1914 г. Военный Госпиталь Комиссаровского училища
В архивах своего прадеда - военного врача времен Первой Мировой войны нашел вот такое фото. Сбоку надпись :"1914 Военгоспиталь Комиссаровского училища" Это то самое техническое училище, которое располагалось в Благовещенском переулке Москвы. Видимо, во время Первой Мировой, в одном из корпусов расположился госпиталь. Качество фото поражает своими деталями - видны даже георгиевские кресты. В оригинале фотография достаточно высокого разрешения
Броневик
Взываю к вниманию людей, интересующихся военной техникой. На картинке вы можете увидеть дверь от броневика. Лежит она у меня в селе и мне стало интересно что это была за машина. Так как никто из родственников не знает откуда она там взялась, хочу хотя бы узнать от какой именно бронемашины она была. Мне известно несколько фактов об этом броневике: он 1914/1915 года, возможно был трёхколёсный, возможно экземпляров этой машины было около 14-15 штук. Везде добавляю возможно, потому что эту информацию просто мне рассказали родственники, которые сами не очень-то уверены в её надёжности.
Буду очень благодарен тем, кто поможет узнать от какой машины эта дверь.
Памятник и фасад Витебского вокзала
Памятник 100-летию начала Первой мировой войны 1914-1918 годов. Русским воинам, ушедшим на фронт с Витебского вокзала
Джон Першинг против Панчо Вильи: битва генералов
Вилья против «Вечного»
Франсиско Панчо Вилья был одним из самых знаменитых и колоритных участников Мексиканской революции. Вилья, урождённый Доротео Аранго, родился в 1877 году. А в 1910 году он присоединился к восстанию идеолога Франсиско Мадеро против президента Порфирио Диаса.
Три генерала: Обрегон, Вилья и Першинг, 27 августа 1914 года
Порфирио Диас правил Мексикой с 1877 года и не единожды переизбирался. Будучи наполовину индейцем племени мистеков, он поставил рекорд по продолжительности правления в Мексике, за что заслужил прозвище «дон Перпетуо» — вечный.
Забавно, что в юности он с отрядом почти безоружных людей успешно боролся против других знаменитых диктаторов — Санта-Анны и императора Максимилиана.
В политике Диас не признавал никаких принципов. Чтобы привлечь зарубежные инвестиции, нужна была стабильная страна. А стабильности Диас добивался своеобразными методами, хотя и распространёнными для его века: «pan o palo» — «хлеб или дубинка».
При этом Диас и его временная замена Мануэль Гонсалес оспаривали пальму первенства самого коррумпированного правительства в истории Мексики.
В армии и жандармерии процветал произвол, вплоть до казней через сожжение прямо в доме виновного или растаптывание его лошадьми. С одной стороны, к 1910 году во всех столицах штатов появилось электричество, во многих — трамваи. С другой — грамотой владели менее 20% мексиканцев, а половина всех жилищ представляла собой состоящие из одной комнаты лачуги. Крестьяне массово лишались земли, а разбогатевшие помещики севера считали, что сами, без помощи янки, могут выращивать хлопчатник и скот, строить железные дороги и добывать уголь, поэтому требовали ограничить влияние США.
Боец отряда Вильи с антикварным ружьём-уточницей
В борьбе с Диасом Вилья показал себя отличным партизанским вожаком, поддерживал жёсткую дисциплину, следил за питанием бойцов, сам никогда не пил и не курил. В мае 1911 года повстанцы, наконец, победили.
Вилья против Каррансы
Новым президентом стал Мадеро, пытавшийся примирить всех участников войны. Но вместо обретения мира Мадеро закономерно потерял поддержку почти всех сторонников. Бывшие герои гражданской войны Сапата и Уэрта теперь сражались против нового правительства. Причём Мадеро публично критиковал высшие круги армии.
Итог: в феврале 1913 года Уэрта при поддержке других генералов в ходе хитрых манёвров свергнул Мадеро. Экс-президент и вице-президент погибли «при неудачной попытке освобождения» сторонниками.
Тем временем Вилья, оставшись верным Мадеро, ушёл из политики и женился. Однако его не оставили в покое и пару раз чуть было не расстреляли.
А с приходом узурпатора Уэрты Вилья привычно развернул партизанскую войну, больше того — смог даже взять важнейшие укреплённые города Торреон и Сьюдад-Хуарес. 6 июля 1914 года Уэрта ушёл в отставку — и развернулся очередной раунд борьбы за власть: верховный главнокомандующий и де-факто президент Карранса против Вильи и Сапаты.
Интересно, что Вилья, долгое время не умевший читать и писать, очень интересовался новинками техники — в 1914 году даже купил несколько мотоциклов «Индиан», использовав их в битве при Торреоне. Армия США начала закупки мотоциклов лишь за год до Вильи. В 1915 году Вилья даже попытался создать собственные ВВС, приобретя пять бипланов Райта.
Однако приглашённый для обучения повстанцев пилот из США разбил один из самолётов при посадке, и местные добровольцы внезапно утратили интерес к полёту.
Вилья у мотоцикла Indian Powerplus
Формально силы Вильи насчитывали от 35 000 до 50 000 человек, однако подавляющая часть из них подчинялась прежде всего своим вождям, а уже потом Вилье. Хотя Вилье и Сапате на время удалось занять даже Мехико, твёрдо контролировать они могли лишь родные места.
А сторонник Каррансы генерал Обрегон учитывал опыт войн европейцев — под огнём множества пулемётов, снабжённых миллионами патронов, отважные кавалерийские атаки повстанцев захлёбывались на колючей проволоке. Последняя впервые применялась в бою на земле Латинской Америки. В двойной битве у городка Селайя элита Вильи была разгромлена.
Вилья против Першинга
Президент США Вудро Вильсон, которому в преддверии вступления США в Первую мировую войну было жизненно необходимо спокойствие на южной границе, 19 октября 1915 года официально признал правительство Мексики во главе с Каррансой. Теперь Карранса мог официально закупать оружие и продовольствие в США, а «мятежники» — нет. Больше того, через территорию США войска Каррансы на поездах просто объезжали силы Вильи.
Лучшие отряды повстанцев внезапно напоролись на усиленную этими подкреплениями оборону. Реакция Вильи, у которого после поражений дезертировали целые части, не заставила себя долго ждать.
10 января 1916 года отряд вильистов остановил поезд в Санта-Исабель и убил всех находящихся там янки, которые ещё недавно были союзниками. Погибло 17 инженеров и горнорабочих, причём их тела изуродовали.
А затем Вилья с четырьмя сотнями своих людей пересёк границу США и Мексики и в ночь на 9 марта атаковал небольшой городок Коламбус в штате Нью-Мексико. Но в городе оказалось порядка 350 солдат — примерно столько же, сколько и всё гражданское население. В Коламбусе было убито 17 человек, из них 8 военных, а Вилья потерял около сотни бойцов.
Вилья надеялся спровоцировать войну между США и Мексикой и на почве борьбы с внешним врагом объединиться с другими генералами, включая Обрегона, против Каррансы. Однако вышло иначе.
Снаряды и пули залетали на территорию США, убивая их граждан, и раньше, ещё с 1911 года. 22 апреля 1914 года флот и морская пехота США под предлогом перехвата транспорта с оружием атаковали и захватили мексиканский порт Веракрус.
Но грабежи и убийства на территории самих США переполнили чашу терпения федерального правительства. Вильсон, у которого осенью «на носу» были выборы, лично направил Першинга, одного из наиболее заслуженных офицеров, найти и достойно покарать бандита.
Морские пехотинцы США поднимают флаг над городом Веракрус
Генерал Першинг и Вилья уже встречались в 1914 году как друзья — Першинг передал Вилье благодарность госсекретаря США за успокоение границы. А теперь они стали врагами.
Штат Чиуауа, родной штат Панчо Вильи, представлял собой суровые лесистые горы. Чтобы найти партизан, небольшому экспедиционному корпусу требовалась хорошая техника.
Першинг приобрёл штабные автомобили «Форд» и «Додж», грузовики «Уайт», «Уинтур» — вместимостью от 1 до 7 тонн, полуторатонные «Аттербери». Также предлагались «Студебекеры», «Пакарды», «Рео»… В итоге экспедицию в Мексику обслуживали 128 различных марок и моделей машин. Одних грузовиков насчитывалось 74 «поезда» по 22 машины.
Примерно половину грузового парка составляли «Уайт» и FWD, остальные — «Джеффери», «Пирс-Арроу», «Пакард» (трёхтонные) и «Райкер-Локомобиль». Были даже радиостанции на шасси грузовиков, с двенадцатиметровой антенной.
Лейтенант Джордж Паттон, будущий прославленный танковый командир, поставил на три «Доджа» стальные листы, превратив их в броневики.
Серийные броневики попали в Мексику слишком поздно и не участвовали в боях — но попали на парады и в объективы фотокорреспондентов. Зато трактора Холта стали самыми популярными.
Лагерь в Коламбусе, подготовка автоколонны в Мексику
Экспедиция получила для «обкатки» и мотоциклы «Харлей-Дэвидсон». Мотоциклы использовались для доставки писем, медикаментов, сопровождения конвоев и т.п.
Полевые испытания показали, что эффективность мотоциклов на 90% зависит от водителя и механика и лишь на 10% — от машины.
Для бипланов Кертисса JN-2, только сошедших с фабрики, соотношение было обратным. Эти самолёты предполагалось использовать для разведки. Но после двух аварий и трёх катастроф пилоты подписали письмо, что они поднимутся в воздух только уже в ходе боевых действий.
Имея радиус действия не более 50 миль, самолёты безнадёжно отставали от мобильных наземных частей.
Внезапная развязка
По иронии судьбы, в одной из стычек с каррансистами Вилья был ранен в колено и укрылся в пещере, распустив свой отряд. Першингу стало, по сути, некого ловить тысячами солдат. Они по чудовищным дорогам, через реки и горные перевалы углублялись на расстояние до 500 миль от границы, благодаря лучшей стрелковой подготовке и огневой мощи убивали до нескольких десятков повстанцев в обмен на полдюжины своих раненых и… всё.
Возникла весьма любопытная ситуация, когда враг был невидим и неуловим, а «союзники»-каррансисты открыто выражали враждебность, а то и обстреливали слишком наглых янки, если те залезали, куда не просят.
В одной из неожиданных стычек с «союзниками» отряд США в 100 человек потерял 9 человек убитыми, 3 пропавшими, 10 ранеными, 24 сдалось в плен. Мексиканцы при общей численности в 300–400 человек потеряли 45 убитыми, включая 12 офицеров, и 53 ранеными. Мирное население при виде иностранных солдат тоже не испытывало восторга.
Чего доброго, могла вспыхнуть война. А недобитые отряды Вильи и Сапаты внезапно выходили из подполья и даже захватывали города.
Поэтому в США решили свернуть погоню за неуловимым Панчо.
Карательная экспедиция Першинга закончилась 17 февраля 1917 года, незадолго до вступления США в мировую войну. При небольшом количеств боёв, обошедшихся в 16 убитых (ещё трое пропало без вести), армия США успела получить бесценный опыт обслуживания и применения современной техники. Стало ясно, что тренировка персонала необходима и в мирное время.
Броневик «Джеффери»
Кроме того, на равнинах Мексики оформилась идея разведывательного автомобиля. Жизненно важными стали мобильные мастерские на местах. Проблемы с обслуживанием автопарка привели к идеям жёсткой стандартизации, универсальности применения и унификации.
С санитарной точки зрения вся (!) вода в Мексике была опасной, но благодаря хлорированию воды и «пакетам Листера» (брезентовым ёмкостям для очищенной воды) уровень заболеваний был сравнительно низок.
Дальше Першингу предстояла война во Франции и наивысшее звание в истории армии США.
Вилья же благополучно ушёл «в отставку» в 1920 году, получив от нового правительства гасиенду в 25 000 акров земли и 50 телохранителей.
Но в 1923 году легендарный вождь был убит в случайной ссоре. Мексиканская революция 1910 года окончательно завершилась лишь три десятка лет спустя.
А трудности экспедиций против «неправильного» противника встречаются и по сей день.
Приграничная война-1914: на пути к Веракрусу
Одержанная над Испанией в 1898 году победа укрепила американцев в уверенности, что отныне они могут устраивать «небольшую порку» всем соседям, если те поведут себя неподобающим образом.
Однако у отсутствия реальных противников была и обратная сторона: Америка не имела сколь-нибудь серьёзного боевого опыта. Последняя полноценная война закончилась в 1898 году, а после этого Соединённые Штаты лишь усмиряли восстания средней и малой величины.
В сентябре 1901 года они подавили боксёрское восстание в Китае, которое обошлось американской стороне в 13 убитых. В следующем году завершилось восстание на Филиппинах, в котором Америка принимала ограниченное участие. Через десять лет американские войска успешно справились с восстанием на Кубе, а в августе того же 1912 года подавили выступление Луиса Мены в Никарагуа. Ни одна из этих военных кампаний не могла повлиять на боевой опыт американской армии. Однако всё изменилось в 1914 году.
Недружные соседи
Напряжённость вдоль американо-мексиканской границы не только не угасла после войны 1846–1848 годов, но и продолжала нарастать. По условиям мирного договора мексиканское правительство было вынуждено уступить США около 529 000 квадратных миль. По мере того как в начале XX века революционные настроения охватывали Мексику, всё более частыми становились случаи бандитских налётов, увеличивались масштабы контрабанды, росла преступность, всё чаще проливалась кровь.
Весной 1914 года Мексика погрузилась в пучину вооружённой борьбы против центрального правительства президента генерала Викториано Уэрты. Уэрта, выпускник военной академии, поднялся из низов и стал главнокомандующим федеральной армии Мексики. В феврале 1913 года он предал президента Франсиско Мадеро, арестовал его и заставил уйти в отставку. Через несколько дней Мадеро был убит.
Прошло всего несколько недель после переворота Уэрты, и Вудро Вильсон принял присягу, заступая на свой первый президентский срок в США. Ситуация в Мексике его возмущала, поэтому США отказались признать правительство Уэрты и отозвали из Мехико своего посла.
По всей Мексике вспыхнуло вооружённое сопротивление режиму Уэрты.
На федеральные войска нападали повстанцы во главе с Альваро Обрегоном, Венустиано Каррансой и Хосе Доротео Арамбулой, более известным как Панчо Вилья, на севере и Эмилиано Сапатой — на юге.
Американские коммерческие интересы в стране южного соседа, появившиеся во время длительного президентского срока Порфирио Диаса, оказались под угрозой. Американские граждане в Мексике всё сильнее беспокоились о своей безопасности.
Одному британскому гостю Вудро Вильсон заявил, что «собирается научить южноамериканские республики выбирать хороших людей», тем самым продемонстрировав своё отношение к Латинской Америке. Однако он не хотел напрямую вмешиваться в мексиканские дела и вместо этого решил занять выжидательную позицию — американский президент был уверен, что Уэрта будет свергнут в самом скором времени.
Последняя капля
Когда восстание уже набрало силу, США обратили пристальное внимание на ключевые порты мексиканского побережья — Тампико и Веракрус. Тампико находился всего в 300 милях от ближайшего американского Браунсвилла в штате Техас.
В самом начале XX века в Тампико нашли нефть. Это превратило сонный мексиканский порт в быстро развивающийся город, и непрерывный поток хлынувшей оттуда нефти стал критически важным для иностранных интересов. В марте 1914 года мексиканский федеральный гарнизон в Тампико подвергался периодическим атакам повстанческих сил Каррансы, и ситуация становилась нестабильной.
9 апреля 1914 года американская канонерка «Дельфин» проследовала в Тампико вверх по реке Пануко, намереваясь забрать газолин со склада местного немецкого торговца. Неподалёку происходили боевые действия, и федеральные войска имели приказ задерживать всех, у кого не было военного пропуска. После швартовки экипаж лодки был взят в плен и доставлен в штаб мексиканских сил.
Местный командир, полковник Рамон Х. Инохоса, признал ошибку, допущенную его людьми, и американцы вернулись на свою лодку. Военный губернатор Тампико генерал Игнасио Морелос Сарагоса извинился перед консулом США и попросил передать своё сожаление контр-адмиралу Майо, командующему военно-морскими силами США в Тампико.
Однако контр-адмирал «в связи с публичностью этого происшествия» предъявил генералу Сарагосе ультиматум: в течение 24 часов мексиканцы должны были официально принести извинения за «враждебный акт» и поднять на видном месте американский флаг. Президент Уэрта извинился за инцидент в Тампико, но гордость не позволила ему приветствовать флаг чужой страны.
Он заметил, что Соединённые Штаты всё ещё отказывались признать его правительство.
20 апреля Вудро Вильсон на сессии Конгресса США доложил о серии инцидентов, демонстрировавших, по его мнению, «презрение мексиканского правительства к Соединённым Штатам».
Президент попросил одобрения «использовать вооружённые силы Соединённых Штатов таким образом и в такой степени, которая может оказаться необходимой для получения от генерала Уэрты и его сторонников самого полного признания прав и достоинства Соединённых Штатов». Одобрение он получил.
22 апреля транспорт «Хэнкок» высадил в Тампико 800 морских пехотинцев «панамской бригады» США. Прикрытие в гавани осуществляли несколько линкоров, а в 250 милях от побережья дежурил флот адмирала Фрэнка Флетчера.
Вторжение армии США в Мексику началось.
Кавалеристы Сапаты
Канонерская лодка «Дельфин», 1891 год.
Американский флот в мексиканских водах, 1914 год.
Прейскурант Сущевского завода несгораемых шкафов
"Францисканец"
"Францисканец"
Франциск Майер, большую часть жизни называющий себя Францем, стоит на широком перроне центрального вокзала большого города, города который так и не стал родным. На плече - ремень дорожного саквояжа, за плечами - тридцать три года жизни, впереди - вынужденный путь домой. Франц терпеливо и обреченно ждет свой поезд маршрута Дрезден-Прага, бережно достает потрепанные отцовские часы на хлипкой цепочке, сверяет время с большим циферблатом на стене и думает “а не шагнуть ли с платформы, когда чей-то чужой паровоз наберёт ход?”. Думает об этом скучно, буднично, прагматично, без всякого пыла и куража, наравне с мыслями “не отобедать ли клецками и светлым лагером, до посадки в вагон?” и “не пора ли заплатить пару геллеров мальчишке у входа, чтобы тот почистил мои туфли?”.
В теплом летнем воздухе, минуты текут медленней обычного. Франц проверяет билет, напечатанный на дешевой картонной карточке, разглаживает складки на скромном коричневом пиджаке из грубой шерсти, поправляет нелепый светло-бежевый, почти белый ремень брюк - подарок бывшей жены, которая три года как переехала в Ниццу и вышла там замуж за молодого аптекаря по фамилии Штальц или Шульц, точно уже и не вспомнить. Все письма от неё, а переписка была обильной и состояла, в основном, из взаимных обид, горечи и обвинений, остались в столе-секретере, в съемной квартире, которую он навеки покинул этим утром. Сейчас, на перроне, в ожидании вот-вот прибывающего поезда, Франц жалеет, что не сохранил самые лучшие из этих посланий - наполненные доброй грустью, ласковой усталостью и воспоминаниями о былой нежности. Франц думает о странном наборе в его саквояже, о том, что он забирает с собой, кроме разочарования: пару светло-синих рубашек, комплект белья, черно-бордовые перчатки, золотую лента для волос - подарок соседской девчушки, которой он помог деньгами, когда ее мама болела, скромный золотой перстень с малахитом - подарок неизвестного, тайного (и единственного) поклонника его произведений, с литературного симпозиума в Берлине, блокнот с голубой обложкой, с переписанными стихотворениями Эдгара По, украденный из кафе подсвечник, с того самого дня, когда он провел замечательный вечер в компании двух немолодых поэтесс из Бордо, открытка с добрыми пожеланиями от бывших коллег и бог знает какая всякая всячина, единственная цель которой дублировать светлую память. А еще письмо, одно-единственное единственное письмо - от брата. Широкоплечий, светловолосый, улыбчивый и громогласный, Карл - во всем противоположность невысокого, болезненно-худого Франца. Лет десять назад он женился на очаровательной пухленькой и голубоглазой польке, откуда-то из Нижней Силезии, и они отправились в свадебное путешествие в Португалию, да так и остались там. В единственном письме, в том самом что лежало сейчас в саквояже, брат в пяти строках пишет о том, что у них всё хорошо: две белокурые дочери, лет пяти, дом небесно-голубого цвета и свой виноградник. На плохеньком фото, что было приложено - вся их семья: в светлых одеждах и соломенных шляпах, босиком, в руках корзины с апельсинами и виноградом, все как один - улыбчивые и лукаво щурящиеся на солнце. Франц прочел письмо лишь раз - порадовался за брата, который в новой стране сменил имя с “Карла” на “Карлоса”, ехидно заметил, что живот у братца куда масштабней, чем у него самого, а потом убрал письмо в стол и больше никогда его не доставал. Наверное потому, что иногда Францу хотелось верить, что некоторые истории могут заканчиваться хорошо.
Франц Майер стоит на перроне, скучает, достает бумажный короб с то ли румынским, то ли венгерским табаком, просит спички у молчаливого, серьезного и немного величественного, в своем сизом мундире, станционного смотрителя, закуривает и выдыхает кольцо дыма. Медные поручни и балки вокзала кое-где позеленели от времени, но те, что сохранили свой блеск отражают картины прошлого, будто безмолвные движущиеся картинки в модном нынче синематографе. Впрочем, в центральном театре вряд ли бы показали такую ленту: Франц видит смерть матери, день, когда его первый роман был отвергнут издателем, день, когда его десятый роман был отвергнут издателем, день, когда жена смотрела на него глазами, в которых не было любви - лишь молчаливый укор и разочарование, день, когда он впервые посетил грязный опиумный притон, что содержал отставной британский военный, день, когда он нехотя согласился приехать в этот город, чтобы быть клерком в страховой фирме - ведь всем нужна работа, не правда ли? День, когда его бог-знает-какой роман отвергнут очередным издателем с просьбой более не присылать рукописи, день, вчерашний день, когда он был уволен, когда ему сказали “ну, вы должны понять, такое время…”. Франц понимал Время лучше прочих, и там, на перроне, под аккомпанемент мрачных мыслей, Франц считает себя его побратимом, он думает, что всё к чему он прикасается превращается в пыль и прах. Франц никогда не верил в Бога, в лучшее и тем более исправленному, поэтому он просто стоит на перроне и ждет своего поезда, проклиная себя за сделанное и несделанное, горько посмеиваясь над своими внутренними монологами. Ждет, курит, сверяется с большими часами и смотрит по сторонам.
Минуты идут своим чередом, перрон заполняется разношерстной толпой, Франц смотрит на других пассажиров и провожающих, работников вокзала, носильщиков, грузчиков, машинистов. “Своих” узнает по глазам, моментально считывает страх, как культурный код. Дама в черном - потеря супруга, мужчина в потемневшей от дыма кожаной куртке - потеря работы, низкорослый черноволосый школяр-художник в зеленом берете - потеря вдохновения, джентльмен в синем сюртуке, от которого тянет спиртным - потеря себя. Франц думает о них, других на перроне - ждет ли их тоже, что и его: путь домой, в вагоне третьего класса, скромная комната, больше похожая на монашескую келью, с окном, выходящим на глухую стену, еще более скромный рацион, будто бессрочный Великий пост и длительное паломничество по всем возможным святым местам, в надежде найти пустое рабочее место? Франц искренне надеется, что каждому из них… “нет, каждому из нас, из “своих” - поправляется он, повезет, и искренне верит в то, что в отсутствии вины, им улыбнется удача. Он неплохо разбирался в чувстве вины, правда довольно скверно - в удаче. Стоя на перроне, мучимый внутренней болью и чувством стыда от того, что недостаточно тверд и силен, Франц Майер теперь думает о неудаче. В эту минуту ему хочется, чтобы произошло что-то плохое: травма или болезнь, ведь во-первых он этого заслуживает, говорит он себе, а во-вторых, это бы внесло элемент неизбежности, которая пугала его куда меньше, чем перемены внутри и снаружи. Он понимает, что это желание - лишь сорт трусости и попытка избежать ответственности, от очередного шага вперед, назад или с перрона и от этого ему становится еще хуже. Франциск Мйер стоит на перроне и ждет поезда больше, чем средневековый монах ждал второго пришествия - потому что поезд - это мир в себе, мир, где не бывает дурных и верных решений. Что-то бы ни происходило вокруг, с тобой, с близкими, с миром, пока паровоз мчится ты всё равно не можешь ничего сделать.
Вот - бой часов, короткий свист, длинный гудок, оживленные возгласы - в клубах дыма и пара, как ангел средь облаков, со стуком и лязгом большой паровоз, конструкции прошлого века, подходит к перрону. Франц шумно выдыхает, поправляет светлый галстук, ждет своей очереди к дверям, демонстрирует билет импозантному железнодорожнику в строгой форме, медленно, будто крадучись, проходит по составу и занимает свое место у окна.
Паровоз отойдет со станции ровно через двадцать две минуты, Франц сверяет карманные часы, в момент гудка.
Светит солнце, в приоткрытое окно дует теплый ветер, спустя полчаса после отбытия, паровоз уже мчится меж зеленых лесов и желтых лугов. Потрепанный томик Амброуза Бирса лежит на коленях, мерный ход вагона позволяет читать, но «раздвинутый мир должен где-то сужаться» и для него весь белый свет сужается до размеров вагона и собственной черепной коробки. Франц прикрывает глаза, прислоняется виском к окну.
Стоит погожий день и Франциск Майер дремлет под стук колес и шелест ветра.
Понедельник, двадцать седьмое июля тысяча девятьсот четырнадцатого года.
Завтра начнется первая мировая война.
































