Мой двоюродный младший брат первым нашел этот портрет. Есть у него такая привычка – бродить по дому после семейных сборищ, и вот однажды ночью это произошло.
На следующее утро он был вне себя от восторга. Он буквально не затыкался, рассказывая о своей находке. Ну, по крайней мере, нам, детям, он все уши прожжужал, но взрослым о портрете даже не заикнулся. Наверное, боялся получить нагоняй за ночные прогулки. Дом был действительно огромным, и бабушка всегда говорила нам не бродить по нему и в особенности не заходить на верхние этажи.
Он всю жизнь был фантазером, мой двоюродный брат Мейсон, поэтому, само собой, я сначала не поверила в его россказни. Я просто закатила глаза и продолжила читать книгу, а моя сестренка и другой двоюродный брат играли в «Mario Kart» и едва обратили внимание на восторженные вопли Мейсона.
Но он настаивал на том, что видел. Размахивал руками, то и дело попадая нам по лицу. Он клялся своей жизнью, жизнью, что говорит правду и только правду, и потихоньку мы начали проникаться его рассказом.
Признаюсь, мне было любопытно. Нам всем было любопытно. Так что после того, как Мейсон со всей горячностью попросил нас поддержать его затею, мы, к его радости, разработали план. План был в том, чтобы подождать, пока взрослые улягутся спать и затем тайком пробраться в комнату, где якобы висел «истекающий кровью портрет».
Наступила ночь Х. Я и моя сестра, держа фонарики в руках, осторожно выбрались из спальни и пересекли коридор, чтобы постучаться в дверь комнаты наших двоюродных братьев. Все вроде шло хорошо: взрослые спали в другом крыле дома, но, конечно, кто-то из них мог и проснуться от стука.
В конце концов, стучать и не пришлось. Дверь была слегка приоткрыта, стоило осторожно толкнуть ее, и она отворилась с легким скрипом. Мальчики уже приготовились и ждали нас. Мейсон что-то восторженно шептал своему брату, а тот безуспешно пытался его заткнуть.
– Отлично, – сказал Мейсон, завидев нас. – Все готовы? Выключайте фонарики и идем!
Он открыл дверь настежь и исчез в полутьме.
Обменявшись взглядами, мы послушно выключили фонарики и последовали за ним.
Дом нашей бабушки был просто огромным, в нем было множество лестниц, ведущих к тому или иному этажу. Поэтому, чтобы не наткнуться на кого-то из многочисленных тетушек и дядюшек, мы прокрались к задней части дома, к лестнице, которую редко использовали. В коридоре затихающим эхом отдавался чей-то храп.
Лестница в полумраке казалась куда выше, чем днем, и мы, глядя на нее, даже немного испугались, сердце у меня екнуло при мысли о том, что мы делаем что-то, что нам всегда запрещали. Но кроме этого мы чувствовали и восторг, предвкушение от тайны, скрывающейся в темноте. Крупные, темные ступени исчезали в полумраке, те самые «запрещенные» этажи лежали прямо перед нами…
– Шарлотта, мне страшно, – прошептала сестра, теребя меня за рукав. Я мягко шикнула на нее и потрепала по волосам.
Мейсон тем временем уже ступил на нижнюю ступеньку лестницы – и начал подниматься. Он-то уже делал это однажды, а вот для нас это была дорога в неизвестность.
Мы поднимались наверх, медленно и осторожно, шаг за шагом. Молли, моя сестра, крепко держала меня за руку, Мейсон вел нас вперед, а другой двоюродный брат, Итан, замыкал колонну.
Лестница вела в коридор, заставленный мебелью, по которой бродили тени. Мы шли вперед, а шкафы, стоящие вдоль стен, зловеще нависали над нами. Портреты, изображающие людей, которых мы видели впервые, смотрели на нас свысока.
– С которого из них течет кровь, Мейсон? – прошептала я.
– Его тут нет, надо идти дальше, – ответил он, и мы пошли мимо портретов.
В этом коридоре, в этом секретном месте совсем не было окон, но я слышала свист ветра за стенами дома, и от этого звука у меня мурашки бежали по коже.
Портреты все так же смотрели на нас с высоты, как будто предупреждая.
… Я отвернулась.
– Вот, посмотрите! – прошептал Мейсон, резко сворачивая направо, в длинный и узкий коридор. Стены здесь были совсем пустые. Ни окон, ни дверей, кроме одной – старой, обшарпанной двери в самом конце.
– Что за фигня, братан? – пробормотал Итан, и я легонько стукнула его по руке, чтобы не ругался. Он поморщился, но продолжил: – И ты сюда ходил один? Ты что, совсем с ума сошел?
Мейсон только усмехнулся:
– Я не трус, Итан, вот и все. Идемте, нам сюда.
И он включил фонарик и двинулся дальше по коридору. Мы сделали то же самое. Огромная тень Мейсона подрагивала в свете фонариков и расползалась по стене, обрываясь у потолка.
Мы подошли к двери из темного дерева. Она оказалась не заперта, и, сунув фонарик под мышку, Мейсон ухватился за нее двумя руками и открыл. Мы поежились от протяжного, низкого скрипа, отраженного стенами… Но больше ничего не произошло. Ветер все еще шелестел где-то снаружи, только теперь его почти не было слышно.
Мы вошли в комнату один за другим.
Стены были черными, без единого окна. На полу стояло множество деревянных стульев. Они были расставлены как попало, без какого-либо намека на порядок. У стен друг напротив друга располагались два одинаковых темных шкафа, один слева от меня, другой справа, а на маленьком круглом столике в углу примостилась лампа вместе с набором подставок и потрепанным спичечным коробком.
Дальняя стена была пустой, если не считать одного-единственного предмета. По центру висел одинокий портрет в рамке. Он изображал пожилую женщину, чье лицо искажалось в неприятной гримасе.
Морщины на ее лице из-за теней казались больше и глубже.
– Вот про него я говорил, – восторженно сказал Мейсон, понизив голос. Осторожно раздвигая стулья, он прошел вглубь комнаты.
С каждым его шагом ближе к жуткой картине я все отчетливее ощущала, как внутри меня нарастает ужас. Сестренка прижалась ко мне еще ближе.
– Шарлотта, – прошептала она, но ее голос доносился до меня как из далекой вселенной.
Мейсон остановился у самого портрета, глядя вверх, а мы встали на несколько шагов позади.
Повисла тяжелая, пронзительная тишина.
А затем Мейсон развернулся к нам, громко хлопнул в ладоши – и тишина разрушилась. Мы в страхе отпрыгнули от него.
– Что за черт, Мейсон! – пробормотал Итан, и на этот раз я от испуга даже не отругала его за это. Страх захлестнул меня с головой, и я изо всех сил старалась побороть его.
– Странно, правда? – спросил Мейсон, почесав подбородок, и повернулся обратно к портрету, направив на него луч фонарика. – Повесили один-единственный портрет в пустой комнате… а ведь на нем, похоже, нарисована бабушка, как считаете?
Я закусила губу и взглянула на старую женщину с портрета, на ее крепко сжатые губы. Она действительно была похожа на бабушку… Не то чтобы совсем похожа, но определенное сходство точно было.
– Похоже, что нарисовать хотели именно ее, так ведь? – спросила я у остальных.
– Может, поэтому она и спрятала портрет? Ей было стыдно за него, и она не хотела, чтобы кто-нибудь его увидел, – предположил Итан.
– Без понятия, – ответила я. – Если портрет ей не понравился, почему бы просто его не выкинуть? Зачем вешать его на стену? Она даже дверь в эту комнату не закрыла.
– А, так дверь была закрыта, - ответил Мейсон как бы между делом, и, даже не знаю, почему, но по моей коже побежали мурашки.
– Что значит закрыта? – спросила моя младшая сестренка. Он пожал плечами.
– Да то и значит. Я вскрыл замок, это оказалось не так уж и сложно. Тем более, я тренировался.
–Так в итоге мы не должны были сюда заходить? – спросила я у него, оглядываясь на портрет. – Может, лучше пойдем?..
-– Нет, погодите, я же еще даже не показал вам главное! Из него ведь течет кровь, вот почему я вас сюда привел! – Мейсон подошел ближе к картине и, протянув руку вперед, запустил пальцы за нижнюю рамку портрета. Потом он отодвинулся и посветил фонариком на свою кожу. Я невольно сощурилась от света, но все равно придвинулась поближе, вглядываясь в его руку.
Пальцы были покрыты липкой, темной субстанцией. Она напоминала сок, или деготь, или…
– Кровь, – прошептал он.
Итан цокнул языком и покачал головой.
– Это не кровь, дурачок. Это что-то типа… чем покрыли стены.
– Стены покрыли? – повторил Мейсон. – Что за фигню ты несешь?
Я вздохнула и отвернулась, снова взглянув на ужасный портрет.
Я посмотрела старухе прямо в глаза. Заметила белки глаз, виднеющиеся вокруг радужки.
И надтреснутые, желтые зубы во рту, растянувшемся в широкой ухмылке.
Зубы.
Ухмылка.
Я вскрикнула, внезапно все осознав, отчаянно попыталась вздохнуть, но ужас душил меня, и в комнате вдруг резко, в одну секунду, стало тихо. На спине выступил пот.
– Ребята, – прошептала я, изо всех сил выговаривая слова, – женщина на к-картине, она ведь не улыбалась минуту назад, верно? Вы видели ее зубы?
– Нет, – хрипло ответил Итан. Мы все посмотрели на портрет. – Нет, не улыбалась.
– Нам нужно уходить, – пробормотала я, отступая назад. Сердце колотилось, пульс зашкаливал, а я пятилась к выходу, расталкивая стулья, со скрипом проезжающиеся по деревянному полу. Остальные последовали за мной, и мы сбились в кучку у самой двери.
Только теперь она была закрыта.
Не помню, чтобы кто-то закрывал ее.
И я не могла найти ручку.
Я отчаянно попыталась нащупать ее, и, хотя мне безумно страшно было отвести глаза от портрета, пришлось сделать это, чтобы отыскать ручку. Только вот ее не было. Совсем.
– Где она? – с шипением выдохнула я. – Где она?
– Там! – закричала Молли, указывая наверх. – Там, наверху!
Мы все подняли головы, и, да, ручка была там, она переместилась… прямо на самый верх двери, туда, где мы точно не могли ее достать.
Пол заскрипел.
Мы одновременно повернулись и посмотрели на портрет, направив на него лучи фонариков. Только вот на портрете больше никого не было. В рамке осталось только темное пустое место.
И на мгновение наступила тишина.
Тишина, которую нарушил скрежет когтей по потолку.
Я подняла фонарик, запрокинула голову, чтобы посмотреть наверх, и луч света упал на огромную сороконожку, у которой было лицо той старухи. Она смотрела прямо на меня.
Она задержала взгляд еще на мгновение. Ее лицо растянулось в ухмылке. А затем этот оживший кошмар пополз. Быстро. Множество подрагивающих, напоминающих ножи, ножек царапали потолок, пробираясь к ближайшей к нам стене.
И я закричала. Мы все закричали. Нас охватила паника; комната погрузилась в хаос; мы бросились сквозь ряды стульев, отчаянно крича и моля о помощи. Итан бил и пинал дверь; Молли… Где Молли? Она забилась в самый дальний угол. А отвратительное существо с портрета скользнуло на пол и уже пробиралось сквозь стулья, его глаза были широко открыты, изо рта доносилось шипение.
– НАЗАД, – закричала я, схватив стул и выставив его перед собой как щит, хотя руки у меня отчаянно тряслись. Но она подползала ближе. И ближе. И ближе.
Итан через всю комнату швырнул в нее стулом и попал прямо в голову. Ухмылка существа даже не дрогнула, а вот глаза… глаза обратились в другую сторону, сороконожка резко повернулась и бросилась к Итану.
«Думай, Шарлотта, ДУМАЙ. Что ты можешь сделать?!»
Молли уже добежала до двери. Она стояла на стуле, который держал Мейсон, и пыталась дотянуться до верха двери, дотянуться до спасительной ручки.
– Черт, ЧЕРТ, – закричал Итан, когда сороконожка бросилась к нему. Он отступил, отчаянно размахивая перед собой стулом, пытаясь ударить или хотя бы задеть ее.
Я сделала то же самое, что и он: охнув, подняла один из стульев и запустила его через всю комнату, прямо существу в голову. Один глаз провернулся прямо в глазнице и уставился на меня, сороконожка снова развернулась.
Мне нужно было что-то придумать. Но я не могла… не могла думать. Молли и Мейсон пытались добраться до ручки. Им просто нужно время, еще пара минуток… я отступала назад, пока не ткнулась бедром в маленький столик в углу. Я повернулась, увидела покачнувшийся от толчка газовый фонарь и схватила его.
– Итан, – крикнула я, – картина! Ты сможешь принести ее?
Итан кивнул и бросился к портрету сквозь стулья, а я открыла ближайший шкаф и нырнула внутрь, захлопнув за собой дверь и изо всех сил вцепившись в нее. Сороконожка шипела и жадно скреблась где-то снаружи. Она грызла и царапала дверь, но сдалась где-то через минуту, и я услышала, как она пробирается сквозь стулья. Собрав в кулак всю свою храбрость, я открыла дверь и снова шагнула в комнату.
Итан снял картину со стены, и я увидела, как он бросил ее на пол.
– НЕПОСЛУШНЫЕ ДЕТИШКИ НЕ ДОЛЖНЫ ВХОДИТЬ В ЗАПЕРТЫЕ КОМНАТЫ, – прошипел монстр грубым, вибрирующим голосом.
– Что теперь, Шарлотта? – крикнул мне Итан, уворачиваясь от твари.
– Отойди! Я уничтожу портрет! – крикнула я в ответ.
«Может, это остановит его. Может, я уничтожу это существо!»
– Давай! – скомандовал он.
Сороконожка замерла. Верхняя часть ее тела дернулась, она взглянула на меня, по-прежнему ухмыляясь, и я разбила стекло фонаря. Газ внутри зашипел, и я дрожащей рукой взялась за спичку.
Она сломалась пополам.
– Быстрее, Шарлотта! – умоляюще воскликнул Итан.
Сороконожка двигалась ко мне. Комната была большой, но недостаточно большой… и краем глаза я видела движение существа, видела, как оно приближается… Скрип и скрежет ее ног, перебирающих по полу, становился все громче.
Я чиркнула по коробку второй спичкой, и, слава богу, она загорелась. Я поднесла ее к фонарю, и пламя мгновенно занялось.
А потом я изо всех сил швырнула фонарь в портрет.
Он вспыхнул, и я прикрыла глаза, спасая их от яркого света. В комнате раздался пронзительный визг, по стенам заметались тени; все вокруг менялось и двигалось, я не понимала, что происходит.
… Но вдруг дверь, ведущая в комнату, распахнулась. Молли добралась до ручки и повисла на ней, ее ноги беспомощно болтались в воздухе. Потом она скользнула вниз, и Мейсон с трудом
поймал ее.
– Идем, Шарлотта! – крикнул мне Итан.
Я огляделась в поисках существа, но его нигде не было видно. Оно исчезло. В последний раз взглянув на полыхающий портрет, я выбежала из комнаты вместе с остальными. Мы захлопнули дверь и помчались по темным коридорам, расталкивая мебель, лишь бы побыстрее оказаться у лестницы, в безопасности…
И на нижних ступеньках, в полумраке, уже кто-то стоял.
Мы закричали и налетели друг на друга прежде, чем поняли, кто стоял перед нами.
Это была бабушка.
– Что за… Во имя Господа, почему вы все еще не в кроватях? – спросила она, поправляя очки. – Разве я не говорила вам не ходить на этот этаж?
Бессвязно, перебивая друг друга, мы одновременно попытались рассказать ей о том, что случилось, и она принялась успокаивать нас. Мы объяснили, что увидели. Сказали правду. О том, как мы нашли картину. О том, как на нас напало то существо. Мы как раз добрались до того момента, как я спряталась в шкафу, и тут она нас перебила:
– О боже, боже ж ты мой, – пробормотала она, обнимая нас всех. – Мейсон… ты поступил очень глупо, вскрыв дверь. Эта комната опасна. На самом деле опасна! Я не просто так ее закрыла! И вы все должны пообещать мне никогда больше туда не заходить, никогда!
– Конечно, – ответила я вместе с остальными. – Никогда больше!
– Хорошо, что ничего страшного не случилось, – добавила она. – Вы теперь в безопасности, обещаю.
– Но нам нужно вернуться, – встрял Мейсон. – Нужно запереть дверь! На всякий случай.
– Не стоит, – ответила бабушка. – Даже если дверь оставить открытой настежь, она не сможет выбраться из комнаты. Для этого и нужен портрет.
Наступила тишина.
– В… в смысле? – спросила я.
– Портрет привязывает ее к комнате, поэтому мы все теперь в безопасности, – откликнулась бабушка. – Пока портрет висит на стене, она не может выйти из комнаты.
Я посмотрела на Итана, чувствуя, как кровь стынет в жилах.
Бабушка поправила очки.
– Что такое?.. Вы ведь не повредили портрет, правда?
***
Правила требуют, поэтому Дзен.