Чудовищен был год 1993. Грязен, подл и опасен. Вся Москва превратилась тогда в диккенсовские трущобы.

Трущобы, кишащие уебищами.

В те годы откуда-то, из каких-то подвалов поднимались, продирали глаза после многолетней спячки человекоподобные существа. Зыркали маленькими своими глазками. Скребли корявыми пальцами небрежно вырубленные физиономии. Они проникали всюду. Они были в госучреждениях, круглосуточных ларьках, шумных базарах, бандитских разборках, подземных переходах.

Немало было натуральных уебищ, которые такими родились, совсем недавно. Но появились, вышли из дремучих чащ и поганых болот уебища хтонические, древние и замшелые. Зуд свершений и ухудшившаяся экология погнали их уродливые мощи в города. Но в страшных городах дремучих болотных уебищ ожидал приятный сюрприз. Они были не одни. Они были даже не то, что не одиноки. Они были почитаемы. И они царствовали.

И отныне на каждой важной должности, на каждом ответственном посту сидело по уебищу. И отжиралось на должности уебище. Жирело и отрыгивало.

Но ничего этого не знали две девочки, которые зимним утром они шли среди желто-черных сугробов Бирюлево. Ночь выдалась теплая, около нуля. И вся уличная наледь стала осклизлой, вязкой, погрязнела.

Старшая девочка в желтом пуховике несла на спине большой туристический рюкзак, набитый самым необходимым – одеждой, косметикой, книжками Стивена Кинга, Сидни Шелдона и шестью томами «Агасфера» Эжена Сю в бумажном переплете, зубной пастой, щетками, расческами, минимальной бижутерией. Всего вышло двенадцать килограмм.

Младшая девочка в лиловом пальтишке несла небольшой чемодан. В нем было 736 тысяч рублей. Весили деньги около трех килограмм, но и этот вес был, очевидно, слишком велик для малышки десяти лет от роду.

– Мы как в сказке «Двенадцать месяцев», – сказала младшая девочка, когда сестры остановились перевести дух на скамейке автобусной остановки. – Сбежали от злой мачехи. Теперь надо найти полянку с братьями-месяцами.

– Ты гонишь, – сказала старшая девочка. – Сказок не бывает.

– Куда мы пойдем? – захныкала младшая.

Она уже начинала замерзать, но вида старалась не подавать.

Старшей девочке хотелось сказать «не знаю». И она действительно не знала.

Девочки были сказочно богаты. В чемодане они несли без малого миллион. Они только что сбежали от родителей – безвольного отца и сумасшедшей мамы, которая вела себя как самая злобная из мачех. Родители убили квартиранта, потом прабабушку. Мама кормила всю семью человечиной. Дом был набит трупами.

Девочек это достало. Они чувствовали, как темное зло вошло в их уютную квартирку. Теперь уже ничего было не изменить.

– Наверное, надо первым делом поесть по-человечески, – решила старшая из беглянок.

– В ресторане? – захлопала в ладоши младшая.

– Мы ведь богаты!

– Да!

– А потом мы, наверное, пойдем на базар и купим себе новые шмотки, – загадала старшая. – У меня сил нет ходить в этом тряпье.

– Каких захотим шмоток купим! – зажмурилась младшая. – Мы станем красивые и найдем тебе мужа.

– Фу! – скривилась старшая. – Я еще молодая, погулять хочу.

– А ночевать давай в гостинице?

– Там надо паспорт предъявлять.

– Так мы же его взяли.

– Да, но по нему нас могут выследить.

– А как быть?

– Может, сразу квартиру купим?

– Можно, – сказала младшая. – Только тебе еще восемнадцати не исполнилось. Тебе не продадут.

– Значит, надо еще и паспорт купить.

– А где их продают?

– Не знаю.

– Здрасьте, приехали, – сказала младшая.

– А, может, купим билеты на поезд, куда-нибудь далеко-далеко. А пока до Владивостока доедем, так и придумаем, что делать.

– А паспорт надо показывать?

– Надо, – вздохнула старшая.

– Значит, что нам остается? Тебе надо срочно сделать паспорт.

– Еще бы понять, как его сделать.

– А мы спросим, – без особой уверенности сказала младшая.

– У кого?

– Ну, у того, кто знает.

Старшая девочка сморщила лобик, но придумать ничего лучше у нее не получалось.

Они подхватили свой груз и пошли на другую сторону улицы через подземный переход. На районе его называли «Раздевалка». Нормальные люди им никогда не пользовались, предпочитая с риском для жизни переправляться через потоки машин поверху. По обеим сторонам подземной трубы дежурили грабители. Когда в переход кто-то спускался, они зажимали залетного фраера с двух сторон и без всякой опаски грабили. Случалось, что и раздевали. Награбленным делились с ментами.

На районе об этом знали все. Знали это и девочки. Но сейчас было раннее утро, и у зловещего перехода никто не дежурил.

Поэтому переправились сестры без происшествий.

– Надо срочно поесть, – сказала Оксана, так звали старшую девочку.

– Срочно-срочно! – подтвердила Оля, младшая. – Я как вспомню эту человечину, так мороз по коже. Фу!

– Ты смотри, при людях такого не сморозь.

Около девчонок остановился грязно-розовый жигуленок.

– Эй, вы там, девушк красивый, куда подвезти? – спросил водитель, с лицом, похожим на проросшую картофелину.

– Мне он не нравится, – шепнула Оксана.

– Мне тоже.

– Никуда, – громко сказала Оксана.

– Ну, я поехал, да? – произнес водитель.

– Вы такой странный. Вообще, у нас денег нет.

– Так заработайте.

Сестры переглянулись – что он имеет в виду?

– Вы дикие какие-то, – сказал водитель.

– Он нас за проституток принимает! – с внезапным восторгом сказала Оля. – Это же круто!

– Это не круто, – раздраженно ответила сестре Оксана.

– Так едем, нет? По десятке каждой.

Тут сестры рассмеялись. Что такое десять, даже двадцать рублей, если в чемодане у тебя лежит почти миллион?

– Поехали! – дергала сестру Оля.

– Заткнись! – ответила Оксана.

– Давай, наконец, что-то делать! – шепнула младшая.

– Так едем, да? Катаемся? – спросил уже почти забытый таксист.

– Нет, – сказала Оксана. – Вы нас не за тех принимаете.

– А кто вы по жизни? – интересовался водитель. – Я же вижу, что вам на вокзал надо.

– Нет, – сказала Оксана. – Нам не надо на вокзал. А так мы простые девчонки. К бабушке едем.

– К бабушке – это правильно, – сказал водитель грязно-розового транспортного средства. – Старших уважать надо. Подвезти вас к бабушке?

– Нет, – сказала Оксана. – Нам мама не велела к незнакомцам в машину садиться. У нас денег нет. Мы автобус подождем.

– А, ну ждите, – сказал водитель. – Я тут рядом припаркуюсь. А вы ждите.

Девочки были близки к панике. Казалось бы, полный чемодан денег. А попались в ловушку на драной остановке. И не пойдешь с чемоданами никуда. И автобус не идет. И таксист очень странный привязался.

– Может, домой пойдем? – спросила Оля. – Вдруг мама с папой еще не проснулись?

– Ты это сейчас серьезно? – спросила Оксана.

– Я замерзла. Давай уже придумаем что-нибудь.

– Сейчас автобус придет. И мы поедем. Куда-нибудь.

– Жди, как же! Приедет тебе автобус.

Но чудо вдруг произошло. К остановке подъехал грязно-оранжевый «икарус», и девчонки зашли в салон. В это ранний час внутри сидели только две бабки в платочках и мужик в фуфайке и вязаной шапке-петушке с логотипом -трилистником Adidas, который из-за крупной вязки был похож на корявую куриную лапу.

– Фу-уф! – сказала Оля, тяжело плюхаясь на дерматиновое сиденье.

Капризная Оля взгромоздилась на кресло у окошка и принялась жадно смотреть на тоскливый пейзаж за окном. Оксана села у прохода.

– Проезд, девушки, оплачиваем, – подошла к сестрам бородавчатая баба-контролерша.

– А если у нас денег нет? – спросила Оксана.

– Тогда выходим. Чумаданы свои берем. И выходим, выходим.

– Мы никуда не пойдем, – заявила Оля.

– Ну, тогда я милицию вызываю.

– Не надо милиции, – поспешно сказала Оксана. – Оля, дай деньги какие-нибудь.

– Я не хочу открывать чемодан, – тихо сказала младшая сестра. – Все увидят, что у нас много денег. А это опасно.

– Просунь туда руку, не открывая крышку полностью. Выдерни первую попавшуюся купюру.

– Едем? Нет? – заскрипела одна из бабок.

– Михалыч, стой! Пусть оплатят проезд! – сказала кондукторша.

Оля занервничала, прикусила нижнюю губу, и щелкнула замками чемодана. Чуть-чуть приоткрыв крышку, она запустила тонкую ручонку внутрь. Пальцы принялись ощупывать купюры. Как на грех, почти все они были перетянуты резинками. Было лишь несколько, шуршащих где-то отдельно, которые Оля не могла сейчас нащупать. Пришлось тянуть из пачки. По краям купюра была жесткой, а в середине – мягкой и потертой. Она вдруг как-то очень легко подалась. Захлопнув чемодан, Оля протянула добычу контролерше.

– Что ты мне даешь? – спросила контролерша. – Это не деньги.

– Как не деньги? – удивилась Оля. Посмотрела на то, что протягивала и с ужасом увидела, что это – половину тысячной купюры. Значит, порвалась в чемодане.

Оля на мгновение растерялась, потом придумала, что сказать.

– Слушайте! Мы вам вторую половинку дадим.

– Так, девушки! Выходим!

– Нет! – воскликнула Оля. – Только не это!

Она снова открыла чемодан, и вытащила пачку денег.

Бородавчаток лицо контролерши хищно оскалилось.

– Ну, мы едем! – заблажила одна из бабок.

– Едем, Михалыч! – крикнула контролерша.

Автобус резко рванулся. И тут произошло непоправимое. Пачка денег, как бейсбольный матч с подачи бэттера, взлетела к закопченно-белому потолку «Икаруса». Затем отрикошетила от потолка и рухнула прямо на колени ближайшей бабке.

– Что это? – зашамкала бабка.

– Это наше, отдайте!

Старушка вцепилась в пачку.

– Наворовали! – рявкнула другая бабка, с интересом поглядывая на пачку денег в руках у своей товарки.

– Проститутки! – сказала бабка с деньгами.

– Это уже второй человек, который говорит, что мы похожи на проституток, – обрадовалась Оля.

В 1993 году профессия проститутки считалась престижной. Блядей уважительно называли путанами. Им подражали и в поведении, и в одежде. И действительно, продажные женщины были в то время одним из наиболее состоятельных слоев общества. Средним классом.

– Отдайте, это наше! – вскочила с места Оксана. Она подбежала к бабке и принялась тянуть деньги к себе.

– А ну пошла отсюда, блядь малолетняя! – гаркнул мужик в шапке-петушке. – Пенсионеры голодают, а бляди жируют.

– Это очень странные девочки, – сказала контролерша. – Надо вызвать милицию.

Автобус подъезжал к остановке. И Оксана приняла решение. Она бросилась к рюкзаку, подхватила его одной рукой, другой – схватила сестру вместе с чемоданом. Они успели выпрыгнуть из «Икаруса».

– Сколько мы тысяч потеряли? – спросила Оля.

– Тысяч пятьдесят, – возмущенно сказала Оксана. – Это все ты, между прочим!

– А при чем здесь я? – возмутилась младшая.

– Руки-крюки потому что!

Неизвестно, чем кончилась бы перепалка двух сестер, если бы Оля не сказала:

– Смотри!

Оксана проследила за ее взглядом и увидела вагончик с кривобокой надписью «РЕСТОРАН ПИВНАЯ НОЧНОЙ КЛУБ»

А Оля уже глядела куда-то в другую сторону. На грязно-розовый «жигуль», который насмешливо бибикал им со стороны дороги.

– Ну, уж нет! – решила Оксана, схватила сестру за руку и решительно повела ее в злачное место.

Продолжение следует...

Начало тут

Маруся протянула одной из аэропортовских девушек паспорт и посадочный талон. Та кивнула, дежурно улыбаясь. Вторая девушка протягивала поперек прохода ленточку, обозначавшую завершение посадки.

Маруся вошла в коридор, спустилась по лестнице. За стеклянными дверями, автоматически раскрывшимися перед Марусей, стоял длинный аэропортовский автобус, забитый фарфоровозубыми седыми немцами, неряшливыми немками и прочими пассажирами.

Стоило Марусе войти в салон, как автобус тут же закрыл двери и поехал. Рядом с Марусей какой-то мужик с длинными седыми волосами и пегой эспаньолкой, немного похожий на писателя Сорокина, разговаривал по телефону.

– Ты что, не понимаешь? – спрашивал он кого-то. – Он же дурак, он не справится. И ты своими подачками его не спасешь.

«Он словно мне это говорит», – подумала Маруся. И действительно, двойник Сорокина смотрел прямо на Марусю, почти не мигая. А вот говорил словно бы не с нею, а на самом деле…

Черты лица мужика на какое-то мгновение расплылись и тут же собрались вновь, но теперь уже немного в другой конфигурации. Теперь этот сосед по автобусу походил уже на столько на автора «Тридцатой любви Марины», сколько на одного очень-очень старого знакомого.

– А что ты можешь сделать? – говорил в телефон этот старый знакомый. – Ну, я не знаю, милая моя. Ты – мать, тебе решать.

Маруся вздрогнула.

– Но я тебе точно говорю, что сынок твой умеет только проблемы находить. Ладно, ты его от этой спасешь, выведешь из-под удара, так он новые проблемы тут же найдет, понимаешь?

Маруся хотела кивнуть, но словно оцепенела. По телефону ведь говорил Хоттабыч! Маруся его уже и не думала когда-нибудь увидеть. А он здесь, рядом. И он с ней действительно разговаривает.

– А как же быть? – одними губами проартикулировала она.

Расслышать было невозможно, но Хоттабыч прочел по губам. Криво усмехнулся.

– Это уж ты решай сама, – сказал он якобы в телефон. – Но проблема у нас не разовая, не ситуативная, а систематическая, базовая. Что-то надо серьезно менять в самой структуре ваших отношений, в корне, в самой основе. И менять немедленно. Вот ты сейчас какой-то фигней занимаешься, а тебе рядом с ним надо быть. Вот именно сейчас. Никакие деньги не заменят ему именно тебя, понимаешь? Знаешь, как он тебя впоследствии за эту подачку будет презирать?

Хоттабыч говорил, словно бил наотмашь.

– А пока ты о себе думаешь, – продолжал сосед. – Такая вдруг эгоистка ты у нас оказалась. Тебя понять можно, но потом жить тебе будет очень тошно. Представь, случится беда, а ты ничего не сделала, никак не предотвратила.

– Но я не могу! – прошептала Маруся, живой глаз засочился слезами, зрение потеряло остроту, Хоттабыч стал мутным влажным пятном.

– Я так тебе скажу: всегда можно изыскать возможность, пересмотреть базовую ошибочную установку.

Поплыла тушь, хлынула по щеке черной грязью.

«Хороша же я сейчас!» – представила Маруся.

Автобус подъехал к красавцу-«эйрбасу» с синим логотипом на фюзеляже. Маруся машинально хотела прочитать его как «Lufthansa», но прочлось почему-то совсем другое.

«Lochushka», – прочла Маруся на борту «эйрбаса». И еще раз прочла. И еще. Даже если это и примерещилось, то как-то основательно.

К трапу образовалась очередь. Прямо перед Марусей молодая мамочка пыталась утихомирить разоравшегося ребенка.

– Хватит ныть! – отчаянно, с явным ощущением бесполезности своих слов, вовсе не нежно цедила мамочка сквозь зубы. – Мы сейчас никуда не полетим, если будешь ныть. Я тетям-стюардессам скажу, чтобы тебя здесь оставили, поняла?

«А что, так можно?» – ошеломленно подумала Маруся.

Она вышла из очереди и пошла к автобусу.

– Куда вы? – бросился к ней молодой человек в форменном кителе.

– Я не полечу, – сказала Маруся. – Я плохо себя чувствую. Не хочу умереть на борту.

– Боюсь, уже поздно, – не очень убедительно сказал молодой человек.

– Не поздно, – ответила Маруся и упала.

Молодой успел ее подхватить.

– Багажа у меня нет, – тихо сказала Маруся. – Претензий к авиакомпании не имею. Где надо, распишусь.

Молодой человек растерянно смотрел то туда, то сюда. Звал кого-то.

***

Не прошло и часа, как Марусю выпустили. Но сначала пришлось полежать на каталке, на которой Марусю катили по коридорам аэропорта. Пришлось объясняться с аэропортовскими врачами. Полицейский крутился вокруг, вглядывался в лицо, заглядывал в зрачки. Но прибор для измерения давления показал что-то неординарное. И Марусю решили было везти в больницу.

– Нет-нет! – отказывалась Маруся. – Не надо больницы.

Впрочем, никто особо не настаивал.

Выйдя из аэропорта, Маруся, чтобы не терять времени, впрыгнула в такси и позвонила Даниилу.

– Да, мамуль! – сказал сын.

Фоном шел женский крик. Неведомая истеричка Марианна (которая на самом деле еще и сиамские близнецы) истекала криком (или даже криками) как переспевший плод мякотью.

– Где ты сейчас находишься? – спросила Маруся.

– В Кукуево, – сказал Даниил. – У Марианны.

– С кем ты там разговариваешь? – донесся крик.

– Я к тебе приеду, – сказала Маруся. – Пришли эсэмэской адрес.

– Но ты же куда-то уезжала…

– Я передумала.

– Слушай, я буду рад, конечно, но что скажет Марианна…

– Кого ты там зазываешь? – послышался девичий крик. – Тут с тобой одним проблем не оберешься…

Маруся нажала отбой. Примерно пять минут спустя пискнула эсэмэска – Даниил прислал адрес.

Тут же Маруся задумалась: а почему это ни Ромуальд, ни Виталя ничего не сообщают? Стали ли они миллиардерами? Это тоже было очень странно. Хотя с увлекающегося, пылкого Ромуальда сталось бы и забыть поделиться радостью с женой. Получается, что он и записку еще не нашел.

А еще странно было то, что судьба олигарховых миллиардов Марусю как-то совершенно не волновала. Маруся знала, что они никогда Витале не достанутся. Шансы у него есть, но он их упустит. Поэтому Маруся не обольщалась и ни на что не рассчитывала. А для Ромуальда это будет удар, конечно.

Ну, да ладно. Это Маруся выяснит потом. Сначала надо разобраться с гораздо более серьезной проблемой.

По сверкающим неоном транспортным развязкам неслась Маруся в Кукуево.

– К сыну едете? – спросил водитель.

Сначала Маруся его и не рассмотрела, но теперь увидела, что это был азиатский старик с седой эспаньолкой.

– Да, – сказала Маруся, ощутив в затылке и шее внезапный холод.

– Я, извините, подслушал, что вы даже адреса не знаете, – продолжал водитель.

– А что такого? – сказала Маруся. – У вас, наверное, и не такие пассажиры случались.

– Это точно, – сказал старик.

Маруся пыталась убедить себя, что перед нею – не Хоттабыч. Тот, которого она помнила, был моложавым. Орландо Блумом таким вот. Хотя сколько лет прошло? Хоттабыч тоже мог постареть.

– Просто вы… необычная такая, – сказал старик-водитель.

Это он, наверное, намекал, что Маруся – наполовину пластмассовая.

– Я знаю, – сказала Маруся.

– Да что вы знаете? – усмехнулся старик. – Вот вы – женщина умная, но многого о себе не понимаете.

Страх мгновенно выстрелил щупальцами в шею, голову, спину.

– И что же я не знаю? – холодно усмехнувшись, спросила она.

– Я ведь немного колдун, – сказал старик. – Не поверите, на «Битву экстрасенсов» ходил. На саму передачу не попал, а вот на кастинге побывал.

– Не признали? – усмехнулась Маруся.

– Совершенно верно, – сказал старик. – Им же там типажи нужны яркие. А я что – водитель скромный. А что я там умею – это никого не волнует.

Конечно, таксист мог подрабатывать шарлатанством на впечатлительных дамочках. Маруся этого вовсе не исключала. И сейчас он, предположим, разводит ее, пассажирку свою, на деньги.

– Я вам сочувствую, – сказала Маруся. – Но почему я должна это знать?

– Потому что я вокруг вас кое-что вижу, – сказал старик с эспаньолкой (вдруг все-таки Хоттабыч?). – Вы сами – человек спокойный. Как облако такое. А его сейчас что-то черное атакует. Со всех сторон.

Старик вдруг перестал смотреть на дорогу, уставился на Марусю. Но не просто смотрел, а закатил глаза. Белками смотрел. Зрачков Маруся сейчас не видела. И вздрогнула.

– Вам удача нужна, – сказал старик.

Он снова смотрел на дорогу. И вроде бы зрачками.

– Ну, так пожелайте ее мне, – сказала Маруся.

– Я могу кое-что сделать, – с замогильной серьезностью говорил этот предполагаемый шарлатан. – Понимаете, удача – это как весы. Чашка с одной стороны тянет в плохую сторону. А другая – в хорошую. Теперь представьте, что у меня есть мешок – ну, не важно чего.

– Картошки, – сказала Маруся.

– Пускай даже и картошки. И я могу взвалить его и туда, и сюда. И на хорошую сторону, и на плохую. Эту картошку удачи.

– Вы денег хотите?

– А кто не хочет? – засмеялся старик. – Но мы с вами обговорили сумму поездки. На сегодня я этим удовлетворюсь. А мое содействие вам может выразиться, например, в том, что в критической для вас ситуации случайные процессы и факторы будут работать на вас.

– Постоянно? – спросила Маруся.

– Что вы! Один раз. Потом я мешок с весов-то заберу. Сами будете справляться. А вот один раз – взвалю.

– Ну, я возражать не стану. Но совсем вот так, что ли, забесплатно мешком своим поможете?

– Нет, – сказал эспаньолобородый. – С вас я возьму обещание.

– Хм. Какое?

– Не буду оригинален. Помните старину Румпельштильцхена?

– Нет, – сказала Маруся.

– Ну, и ладно. В общем, я у вас попрошу отдать мне то, о чем вы не знаете у себя дома.

– Забирайте, – устало сказала полупластмассовая женщина.

– Тогда позвольте ваш пальчик, – сказал таксист. – Вот этот, безымянный.

Что-то укололо подушечку безымянного пальца. Таксист тут же поднес к пальцу визитную карточку (машина как раз стояла на светофоре). По белой поверхности и номеру телефона расплылась кровавая клякса.

«Гасан, – было написано на визитке. – Такси круглосуточно».

– После того, как вам повезет, вы захотите со мной связаться, – сказал водитель. – Наберите тогда этот номер. В вотсапе.

– Вы точно уверены, что захочу? – спросила Маруся.

– Обязательно. Тогда и договоримся.

Маруся положила визитку в карман куртки.

Такси въехало в район двадцатиэтажных новостроек среди лысых улиц, повернуло в один из проулков, остановилось у одного из домов.

– Приехали, – сказал старик.

– До свидания, – попрощалась Маруся, протянула старику две десятидолларовые купюры. – У меня наших денег нет, извините.

– Ничего, – ответил старик. – Жду вашего звонка.

«Все-таки шарлатан, – подумала Маруся. – Не Хоттабыч. Ну, и не надо ему звонить».

Она подошла к домофону и набрала номер квартиры, где сейчас сидел Даниил.

– Да, – ответил динамик женским голосом.

Тем самым, что визжал на фоне их разговора.

– Это мама Даниила, – сказала Маруся.

– Идите нахуй, мама, – ответил динамик. – И сыночка с собой возьмите.

Впрочем, вслед за этим загорелся зеленый огонек, устройство запищало, и магнитный замок подъезда разомкнулся.

Маруся вошла.

Продолжение следует...

Начало тут

Лететь до Буэноса – 26 часов, а по факту – больше. Сначала ты летишь во Франкфурт, и там одуреваешь со скуки в гигантском аэропорту 6 часов 45 минут. Потом почти двенадцать часов до Галеана – воздушных ворот Рио. В Галеане, правда, ждать недолго – полтора часа. Ну, а потом – еще три с чем-то часа, и здравствуй, прекрасная Ла-Плата, здравствуй, импозантный вонючка Буэнос-Айрес. Порочный и опасный, как сутенер с тонкими усиками.

Может быть, Маруся пока остановится там. Она еще не решила. Плана не было. В Парагвай тоже не особо хотелось. Чужой, захолустный, опасный. Маруся чувствовала, что совершает ошибку. Какого хрена забыла она там – в чужой земле? Но задуматься, проанализировать Маруся не могла. Потому что был страх – как бич надсмотрщика. Он и гнал вперед: «Пошла! Пошла!» И Маруся куда-то неслась.

В Буэносе она, пожалуй, действительно, зависнет. Не насовсем, на какое-то время. Наверное, надо будет сменить документы. Двадцать лет назад Маруся знала умельцев, работавших добротно и за умеренные деньги. Вряд ли они живы – с таким ремеслом, как у них, живут недолго, но красиво. Но, может быть, если порасспрашивать – подскажут, кто сможет выправить Марусе надежные pasaportes.

«Я – трусиха! – думала Маруся, проходя регистрацию. – Мне ведь надо домой!»

«Поздно! Поздно!» – говорил другой голос, который тоже, конечно же, принадлежал Марусе.

Вдруг остро и болезненно встало перед ней видение – заполошный Ромуальд находит в блокноте ее записку, читает, хватается за сердце. Мамочки! Это же его убьет!

В единственном живом глазу защипало. Маруся зажмурилась.

– Женщина, вам плохо? – спросил участливый таможенник, протягивая паспорт.

– Нет-нет, спасибо! – поспешила улыбнуться Маруся.

И спешно пошла на досмотр. А там возникла проблема. Маруся звенела и звенела, проходя через рамку.

– Что вы еще из карманов не вынули? – волновалась тетка-досмотрщица.

Маруся вытянула из глазницы искусственный глаз, положила в лоток, рядом с телефоном. Снова пошла в рамку, больше не звеня.

Ошалевшая таможенница провожала Марусю очумевшим взглядом.

«Я палюсь, – понимала Маруся. – Меня запоминают все подряд».

В принципе, если верить Малахову, сегодняшняя запись пойдет в эфир только через сутки. Когда Маруся будет уже подлетать к Буэносу. А по другую сторону земного шара узнавать ее, по идее, не должны.

До посадки на франкфуртский рейс оставалось примерно полчаса.

Маруся достала мобильный. Вызвала абонента «Даниил».

***

О том, что ее сын – не такой, как все, Маруся узнала задолго до того, как Даниил шокировал семью своими признаниями.

Два года тому назад Маруся заметила, что кто-то проник в ее косметичку. Следы взлома были настолько очевидны, что речь даже не шла о неочевидных признаках беспорядка, которые могут заметить только женщины. Нет! Тот, кто вторгся в марусину святую святых, наследил основательно, вел себя как варвар. Внутри словно бульдозер по выставке прошелся, перевернул все тюбики и пудреницы, разбросал кисточки. Тюбик помады был небрежно полуоткрыт. Им явно кто-то пользовался. Темно-алым столбиком помады кто-то очевидно мазался. Притом неумело.

«Кто бы это мог быть?» – задумалась Маруся.

Ромуальд исключался. Подобные эксперименты, да еще по секрету от жены, были не в его духе. Оставались только сыновья.

Первый след оказался ложным, потому что Маруся заподозрила Виталия. Тот в то время как раз проявлял мимолетный интерес к субкультуре эмоготов. При помощи маминой помады Виталя мог наносить боевую готическую раскраску.

В последующие дни беспорядок переполз из косметички в шкаф. Во-первых, из него стало исчезать белье. А потом возвращаться, да еще и в полусыром, явно второпях отстиранном виде. Словно кто-то брал напрокат ее колготки и лифчики. Во-вторых, платья. Их у Маруси было не так много – всего два. И они стали висеть криво. Ими тоже явно кто-то пользовался.

Маруся все еще подозревала старшего сына. Она представляла его в своем платье, прыщавого. И чувствовала странную злость. Из двоих своих сыновей почти вся Марусина любовь ушла к Даниилу – тихому, ласковому, красивому. Виталю она, конечно, любила тоже. Но не всей душой, а скорее вопреки. Виталя был прыщав и гадок. Ему нравилось казаться мерзким. Конечно, это желание было проявлением подросткового эпатажа – куда без этого? Но старший сын маму частенько бесил и раздражал, хотя вида Маруся не подавала. Спереть мамин лифчик, чтобы поприкалываться – это было как раз в Виталином духе. К тому же Виталя примерно на половину содержал в себе ДНК абсолютного незнакомца – того случайного олигарха, с которым Маруся однажды переспала по любви. Случайный же олигарх, по всей видимости, был не очень хорошим человеком. И передал свою нехорошесть Виталию.

А Даниил был свой человек – полностью родной.

Установить истину для Маруси не составило труда. В конце концов, она была опытная гангстерша. В прошлом, разумеется. Но знания и умения никуда не делись.

Первым делом она проверила гаджеты сыновей. Кто из них по каким сайтам ходит. Начала с Виталиного компьютера. Без всякого удивления она обнаружила, что старший сын – частый гость самых разнузданных порносайтов, подписчик обновлений, завсегдатай видеочатов. Его вкусы оказались до ужаса банальны. Наверное, к счастью. Но в какой-то мере и к сожалению. Виталя был предсказуем и бесхитростен.

А вот в комп Даниила Маруся смогла войти далеко не сразу. В нем была установлена целая система хитрых паролей. Обошла их Маруся далеко не с первой попытки. На то, чтобы посмотреть, по каким сайтам ходит Даниил, ушло три-четыре дня. Маруся вскрывала его защиту с интересом. Это был вызов. Ну-ка, справиться ли Маруся с этими задачками, загаданными младшим сыном?

Она справилась. Правда, до которой дозналась Маруся, одновременно и принесла облегчение, но и встревожила. По счастью, ее мальчик не заходил на страницы гей-порно. Не было в его закладках омерзительных трахающихся мужиков. Зато, как выяснилось, Даниил внимательно следил за новинками высокой моды, постоянно посещал трансгендерные сообщества в ЖЖ и соцсетях. В трех-четырех имел регистрацию.

Все оказалось гораздо серьезнее, чем думала Маруся. То, что творил младший сын, не было разовым экспериментом, пубертатным баловством. В ее доме завелся латентный трансвестит. И что было с этим делать?

Наверное, стоило бы вывести Даниила на откровенный разговор. Но, с другой стороны, ни один мужчина никогда не сознается в таких склонностях. Поэтому оставалось только брать Даниила с поличным.

Собственно, сделать это оказалось легче легкого. Оставшись в доме одна, она включила диктофон, громко сказала:

– Я в «Ашан» и обратно. Вернусь через час.

Затем она оделась, обулась, прошла к двери, громко ею хлопнула и пошевелила ключом в замке.

После чего Маруся на цыпочках подкралась к диктофону и выждав с десяток минут тишины, нажала на STOP. К охоте на трансвестита все было готово.

Через два-три дня они остались с Даниилом в квартире вдвоем. Младший сын сидел за закрытой дверью, что-то (теперь Маруся уже представляла – что именно) рассматривал в своем ноуте. Виталий с Ромуальдом в тот день еще с утра ушли в лабораторию – ставить какие-то эксперименты.

Маруся прокралась в коридор, положила на незаметное место под вешалкой диктофон и включила воспроизведение в режиме полной громкости. Сама как можно бесшумней нырнула в их с Ромуальдом спальню, скрылась в шкафу. Затаившись в пыльной темноте, она слышала собственные шаги, собственный, немного чужой голос сообщавший: «Я в «Ашан». Захлопнулась на записи дверь, загромыхал в замке ключ.

Маруся не шевелилась, сидела в шкафу тихо. Она умела не производить лишних звуков в засаде.

А затем она услышала звук других шагов – уже живых, не записанных в память диктофона.

Шаги звучали все ближе. Раскрылась дверь шкафа.

– Привет, Даниил! – сказала Маруся.

Младший сын закричал от ужаса.

Маруся взяла его, что называется, с поличным. Даниил стоял перед ней во всей красе – в ее колготках и черном лифчике.

– Мама, это не то, что ты думаешь! – Даниил был очень взволнован.

Хотя еще бы!

Руками этот попавшийся с поличным мальчишка прикрывал причинное место, где бугрилась очевидная эрекция.

– А что я думаю? – спросила Маруся.

Ей вдруг стало смешно.

– Ну, это я случайно в таком виде, – забормотал Даниил.

– Давай без вранья, – заявила Маруся. – Я ведь знаю, что тебе это нравится.

И мальчишка раскололся. Даниил получал удовольствие, переодеваясь женщиной. Маруся, со своей стороны, не могла понять, что в этом хорошего. Но сын что-то в этом находил, сбивчиво лопотал:

– Мама, ты не понимаешь…

– А ты объясни.

– Можно я обратно переоденусь? – заюлил Даниил.

– Нет, – отрезала Маруся. – Тебе же так нравится.

Она дала ему свое лиловое платье. И по тому, как сноровисто и безропотно Даниил в него шагнул и застегнул молнию на спине, лишний раз убедилась, что парнишка у нее – уже с большим опытом.

Даниил сидел на кухне, спрятав лицо в ладонях.

– Ты, наверное, теперь меня ненавидишь? – спросил он.

– За что мне тебя ненавидеть? – удивилась Маруся.

– Ну, за то, что я… вот такой…

Во время своего бегства, Маруся встречалась с трансами. В Сан-Паулу она даже не сказать, что подружилась, но общалась без ссор с Микаэлой – предводительницей трущобных трансух. Та еще банда была. Заставила себя уважать.

– Ты меня, конечно, удивил. Наверное, я, когда была беременная тобой, хотела девочку.

– И это все? – удивился Даниил.

– А что еще ты хочешь? – пожала плечами Маруся. – Мне не нравится только то, что ты действуешь исподтишка. Не нравится, что ты без спроса берешь мои вещи.

– Я больше не буду.

– Хм. Правда?

– Ну, да, – потупился сынок.

– Короче, так. Мы пойдем с тобой в торговый центр, купим тебе персональные шмотки. А мои больше не трогай. Повесим их у меня в шкафу, и никто ничего не узнает.

– А когда мы пойдем? – тревожно спросил Даниил.

– Прямо сейчас, – сказала Маруся.

– В таком виде? – испугался сын. – Но я не могу!

– Пошли, – сказала Маруся.

– Но ведь все увидят, что я – ну, не девочка.

– А мы попробуем тебя накрасить.

Даниил густо покраснел.

– Ты меня не ругаешь?

– За что ругать, если ты такой? Это не лечится.

В принципе, девочка из Даниила получилась даже не страшненькая. С волосами, правда, пришлось повозиться, отмыть их, потом высушить, потом утыкать заколками, чтобы получилось какое-то подобие женской прически. Но все равно, волосы были самым слабым местом в новом облике Даниила.

– Блин, я совсем не похож на девчонку, – трясся Даниил. – Меня побьют.

– Ну, и ладно.

– Но как так, мама?

– Имей смелость.

– А может не надо?

– Может и не надо. Но в таком случае, если еще хоть раз я застану тебя у своего шкафа, я все расскажу отцу.

– Нет! – застонал Даниил.

– Тогда пошли, – сказала Маруся. – Будь мужчиной, как бы странно это ни звучало.

И они пошли.

Так получилось, что первые женские шмотки своему сыну купила именно Маруся. Может быть, она была не права. Но она чувствовала доверие со стороны своего странного младшего сына.

Первая прогулка в женском платье по улице стала для него шоком. И это действительно щекотало нервы. Казалось, на Даниила пялились все, кому только не лень. Но сам этот начинающий трансвестит держался. Если не приглядываться, то было и не заметно, что его трясет от ужаса. Но как-то он справлялся.

Так и повелось, что пока Ромуальд с Виталием изучали в зловонной своей лаборатории строение кишечной фауны, мать с младшим сыном отправлялись в парк. Даниил уже не так боялся, более-менее научился краситься и даже почти естественно ходил на высоких каблуках. Часто они отправлялись в парк, где на них никто не обращал внимания. А иногда бродили по улицам. Один раз отправились даже на Красную площадь, но побродили рядом, потому что по брусчатке на каблуках передвигаться все-таки невозможно.

Наверное, это было неправильно, но Марусе нравилось, как ее сын справляется со своим страхом. Маруся знала, как трудно его победить. Но этот юный трансвестит справлялся с трясучкой уже играючи.

Секретный гардероб в Марусином шкафу разрастался. В какой-то момент она поняла, что у сына уже больше платьев, чем у нее. Но эта противоестественная игра начинала ее увлекать. А сын стал лучшим другом. А это – большая редкость в пубертатном возрасте.

– Мама, что мне делать? – как-то, во время прогулки по Царицыно, спросил Даниил.

В тот день он экспериментировал с экстремальным мини. И на его ноги в черном нейлоне пялились все подряд. Это был еще один вызов страху.

– Делай, что хочешь, – сказала Маруся.

– Мне очень нравится так ходить.

– Так и ходи.

– Но… Наверное, тогда надо менять пол.

– Меняй, если приспичило.

– Но я не хочу.

– Значит, не меняй.

– Но я и с мужиками не хочу секса.

– Так не занимайся. Делай только то, что ты хочешь. Ни на кого не оглядывайся.

– Мне страшно, – сказал Даниил.

– Ты все должен решить сам. Это твоя жизнь, я не имею права диктовать тебе. Но я скажу тебе так – если ты такой живешь на свете, значит, это кому-то надо. Если ты пойдешь по дороге, по которой уже сделал несколько шагов, и пройдешь этот путь до конца – честь тебе и слава. На это решится далеко не каждый.

– А если не решусь? Если брошу так ходить?

В этот момент к ним стали клеиться два алкаша. И Марусе пришлось провести одному из них незаметный болевой прием. Только после этого алконавты обломались и отвязались.

– Мама, откуда ты умеешь так хорошо драться? – спросил Даниил.

– Научилась когда-то давно, – сказала Маруся.

И вдруг в голове сверкнула очень интересная мысль.

– А хочешь – и тебя научу? – спросила она.

– Хочу, – сказал Даниил.

После этого Маруся стала показывать ему приемы.

Сюжет их семейной жизни совершил неожиданный поворот. Но Марусе это, как ни странно, нравилось. Она любила небанальные ситуации. К тому же робкий домашний ботаник стал делать успехи в боевых искусствах. Не прорывные, конечно. Но пару-тройку раз Даниил сумел отчмырить старшего братца, который по праву старшего и сильного любил позадирать младшего. И теперь вдруг Виталя Глист получил отпор.

– Где ты так драться научился? – канючил побитый младшим Глист.

Впрочем, правдивого ответа его мозг не переварил бы.

В общем-то, на каминг-аут перед всей семьей Даниила тоже подтолкнула Маруся. Ромуальд не знал, но наряд они выбрали и проработали вместе. И сын держался молодцом. Пока Ромуальд Филиппович трубил страшным голосом проклятия, Маруся тихо гордилась. Чувствовала себя дурой – не без того. Но дурой гордой, добившейся не пойми, какого успеха.

***

Даниил ответил с пятого или шестого гудка.

– Да, мамуль! – сказал он.

И всего лишь по этим словам Маруся безошибочно поняла, что у сына – серьезные проблемы.

Продолжение следует...

Каким-то образом вертолет, в котором оказался Петров, не был виден снаружи. Но внутри-то это был самый, что ни на есть армейский МИ-28.

Как минимум двое стелсов выкручивали Петрову руки.

“Пидарасы, - метался злобный горох мыслей в маракасе головы Петрова. - Скрутили. Хуй, хуй вам! Мозги ваши невидимые выгрызу! Чавкать буду! Не дамся вам, блядям!”

Он подловил момент, когда хватка стелсов, как ему показалось, ослабла и дернулся. Тут же один из невидимок прихватил горло Петрова болевым захватом.

- Сиди, не дергайся, нахуй, - сказал стелс.

Это было неожиданно. Насколько Петров помнил, эти сволочи вообще не разговаривали. А тут, значит, по-русски, бляди, чешут!

- По нашему разговариваешь, хуесосина, - сказал Петров.

Вместо ответа стелс ебнул по почкам. Стало больно. Боль пробудила хитрость. Особую зомбачью хитрость - затаиться и напрыгнуть. и мозги сожрать.

“Я подожду, - думал Петров. - Сейчас вы, гондоны, расслабитесь, а тут я на вас как наброшусь!”

Но момента так и не представилось. Они куда-то прилетели, и вертолет стал снижаться.

Петров и ойкнуть не успел, как его выволокли под дождь и быстро-быстро повели в какой-то гнусный промзоновский барак. Похожий на их с Башировым базу в Домодедово.

Петров чувствовал себя синьором Помидором из детской сказки, который лопается от злости.

Его толкали, но Петров не шел. Идти было, в конце концов, больно. И его поволокли.

Конечной точкой, где Петрова, скорее всего, задвухсотят, оказалось безликое и гнусное в своей пустоте складское помещение, чьи стены тонули в темноте.

Стелсы усадили Петрова на жесткий стул. Один технично держал в захвате его руки, второй давил на плечи, и невидимые руки были в опасной близости от горла.

- Ыррргххххх! - сказал Петров.

- Здравия желаю, боец, - услышал он голос, который был совсем непредставим в этой обстановке.

Да этого же не могло быть!

- Фантомас Фантомасыч, ыррргггххх! - просипел Петров. - Это вы?

В голове Петрова взрывались протуберанцы стремных озарений. Это что же получается? Фантомас Фантомасыч хочет их с Башировым задвухсотить? Да как же так? Но зачем?

- Что ж, долбоебы в сборе, - сказал Фантомас.

“Ладно, я. Но кто еще?” - подумал Петров. И вдруг он увидел. Баширов!

Русик сидел на полу, уронив голову на руки, а голову с руками - на согнутые колени. И его никто не держал. Он сидел голый на полу, и вообще был похож на говно. Но хотя бы живой!

- Саня, - хрипло говорил Баширов. - Прости меня, брат! Это я, похоже, на тебя их вывел. Я не специально, они меня сывороткой…

- Русик? Ты меня подставил, что ли? - В это трудно было поверить. Как так?

- Подловили меня, братан, на одном воспоминании. И проболтался я.

Полагалось бы разозлиться на предателя. Но не получалось. Злиться на Баширова - все равно, что на себя самого. Что толку-то? И всегда сам себя оправдаешь. Его, к тому же, пытали. И сывороткой хуярили. Любой бы проболтался.

- Не держу зла на тебя, брат, - сказал Петров.

- Прости, Саня! - Баширов, похоже, плакал. На физиономии у него что-то мокро блестело.

- Ладно, хуйня.

Действительно, Петров не злился на Баширова. А вот на другого, здесь присутствующего - да.

- Так это вы за нами охотились, товарищ командир? - прохрипел Петров.

- Конечно, я, - сказал Фантомас. - Вы - два токсичных долбоеба, которые не могут прожить и дня, чтобы не задвухсотить разносчика пиццы. Вы ходячие генераторы проблем. Старые недоумки. Ваше время кончилось. Вы даже дроч-канал освоили через двадцать лет. А сейчас - конкуренция, слышали такое слово?

- Так что, Русик, этот гондон нас слил? - спросил Петров.

И тут же хрюкнул от боли. Стелс надавил на болевую точку.

- Не хами, боец, - сказал Фантомас. - Я не маленький мальчик, чтобы обижаться на обзывалки. В конце концов, ты показываешь свою слабость.

А Петрову было обидно. Он действительно, наверное, показывал свою слабость. Но ему казалось, что он - ребенок, которого наебали взрослые. Хотя какой, нахер, ребенок? Но чувство оставалось.

- Вы проявили себя уникальными тупицами, - загрохотал Фантомас.

Таким голосом он обычно говорил, когда был очень зол.

- Двадцать лет вам потребовалось, чтобы освоить элементарный способ коммуникации, который вот эти вот парни воспринимают в первые же месяцы. Я было уже подумал, что вы - безнадежны. Не стану скрывать, я хотел от вас избавиться. Вы просто подставляете всех. Вот эти вот штатские двухсотые - это никуда не годится, парни. Это пиздец просто.

- Мы же обещали этого не делать, - сказал Баширов.

- И тут же нарушили. На следующий же день! Хотя обещали, да. Я-то помню. Вот и цена вашим обещаниям.

- Но нас же самих двухсотить пришли эти вот бляди невидимые, - сказал Баширов. - Мы действовали в пределах необходимой самообороны.

- Мы еще и виноваты получаемся, Русик, - прорычал Петров.

- А ты чего такой дерзкий? - склонился над Петровым Фантомас.

- А ничего, Фантомас Фантомасыч! Вы такой нас убить хотели, а мы же еще и пидарасы оказываемся.

- Язык прикуси, на начальство матом выражаться, - Голос Фантомаса мог заставить покрыться льдом даже душу недоброго зомби.

- То есть, мы с вами согласиться должны? - спросил Петров.

- Разумеется, должны.

- Ну-ну.

- Короче, долбоебы, я не стану с вами спорить на морально-нравственные темы, - сказал Фантомас. - Это занятие бессмысленное. Я расскажу вам, что вас здесь ожидает. Да, вы смогли, оказавшись в экстремальных обстоятельствах, установить дроч-канал телепатической связи. Но, едва установив, тут же исхитрились его проебать! Это же надо было подцепить зомбачество! Если бы не этот непростительный косяк, я бы сейчас не разговаривал с вами так жестко, парни. Я бы похлопал вас по плечу - одного и другого. Сказал бы: “Молодцы! Один пытку выдержал, только на сыворотке просел. Второй - технично от погони уходил”. Красавцы были бы. Но один долбоеб из вашего дуэта исхитрился подставить себя для зомби-укуса. И теперь один из вас должен умереть. Потому что это ваше зомбачество так просто не уйдет. Носитель должен умереть. Другого выхода нет.

- А можно вопрос, Фантомас Фантомасыч? - робко, словно школьник, спросил Баширов.

- Ну?

- Я же вас тоже покусал, пока во мне зомбачество было, - продолжал Баширов. - Вы же сейчас превратитесь тоже.

- Не превращусь, - сказал Фантомас.

- Как так? - застонал Баширов. - Почему?

- Наверное, потому что я тоже владею телепатической связью.

- Через дроч-канал? - влез Петров.

- Нет, - разозлился Фантомас. - Есть и другие способы. Дроч-канал - самый примитивный способ. Как бы объяснить? Телепаты обычно образуют связки между собой, обмениваются мыслями, синхронно действуют. И есть в этой связке обязательно человек-унитаз. Как правило, самый слабый боец. Он, конечно, не догадывается, но в связке он нужен именно для того, чтобы при случае слить в него зомбачество. Ну, а затем эту связку разорвать.

- То есть, задвухсотить унитаза?

- Есть и другие способы. Закрыть его в помещении, например, через стены которого не проходит телепатия.

- Не по-людски это, Фантомас Фантомасыч! - всхлипнул Баширов.

- Гуманист нашелся, - огрызнулся Фантомас.

- И вы, значит, слили зомбачество унитазу?

- Выходит, слил.

- А парень-то думал, карьеру делает. Думал, растет. А вы его, получается, для такого вот говна держали, да?

- Отставить нюни, боец. Жизнь, вообще, боль, как знает любой сопляк.

- И, значит, унитаз - это один из нас?

- Да, - сказал Фантомас. - Носитель зомби-вируса должен быть нейтрализован. Я не знаю, кто из вас будет задвухсочен. Думаю, это решите вы сами. Между собой. Прямо сейчас. Выглядеть это будет так. Вы оба примете экстра-возбудитель. Таким образом, дроч-канал приобретет постоянно активный статус. Ну, а дальше начнется футбол. В идеале, тот из вас, кто будет чист, должен задвухсотить носителя зомби-вируса.

- А если наоборот? - спросил Петров.

- Это нежелательно. Значит, в таком случае, не выживете вы оба.

- Заебись разложил, - сплюнул Петров.

Зря он начал плеваться, потому что изо рта у него тут же вывалилась густая, липкая нить слюны, которую ни сплюнуть, ни вытереть не было никакой возможности.

На какое-то время Петров сосредоточился на том, чтобы проплеваться, и не заметил, как к нему подплыл, словно в пустоте стакан с водой.

“Это что еще за хуйня?” - подумал Петров.

А потом сильные и безжалостные пальцы сдавили ему зубы. Петров инстинктивно открыл рот, в который тут же упали таблетки.

- Ырргххх! - заклокотал Петров.

Но подлетевший стакан вылил Петрову в горло свое содержимое. Это, получается, стелс стакан держал.

Как ни хотел Петров выплюнуть таблетки, ему это не удалось. Они провалились внутрь.

Петров успел заметить, что и к Баширову прилетел стакан. И Баширов тоже глотал таблетки.

“Момент истины настает, братан!” - подумал Петров.

Сейчас он был тупым зомби. И убийство не казалось ему чем-то сверхъестественным. Но Русика двухсотить? Это все равно, что ногу самому себе отхуячить бензопилой.

***

Но что же Жирный? Кажется, мы бросили его в кустах промзоны, на улице Пруд-Ключики. Несчастный Саня только что разослал почти всем своим друзьям в “Контакте” фото себя без трусов. И теперь он метался в сомнениях. С одной стороны, ему было пиздец как неловко. А с другой - Глиста явно сейчас перекорежило от зависти. Реально чуваку башку вырвало. А это значит, что он сейчас пришлет за Жирным, как минимум, вертолет. И Саня, наконец, заживет во дворце, как ему и положено по статусу.

Саня подумал, что хуй он скажет прямо сразу так Глисту секрет избавления от трусов. Да, по-хорошему, Саня его и не знает. Петров знал, да его гуманоиды похитили в отблесках молний. Но Глист, тупой уебан, пусть думает, что Саня, типа, это знает. А Саня будет ему мозги делать. Скажет: “Давай, сука, пол-состояния!” Хотя какого хера половину-то? Все пусть отдает. Да и то мало будет. Саня ведь серьезно настроен жрать вкусно и дорого. А Глист, лошара, пусть в трусах сидит.

“Титановые трусы - опознавательный знак долбоеба”, - вальяжно подумал Саня.

Это была последняя его мысль. Потому что, в следующий момент на него навалилась сладкая волна.

“Дрочить! Немедленно дрочить! - ласково нашептывала эта волна. - Ты свободен, парень! Бегом дрочить! Вот прямо в этих кустах!”

- Да! - с восторгом зашептал Саня. - Дрочить!

“Здравствуй, Саня! - сказал Жирному писюн. - Ты, наконец, дорвался!”

- Да! Дорвался!

“Так вперед! Что же ты медлишь! Вдруг поймают и снова трусы наденут?”

- Ну, уж нет! Я больше не долбоеб!

“Да, ты крутой парень! - не мог не признать бывший пленник. - Меня освободил. От Петрова ушел, от гуманоидов ушел. Хуярь давай, колобок!”

- Да! - прошептал Жирный.

Он провел ладонью по истосковавшемуся бамбуку. Тот выпрямился, встрепенулся.

- Погнали, мой конь!

“Иго-го, блять!” - откликнулся скакун.

И они поскакали.

Продолжение следует...