Уехав после революции в Америку, он писал оттуда Сталину пророческие письма о Великой Отечественной войне, называя вождя братом во Христе, а СССР – Царством Божиим на Земле. Создал цикл эзотерических картин, в которых зашифровал судьбы мира и сроки конца света. Его жена была любовницей Эйнштейна и, скорее всего, советской разведчицей. После войны с почестями вернулся в Советский Союз, где до конца долгой, почти вековой жизни воспевал социализм, а размышления об Апокалипсисе держал при себе.

Лошадиная фамилия

Прадеда скульптора, ельнинского крестьянина Ивана и его семерых братьев односельчане называли «конями» за огромную силу и богатырскую стать, и со временем это прозвище превратилось в фамилию. Скульптор Конёнков в полной мере унаследовал «конские» гены: и сам был могуч – до глубокой старости гнул монеты пальцами, – и все его творчество было гимном физической и духовной мощи.

Прадед Иван и его братья во время наполеоновского нашествия партизанили в смоленских лесах, а вскоре после победы над французами ударным трудом сумели заработать столько, что выкупили из крепостничества и себя, и три десятка родных, получив для вольной жизни 200 десятин земли. Так возникло село Верхние Караковичи, в котором родился Сергей Конёнков.

Его мать умерла, когда мальчику было три, а отца Тимофея родичи держали за чудака: круглый год тот ходил босиком. Сохранилось семейное фото, на первом плане которого Тимофей: в головном уборе, но босой.

Главой клана считался брат отца Андрей, с большим вниманием относившийся к племяннику. Заметив за Сережей склонность к рисованию, он покупал ему в городе карандаши и бумагу, хотя по тогдашним крестьянским понятиям всякие художества считались блажью.

Но Сережа увлеченно рисовал, развешивая рисунки в избе – устраивая свои первые выставки. Когда Конёнковы узнали, что живший неподалеку помещик Смирнов задумал отдать своего сына учиться в прогимназию Рославля и ищет ему надежного товарища (отпускать от себя юное чадо без компаньона было боязно), то предложили Сережу как смышленого и подходящего по возрасту. Сыновья крестьянина и дворянина хорошо поладили, вместе занимались у репетитора и поступили в прогимназию.

Урожайный год

В Рославле Конёнков с жадностью впитывал новые впечатления от городской жизни, литературы, театра, музыки. Его однокашником оказался племянник скульптора Михаила Микешина, автора памятника «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. Побывав в доме друга, Сергей был заворожен увиденными в нем работами мастера, а однажды познакомился и с самим скульптором, приехавшим в гости к сестре-актрисе.

К окончанию гимназии Конёнков утвердился в решении стать художником, но его крестьянская родня сочла это таким же чудачеством, как и босые ноги отца Тимофея. После долгих совещаний, впрочем, постановили: если год выйдет урожайным, Сергей получит деньги на учебу. Если нет – пойдет по стопам предков.

Год оказался урожайным, и вскоре Конёнков поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (после революции ставшее Суриковским институтом). Как один из лучших студентов получил премию Сергея Третьякова – возможность поехать за границу и посетить лучшие музеи Франции, Италии, Германии.

По возвращении Конёнков продолжил образование в петербургском Высшем художественном училище при Императорской академии художеств, где снова был одним из лучших студентов, но оскандалился дипломной работой – трехметровым «Самсоном, разрывающим узы».

Академики усмотрели в скульптуре революционную агитацию: на дворе было начало ХХ века и политическая ситуация в Российской империи накалялась. «Самсон» и был агитацией: по замыслу Конёнкова, обритый (то есть лишенный силы, которая, согласно библейской легенде, заключалась в его волосах) и связанный веревками гигант символизировал русский народ.

Молодого скульптора хвалили мэтры Архип Куинджи и Илья Репин, так что диплом ему все-таки дали, но хранившуюся в мастерских академии скульптуру вскоре уничтожили. Осталось только фото, опубликованное в журнале «Мир искусств», однако Конёнков много раз впоследствии возвращался к образу Самсона как героя, преодолевающего сопротивление мира.

Пролетариат и богема

Конёнков вернулся в Москву, где влился и в богемную жизнь, и в политическую: во время восстания 1905 года он был предводителем вооруженной дружины. На баррикадах познакомился с девушкой Таней с фамилией, похожей на свою, – Коняева. Вскоре они поженились, у них родились сыновья Марк и Кирилл. Красавица жена стала главной моделью скульптора, но их брак распался после смерти Марка от менингита.

Левые взгляды Конёнкова не помешали ему участвовать в конкурсе проектов памятника Александру II, да и вообще неплохо жить в царской России.

Его друзьями были художник Петр Кончаловский, певец Федор Шаляпин, поэт Сергей Есенин. С последним, хотя тот годился скульптору в сыновья, отношения были самыми задушевными. Обладая богатырским здоровьем, Конёнков любил и богатырские кутежи. Для друзей играл на скрипке и особенно хорошо на гармони.

Будучи блестяще образован, он не строил из себя рафинированного эстета, наоборот, скорее подчеркивал свое крестьянское происхождение, связь с русской землей и простым народом.

В Париже в те годы Пикассо искал вдохновение в африканских статуях и масках, а в Москве Конёнков возрождал деревянную русскую скульптуру, практически исчезнувшую в XVIII–XIX веках с приходом итальянской моды.

Конёнков начал работать с деревом в конце 1900-х, изваяв «Лесовика», «Старенького старичка», «Стрибога». Это было характерное для русского модерна обращение к древности, языческой мифологии, сказкам. Делал скульптор и портреты: Егора-пасечника, сказительницы былин Марии Кривополеновой. Дерево стало любимым его материалом. Он много работал с ним и в Америке, а в 90 лет создал мощный деревянный автопортрет, изобразив себя эдаким сказочным персонажем – не то колдуном, не то лешим с руками-ветвями.

Любил Конёнков и мрамор, из которого изваял «Нике», «Ладу», портреты Паганини, Баха. С годами Конёнков все чаще обращался к жанру портрета, увековечив многих своих современников – от Есенина до Ленина.

Застрял в Америке

Незадолго до революции его приняли в Императорскую академию художеств. После революции Конёнков энергично подхватил ленинские идеи монументальной пропаганды, создав цементный барельеф «Павшим в борьбе за мир и братство народов», до 1948 года располагавшийся на Сенатской башне Кремля, и деревянный монумент «Степан Разин с ватагой», недолго простоявший на Лобном месте.

Для Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки в Москве вырезал деревянные статуи рабочего, крестьянки, текстильщицы.

Конёнков был одним из самых лояльных к советской власти художников, и в конце 1923-го по инициативе комиссара просвещения Луначарского его направили в США в качестве «хедлайнера» выставки русско-советского искусства. Поездка должна была занять пару месяцев, но растянулась на два с лишним десятилетия.

В автобиографии «Мой век» о причинах такой «задержки» скульптор говорит очень обтекаемо: мол, в Америке появились заказы, и вроде надо было продлить визы, но он как-то заработался и забыл о бумагах. Попробовал бы кто-нибудь из простых смертных вот так забыть о бумагах, приехав в США! Тем более что Конёнков не таился, как нелегал, а жил открыто и широко, заводя знакомства среди американских артистов, ученых, политиков. В 1927 году Конёнковы ездили в Италию, где навестили Горького, то есть выехали из США, а потом спокойно въехали обратно.

Поселившись в артистическом районе Гринвич-Виллидж, скульптор сделался своеобразной достопримечательностью Нью-Йорка: американцы дивились дюжему мужчине с длинной бородой, расхаживавшему по улицам в косоворотке, сапогах и с котом Рамзесом на плече. Конёнков в полной мере отвечал западным представлениям о «русском мужике».

Жена под прикрытием

Его студия стала одним из самых заметных светско-богемных мест Нью-Йорка. Главную роль в налаживании связей, или, как сегодня бы сказали, нетворкинге, играла супруга скульптора Маргарита, которая, в отличие от мужа, чувствовала себя в американской действительности как рыба в воде.

Младше Конёнкова на два десятка лет, Маргарита стала его женой в 1922-м. Ее нельзя было назвать красавицей, но, по свидетельствам современников, она обладала даром притягивать к себе людей и до встречи с Конёнковым уже была известна в московской художественной среде.

По распространенной ныне версии, подтверждающейся главным образом мемуарами Павла Судоплатова, жена Конёнкова была агентом советской разведки, передававшим Москве ценные сведения. Ее завербовали накануне отъезда, а к концу своего пребывания в Америке она работала над такими крупными делами, как «Манхэттенский проект», сблизившись с супругами Оппенгеймер. О том, что жена скульптора была непростым человеком, свидетельствует и тот факт, что сразу после ее смерти в 1980 году представители советских спецслужб упаковали и увезли из квартиры весь ее личный архив.

Статусу Конёнкова в Америке могли позавидовать многие местные художники: он получал заказы не только от частных лиц, но и от государственных структур – Верховного суда США, Принстонского университета.

Работая для Принстона, в 1935-м Конёнков делал портрет Альберта Эйнштейна. Скульптор попросил Маргариту присутствовать на сеансах, так как любил, чтобы его модель была занята разговором или каким-нибудь делом. Эйнштейн пытался простыми словами объяснить жене художника теорию относительности. Завязалась дружба, переросшая в откровенно любовные отношения, которые скульптор предпочитал не замечать. Похоже, его в то время больше интересовали эзотерические материи. Об Эйнштейне он всегда отзывался исключительно тепло.

Доллары и Апокалипсис

В мемуарах Конёнков дает понять, что все 22 года на чужбине он страшно тосковал по родине. Одна из глав о США называется «Американская мертвечина», правда, многообещающий заголовок не очень соответствует содержанию: единственным пороком янки, который обличает русский художник, оказывается жажда наживы и любовь к доллару. Иногда он даже оговаривается: «Америка – это не только алчный расчет, но и сердечность и бескорыстие». Но все же, зная несколько иностранных языков, английский Конёнков не учил принципиально, бравируя тем, что ему хватает двух слов: «ветчина» и «сигарета».

В пику американскому потребительству, бесконечной погоне за новыми моделями вещей Конёнков начал создавать «вечную мебель»: деревянные кресла, шкафы, комоды – с одной стороны, они были крепки и практичны, а с другой – были произведениями искусства. При этом он не продавал их ни за какие деньги.

Возможно, именно самозабвенный материализм Америки и подтолкнул Конёнкова, прежде не особо интересовавшегося религиозными вопросами и считавшего себя неверующим, к духовным поискам. Присоединившись к некой общине, в которой изучали Библию, скульптор погрузился в эзотерику: христианская эсхатология, комментарии Ньютона к книге пророка Даниила (английский ученый ведь был еще и большим мистиком, знатоком алхимии) совмещались с трактатами по нумерологии, астрологии, метрологии египетских пирамид. Скульптор пытался объяснить события настоящего и прошлого времен через библейские тексты. Выстраиваемая логика позволяла ему пытаться предсказывать будущее.

Биографы Конёнкова пишут, что его община называлась «Ученики Христа» и была основана проповедником Чарльзом Расселом. Но Рассел основал «Исследователей Библии», впоследствии ставших «Свидетелями Иеговы» (признаны экстремистами и запрещены в РФ). «Ученики Христа» же были скорее его конкурентами – между ним и их представителем Л. С. Уайтом шли дебаты. Похоже, русский скульптор примкнул вообще к какой-то третьей общине: ее членами были преимущественно польские эмигранты из рабочей среды.

«Ни к какой религии из существующих на Земле или секте мы не принадлежим и учения своего не распространяем. Мы лишь исследователи Библии в нашем маленьком собрании», – настаивал скульптор в одном из писем.

Бессмертный Сталин

Книги Рассела Конёнков все же изучал. Расселовские идеи о Царстве Христа как о состоянии мира, не требующем непосредственного второго пришествия Мессии, Конёнков доработал до концепции, согласно которой это Царство уже существует – его строят большевики в СССР, хотя сами, будучи атеистами, и не ведают того.

Конец света, по его мнению, также не одномоментное, а растянутое во времени событие, начавшееся в 1914 году. Великая Отечественная война представлялась Конёнкову одной из ключевых битв добра и зла на Земле. Советский Союз в ней выполнял божественную миссию. Конёнков не идеализировал личность Сталина, считая его просто одним из проводников высшей силы.

Эти исследования привели к тому, что скульптор временно перешел в новый для себя жанр: стал создавать сложные полотна, составившие так называемую космогоническую серию. Его космогонические картины – история мира в загадочных символах. Каждая картина – целый графический трактат.

Преисполнившись пророческого пафоса, Коненков начал слать духовные письма в СССР: сначала своему ученику скульптору Александру Златовратскому с просьбой показать письмо Сталину и Молотову, а потом и самому Сталину. Обращаясь к вождю как к «дорогому брату» и «брату во Христе», отправлял ему фото своих «космогоний» с пояснениями.

«Мы ответим советскому правительству на каждый поставленный нам вопрос. Мы покажем карту-картину год за годом наступающих событий и подтвердим то Библией, здравым смыслом и очевидностью исполнявшихся событий, исполняющихся и предстоящих исполниться, и то с точностию года и месяца», – настаивал Конёнков.

Предсказания поначалу были не очень точными, но в них все равно чувствовалась какая-то потусторонняя интуиция: в 1938-м он писал Златовратскому, что «войны не будет, а будет революция всесветная – в 1939 году», которая уничтожит все прежние порядки, а СССР будет стоять непоколебимо. Капитализм будет уничтожен навсегда, наступит царство рабочих: кто не работает, тот не ест. «Будет побито около семисот миллионов человек. Будет, и скоро», – утверждал скульптор.

Советский вождь на многословные письма не отвечал, но Конёнкова это не смущало. Он писал еще. В письме от 1940 года предупреждал о том, что битва между «Армией Божией» и «Армией Сатаны» начнется весной 1941-го.

Были и совсем фантастические пророчества: «Знаете ли Вы, что Святое писание говорит, что от 1948 г. люди умирать не будут? И среди этих людей Вы, дорогой Брат Иосиф Виссарионович, и те, которые способствовали установлению Царства Божия здесь на Земле, умирать не будете. После 1948 г. войны не будет более никогда».

Возвращение на родину

Когда Великая Отечественная война началась, Конёнков вместе со многими известными соотечественниками – композитором и пианистом Сергеем Рахманиновым, изобретателем телевидения инженером Владимиром Зворыкиным и другими – начал активно помогать родине через Комитет помощи Советской России. Маргарита Конёнкова была секретарем комитета, имевшего в США 40 отделений. В одном только Нью-Йорке комплектованием посылок с одеждой занималось 500 человек.

После войны эта помощь Советам для многих аукнулась преследованиями со стороны американских властей, но этого Конёнковы не успели на себе испытать: в конце 1945-го, получив согласие Кремля, они вместе со всем своим объемным творческим багажом отплыли из Сиэтла на пароходе, идущем во Владивосток. Взять с собой двадцать человек из духовной общины, как скульптор планировал ранее, не вышло.

В Москве Конёнкова встречали старые друзья: семья Кончаловских, Алексей Щусев, Игорь Грабарь. Скульптору шел 72-й год, но он возвращался не для того, чтобы отдыхать и почивать на лаврах. Впереди было еще четверть века интенсивной работы.

«Брату» Сталина выделили мастерскую в самом центре, на улице Горького (Тверской). Обретя место для работы, Конёнков принялся ваять «с великим воодушевлением», как он сам пишет. Одной из первых работ стал «Самсон-победитель»: мощная фигура человека, разорвавшего цепи на руках. Это была символическая перекличка с тем революционным «Самсоном», которого уничтожили академики. Но старый сюжет дополнился новым смыслом: если раньше обращение к библейским темам было для скульптора формальностью, то теперь, в его религиозный период, они имели глубокий смысл и иллюстрировали любимые им теории о построении большевиками Царства Божьего на Земле.

Негромко о конце света

Конёнков быстро понял, что публичные разговоры о Христе и Апокалипсисе в СССР не приветствуются, и смирился с этим. Однако в частных беседах он продолжал свои проповеди, предварительно осведомляясь у собеседника: «Что вы думаете о мировой катастрофе?»

В преклонных летах Конёнков был полон энергии. «В трудах и заботах встретил я свое девяностолетие», – писал скульптор в воспоминаниях. Работавший с ним архитектор Савва Бродский вспоминал, как Конёнков, которому было за 80, мог выпить с своими подмастерьями «чемодан пива», в течение шести часов ведя интереснейший разговор. В этой беседе было все: рассуждения об искусстве, философии, цитаты из Пушкина и Ньютона, рассказ о Туринской плащанице и анализ пирамиды Хеопса.

Конёнков прожил 97 лет и незадолго до смерти в 1971-м выпустил том мемуаров. Увы, все таинственное в своей жизни он предпочел обойти вниманием. В мемуарах все пафосно и гладко: нет ни упоминания писем Сталину, ни Апокалипсиса, ни космогонического творчества, ни тем более рассказа о секретной миссии супруги. Этим скульптор дал возможность бесконечных домыслов о себе, прежде всего со стороны любителей поп-эзотерики, утверждающих, что Конёнков вслед за Ньютоном предрек конец света в 2060 году. Но, как мы знаем, пророк-ваятель нередко ошибался: и с бессмертием после 1948 года, и с социалистическим Царством. Но менее удивительной фигура Конёнкова от этого не становится.

Источник: https://profile.ru/culture/dorogoj-brat-stalin-150-let-so-dn...