В детстве Маша часто уходила играть к подругам в двор соседнего дома.
Ее отпускали, потому что думали, что родители подруг присмотрят за ней если что. Да и все друг друга знали в этих домах, много родственников, все чужие сразу на виду, а во дворе постоянно тусуются бабушки и мамы с детишками. Что может произойти в такой близи от дома?
Рената Маркелова кстати тоже жила в одном из этих домов.
Она...а точнее то что с ней произошло и было причиной, почему Маше запретили играть в соседних дворах.
Рената Маркелова училась в той же школе, что и Маша, но на два года старше. Обычная старшеклассница каких легион. Красивая, можно даже сказать очень красивая, умная, хорошо училась. Играла на гитаре и играла очень хорошо, даже выступала на вечерах школьной самодеятельности (да, у Маши в школе были вечера школьной самодеятельности). Кажется, даже была лид-гитаристкой в какой-то очень гаражной панк-группе. Сложно было о ней сказать что-то определенное - в конце концов Маша не общалась с ней. Просто иногда видела ее в коридорах и на общих линейках школы.
Даже ее имя она узнала только после всех событий.
Весной девятого класса вся школа бурлила, готовясь к последнему звонку.
Выпускалась параллель Ренаты - 11 А, Г и М-классы (она была в “Г” - гуманитарном).
Десятиклассники готовили выступления для поздравления старших ребят, а девятиклассники украшали школу под чутким руководством злобной старушенции-завуча и застрявшего в перманентном похмелье завхоза.
О да, с этими товарищами о покое оставалось только мечтать.
Каждый день Маша задерживалась по делам класса на пару часов, и частенько сталкивалась в коридорах школы с Ренатой, которая готовила номер со своей группой на выпускной.
Любопытная Маша иногда пробиралась за кулисы и слушала их репетиции. Ей очень нравился тот панк-рок, который они лабали. Хотя бы потому, что это было куда драйвовее, чем та галимая русская попса с их школьных дискотек.
Да и сама Маша в то время слушала что-то подобное - Люмен, ГРоБ и Психею.
Рената скакала с гитарой по тесной сцене актового зала, подпевая солисту, вступая со своим жестким соляком, запарывая его и терпеливо начиная с начала. Свет в актовом зале был выключен, лишь слабосильные прожекторы выхватывали ее из тьмы, делали похожей на настоящую рок-звезду.
Когда они выступали на выпускном, Маша хлопала и свистела так громко, как только могла, ведь она знала сколько труда и энтузиазма вложено в эту музыку.
После официальной части, одиннадцатиклассники поехали в какой-то клуб, а остальные включая Машу разошлись по домам.
А на следующий день она узнала, что ночью какой-то бомж изнасиловал Ренату и задушил прямо под окнами ее собственного дома.
Маша собирала информацию о трагедии по крупицам и чем больше, она узнавала, тем страшнее и бессмысленнее становилось произошедшее.
Рената) шла домой вместе с компанией пьяных одноклассников, они проводили до двора и двинулись дальше по району, горланя песни и ища круглосуточные магазинчики, в которых можно закупиться бухлом.
От входа во двор и до двери подъезда Ренате было идти метров двадцать, не больше.
Но она так и не добралась до ступенек подъезда.
Ее…ну вы помните - схватили, затащили в кусты под окнами дома, изнасиловали и задушили.
Один паренек из десятого класса, живший в соседнем доме, рассказывал, что видел, как Ренату грузили медики. Говорил, что ее шея была черной от синяков.
Пиздит скорее всего, нихрена он не видел.
Все в доме, особенно те, кто жил на первом этаже, все они слышали крики Ренаты. Потом он говорили, что думали - это проститутка и какой-нибудь гастарбайтер ебутся в кустах, чего им мешать и влезать в это?
Ну да - кричит от боли.
Ну да - зовет на помощь, умоляет помочь ей, рыдает и визжит, просит не убивать ее.
Пфффф…
Типичная проститутка, разговаривающая с клиентом, ведь так?
Они слышали ее крики, это подтвердило следствие.
Рената жила в небольшом трехэтажном и деревянном доме-бараке. В небольшой двухкомнатной квартире с мамой, отцом, бабушкой, младшей сестрой и младшим братом. В доме жило человек 60 или 70. Все они слышали ее крики, но всем было пофигу.
Никто не вышел проверить, что за ужас творится в кустах под окнами первого этажа. Нет, Маша была уверена, что они просто вжимали свои головы в подушки и ждали пока крики стихнут, чтобы снова провалиться в блаженный сон.
Смерть Ренаты стала для Маши чем-то странным.
Событием, которое настолько не вписывается в окружающий ее мир, что даже не знаешь, как к нему относиться. В мире Маши просто не было места для такой трагедии. Нет, она не жила в мире розовых очков, она знала, что плохие вещи случаются и даже иногда с близкими людьми.
Но смерть Ренаты, еще недавно скачущей по сцене, словно за ее спиной выросли невидимые крылья, было чем-то уродливым и неправильным, чем-то таким, что разум Маши просто не мог осознать, но и отторгнуть, словно чужеродный вирус, сил не хватало.
Она погрузилась в это событие с головой и половину своих летних каникул потратила на то, чтобы провести свое собственное расследование. Она опрашивала родственников Ренаты, подкарауливала следователей у отделения полиции, проникала всеми правдами и неправдами в кабинет директора. Она познакомилась с одноклассниками Ренаты и узнала о ней все, буквально составив ее портрет из сотни мельчайших осколков - слухов, мнений и домыслов.
- Она была лучшей дочерью на свете, я не знаю за что это нам все…
- Мы с ней дружили с первого класса...и.…мы хотели потом вместе поступать...но я хотела уехать в Москву, а она – в Питер.
- Да, сука она конечно, но такой херни все равно не заслуживала…
- Она много выпендривалась, я не удивлюсь, если она сама нарвалась тогда…
- ...Рената? Блять, эта психопатка мне между ног заехала в шестом классе...
- ...она могла бы претендовать на место в любом хорошем вузе, но ее семья тянула ее вниз, но это мое мнение…
- Она меня звала гулять, но...она мне никогда не нравилась…
- Меня не было тогда дома, я бы выбежала, я бы почувствовала, а они блять упились и нихрена не слышали…никогда не прощу им сестру, никогда…
Рената - дочь, Рената- подруга, Рената - сука, Рената, - возлюбленная, Рената - знакомая, Рената - доставучая дура, Рената - зазнайка, Рената - сестра, Рената…
Увлеченная этим расследованием, Маша почти перестала спать и есть.
Она похудела на восемь килограммов, превратилась в бледную тень себя прошлой.
Под глазами запали черные круги, руки начали трястись, а три лестничных пролета до дома начали даваться ей тяжело. Днем она постоянно клевала носом, а ночью - лежала с открытыми глазами, представляя в голове, как все было после того, как Рената попрощалась с одноклассниками.
Как он волок ее в кусты, как бил, как насиловал и душил ее. Она прокручивала одни и те же кадры, словно разглядывая зацикленную гифку. Лицо Ренаты не шло у нее из головы.
Потом в августе она потеряла сознание на автобусной остановке.
Придя в себя в больнице, она плакала день и ночь, даже когда ее накачали успокоительным. А потом она просто забыла. О Ренате, о происшествии, о всем своем расследовании. Словно в голове перегорел предохранитель.
Она забыла обо всем, вытеснила из памяти куда-то на старые, покрытые пылью полки.
До того дня, когда она едва не оказалась на ее месте.
Когда тот упырок (она же даже его толком не видела) напал на нее сзади и сбил в снег, Маша вспомнила все о Ренате и уже не забывала.
***
Холод проник в душу Маши, когда она услышала этот голос. Не потому что он был ей знаком или что-то вроде того.
Нет.
Просто он был очень близко.
Буквально в паре метров от нее.
Она повернула голову.
- Привет! - повторил парень, стоящий перед ней.
Молодой, даже моложе Маши.Студент, наверное. Он был одет в спортивные штаны и темную клетчатую рубашку, редкая бороденка выбивалась из подбородка. На переносице очки в стильной черной оправе, виски выбриты. В одной руке он сжимал айфон, в другой - бутылку пива.
- Привет, - еще раз сказал парень, помахивая телефоном. Голос у него был немного пьяным, но язык не заплетался, да и сам он выглядел вполне адекватным.
На первый взгляд.
“Блин, просто отвали от меня” пронеслось в голове у Маши.
- Здрасте, - выпалила она, уже понимая, что трясется как осиновый (овый) лист.
Если бы она заметила этого парня издалека, то смогла бы приготовиться, чтобы дать отпор.
Смогла бы выдавить себя что-нибудь более уверенное и спокойное, чем это запинающееся, хромающее на обе ноги и чахоточное “здрасте”. Это вообще, что такое...тьфу, как будто Машка не закаленная сибирячка, а какая-то сопливая москвичка из богатой семьи.
Соберись, тюхтя!
Ты же выросла по колена в семках, яге и вертухах, да у тебя три раза пиздили телефон старшие девчонки, один раз при этом даже окунули в грязевой океан, разлившийся во дворе школы.
Но...но ты же разбила нос той стерве из 11 В, ведь было такое!
Почему ты не выжала из себя, что-то круче чем просто “здрасте?
Он просто застал тебя врасплох, ведь так?
- Привет, не знаешь где тут какой-нибудь круглосуточный магаз? - сразу начал парень, видимо не замечая ступора Маши. - Мы ищем, нигде нихера нету.
- Эмм… - замялась Маша.
Мы?
- Ну чего тут? - сбоку, из сумрака, сгустившегося под окнами дома, там куда не доставал оранжевый свет фонарей, появился приятель парня.
Внутри у Маши...
Окей, вас это не задолбало?! По моим подсчетам, за пару страниц у Маши внутри холодело как минимум пару раз. Куда уж больше?
Там у нее внутри уже должен быть целый ледник, с вмороженными в него Эребусом и Террором.
Но как из песни слов не выкинешь - так и этот холод внутри ее тела невозможно описать как-то по-другому.
Просто это как большой и старый погреб в деревенском доме - ты спускаешься в него из теплой веранды и неожиданно попадаешь в царство мороза. В нем холодно и зябко, но, когда ты идешь по миниатюрной лесенке на уровень ниже, ты начинаешь понимать, что такое настоящий холод.
Так было в погребе у бабушки с дедушкой.
Три пролета узкой лестницы, по четыре ступеньки на каждом.
Внизу, от пола веяло мертвенным холодом. Каждый раз, когда Маша спускалась туда, ее зубы неистово трещали, а плечи покрывались гусиной кожей и плевать сколько слоев одежды на нее было надето.
И если в начале своей прогулки она только спустилась в погреб, то сейчас девушка стояла в самом низу, на девятом кругу, посреди ледяной пустыни.
Приятель, подошедший к ним, выглядел куда более угрожающе, чем первый парень. Высокий, плечистый, с бритой головой. В футболке с длинными рукавами и светлом дутом жилете. Ничего странного или опасного, но почему-то у Маши от него дух перехватило. Что-то в его взгляде выворачивало ее наизнанку, будто его глаза говорили ей - не жди от меня ничего хорошего.
Пустые и равнодушные глаза.
Видела она такие раньше.
У парня бывшей лучшей подруги - Риммы - и у преподавателя философии в универе в котором она училась.
Как раз из-за этого парня подруга теперь и “бывшая” - после свадьбы этот мудила запретил Римме встречаться со старыми друзьями, потому что якобы они на нее плохо влияют. Конечно, плохо! Ведь убеждать подругу пойти в полицию и зафиксировать побои — это ведь разрушение семьи, Маш.
Зачем ты это делаешь?
Зачем ты лезешь в мою жизнь?
Зачем ты лезешь в жизнь этого бедного преподавателя философии? Ну завалил он тебя на экзамене, потому что ты отказалась “сдать долги” у него в квартире. Ну приставал он к самой забитой девчонке группы, видимо думая, что она никому не расскажет...она действительно не рассказывала об этом, но так уж получилось, что, Маша застала их вдвоем после пары.
Зачем надо было стучать на него ректору?
Неужели ты гребанная стукачка?
Надумала у себя в голове какой-то “взгляд” по которому вычисляешь “плохих” людей - не слишком ли самонадеянно с твоей стороны?
И этот парень...может с ним все в порядке? Почему ты нервничаешь?
Потому, что на проспекте только Маша и эти двое и больше никого, вот почему.
- Ну чего? - спросил бритый у хипстера, скользнув равнодушным взглядом по девушке.
- Да я пытаюсь узнать, пытаюсь, - отмахнулся от него хипстер и снова обратился к Маше. - Блин, знаешь какие-нибудь магазины? Пожалуйста, вопрос жизни и смерти!
- Эм...ну, - она начала как идиотка запинаться. - Кажется чуть дальше по дороге Пятерочка была, - Маша махнула рукой себе за спину. - Если через дворы пройти, то выйдете к ней.
Она приметила этот круглосуточный, пока шла от метро - старая студенческая привычка.
- Ой, бля, спасибо! Ты чудо, ты спасла нас от супер-проблем! Это блин чудо что мы тебя встретили, - искренне обрадовался хипстер, прижав руки к груди и чуть не облив себя пивом. - Спасибо, еще раз!
Маша выдавила из себя неуверенную улыбку.
- Спасибо, - буркнул ей бритый. Его глаза в вечерней тьме были еще более жуткими, две пустые темные дырки на бледном лице.
Маша молча кивнула и засеменила вперед, стараясь не оглядываться. Она почувствовала, как внутри нее сердце превратилось в водяной насос, судорожно гоняющий кровь по ее телу. Еще немного и у нее в глазах потемнеет, она потеряет сознание и рухнет прямо на асфальт.
Все нормально. Все нормально. Все нормально.
Она чувствовала, как они смотрят ей вслед. Чувствовала взгляд этого бритого парня, сверлящий ее кожу между лопаток.
Омерзительно.
Отвратительно.
Невыносимо.
Маша дышит часто, словно воздух вокруг стал разреженным. Ее подмывает побежать, но она еще в своем уме и не собирается давать бешенным псам повод. Ну вот, она и назвала их бешенными псами. Ничего ей не сделали люди, но она уже боится их и готова увидеть в них самый опасных маньяков современности. Тед Банди и Джеффри Дамер на выгуле.
Возможно, она перебарщивает.
Но это не значит, что она сейчас развернется, подойдет к парням и извинится за то, что плохо о них подумала.
Ей даже быстро оглянуться слишком страшно, словно этим коротким взглядом она выдаст свои мысли и свой страх. И они сорвутся с места, чтобы разорвать ее на куски.
Уж лучше Маша будет идти вперед - так быстро насколько она может идти, не переходя на бег.
- Так, еще немного, еще совсем немного, - шептала она себе под нос, пытаясь заглушить отчаянный стук сердца.
Слева показался поворот на улицу и Маша тут же устремилась туда. Уж лучше она пройдет через дворы, чем еще немного побудет под пристальными взглядами этих двух странных парней.
Да, это означало нехилый такой крюк через тьму и сумрак детских площадок и тополиных аллей, но у Маши просто не хватило бы сил дойти до конца этого такого светлого проспекта.
Едва свернув на аллею, она прижалась спиной к дереву, чтобы отдышаться.
- Черт, гадство, - тихо сказала она, закрывая на секунду глаза и позволяя себе раствориться во тьме.
Сколько она так стояла - минуту, десять минут, целый час?
Хрен его знает.
Она уже почувствовала, что сквозь ее тело прорастает этот громадный тополь, как его ветки проходят сквозь кожу и пробираются внутрь ее артерий.
Дыхание успокаивалось. Штиль над ее внутренним морем.
Ей опасно ходить по этим улицам из-за этой гребанной темноты, но именно в ней ей спокойнее всего.
В чем тут логика?
Приятно чувствовать себя в безопасности.
Приятно не ощущать этого взгляда. Приятно, чертовски приятно.
Кажется, это даже дает ей силы продолжить долбанное путешествие и идти вперед. Осталось же немного. Совсем капельку.
Она сумеет прошмыгнуть по улочкам параллельным этому проспекту.
Сумеет раствориться в этих густых тенях, как в горячей похлебке. Она исчезнет, превратится в прохладный ветер, и снова появится в этом мире уже перед дверьми Аглаи.
И никакая мразь ее не сможет остановить. Как можно остановить вечерний ветер, але?
Маша уже знала, что ничто не сможет ей помешать.
Она распрямилась, тихо, словно дикая лесная кошка. Переступила с ноги на ногу, слегка пружиня, словно проверяя на месте ли ее кости и мышцы. Все на месте, дома их не забыла.
Девушка почувствовала, как касается своими ступнями этой земли, и это чувство придало ей уверенности. Она стояла на этой земле двумя ногами, крепко и основательно. Она стала этой землей, этим воздухом и этими деревьями.
Она повела плечами и листья над ее головой вторили ей своим тихим шепотом.
Маша тихо выдохнула. Никто этого не услышит, звук сольется с шумом тяжелых крон над головой.
Ее никто не поймает.
Она – богиня этого сумрака.
Она – неуязвима.
Она сделала шаг вперед, первый, второй, третий, неуверенные слабые шажки. Но затем пошла твердой и наглой походкой. Маша хотела побыстрее добраться до квартиры подруги и не собиралась здесь задерживаться. Ну нахер, валите все с дороги.
Я иду!
Маша пошла вдоль аллеи, увязая в тягучих тополиных тенях.
Но потом она вспомнила, что, совсем не из-за темноты, боится ходить вечером одна.
Нет-нет-нет.
Она боится мужчин. Вот так. Какая нахер темнота?
Это ведь не темнота сейчас схватит ее за горло.
Маша вздрогнула.
Встрепенулась словно косуля почуявшая что-то в ближайших кустах.
Слишком поздно.
Тяжелая рука сомкнулась на ее горле и рванула назад.
- НЕЕЕТ! - попыталась закричать Маша, но из сдавленного горла вырвался лишь жалкий хрип, больше похожий на скрип несмазанной карусели.
Ее потащили куда-то как куклу, она видела звездное небо, пробивающееся меж листву тополей, мелькание огней в окнах. Она замахала руками, но его вторая рука жестко перехватила левую кисть, сжала так, что от боли плечо пронзила судорога. Каблуки ее босоножек стучали по брусчатке аллеи. Она не могла ничего сделать.
Ей казалось, что она падает в пропасть. Ноги не находили устойчивого положения, шея хрустела так, что казалось еще немного и ее позвоночник выдерут с корнем.
Нет! Нет! НЕТ!
ЗА ЧТО?! ПОЧЕМУ! ВСЕ ЖЕ БЫЛО ХОРОШО!
Ее выволокли с дорожки на тенистую полянку, укрытую со всех сторон кустами. Она увидела это, пока ее тащили вперед. Мозг работал на пределе своей концентрации, он видел все и воспринимал все так четко, что было больно глазам. Трава под ногами, сырая и чуть влажная.
Шум деревьев вокруг них, словно бушующий ураган.
Ее прижимают к стене.
Это маленькое здание - судя по всему трансформаторная будка или котельная. Кирпич выкрашен известкой. Здание - темный зверь в этом сумраке, на него не нашлось даже самого завалящего фонаря. От него веет озоном. Она чувствует это, но может ей лишь кажется.
Затылком ее вжимают в кирпич.
Она пытается визжать, но ее горло сжато так, что наружу выходит лишь жалкое сипение.
Маш, хорош пиздеть! Сипит она.
Ты молчишь как мышка, ты оцепенела, ты чувствуешь, как все твои мышцы налились свинцом. Ни пошевелиться, ни моргнуть, ни вздохнуть. (перечисление – нИ, если нЕ то не запятые, а точки наверное надо ставить.) Толкни тебя в бок, и ты завалишься на траву, словно чучело куропатки или какой перепёлки. Драная ты жалкая трусливая птица.
Курица!
Трусиха!
Слабачка!
Нихуя не можешь двинуться!
Сердце у Маши перестало биться и начало дико выть, объятое пожаром паники. Ей показалось, что ее грудная клетка сейчас взорвется изнутри. Эти руки, сильные и жестокие, без капли нежности и сострадания на ее шее и плечах. Ее вжимают в стену еще сильнее.
Ей дико больно.
Она видит нападающего.
Черная тень. Как по-другому опишешь? Только если вглядеться, можно что-то различить.
Темный силуэт мужчины. Невысокий, но коренастый, руки похожи на широкие грабли. Кулаки такие огромные, что он может ими дом пробить насквозь. Отсветы из окон ложатся на его лицо хищной маской - не человек, а дикий зверь перед ней, оскалившийся, обнаживший клыки.
Нет.
Не зверь.
Просто чувак с небритым раскосым еблом. Казах что ли или узбек? В голове у Маши тут же вынырнули из памяти все эти новости, которые она читала во время утренних поездок в метро (вечером в метро она спала, привалившись к поручням). Гастарбайтер изнасиловал студентку, группа узбеков (или туркменов, похер, да хоть белорусов) обокрала квартиру и изнасиловала хозяйку, приезжие изнасиловали кого-то, изнасиловали, изнасиловали и еще раз изнасиловали. А потом убили. А потом задушили. Совсем как с Ренатой.
Совсем как с ней.
Ага, а вот и мысли о Ренате вылезли.
Когда после смерти Ренаты прошел год, на ее дом повесили памятную табличку. Как латунная память о произошедшем. Провисела она так полтора месяца, а потом ее оторвали к херам. Кто - неясно. Маша не сомневалась, что к этому приложили руку жители самого дома, которым мозолило глаза напоминание о том, чего они тогда не сделали. Не могли или не захотели сделать.
Табличку восстановили достаточно быстро.
Сорвали ее правда еще быстрее - через неделю.
В этот раз изготовление очередной тусклой таблички заняло два месяца, но она все-таки вернулась на свое место. И видимо на этот раз прикрутили на совесть, потому что в следующий раз табличка пропала только через три месяца.
Потом Маша перестала следить за ее перемещениями.
Когда на третьем курсе она ездила в родной город, то вновь увидела на месте таблички лишь потрескавшийся краску и дырки от вырванных с корнем болтов. Нет, Рената Маркелова не умирала здесь под окнами. Все это дела ушедших дней, да и вообще не правда.
Хватка на горле чуть-чуть ослабла, и Маша тут же начала лепетать.
- Пожалуйста, прошу, прошу, умоляю…
- Заткнись, сука, заткнись, и я тебя отпущу, - рыкнул на нее парень.
- Пожалуйста, пожалуйста, я все сделаю, - продолжила умолять Маша, за что и поплатилась.
Удар обрушился сбоку, не пощечина, а скорее резкий тычок в бок, выбивший из ее легких весь воздух.
- Заткнись, блять! А то порежу, - громким шепотом захрипел он ей на ухо. Маша заткнулась, сосредоточившись на том, чтобы не выхаркать свои внутренности.
Ребра разрывало болью.
Хватка была такой крепкой, что ей было почти не пошевелиться.
Ноги ослабли, словно от них отрубили питание. А может так и было. Может она и правда была андроидом, из которого вытащили аккумулятор? Надо вот поднять ногу и дать по шарам этому мудиле, но она просто не может.
Ей страшно, что этот парень сейчас убьет ее.
Хотя какой парень.
Маша наконец рассмотрела его.
Не парень, а сорокалетний мужичок, с серым и пропитым лицом, густой щетиной, и пустыми, ничего не выражающими глазами. Может конечно все дело в синем фильтре ночного мрака, но он ей показался каким-то бомжом драным. У нее в доме, над квартирой которую она снимает, живет семья алкашей. Самых настоящих, пропитых от пяток до макушки, пробы ставить негде. Муж и жена. Два призрака, которых почти не отличить друг от друга.
Когда Маша сталкивалась с ними на лестничной клетке, они смотрели на нее именно таким взглядом.
- Заткнись. Да, вот так, не дергайся и все будет зашибись, - сказал он с едва различимым акцентом.
Маша хотела что-то сказать, но ком слизи заполнил ее горло.
Она почувствовала укол на шее, резко дернулась, но его громадные лапищи тут же вернули ее на место.
- Не дергайся, а то я тебя вскрою, - нервно сказал он, показывая ей нож и снова прижимая его к ее щеке. Ножик был маленький, чуть ли не перочинный, но Маше было плевать. Он ощущался громадным и предельно острым. Холод его лезвия оставлял на коже волдыри.
- Прошу…- тихо сказала Маша, но мужик снова ударил ее под дых и начал опускать вниз, буквально утыкая лицом в землю. Его руки легко заламывали ее, Маша попыталась упереться ногами или локтями, но тело окоченело, будто она уже умерла.
- Заткнись, блять, заткнись, заткнись, шлюха, не дергайся и все будет зашибись, давай, давай, - она начал захлебываться своими словами, буквально глотая их. Она чувствовала его теплое дыхание на ушах и затылке. От него пахло сушенной рыбой и сиренью, и от этого запаха у нее начала кружиться голова. Хотя нет, голова у нее начала кружиться потому что ее прижали к земле и поставили на колени.
- Нет, нет, нет, нет, - начала лепетать Маша. Ее просто не хватало на все это. Сколько она не искала внутри крика – его все не было и не было. Ничего не было внутри. Только пустота и холодная земля.
Она неуязвима? Ха!
Еще пять минут назад (всего пять!) Маша чувствовала себя черной птицей, властительницей этих сумеречных подворотен, а сейчас она валятся на земле у трансформаторной будки, и никто не увидит, что с ней сделает этот ублюдок.
Какая тень? Как ей вообще пришло в голову не боятся?
Машу наконец прорвало.
Она завыла изо всех своих сил. Она превратилась в вой. Да, ее лицо было прижато к земле и вой из-за этого был совсем глухим, но это не так важно. Внутри у нее обрушилась дамба.
Она почувствовала эту чуть влажную траву под щекой, его горячие раскаленные ладони, задирающей ей подол платья и пытающие нащупать трусики, почувствовала, как другой рукой он держит ее руки, заведя их за спину, превратив ее в беспомощную куклу. Почувствовала, как ее внутренности сжались в парочку нефритовых камешков.
Она почувствовала его вес, давящий ее, сжимающий, спрессовывающий ее кости.
Она нихрена не может сделать.
Как и Рената не могла.
Она попыталась закричать еще раз.
Ничего не вышло, просто ничего.
Его руки оставляют синяки на ее коже. Кажется, он сейчас сорвет с нее ее трусы, которая она покупала на распродаже в Victoria's Secret. Говнюк.
Тогда зимой она избежала этого, но сейчас несчастье настигло ее.
Может она сама виновата, всегда же так говорят?
Даже ее учительница по русскому Лидия Как-ее-там-уже-не-помню говорила - жила была девочка, сама виновата.
Она сама виновата?
Слишком расслабилась?
Слишком поверила в то, что имеет право спокойно дойти до подруги?
Может не стоило сбегать от этих парней - они бы ее защитили?
Это все несправедливо.
Это просто блятски несправедливо, но сейчас это произойдет.
Точнее УЖЕ происходит.
Ей хотелось, чтобы ее разум забился куда-нибудь в самый дальний уголок тела, но он смотрел и впитывал происходящее, словно герой Заводного Апельсина, прикованный к креслу.
Маша прикована к этому телу и никуда ей не деться.
Это уже происходит.
Давай, давай же, да вот так, молчи только сука, а то я тебе внутренности выпущу, - мужик пытался нащупать у нее под юбкой трусики, но у него ничего не получалось. – Так,блять, где…
Он замолк.
Его руки разжались, и он перестал наваливаться на Машу.
Не понимая, что происходит, она уперлась руками в землю (плечи болят пиздец!) и осторожно обернулась, уже ожидая пинка прямо в лицо.
- Чего такое? А? - с искренним непониманием в голосе сказал мудак, нависшей над ней. Маше нечего было ответить.
Внезапно его приподняло над землей.
Глаза расширились от удивления, он открыл рот, словно пытаясь спросить Машу - а что это собственно происходит? Но резкий рывок не дал ему крикнуть, не дал ему сделать хоть что-нибудь.
Его подняло все выше и выше, прямо до крон тополей.
Он остановился, зависнув в воздухе, и нелепо болтая руками и ногами, словно муха, зацепившаяся за клейкую ленту.
Панически открыл рот и начал резко вертеть головой, пытаясь понять, что происходит. Из его рта хлынуло что-то черное.
Маша только сейчас увидела, что прямо над ним в густой кроне дерева, прямо меж листьев светятся два оранжевых окна. Да, это точно были окна, что же еще.
Верхняя половина мужика внезапно исчезла, поглощённая ночной темнотой. Его ноги резко задёргались, будто по ним пустили ток.
Послышался тошнотворный хруст. Этот хруст напомнил Маше звук, когда рубишь на куски охлажденную курочку, чтобы запечь голени и крылышки отдельно от грудки.
И нож вязнет в филе и костях. Ты давишь на его рукоятку, чтобы лезвие разрубило сухожилия и разорвало суставы.
Кости хрустят, дробятся на куски, из трещин лезет губчатый костный мозг.
Ноги отчаянно заметались и внезапно повисли двумя плетьми.
Нижняя половинка мужика рухнула вниз, с глухим звуком шлепнулась на траву разбрызгивая вокруг что-то черное и маслянистое.
Верхняя половинка так и не появилась.
Машу внезапно очень потянуло посмотреть на нижнюю половинку тела того, кто еще недавно пытался ее изнасиловать. Тянуло увидеть, как выглядит этот оторванный от всего остального тела кусок мяса, чем он нашпигован и его внутренности выглядят в ночном сумраке.
Да возможно она бы сейчас это и сделала.
Но вместо этого Маша завизжала, вскочила на ноги и бросилась бежать, не разбирая дороги.