снова перекрестился. – Черти эти, нехристи, свои особенности имеют. Светлые души им нужны, чтобы силы с них брать. Вот тебе и ответ! Дело у тебя правильное, братец, богоугодное! Бог в помощь!

У Звягина от такого закружилась голова. Он замолчал. Ваня беспечно курил и щурился на солнце, показавшееся из-за домов.

- А почему?..

- Почему люди хотят смерть обмануть? – снова перебил его парень. – Ну, ты даешь! Потому, что, в принципе, это стало возможно.

- А как, э-э-э, это знание попало в мир? Как такое стало возможно?

- Точно не знаю. Ходят слухи среди наших, не более. Что, мол, кто-то вроде нас выкрал первый договор обманом. И пошло-поехало. Это как, хм, сделать копию. Первый поделился, потом второй.

- То есть, - медленно, разделяя слова, сказал Звягин, - договор этот можно размножить?

Иван широко зевнул и взглянул на наручные часы.

- Можно, конечно. Но тот, кто делится – а соблазны бывают по тем или иным причинам, - тот попадает под особые правила.

- Почему тогда просто не изъять все эти копии?

- А как ты себе это представляешь? – искренне удивился Кадышев. – Да и сдается мне, кого-то там это здорово развлекает ещё с тех пор, как Гермеса отправили найти обманщика Сизифа (3). Договор вообще – это уступка, чтобы как раз таки знание не хлынуло в мир бесконтрольно. – Вестник усмехнулся. – Кто, скажи, захочет в здравом уме отдать ЭТО толпе? Не смеши! А так, вроде бы как, всё честно. Есть долгожители, их немного – может, всего-то пару сотен, капля в море. Есть Игра. Всех всё устраивает. Ни про какие там многие копии и речи быть не может! А если полностью изъять, то это означает нарушить самими же и установленные правила. Так нельзя, братец! Испокон веков давали мертвым общаться с живыми, а также позволяли ходить туда-сюда. Сказки, что ли, не читал?

- Какие ещё сказки?

- Да про Бабу-ягу (4)!

Звягин потерянно покрутил головой. Интересно, если бы Гермес сразу ему всё это рассказал, как бы он отреагировал? И сейчас-то ему трудно принять такие законы. Хорошо, что Ивана встретил. Впрочем, случайно ли встретил?

- Ладно, – сказал он. – Допустим. Но как именно это работает? Ну, договор?

- Есть текст договора, древнее заклятье. Если человек имеет возможность, то, к примеру, чувствуя, что умирает, ставит подпись. Вот ему шанс прожить ещё. Всё просто! Но это, видишь ли, такое себе. Ведь, в итоге, человек всё равно вынужден будет покинуть родные края и семью. Через 5-10-15 лет, но это неизбежно. Иначе, - он усмехнулся, - живьем в гроб положат и закопают! Упаси Бог выбраться! Умруном обзовут или еще как похуже, да колом осиновым попотчуют. А если давать шанс еще и своим родным, то представь, как им становится сложно жить в столь густонаселенном мире, где смерть только одна?

- И всё же, что будет, если поделиться?

Кадышев внимательно посмотрел в глаза Сергею.

- С ним играет Проводник душ.

- Гермес?

- Можешь его звать и так! – Весельчак подмигнул Звягину. – А там почти без вариантов. Попробуй, обыграй бога!

- Странно всё это!

- Да боги вообще странные! – засмеялся в голос Иван. – Не то, что люди, да?

Кадышев заерзал и снова взглянул на часы.

- Пойдем, что ли? Ехать надо!

- Денег у меня нет, ты что! – остановил прыткого паренька Сергей. – Надо у людей попросить или заработать.

- Ну, ты даешь, братец! Укради. Или ограбь кого-нибудь! Тебе ж теперь некого бояться.

В облике Кадышева промелькнуло что-то хищное, вмиг проступив сквозь образ балагура и весельчака. Может, подумал Звягин, не просто так его казаки-то порубили?

- Дам тебе, не боись! – сказал с прежней вернувшейся веселостью Иван. – Ты вообще, на будущее, реши эти вопросы. Пригодится. Спрячь где-нибудь, да живи себе целый год, развлекайся.

От денег Звягин отказываться не стал, и вскоре Вестники попрощались. Им было не по пути.

Последнее, что он спросил у Кадышева – это про быстро изнашивающуюся обувь.

- Почему так?

- Не должны мертвые по земле ходить, - ответил Ваня загадочно и протянул руку. – Привет старику!

Звягина ждал Алтайский край, удививший своей красотой. Там где-то в горах жил беглец, которого новый знакомый назвал Светлояром.

Как оказалось, у этого древнего и седого лохматого чудного старика в домотканой рубахе была своя языческая община, где тот и главенствовал, играя роль бессмертного волхва. Жили там люди необычные, верили в славянских богов, отрицали достижения цивилизации и обитали в простых бревенчатых избах. Сергея встретили неожиданно радостно с песнями.

- Вестник! Вестник пришел! – кричали язычники, провожая его к Светлояру.

Местный волхв выглядел импозантно, как с картинки. В белой рубахе, с бородой до пояса и резным посохом в руке. Глаза старика лучились светом и добротой. Он похлопал Звягина по плечу и предложил сыграть в городки (5).

Естественно, Звягин проиграл. Но о том не сожалел, так как Светлояр ему понравился. Себе на уме старик, но безобидный. Как оказалось, живет он уже более пятиста лет. А сейчас прибавил и еще немного.

Светлояр предложил Вестнику квасу. Сергей не стал отказываться и от души напился, чувствуя, как волнами накатывает усталость.

- А теперь поспи, братка, - услышал он последнее, прежде чем его глаза закрылись, и он снова умер.

Из всего узнанного от Ивана он сделал два вывода: убить можно, только выиграв; и выиграть у Жиренше можно только его же методами, для чего требовалась хитрость – как вариант, ловушка. Вот только чем эту нежить заманить? Как сбить с толка? Как не дать обмануть себя?

Время, чтобы подумать, к счастью, у него было.

***

Тюмень, 4,5 года спустя, ноябрь.

Из поликлиники, сдерживая злые слезы, в промозглую раннюю стынь вышел молодой парень. Отошел он недалеко и, прислонившись к дереву, с которого давно опала вся листва, закурил. Чего уж теперь бояться и думать о вреде здоровью?

Прохожие, пряча лица под капюшонами, равнодушно проходили мимо. Может, всего пару-то человек и взглянули на странного юношу в распахнутой куртке, подставившего разгоряченное лицо падающему мокрому снегу.

Антону захотелось напиться. Прямо как в кино, водки из горлышка. Проклятый старик, что год за годом травил его своими настоями, подвел молодого человека, у которого и без того была сложная жизнь, к самому краю. Доктора не стали его жалеть. Сказали, как есть: шансов на излечение мало. И либо паллиативная помощь, либо химиотерапия и дорогая операция, но и там, как повезет.

«Ищите деньги!». Где их искать? Где взять эти миллионы? Тетке и без того тяжело с тремя детьми. Трудно пришлось и ему.

Не хотелось даже вспоминать, чего ему стоило попасть обратно в Тюмень и обустроить свою новую жизнь!

- Старый пидарас! – закричал парень, не выдержав, в пустоту. – Чтоб ты сдох!

Он выбросил окурок, игнорируя взгляды прохожих, и побрел в магазин.

А в это время за ним издалека, сидя в теплом новеньком авто, внимательно наблюдал Жиренше Садыков. Он скрипнул зубами. Зря он отпустил мальчишку тогда, а не посадил на цепь! Теперь, увидев, в каком состоянии вышел Антон, казах разозлился. Не нужно было тянуть и всё чего-то ждать. Да, у него были важные дела, но можно ведь было действовать расторопнее. А он расслабился, решил, что удача, наконец, улыбнулась ему. Как теперь быть? Отпустить Антона и пусть подыхает сам? Мальчик стал бесполезен.

До встречи с Вестником оставалось не так и много времени. Жиренше мгновенно принял неожиданное для себя решение.

***

Тюмень. 8 месяцев спустя.

Антон Звягин обреченно и тоскливо, лежа в общей палате, смотрел, как из бутылки с лекарствами в инфузионную систему медленно капает жидкость. Решиться на химиотерапию, с учетом малого процента успеха, было нелегко, но он знал, что не стоит просто так сдаваться.

Чтобы отвлечься, он стал смотреть криминальные новости. Сосед прибавил громкость.

- Дерзкое ограбление инкассаторской машины произошло сегодня утром, - вещала увлеченная своей работой женщина репортер. – Похищены 120 миллионов рублей. УВД г. Тюмени просит всех, кто обладает какой-либо информацией, обращаться…

- Вот бы нам так! – воскликнул возбужденно парень на соседней койке. – Поехали бы на море!

Звягину-младшему было всё равно. Он закрыл глаза и задремал.

Несколько дней спустя. Ямская улица.

Сергей толкнул водителя, бугая Тимура.

- Вон он, сука, - сказал Вестник, показывая на старого казаха, выходящего из офиса Почты России. – Надо брать.

- Не шелести, Серый, - веско произнес с заднего сиденья второй подельник, уголовник Ребро. – Народу много. Лучше по второму плану, доведем его до дома, и там схватим.

- Ладно, - согласился Звягин, поморщившись. Ему всё ещё было трудновато с этими людьми. – Только бей наверняка, не смотри, что старый. Эта падла живучая.

В мире теней и сумрачных скал гнев Вестника стал тем огнем, подпитанный топливом воспоминаний, что переплавил его дух, почти ничего не отставив от бывшего достаточно мягким человеком преподавателя биологии. Знай он заранее, чем и с кем ему придется заняться, вряд ли бы поверил. Но теперь он был другим. Совсем другим.

Получив новую наводку на Жиренше и обнаружив того в Тюмени, Сергей не стал спешить с Игрой, а потратил время, чтобы найти парочку отмороженных бандитов. На подготовку к ограблению ушел почти месяц. Дело того стоило: куш оказался весомый – на троих по 40 миллионов.

Правда, это он так думал. Подельники считали иначе. И часа не прошло, как они грохнули «лоха», вывезли тело в лес и прикопали.

Нужно было видеть их лица, когда на следующий день объявился Звягин, живой и невредимый. С тех пор недопонимания между ними не было. И деньги теперь делились иначе: Вестник забрал себе 90 %, пообещав накинуть, если те помогут ещё в одном деле.

Обнаружил он и сына. Узнал о его болезни. Побывал на могилах дочери и жены, останки которой власти перевезли в Россию.

И теперь, сидя в синем Citroen Berlingo с фургоном, готовился нанести удар.

Всё произошло быстро и незаметно для окружающих. Казаха оглушили в подъезде и вывезли бесчувственное тело за город, в частный дом, снятый на неделю у какого-то алкаша. Задержались лишь на пять минут, чтобы ещё раз проверить квартиру, в которой жил Жиренше. В прошлый раз найденные в тайнике фотографии  очень удивили Звягина. Сейчас он забрал их с собой.

В доме Тимур и Ребро привязали Садыкова к стулу, оставив свободной только одну руку.

Звягин терпеливо дождался, когда тот очнется. Казалось, что старик вовсе не удивился, увидев перед собой Вестника.

- Во что играем на этот раз, урод? – зло спросил его Сергей. – Скажи, мои люди привезут. Нарды? Шахматы?

- Прибег к похищению? – пробормотал казах. – Неплохо, Сережа, неплохо. Растешь, но - нарушаешь.

- Формально правила я не нарушаю, - не согласился Вестник. – Никто тебя игры не лишает. Просто на этот раз без твоих фокусов.

- Ладно, давай сыграем, - легко согласился с абсолютным спокойствием старик. – Игра простая: орел или решка. Знаешь такую?

Удивляясь покладистости Садыкова, Сергей кивнул.

- И в чём подвох?

- Ни в чем. Просто я подброшу монету. Она упадет на пол. И всё. Кто угадает, тот и победитель. Тут, сам видишь, никак нельзя смухлевать. Так что?

- Надоело жить, падаль? – зашипел Звягин, хватая старика за подбородок. – Что ты задумал?!

- Ничего, - вырвался казах из хватки, мотнув головой. – Устал бегать, вот и всё. Ты ведь не отступишь, не так ли? Тогда зачем тянуть? Я прожил долгую жизнь, Сережа. Пора остановиться.

Звягин не верил своим ушам. Неужели не пригодится та женщина, гениальная пианистка, которую они похитили? Он планировал посадить её рядом с Садыковым, чтобы тот, как заядлый наркоман, который не может думать ни о чем, кроме дозы, отвлекался на неё. Так он планировал создать, в его понимании, честные условия для игры.

- Ладно, - сказал он и достал монету. – Бросай, старик!

Оба они, не отрываясь, смотрели, как сверкает в воздухе серебристый пятирублевый кружок. Когда монета шлепнулась на задрипанный линолеум, Ребро быстро наступил ботинком.

- Решка, - равнодушно сделал ставку Садыков.

- Орел, - крикнул возбужденный Вестник.

Ребро медленно убрал ногу.

Звягин засмеялся и повернулся к бандитам.

- Деньги, за вычетом своей доли, отдайте сыну, как договаривались, - сказал Звягин, когда отпускал подельников. – Иначе я вас с того света достану! Ясно?! И пианистку верните назад, не пригодилась.

Он дождался, пока Тимур и Ребро покинут дом. И только после этого повернулся к обмякшему казаху. Как он и надеялся, нелюдь была ещё жива.

Мужчина схватил со стола топор и на подшаге ударил старика в голову. Садыков опрокинулся назад и засучил ногами в воздухе, застонав. А Звягин достал из кармана фотографию и ткнул её в лицо казаху.

- Это ведь ты скрывал, тварина?! Это был твой план, чтобы я не узнал про них?! Прежде чем сдохнуть, знай, что их найдут и сожгут живьем, понял, ублюдок?!

О, как он мечтал увидеть в глазах убийцы своих близких этот ужас! Месть свершилась!

- Нет, - прошептал в отчаянии Жиренше, крепко зажмуриваясь. – Нет!

Пять с лишним лет назад судьба улыбнулась ему, когда он, продав стадо, зашел в сельский магазинчик и увидел за прилавком новую продавщицу.

- Какой у вас красивый лак, медный! – улыбнулся ей Садыков. – У моей мамы был такой же!

Женщина, казалось, смутилась, бросив на него мимолетный взгляд, и неудачно пошутила:

- Разве сто лет назад такой был?

Но старик не обиделся.

- Двести лет назад, вообще-то, - ответил он, вглядываясь в бейджик с именем. – Только это не лак, Тогжан, не правда ли? Особенность организма. Думаю, дело в высоком содержании меди в крови. От того ногти вырастают почти как стальные. Ты знала, что раньше подобные тебе их затачивали, чтобы разрывать горло жертвам?

Той же ночью старик сбросил ненавистную человеческую кожу и предстал перед Тогжан в своем истинном облике. Когда словно рты раскрылись их животы, Жиренше передал женщине три плода.

Чтобы не возникло подозрений, жезтырнак вынашивала детей одного за другим в течение трех лет. Ещё год у него ушел на то, чтобы их обеспечить и обезопасить. Только после этого сорель отправился в Тюмень, чтобы завершить начатое. И уже там он принял решение сыграть с Вестником честно, чтобы не быть вечно им преследуемым. Чтобы не дать Звягину, одержимому местью, и полшанса узнать о потомстве.

И он проиграл.

- Нет, - шептал в отчаянии Жиренше, как заведенный, крепко зажмурившись. – Нет! Нет!

С его черепа начала сползать бесполезная отмирающая кожа, открывая его настоящее существо.

Звягин, чувствуя, как уходят драгоценные мгновения, с отвращением смотрел на черную открывающуюся сморщенную плоть в складках. Снова взметнулся в воздух топор, и Вестник начал наносить удары по старику, громко и раздельно крича:

- Что! Же! Ты! Всё! Не! Сдохнешь!

Последний удар он нанес по пальцам нелюдя, в которых тот зажимал какой-то очевидно памятный и значимый для себя медальон, сорванный в агонии с шеи.

И упал замертво, так и не выпустив окровавленный топор.

К утру он исчезнет. Всё было кончено. Деньги передадут сыну, а это возможно спасет ему жизнь. Звягин очень на это надеялся.

Вестника ждали клубящиеся тени и сумрачные скалы.

***

Когда Антону сказали, что к нему посетители, он очень удивился, так как никого не ждал. Однако вышел на встречу в приемном покое двум сурового вида мужчинам. Те протянули ему увесистую спортивную сумку, сказав, что это «подарок от отца», и попрощались, пожелав выздоровления.

Возвращаясь в палату, Звягин-младший заглянул внутрь и не поверил своим глазам. Это был его шанс на дальнейшую жизнь.

А ещё через несколько дней тетка принесла ему конверт, сказав, что на его имя пришло письмо без штемпеля отправителя. Внутри он обнаружил распечатанный некий договор, выглядящий откровенно бредово. Там утверждалось, что Антон может получить пять лет жизни, если поставит подпись.

Поверил он письму? Скорее нет. Но ещё мальчиком он стал свидетелем странных и пугающих событий. К тому же, ему особо нечего было терять.

На следующее утро он неожиданно для всех пошел на поправку.

***

5 лет спустя. Тюмень. Наши дни.

Звягин снова очнулся в морге. Он ожидал рутинной работы. Но возникший зов откровенно напугал его.

Увидеть сына живым и здоровым – об этом Сергей не мог и мечтать. Но, милосердные боги, только не при таких обстоятельствах!

Проклятый старик! Как-то он успел подсунуть мальчику договор.

Трясущейся рукой Вестник звонил в дверь, много раз, по пути, прокручивая, что он может сказать Антону. Игра должна состояться, не смотря ни на что! Таковы правила.

Их глаза встретились спустя полминуты. Антон Звягин сразу узнал отца. Он осмотрел гостя с ног до головы, задержав взгляд на стоптанных ботинках, и улыбнулся.

Улыбнулся и Сергей.

По меньшей мере, у них впереди был целый год. А потом они что-нибудь придумают вместе.

Обыграть смерть кое-кому случалось и прежде. Не так ли?

Конец.

- Сонное зелье, ничего особенного, - сказал Жиренше, словно речь шла про лимонад. – Мы играем?

Сергею очень хотелось ударить старика, но он помнил, зачем находится тут и почему.

- Да! Какие правила? – ему удалось взять себя в руки. Совсем скоро эта тварь сдохнет, а его родные будут свободны.

- Правила простые. Нужно перегнать шашки по кругу из этого поля в «дом», бросая кости и соблюдая правила хода. Всё очень просто, Сережа. Тут многое зависит от удачи, - в глаза лгал ему Садыков. – Чтобы ты разобрался, мы сначала сыграем три пробных партии. Идет?

Не ожидавший подвоха, Вестник согласился. Он проиграл первую партию и выиграл две оставшихся.

Перед решающей игрой казах предложил ему чай. Сергей согласился. На эмоциях, поддавшись азарту и предвкушая скорую победу, он пропустил мимо внимания ухмылку старика.

Отработанным движением Жиренше бросил дубль и снял две шашки. При должном навыке опытный игрок способен, говорят, увеличить шанс выпадения нужной или хотя бы примерно соответствующей комбинации. Выиграть новичку – это практически без вариантов, разве что его ночью не приласкала фея удачи. Залог успеха в игре в нарды состоит в том, чтобы самому передвигать шашки и не давать это делать противнику, вовремя освобождая  свои пункты. Для этого необходимо держать в поле зрения сразу всю игральную доску. Казаху еще ни разу не попадались опытные Вестники. Хотя нет, был один лет 40 назад. Как раз мастер этой игры. Первый матч у них вышел в ничью. Напряженная была встреча! И до того казах хитрил, отвлекая противника и изредка меняя расположение шашек. Но с тем Вестником такой подход не срабатывал. Он был внимателен и собран, и  даже принес свои игральные кости. К счастью для старика, тот человек был азартен и любил выпить. Поэтому следующую игру взял Садыков. С тех пор казах всегда держал при себе спиртное и яды. Незачем было понапрасну рисковать!

Когда Сергей понял, что казах обвел его вокруг пальца, было поздно. Садыков ловко снимал свои фишки, тогда как сам Звягин и вполовину не приблизился к тому, чтобы заполнить свой «дом». Правила гласят, что нужно доигрывать. Он снова бросил кости на доску, как вдруг они расплылись. К горлу подступила тошнота.

– Яд? – прошептал Вестник, с трудом концентрируя взгляд на противнике. – Но зачем?

–  Просто перестраховался, дурень, - ухмыльнулся старик. - Увидимся через пять лет!

Звягин скорчился, его вырвало кровью.

Вот и в этот раз старик его провел. Зачем он выбрал нож? Испугался, что за истекшие пять лет мало было практики в нарды? Отчего-то Проводник не потрудился объяснить такие нюансы про обман и про яды. Он, вообще, на чьей стороне? Хотя, Сергей вспомнил  его слова: «Но хуже всех древние беглецы, научившиеся обманывать моих посланников – Вестников Смерти». Он просто тогда не понял, о чем идет  речь.

И вот он опять  среди скал и теней.

Немилосердная память снова и снова возвращала Звягина назад во времени, заставляя переживать все худшие моменты жизни. Мог ли он хоть что-то изменить в отношениях с соседом? Переехать хотя бы на какой-то срок? Попросить через приятеля разобраться с проблемой через бандитов? Те запросто «отжали» бы у одинокого старика жилплощадь, а самого его в лучшем случае вышвырнули на улицу. Такое решение могло гарантировать семье спокойствие и долгую счастливую жизнь? Все мы крепки задним умом, и все мечтают подстелить соломки, коль суждено упасть. Так что теперь толку заламывать руки и мучить себя?

Проплывали в сознании, словно сорванные с дерева листья, детские рисунки Антонины. Появлялись пустые холсты так и не нарисованных картин. Раз за разом.

Что если это и есть смерть – вечное переживание одних и тех же событий? Что же тогда дальше, перерождение? Или это предел?

Для него, как для преподавателя советской системы образования, смерть всегда была банальной остановкой биологических и физиологических процессов. Возвращение химических элементов обратно в круговорот веществ с продолжением рода в детях. Теперь ничего этого нет. Никого нет рядом, а сам он будто бы и не умирал никогда.

Какой же всё это бред! Что если он просто-напросто лежит сейчас в коме с поврежденным топором мозгом, истово галлюцинирующим в отсутствие альтернативы? Этакое спасение, навеяное игрой подсознания.

Есть ли выход из этой игры? Игры, правила которой ему до конца так никто и не объяснил. Что выкинет в следующий раз Садыков? Подорвет его на мине, расстреляет? Тогда почему не мог этого сделать он сам, не попадая больше на уловки старика? Трижды он звал Проводника, но тот, то ли не слышал, то ли игнорировал своего нового Игрока.

Впрочем, казах всякий раз, в каком-то смысле, честно его обыгрывал. Быть может, дело просто в его извращенной природе? В страхе перед Вестником? В некой своеобразной мести? Но за что?

Единственное, в чем он теперь видел свой шанс на победу, как он думал, это, будучи на Земле, потратив сколько-то времени, хоть что-то узнать о природе зловредного старика и упокоить убийцу навсегда.

Вскоре Звягин получил новое задание. И там встретил ещё одного Вестника. От него он и получил, наконец, столь нужные ему подсказки.

***

В томительном ожидании прошел сначала час, потом два, и Садыков забеспокоился. Его план дождаться мальчишку по какой-то причине провалился.

Что ж, тогда нужно избавиться от тела и вытереть кровь. Вид мертвого отца может вызвать подозрения, а то и вовсе пробудить память, и тогда Антон сбежит, а Жиренше придется его искать повсюду. Его умение выпивать энергию людей, как и их Дары, было по-своему проклятием. Он не сможет найти другую жертву, пока не прикончит старую. Да, десять лет назад он, вечно полуголодный и уставший от обремененного болезнями разваливающегося тела, повел себя крайне неосторожно и буквально накинулся на Звягиных, как оголодавшая акула, почуявшая кровь в опасной близости от себя. Но Сергей сам виноват в таком исходе! Садыков мог подпитываться от них годами, никого не убивая. Но вышло вот так, криво и с последствиями. Поздно сожалеть.

Жиренше замотал шею полотенцем. Кровь уже перестал вытекать из раны и зарастала. Но в теле поселилась ужасающая слабость, так как почти все силы он потратил на заживление. Интересно, если бы ему не хватило ресурсов, он бы умер? Считалось бы тогда это прекращением договора? Ведь фактически в игре он победил. У человека, у Вестника не было и полшанса. Впредь будет умнее!

Да, их теперь разделяет пять лет. И оба смогут как следует подготовиться. Старик живет на грешной земле уже больше двухста лет, и до сих пор ему получалось обманывать смерть. Многие Вестники отказались иметь с ним дело, но Сергей – другое дело. Он жаждет отмщения. Он желает спасти жену, сына – как наивно! Ольга не так давно похоронена рядом с юртой под грудой камней. Антону жить, в лучшем случае, два-три года. И то, это при условии, что Садыков не сдержится и не «выпьет» мальчишку сейчас.

Проклятый малец! Где он шляется, когда так нужен?

Вытирая кровь трясущимися руками, старик думал о будущем. В степи скрыться не удалось. Кто-то видел его наверняка полгода назад, когда он закупался в магазине, и рассказал Вестнику. Надежды на то, что степь слишком широка, не оправдались. Не то, чтобы он боялся новой игры, но отсрочивал её по возможности, понимая, что однажды может ошибиться. За свою долгую жизнь он встретил лишь двоих беглецов долгожителей, у которых счет шел не просто на сотни, а и на тысячи лет. Одним из них был его учитель, а вторым – его жена. Но их обоих в итоге, ждала смерть. Времена изменились. И Вестники стали приходить изворотливее и хитрее. Жиренше запомнил это, и давно перестал играть честно, как те двое древних скитальцев, что ушли на его глазах.

Он вообще предполагал, что учитель, решив им помочь, подставил себя под удар. Возможно, он просто устал от такой жизни. Или просто сработало правило не делиться знанием с людьми? Кто знает? Ведь они…

Учитель, владевший тайнами Гермеса Трисмегиста еще со времен расцвета Римской империи, - он был настоящим мудрецом, долго странствовавшим по всему свету. Его знали под многими именами. Жиренше помнил его как просто Мастера - так его называли люди, гадая, кто этот невзрачный старик, не боящийся смерти.

Мастер не делал различий между живыми существами, и однажды, проходя Казахскими степями дальше в Азию, подарил возможность продлить свои годы таким, как он, Садыков, и его отец. А они не были людьми. Возможно, именно этот факт и заинтересовал учителя? Ведь они вымирали как вид, а потому были достойны продления своих лет. Это так яростно желал знать Звягин, сверля взглядом старика казаха, будто это знание подарит возможность победы?

Единственное, что отличало их род от учителя и других беглецов, это возможность возвращать молодость, а не просто оставаться древними дедами. И без знаний Мастера они жили долго, очень долго. В том числе и за это люди ненавидели и боялись, искали и убивали сорелей. На глазах маленького Жиренше толпа разорвала его мать жезтырнак (2), забрав медные когти как сувениры, и сестру. Страшна была месть мужа и отца, когда он вернулся домой и обнаружил обезображенные тела и спрятавшегося в яме сына. Целое стойбище вырезал он под корень ночью, изрубив саблей спящих людей и даже животных.

И Мастер в этом споре, когда несколько стойбищ поднялись, чтобы огнем и железом истребить оставшихся нелюдей, встал на их сторону. Он их спас, он их обучил и рассказал о договоре и про Игру. Он же и увел их из Казахстана прочь.

В их роду, насколько знал старик, сейчас он был последним. Отец, увы, проиграл Вестнику уже на третий раз. От этого он так отчаянно цеплялся за жизнь. От этого, и в надежде однажды найти себе подобных. И каждые дополнительные пять лет могли приблизить его к этой долгожданной встрече. Увы, степь хранила молчание.

А пока следовало избавиться от трупа. Многих усилий ему стоило взвалить мертвого русского на коня и вывезли того в балку, чтобы сбросить в кустарнике, где тот исчезнет к утру.

Нужно будет сниматься с места, продавать животных и, вероятно, бежать за границу. Быть может, Монголия? Или еще дальше? Трудности будут с паспортами, но всё это при желании решаемо. Садков ненавидел себя за то, что сорвался десять лет назад. Следовало быть рассудительнее. Пусть и за сто лет, но ему еще не попадался столь чистый Дар. А всего-то и нужно было, что не портить отношения с Сергеем, а одурять их настоями и держать подле себя! Теперь он боялся, впервые за двести лет, и бежал, бежал, бежал, словно чувствовал, что ходит по краю. Что если купить лодку и уплыть далеко? Нет, подумал он, это слишком. Большая вода пугала казаха. Лучше попробовать спрятаться в большом городе. Да в той же Москве, в конце концов!

Пусть Вестник ищет его, коль нужда такая. Жиренше не знал, что будет, если они пропустят игру, на которую, по истечении пятилетнего срока, отводился ровно год для поисков беглеца. Что тогда? Обнуление и новый отсчет, как хотелось верить? Он доподлинно не знал. Мастер не счел нужным поведать такое знание, сам предпочитая только честную игру. Мудрец никогда не бегал от смерти, он просто её обыгрывал раз за разом.

Садыков вернулся в юрту, и устало свалился на лежанку. Его веки смежил беспокойный сон. Проснулся он только к вечеру, когда откинулся войлочный полог и внутрь осторожно вошел Антон.

- Деда, - позвал он Садыкова, - ты тут?

- Да, - прошептал казах, откидывая одеяло. – Подойди ко мне, Антоша.

- Нет, - неожиданно твердо отказался мальчик. – Ты меня обманул!

- О чем ты, Антоша? – спросил старик, собираясь с силами и надеясь поймать строптивого ребенка. – Выпей лучше чаю. И где ты был?

- Не хочу я твоего противного чая, - вдруг закричал Антон, - у меня от него кружится голова и совсем плохая стала память!

Мальчик неожиданно замолчал, словно кто-то нажал кнопку. Он осторожно принюхивался, как щенок, впервые вылезший из будки на лужайку.

- Здесь кто-то был, - уверенно произнес подросток через минуту. – Кто-то, кого я хорошо знал.

У старика непроизвольно участилось сердцебиение. Как такое возможно? Конечно, в 4 года можно запомнить родителей, но стресс и бесконечные настои делали своё дело, навсегда, как казалось, скрыв прошлое под темным покровом забвения.

- Тебе показалось, - сказал Садыков, садясь на лежанке.

Слишком резко! Это насторожило Антона Звягина. Мальчик сделал шаг назад.

- Нет, не показалось! – Он присмотрелся к скрючившемуся в неудобной позе казаху. – Ты мне всё врал!

Антон выбежал из юрты и легко вскочил на коня, пришпорив пятками.

Скакал он долго, до самой темноты, пока хватило сил лошади. А после отпустил поводья и задремал, доверившись умному животному.

Утром, когда дед отправил его восвояси за холмы, мальчик, получив в чае усиленную дозу стариковских снадобий, уснул и так провел время почти до вечера. Кто знает, что именно сыграло свою роль в пробуждении, пусть пока и не полном, его памяти? Пропущенная ли порция чая, страх от преследующего деда некоего злого человека, либо же растущий организм просто смог перебороть отраву и вывести её прочь? Но очнулся он уже другим человеком.

И, когда вернулся к юрте, Антон, подивившись тишине и отсутствию дыма, как заколдованный снова подошел к могиле матери и начал отбрасывать камни. Там он обнаружил сморщенную мумию со следами нечеловеческих мук на лице. Все неявные подозрения о её якобы «болезни», смутные образы из прошлого – всё это словно стена отгородила мальчика от внушений казаха, который, если разобраться, и не мог быть его дедушкой. По всему выходило, что Садыков зачем-то его обманывал.

Когда начался рассвет, конь вышел к ручью, что протекал в балке неподалеку от их юрты. Только тогда Антон очнулся.

То, что он принял за корягу, оказалось телом. Говорят, что лошади боятся запаха мертвецов, но отчего-то сейчас его конь пришел именно сюда. Возможно оттого, что Сергей не был гниющим трупом и мог пахнуть схожим с Антоном запахом.

Мальчик, как завороженный, всматривался в лицо лежащего на траве человека. И чем дольше, тем ярче становились картинки в его голове.

- Папа, - прошептал он, вспомнив его.

Вспомнил он и обстоятельства гибели своей сестры и своего похищения. Стоило ему моргнуть, как тело отца тут же пропало. Тогда он дико вскрикнул и потерял сознание.

Таким его нашел Жиренше, и долго смотрел на ребенка, раздираемый противоречивыми чувствами. Инстинкт просто вопил о восполнении энергии. Даже этой малой крохи хватило бы, чтобы полностью восстановиться. Глупый своенравный мальчишка!

Держать Ольгу в подчинении под угрозой сыну было куда как проще! И, когда Антон отъезжал по делам, мучить женщину можно было сколько угодно – та хранила молчание. Знал бы Звягин-младший, почему «болела» его мама!

Как поступить сейчас? Антон уже ни за что не останется с ним. Мало того, что он начал что-то подозревать и раскопал могилу, так еще и лежит сейчас на том самом месте, как назло, где Садыков оставил тело Сергея!

Жиренше был обязан «выпить» мальчишку. И это крайне усложняло дело. Можно было его посадить, как собаку, на цепь, но тогда Дар полностью иссякнет. В мире полным-полно глупых, даже идиотских правил, но ни одно из них нельзя нарушить без последствий. Придется отпустить Антона и дожидаться своего часа, не выпуская того из вида.

Он принял решение. Оставил юрту, деньги и одного коня. А сам погнал стадо овец, чтобы продать за бесценок и покинуть степь.

Стоптанные ботинки Вестника Смерти (3\3)