Враг не дремлет. Карта СССР для американской армии времен 50х годов.
Возьмём для примера город Свердловск (Екатеринбург).
Очень интересный перевод.
В целом карта выглядит вот так.
Чего же такого интересное в этой карте? На карте обозначены полезные ископаемые, заводы, сооружения стратегического назначения, антенны, электролинии и прочие ништяки.
Вот примеры:
Заводы - factory
Антенны, сигнальные вышки, будки - Signal hut
Полезные ископаемые, вот к примеру золото и железо
Это добро можно скачать на сайте техасского университета https://www.lib.utexas.edu/maps/ams/eastern_europe/
Тоже про несправедливость в школе
Кода училась в школе у нас был предмет черчение. Вела его очень непредсказуемая и странная дама лет за 40. Вела черчение и ИЗО. ИЗО я и так любила, самозабвенно рисовала свои каляки-маляки с самой началки, а когда началось черчение так вообще первые пару уроков сидела затаив дыхание и раскрыв рот слушая учительницу и разглядывая такие точные, ровные и красивые схемы и чертежи, идеальные линии и точные пропорции, меня все это завораживало.
Но моя любовь к предмету была уничтожена после того, как начались практические домашние задания типа начертить деталь, схему своего дома и т.д. Чертить то у меня получалось, даже видимо очень, но за свои работы я получала только трояки. А связанно это было с тем, что у меня папа топограф по образованию, и следуя логике училки он чертил все за меня, а я, мелкая хитрюга, должна быть рада и тройкам, она мне однажды это прямым текстом сказала. То, что на самостоятельных я тоже неплохие работы выдавала, ее не волновало.
А я в силу своей наивности все пыхтела над домашками, раскладывая перед собой весь свой инструмент, коробки карандашей и бумагу, чертила как в последний раз, рассчитывая все до миллиметра, надеясь что в этот то раз учительница поймет свою ошибку (по ИЗО, кстати, оценки тоже упали с постоянных пятерок на тройки-четверки). Дошло до того, что мои родители пришли в школу, разобраться в причинах такой дикой несправедливости. Что там за разговор состоялся между родителями директором и учительницей я не знаю, но после него на уроках ИЗО и черчении я попала в глубокий игнор, троек мне больше не ставили, только четверки, в основном с минусами.
Но это и не важно, мой интерес к предмету был растоптан, и я просила папу чертить домашки за меня. Он с удовольствием соглашался, для него это было маленькой ностальгической отдушиной (в то время он уже работал совсем не по специальности), а я очень любила наблюдать, как он уверенно орудует инструментами, а из под карандаша выходят твердые четкие линии. Родители тогда научили не принимать близко к сердцу неудачи на незначительных жизненных этапах.
Так и жили - я относила на уроки его работы, а потом показывала ему четверки с минусом за них, нас это очень веселило, до сих пор вспоминаем с улыбкой)).
Голый по пояс на красном снегу
Зима на излете, но на улице минус двадцать. Подходим к стеклянным дверям ресторана, покрытым в нижней части толстым слоем льда с обеих сторон. На створке двери плакат: в валенках не входить. Но нас это не коснулось, потому что по Ленинградской привычке, оставили валенки в номере, в рюкзаках.
В зале пока не было никого. Я спросил Игоря:
- Будем себе вечер веселее организовывать?
- Да-нет, Боря, я просто посидеть, время провести хочу. Я же человек семейный.
Тем не менее, я подозвал официанта и попросил, чтобы первую же пару симпатичных девушек он пригласил за наш столик. Минут через пятнадцать, смотрим, он заговорщицки берёт под локотки двух довольно приятных девиц и пытается сопроводить в нашу сторону. Но они, с любопытством глянув на нас, всё же высвобождают руки и идут к соседнему столику. Причем? продолжают посматривать на наш столик.
Одна – высокая, с длинными волосами, гладко расчёсанными, постарше и смотрит уверенно и пронзительно, в меню не взглянула, сразу официанту распорядилась. Другая маленькая, хрупкая, поглядывает искоса и вскользь, глаза огромные, на них кудряшки волос падают лохмато. Она их поправляет нервно и призывно.
Я сразу на вторую внимание направил, она всё ладошки сжимала, глядя на меня. Не знал, что из этого следует, но почувствовал что-то. И пригласил её танцевать. Обнимая её, хохмил не переставая. Узнал, что её Ольгой зовут. Потом Игорю кивнул, и сел к девушкам за столик.
Народу в этот будний день в ресторане было не много. Мы с Олей больше сидели и разговаривали. Она много смеялась. Её подругу, Тамару тоже пару раз пригласили танцевать. Через час Игорь попрощался, я его проводил до дверей, он сказал – к восьми утра быть в гостинице в любом случае.
Мы шли долго по морозу, по заваленным сугробами улицам. Оля висела на моей руке, всё заглядывала мне в глаза. Тамара шла впереди, с улыбками оглядывалась на нас.
Большая трехкомнатная квартира Тамары была непривычна моему Ленинградскому взгляду. Между комнатами не было дверей, просто проемы. Стены без обоев, беленые, как в деревне. Почти не было мебели. Дети Тамары спали. Нам с Ольгой Тамара постелила на полу, на каких-то половичках. На них-то и прошли половина ночей моей командировки.
Рано утром я был в холле гостиницы, Игорь меня встретил уже выписавшись, с вещами. Два часа езды на автобусе, в полудрёме от недосыпа, и вот, так называемая, гостиница в Мысках. Это был подъезд обычной трехэтажки, нам дали комнату в двухкомнатной квартире. Первая комната была проходная, и мы обнаружили в ней ещё одного человека: ростом меньше Игоря, лет сильно за пятьдесят с виду, стриженого коротко, с деревенским лицом, одетого в новую черную спецодежду. Игорь мне шепнул, что это – зековская роба.
Мы все трое застеснялись, не зная, как себя вести друг с другом. Наша комната была маленькая, и единственный стол стоял в бОльшей, проходной. Здесь я по-простому ляпнул:
- Давайте завтракать.
Игорь легонько толкнул меня локтем, но я уже развернул сверток с ещё домашними бутербродами, другой свёрток – с вареными яйцами. Выдвинул свои скромные припасы на средину стола. И тут случилось удивительное.
Мужчина спросил, дотронувшись пальцем до яйца:
- Что это?
Я поперхнулся. Взял яйцо, ударил его, покатал ладонью по столу, моментально очистил и откусил, приглашая мужчину жестом повторить эту процедуру. Игорь не двигался и смотрел на нас.
Мужчина, косясь на меня, медленно и с трудом очистил яйцо, осмотрел, в несколько приемов прожевал его, потом взял скорлупу, оставшуюся от обоих яиц и положил её в рот, стал жевать.
Я смущённо, но твердо сказал:
- Нет-нет, скорлупу не едят!
Игорь потянулся за бутербродом и под столом толкнул меня ногой. Мужчина помотал головой, закончил жевать скорлупу, проглотил и сказал:
- Спасибо. Давно такого не ел, уже забыл.
- А сколько Вы?... – я не знал, как закончить вопрос.
- Десять лет отсидел, по звонку, - спокойно ответил бывший зек. – Меня Василий зовут. А вас как?
Мы с Игорем представились. Моё глупое любопытство просачивалось из меня:
- А за что? – тут Игорь уже не толкнул, а ударил меня носком ботинка.
- Жену убил, - мужчина нерешительно потянулся за бутербродом, я пододвинул сверток ближе к нему, пошел на кухню снять с плиты чайник, заварил чай. Когда вернулся, Игорь уже развернул и свои продукты.
Василий рассказал, что поздно вечером добрался в Мыски, освободившись из близлежащего большого лагеря. Получил проездные документы в свой поселок, куда-то на Урал. Денег он за десять лет не заработал, и ему выдали «хозяйские подъемные», десять рублей, из которых он уже потратил рубль на ночлег. Разговор как-то дальше не разворачивался, слишком Василий, только что евший с нами нашу еду, не был похож на женоубийцу из «Крейцеровой сонаты».
Он спросил:
- А вы здесь что будете делать?
Игорь пояснил, что нам нужно проложить кусок трассы ЛЭП Мыски-Междуреченск, переход через реку Томь, который наши коллеги не смогли разметить в осеннее половодье.
- А можно я вам немного помогу, отработаю завтрак?
Игорь замешкался, начал отрицательно качать головой.
- Мне ничего не нужно платить, просто мне и ехать-то некуда, у меня родных там, в поселке не осталось.
Игорь посмотрел на меня, взглядом позвал в комнату.
- Борис, я смотрел в окно автобуса. И карту ещё раз сейчас глянул. Мы должны будем таскать теодолит и рейку по склонам, в русле реки. Там снега сейчас намело – хорошо, если не по горло. У меня есть небольшой резерв денег, как у отдельной партии. Мы можем на себя его потратить. А можем облегчить свою работу, наняв этого Василия. Ты считаешь, как лучше поступить?
- Игорь, конечно, лучше на себя записать все объемы. Но у тебя опыт больше, и твое мнение важнее. Может, на первый день, на сегодня, попросим его помочь? Если слишком тяжело будет, пусть и дальше работает.
*******
Мы переоделись в толстые ватные штаны, в валенки, в полушубки. Василий остался, в чём был, натянул только телогрейку. Собрали инструменты (теодолит, рейка, арматура для «реперов», молот) и вышли на улицу. Посмотрели расписание работы столовой. Повернули за угол, в сторону начала будущей трассы.
Внезапно по ушам ударил злобный лай собак. У длинной парковой скамьи с чугунными ножками дергались на поводках две огромных немецких овчарки, захлёбываясь от ярости в нашу сторону. Рядом стояли два проводника, с рациями, с пистолетами в кобурах. Мне сначала показалось, что основное внимание собаки направили на Василия. Он кривовато нес рейку и арматуру, робко прижимаясь ко мне сзади.
У нас в семье раньше был доберман, и я вспомнил, что розыскные овчарки дрессируются считать человеком только своего проводника. Остальные же двуногие (даже другой проводник) – это для них звери и враги.
У нас проверили документы, у Василия особенно грубо – его справку об освобождении.
Один из проводников, сержант, посматривая на нас поочередно, неохотно выпустил из губ:
- Ночью сбежали из лагеря трое заключенных, скоро по окрестностям начнется на весь день облава.
Он обратился к Василию:
- Ты бы, мужик, переоделся, а то костюм у тебя больно притягательный для автоматной мушки.
- Так не во что у меня, - Василий уставился в снег.
- Ну смотри, мое дело – предупредить.
Сержант нажал клавишу большой зеленой рации, сказал в микрофон:
- Первый, первый: тут у нас два топографа с теодолитом и зек, в робе, вчера освободившийся. Документы у всех я проверил. Они пойдут в сторону реки.
Едва городок закончился, Игорь показал, куда поставить рейку, сделал с теодолита привязку к местности, и пошел в сторону от дороги, вниз, по спуску к руслу реки. Сразу стала видна глубина снега: Игорь проваливался сначала по колени, потом по середину бедра. Он долго расчищал снег, тщательно укреплял теодолит. Когда закончил измерения, показал мне второе место для установки рейки и не ожидая нас, пошел вниз по склону. Василий коротким молотом забил в мёрзлую землю заточенную арматурину, я прикрутил к её верхушке бирку с номером, и мы пошли вслед за Игорем.
Склон реки был неровный, реперы приходилось ставить каждые двадцать – тридцать метров. Скоро мы уже углублялись в снег по пояс. Каждый шаг давался за три-четыре движения. Мне было легче идти по следам Игоря, а он выматывался сильно, да ещё и с треногой теодолита. Мы с ним прикинули, что за первый день вряд ли пройдем более полкилометра. Солнце пригревало, и я скоро вспотел, более от внутреннего жара. Сбросил под приметный куст свой черный овчинный полушубок, а ещё через сто метров - и свитер с рубашкой повесил на ветви.
В очередном овражке ветром был выдут снег, и я увидел лед ручейка. Взял молот у Василия и пробился за пару ударов к воде. Это оказалось не трудно, видно, здесь был сильный ключ. Прилёг на лёд, опираясь на руки, стал жадно пить. Ледяная вода ломила зубы. Василий стоял выше на краю оврага, смотрел. И вдруг он упал, повалившись в снег почти прямо на меня. Одновременно я услышал звуки отдаленной автоматной очереди и лай собак.
Меня бросило теперь уже в холодный пот. Василий стонал, держась за живот. Я не знал, как ему помочь, привстал и выглянул наверх. Со стороны городка, в паре сотен метров мимо нас по снегу размашисто двигались три чёрных фигурки. На одной из них был распахнутый полушубок, похожий на мой. За ними, в сотне метров, захлёбываясь в лае, пластались, медленно ползли через сугробы, не догоняя беглецов, несколько собак без поводков. Много дальше, позади собак, постреливая из автоматов короткими очередями, как я понял, поверх голов, вышагивали цепью солдаты.
Мы были совсем в стороне от их движения, и как прилетела пуля в Василия, я не понял. Возможно, когда преследователи только преодолели предыдущий бугор, их ввел в заблуждение его чёрный силуэт на фоне снега.
Оглянувшись, я увидел лежащего, раскинув руки, притонувшего в снегу
Топографический мох
Военная-же топография.
Зачет. (в переводе с современного на русский - сдача зачета)
Выходит курсант отвечать на билет. А поскольку был он, прямо скажем, не семи пядей во лбу, то в связи с этой анатомической аномалией начинает жутко тупить и плавать.
Первый вопрос был совсем простенький (уж не упомню какой), но это вовсе не помогло. Никак.
Второй - дирекционные углы. Вещь посложнее. Немного. Но этого вполне хватило, чтобы человек впал в полный ступор и заблокировал управление своими речевыми функциями.
Зрелище было тягостное, но продолжительное.
Наконец преподаватель сдался. Легкомысленно сжалившись и решив не убивать будущего блестящего полководца бросает безвременно утопшему спасательный круг: "А скажите-ка, товарищ курсант, с КАКОЙ стороны света РАСТЕТ мох на ОТДЕЛЬНО стоящем дереве?" и устало вздохнувши потянул к себе зачетку снимая колпачок с ручки.
И здесь…
В Голливуде это бы сняли так:
1. Резкий наезд
2. Расширяющиеся блестящие глаза
3. Зрачки, расширяющиеся шире глаз
4. Наплыв воспоминаний увиденной картинки из, такого уже детского, школьного учебника природоведения…
Светящийся курсант блестя глазами и потея уже по инерции, радостно отвечает: "С Правой!"
© Маркелычь
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Кровь Земли, трасса ЛЭП и ГАЗ-47 три
Утром нам вручили документы. Игорь с теодолитом и я с рейкой, с молотом, со связкой толстых арматурин отправились на болото. К началу нашего куска трассы нас подвёз ГАЗ-47. Для тех, кто не знает: эта почти машина состоит из железной коробки со скамеечками, слегка покрашенными, но занозистыми. Коробка установлена на гусеничное шасси.
ГАЗ-47 в свое время спроектировали и поставили на производство для российского бездорожья за три месяца. Поэтому мягкостями, амортизаторами и кузовом конструктора не озаботились. Так что всего через 20 минут на рабочем месте оказались смеси наших костей, зубов и синяков. Там нас с готовностью поджидали по-осеннему вялые, но многочисленные комары.
Сквозь чахлые березки Игорь с расстояния двести метров высматривает деления на моей рейке. Я её должен держать вертикально в указанном им заранее месте. Если это лужа – то на уровне воды в луже. Если это бугорок – то на вершине бугорка, максимально утопив конец рейки в мох.
Рейка тяжелая. Пока Игорь записывает цифры, увиденные в окуляре теодолита, рука устает. Отдыхает рука, когда я по сигналу Игоря кладу рейку и забиваю молотом кусок арматуры в болото. Прикручиваю проволочкой к её шероховатой верхушке бирку с уже написанным номером. Собираю всё своё имущество (на один отрезок железа стало меньше!) и иду к Игорю. Он показывает, куда ставить рейку, сам идёт вперёд, и всё повторяется вновь.
Когда арматура заканчивается, за нами приезжает ГАЗ-47. Теперь на базу ехать дольше, полчаса. После ужина, восполняющего и обед, лезу в палатке в спальник, лежащий на сосновых ветках. Их сучки впиваются в мои синяки и в забитые мышцы, но сон анестезирует всё.
Через два дня вертолет отвёз в больницу жену Андрея Петровича. Мальчика назвали Петром. Половина лекарств остались в больнице.
Через неделю выпал тоненький снежок. Он почти сразу укрыл и травку, и мох, и лужи. Идти по болоту стало опаснее: в любой гладкости могла укрываться яма неизвестной глубины. Игорь жёстко приказывает идти по-партизански, след в след. Трассу прокладываем поэтому медленнее.
В этот день вечером ГАЗ-47 за нами не приехал.
Мы подождали полчаса, пошли обратно пешком. Начало постепенно темнеть. Шли строго от репера к реперу. Фонарь Игоря помогал видеть наши дневные следы. Вдруг впереди, чуть в стороне от нашей тропинки, Игорь высмотрел заметный темный пруд. Его не было, когда мы шли здесь днём. Игорь долго высвечивал ровную блестящую гладь. Мы увидели следы гусениц на ровном снежке. Они обрывались у кромки тёмной воды. Игорь дал фонарь мне.
- Смотри внимательно, видишь радужные разводы?
- Да-да, вроде вижу! Это что, разводы от нефти?
- Похоже, от топлива, от масла. Похоже, там, в воде, наш ГАЗ-47.
- А как же водитель?
- Если плавать и бегать умеет, уже у лагеря должен быть.
- А если только плавать?... А если только бегать?...
- Не надо так шутить. Пойдем вперед. Нам тоже надо спешить.
Но вот впереди послышался рёв ГАЗ-47, завиднелись вскоре и его фары. В нём мы, помимо водителя, нашли и пассажира – мокрого, со стучащими зубами и с кривой улыбкой от выпитой поллитры. Когда мы не вернулись во время, за нами выслали вторую машину. По дороге удалось подобрать умеющего плавать, но не умеющего бегать водителя утонувшего вездехода.
На следующее утро началась операция по вызволению этого, всё же полезного зверя.
Вокруг болотной промоины собрались с десяток рабочих, пара бульдозеров. Распоряжался Андрей Петрович.
- Значит так, мужики. Главное, не пугаться. Температура воды – плюсовая. Плюс четыре градуса. Кто нырнет и прицепит к уху вездехода трос – получит 10 бутылок водки.
Мужики переминались, смотрели на водную гладь, с падающим на неё снежком.
- Петрович, тут такое дело, вдвоем нырять надо. Один ухо нащупывает, второй держит трос и страхует.
- Ладно, ящик водки на двоих. И премия.
Говоривший «дело» посмотрел на приятеля, такого же громилу, с татуировками на восьми пальцах. Тот кивнул.
Быстро разбили палатку, развели костер. Двое добровольцев разделись, оставшись в кальсонах и в тельняшках. Обвязали их веревками, старшему дали конец троса с хомутом крепления. Договорились о сигналах – дёрганиях веревкой.
Двое бросились в воду одновременно. Брызги обожгли стоящих вокруг ямы холодом и смертельным страхом. Держащие веревки побежали вокруг воды – видимо, вслед за плывущими. Вот они вынырнули, отплёвываясь, судорожно дыша, мотая головами в ответ на вопросы. Нырнули вновь. Появился старший, поднял вверх большой палец. Его тут же вытащили.
Заорали:
- А Лёшка? Тащить его?
Сквозь хрип и кашель он выдавил:
- Нееет, сейчас, он сам!
И правда, через секунды над водой показались пальцы с чернильными перстнями. Обоих мужиков втащили в палатку, стащили с них мокрое бельё, растерли голых водкой, влили в каждого по поллитра, подтолкнули, всё ещё голых, к костру.
Наконец, у них наладилась речь.
- Андрей Петрович, трос закреплен за крюк надёжно. Тащите.
Конец троса пропустили через тяговые крюки обоих бульдозеров, все разошлись подальше, по команде бульдозеры взревели и тронулись. Потихоньку.
Трос натянулся, по воде пошло колыхание, что то вроде показалось.
Треск выстрела и свист пули! Это почти над головами пролетел оторвавшийся крюк ГАЗ-47. Тут-то все и поняли, что ползущий по дну вездеход наткнулся на вертикальную стенку грунта и дальше двигаться не мог.
Добровольцы пили и угощали всю ночь. Утром проснулись здоровые и почти работоспособные.
Меня вызвали в палатку Андрея Петровича.
- Борис, у нас утонул ГАЗ-47.
- Да, я знаю, я же вчера смотрел, как его вытянуть пытались.
- Дело в том, что я не могу его списать. Он почти новый, стоит семнадцать тысяч, и убыток, по нормам, ляжет тяжелым грузом на наши премии. И на твою премию, которую ты уже заработал.
- Мне сейчас некого послать договориться по-хорошему насчет вертолета. А ты парень шустрый, как-то у тебя получается с летунами дружить. Нам нужен МИ-6. Он стоит 1200 рублей в час. Договорись по-дешевле, добавлю премию.
- А если бесплатно договорюсь?
- ???
- Вы мне расскажите, что в экспедиции есть такого, чего в вертолетном предприятии нет и не будет…
Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2014/05/24/1018