Как собственный талант убил Евгения Евстигнеева...
Первый инфаркт Евстигнеев получил в 1980-ом и решил, что это все от курения. Курить бросил.
В 1986, после смерти второй жены Лидии Журкиной, последовал еще один инфаркт. Евстигнеев назначил себе новое послушание, бросил пить, вернувшись к никотину (меж тем как следовало встать под наблюдение врачей).
Лидия Журкина
Легче не становилось. Актер вновь завязал с курением, пачками глотая нитроглицерин.
А жизнь требовал от Евстигнеева здоровой мобильности. В 1988 у него произошел конфликт с Олегом Ефремовым, после которого актер выходил на сцену МХАТа только в специально оговоренных спектаклях.
По версии, озвученной самим Евстигнеевым, он получил роль в фильме «Ночные забавы», очень хотел сниматься, но не мог совместить кино с театром (тем паче, одна из последних ролей, на которую его лоббировал Ефремов, актеру не нравилась). Евстигнеев просил сбавить нагрузку. Ефремов же предложил ему уйти на пенсию.
Что такое случайные заработки и творческие вечера для актера 60+ в стране, теряющей интерес к искусству, думаю объяснять не надо. А у Евстигнеева, к тому же, оказались обязательства, которые берут на себя в возрасте более молодом. В 1986 он женился на актрисе Ирине Цывиной, которая была младше почти на сорок лет.
Евстигнеев не сомневался, что все выдержит. Он говорил:
«У меня столько сил и энергии, я столько еще могу сделать, а сердце, как двигатель в старой машине, не тянет. Надо только двигатель отремонтировать, и все будет в порядке».
В последние годы жизни Евстигнеев плохо себя чувствовал, но продолжал играть с полной отдачей. Зрители и не догадывались, какой ценой даются ему роли.
Вспоминает Ирина Мирошниченко: «Нам всегда было радостно и весело. Огорчало только одно: я давно поняла, что у него больное сердце… За кулисами стояла простая скамейка, предназначенная для артистов. Он отыгрывал и ложился на эту скамеечку, лежал, ждал выхода в следующей сцене. И так глаза закрывал, будто дремал. Я пару раз покупалась, теребила его: «Жень, Женя, тебе нужно выходить». — «Знаю», — отвечал он тихо-тихо, сквозь зубы. А на свою реплику точно вскакивал и вылетал на сцену, устраивал там настоящий фейерверк, а потом — снова на скамеечку. И всюду он находил себе какую-то кушеточку или диванчик, чтобы отдохнуть и набраться сил…»
Сердце необходимо было лечить. На момент принятия решения ремонта двигателя судьба свела Евстигнеева с Микаэлом Таривердиевым. Тот сделал операцию на сердце в Лондоне, у знаменитого врача Тэрри Льюиса и хвастался, будто уже через четыре дня бегал по лестнице и пил коньяк. Евстигнееву только этого и надо было. По его просьбе композитор связался с хирургом.
От многих людей Евстигнеев знал, что эта операция почти безопасна и что она необходима для его хорошего состояния. Он хотел привести себя в форму и решился ехать в Лондон.
Льюис зазывал Евстигнеева оперироваться в декабре 1991, но тот дотянул до марта, поскольку возникла возможность помириться с Ефремовым. Евстигнеев получил роль в постановке «Игроки – XXI век» и принял решение отыграть премьеру, а операционный стол – потом.
Николай Губенко, тогда министр культуры Союза, дал деньги. Евстигнеев нашел паузу в своем расписании. 5 марта 1992 года должна была пройти операция, актеру обещали, что к 10-му числу он будет в порядке, на 17 марта был назначен «Вишневый сад», на 21-е – «Игроки», потом досъемки «Ивана Грозного» (два последних эпизода с его участием). Евстигнеев относился к операции легко и, казалось, не беспокоился за ее исход. В лондонскую больницу Евстигнеев намеревался именно заскочить.
Перед отлетом он навестил своих близких. В частности, свою первую жену Галину Волчек. Держался непринужденно, уверял, что операции совершенно не боится, дескать, точно такую же недавно сделали Таривердиеву, и он уже бегает. Но Волчек все же уловила в его голосе потаенный страх. Позвонила знакомой женщине-астрологу. И та буквально ошарашила ее своим ответом: мол, никакой операции не будет. Волчек подумала, что операцию отложат по причине ее ненадобности. А вышло по-другому.
С Галиной Волчек
1 марта 1992 года Евстигнеев последний раз вышел на сцену.
Вспоминает сын актера Денис Евстигнеев: «Последний раз я видел отца вечером 1 марта у меня дома. Сидели после спектакля „Игроки“, он пришел вместе с Хазановым. Когда я привез его домой, он, выходя из машины, на мои слова: „Ты хоть позвони оттуда, или Ира пусть позвонит, как там все…“ ответил: „Да ладно, приеду – позвоню, все нормально…“
Единственный сын Денис, от брака с Галиной Волчек
Далее рассказывает жена Евстигнеева И. Цывина: «Мы прилетели в Лондон вечером 2 марта. Нас поселили в роскошной посольской квартире. У него было роскошное настроение – никакого страха, никаких дурных предчувствий. Он, казалось, сгорал от любопытства – как ему будут делать операцию, – рассказывал, как он себе все это представляет.
Ночью я проснулась от того, что увидела во сне, как он курит. Я включила свет: он сидел и курил. Такого никогда прежде не бывало. Я рассердилась, заставила его выбросить сигарету и лечь спать, и только мельком подумала, что, должно быть, он все же очень волнуется. Через некоторое время он опять проснулся и включил свет. Он был в холодном поту и дрожал, как маленький ребенок. «Я сейчас умру». Я стала успокаивать его: «Ты вспомни свою маму. Ведь могла же она продлить свою жизнь ради тебя, потому что очень этого захотела. Зачем ты себя раньше времени хоронишь?».
Он уснул. Утром 4 марта мы поехали в клинику. Ему должны были сделать обследование, маленькую предварительную операцию – коронарографию – и оставить в клинике до утра, чтобы оперировать. Ночные страхи были забыты, он шутил и снова был в прекрасном настроении. Полчаса мы сидели вместе, шутили, разговаривали. Евгений Александрович с утра ничего не ел перед обследованием и послал меня сказать медсестре, что он голоден. Я сходила, вернулась к нему: «Через пять минут они тебя покормят».
За эти пять минут он умер…
Все происходило так быстро, что теперь эти события прокручиваются в моем мозгу, как ускоренная съемка в кино. Только я это сказала, вошли Тэрри Льюис и посольский врач. У Льюиса в руках был лист бумаги, он стал говорить и рисовать, а посольский врач переводил, очень быстро, без пауз: «Я ознакомился с вашей историей болезни, завтра мы будем вас оперировать, но у нас принято предупреждать пациента о возможных последствиях операции. Вот ваше сердце – он нарисовал, – в нем четыре сосуда. Три из них забиты, а четвертый забит на девяносто процентов. Ваше сердце работает только потому, что в одном сосуде есть десять процентов отверстия. Вы умрете в любом случае, сделаете операцию или нет!» В переводе слова звучали буквально так.
Евгений Александрович весь похолодел. Я держала его за руку. Я увидела, как он покрылся испариной и стал тяжело дышать носом. Когда ему становилось плохо, я всегда заставляла его дышать носом, по Бутейко. Я поняла, что с ним что-то случилось. Что-то стало происходить в его сознании, он испугался этого нарисованного сердца. Я заговорила с ним, стала его утешать, и в это время какие-то люди, которых я не успела рассмотреть, оторвали меня от его руки и быстро куда-то повели. Я успела заметить на экране, где шла кардиограмма, прямую линию, но ничего еще не понимала и испугалась по-настоящему только тогда, когда меня стала утешать медсестра.
Пришел посольский врач: «Наступила клиническая смерть. Но вы не волнуйтесь, его из клинической смерти вывели, он очнулся». Я слышала суету в коридоре, это Евгения Александровича срочно повезли на операцию…
Четыре часа я просидела в этой комнате. Я сидела у окна и смотрела через внутренний двор на окна реанимационной, куда Евгения Александровича должны были привезти после операции. Сто раз открывалась там дверь, приходили и уходили какие-то люди, но его так и не привезли. Вместо этого опять появился посольский врач:
– Операция закончена, ваш муж умирает. Операцию провели блестяще, но нужна пересадка сердца.
– Ну так сделайте!
Я была потрясена тем, как холодно он говорил:
– Нельзя, это обговаривается заранее. Поэтому мы отключили его от всех аппаратов.
– Кто вам дал право?! Я позвоню нашим друзьям в Австралию, мы найдем донора… Не могли бы вы продержать его хотя бы несколько дней?
– Нет, это надо было обговорить заранее.
Вошел Тэрри Льюис: «Я вынужден вам сообщить, что ваш муж скончался…»
Через полчаса мне разрешили войти к нему…
Он лежал удивительно красивый. Я обняла его и почувствовала, что он теплый… Не может быть человек теплый и мертвый… Я умоляла его не оставлять меня – это длилось, кажется, долго-долго…»
Евгений Александрович Евстигнеев умер 4 марта 1992 года от сердечного приступа, ему было 65 лет.
Его уход был внезапным. Сбивающее с ног известие о его кончине многие приняли за ошибку, досадное недоразумение журналистов.
Как потом сказала Ирина Цывина: «Я не перестаю искать объяснений его смерти. Она была абсолютно нелогична, абсурдна. Ведь я видела это своими глазами – спокойный, веселый человек умер сразу после того, как ему нарисовали его сердце и сказали: вот так вы можете умереть. И я нахожу единственный ответ: его гениальное воображение. Так же, как он мог представить себе любую страну, выйдя на полчаса на улицу, так же он представил себе свою смерть… Он вошел в нее, как в очередную роль…»
Вдове вернули оставшиеся от операции деньги, на которые был выбран по каталогу самый красивый гроб ручной работы из красного дерева, одежда-саван, расшитый серебром и золотом.
По распоряжению премьера московского правительства Юрия Лужкова, похоронили Евгения Евстигнеева на Новодевичьем кладбище.
Несмотря на то, что Ирина дважды вышла замуж и родила двоих детей, она так и не встретила мужчину, который был бы для нее таким же идеальным, как Евгений Александрович. 18 апреля 2019 года Ирины Цывиной не стало - она умерла в возрасте 55 лет от депрессии и чрезмерного употребления алкоголя, похоронена на Троекуровском кладбище.
Понравилась статья - подписывайтесь, чтобы не пропустить больше информации о последних днях народных любимцев. С благодарностью, чтобы помнили.