В первый день моего пребывания в 230-ой камере вечером началась активная движуха, появилось несколько телефонов, арестанты начали активно общаться со своими родственниками.

Я был в хате новеньким и вообще-то от Борьки, который вроде был в камере за главного, ожидалось что-то типа братской помощи новенькому, в частности в виде помощи со связью.

Но Борька сам вовсю болтал по телефону, лежа на своей шконке, не обращая ни на кого внимания.

Я это отметил про себя, как еще одну некую "странность" в хате, но вида совершенно не подал. Пока народ активно общался, я лежал на своей шконке и в очередной раз читал постановление следователя, ручкой подчеркивая несуразности и делая на полях заметки.

Очень важно было пройти этот "тест", ни в коем случае не показывая свою заинтересованность в телефоне. Если есть заинтересованность и зависимость – значит, есть слабость, которую обязательно кто-нибудь попробует использовать против тебя.

Первым не выдержал Викторыч:

— Михалыч! Михалыч!

Я сделал вид, что увлечен чтением настолько, что не замечаю ничего вокруг…

Викторыч снизу слегка стукнул в шконку:

— Михалыч!!

Я свесился вниз:

— Ты мне? Чего?

Викторыч держал в руке тэху:

— Тебе звонить-то есть кому?

Я отложил листы постановления:

— Ну, так-то, конечно, есть…

Викторыч протянул тэху:

— Звонить будешь? Только недолго…

Я потихоньку слезал со своего второго яруса:

— Да, наберу, думаю, что в 5 минут управлюсь… От души, Викторыч…

В дальнейшем Викторыч так и делился со мной телефоном, я, в свою очередь, закидывал на счет по 100 – 200 рублей, чтобы не выглядеть наглым пассажиром.

Лешка.

Лешке было лет 25, арестовали его по четвертой части 228 статьи, что грозило ему длительным сроком свыше 10 лет. В вольной жизни он служил контрактником в каком-то спецназе. В целом, он был самым обычным молодым парнем, надолго заехавшим по своей личной дурости.

С Лешкой у нас установились нормальные отношения, он активно интересовался моим английским, даже просил поделиться словами и их переводом с транскрипцией, чувствовалось, что он, глядя на меня, жалеет, что в школе в свое время валял дурака.

Но в дальнейшем он резко изменился. Наркоманская статья и служба в армии не давали ему никаких перспектив в дальнейшей жизни на лагере, поэтому Лешка решил попробовать давить на блатную педаль.

В первую очередь Лешка поменял погоняло с Рузвельта на Афериста. Ну что за рузвельт? какой такой рузвельт? стыд и срам )) А вот "Аферист" – совсем другое дело.

На централе, правда, был среди второходов уже один Аферист, но Лешка решил не напрягаться с креативом, и взял то, что уже есть, и вроде авторитетно звучит.

Затем Лешка начал активно перенимать внешние блатные атрибуты: речь, интонацию, особые словечки, благо, что примеров вокруг было предостаточно.

Я, который видел Лешку "до" и "после", и видел всю процедуру его "трансформации", конечно тихонько про себя посмеивался. Но новенькие, которые не знали "рузвельта", а видели перед собой уже "Афериста", разговаривающего, как матерый рецидивист, к Лешке относились с уважением и некоторой опаской )))

Продолжение следует.

Потом были другие слухи, что вроде Макс посидел немного дома, и его снова закрыли, но с ним я больше на централе не пересекался и о его судьбе мне больше ничего не известно.

Егор.

Егору шел 19-ый год. Его завели в нашу камеру вместо Макса. У Егора была 228 статья, часть 3, это в среднем десяточка строгого.

Внешне он был обычным нормальным парнем, но чувствовалось, что тюрьмы он здорово боится. Егор пытался постоянной улыбкой и многословием замаскировать свой страх, но в итоге это закончилось вот чем.

В первый же день жизни Егора в 230-ой хате Борька вдруг в довольно грубой форме поинтересовался у Егора:

— Ты чего это постоянно лыбишься?

Егор, видимо внутренне холодея (вот оно! началось!) попытался робко объяснить:

— Да принцип у меня такой, я всегда стараюсь на позитиве…

Борьку это не убедило, и он продолжал:

— Ты чего, дурачок?

Борьку поддержал Серый, Борькин корефан:

— Ты так и будешь тут моросить, на уши нам приседать? Че ты тут, в тюрьме, смешного нашел? Тебе смешно очень?

Хотя наезд был, скажем так, не вполне обоснованным, Егор совсем скис, не нашелся что сказать, пробормотал что-то вроде:

— Да не… не смешно… я тут просто хотел…

Борька мгновенно ощутил победу над новичком:

— Смотри у меня… смешно ему…

Егор раунд проиграл вчистую, вследствие чего сразу занял довольно невысокое положение в камерной иерархии. Борьке и Серому это позволило периодически помыкать Егором, командовать им.

Егор все-таки до конца не понял, что он сделал не так, поэтому еще некоторое время он пытался встревать во внутрикамерные разговоры со своим мнением, которое, в силу возраста Егора, было довольно примитивным и поверхностным, на что ему тут же и указывали сокамерники.

Я решил подсказать и присел на лавку рядом с Егором:

— Егор, знаешь, я чуть больше тебя сижу и знаю, что в тюрьме есть простое правило…

— Какое?

— Постарайся поменьше говорить и побольше слушать, особенно в самом начале. Иначе у тебя проблемы будут…

При этом некоторое время было видно, что Егор все еще оставался уверенным в своей правоте (ну что могут знать эти старперы!), хотя вся реальность вокруг указывала на ошибки Егора.

Через несколько месяцев я в привратке пересекся с Егором и узнал, что он получил свои 10 лет. К этому времени жизнь уже несколько подкорректировала взгляды и поведение Егора в лучшую сторону, он несколько остепенился и уже стал похожим на бывалого арестанта.

Продолжение следует.

Антоха плохо воспринимал обычную бытовую обстановку камеры, сам его организм не принимал того, что с ним случилось. Он, то сутками спал, то ходил взад и вперед, то сидел с отрешенным видом, плохо понимая, что вокруг происходит.

Народ посмеивался:

— Антоха, размораживайся! Ну, ты и сугроб, эк как тебя приморозило…

Но дальше незлобных подкалываний дело не шло, так как было видно, что Антоха не играет, не врет, он действительно такой, не прикидывается и сам от этого страдает.

С ним было что-то вроде обострения психосоматики на почве длительного стресса. Как-то через несколько месяцев я уехал на ИВС для ознакомления с материалами уголовного дела, и в камеру ко мне подселили Антоху, которому я обрадовался, как старому знакомому. При этом Антохин организм продолжал буянить – уже через пару часов сидения вместе в камере и вспоминания общих знакомых Антохе буквально на ровном месте стало плохо, он побледнел, позеленел и его начало неудержимо рвать.

Я забарабанил в дверь, требуя врача, врач пришел, Антоху куда-то водили для уточнения диагноза, дали таблетки, вечером ему стало чуть получше, а ночью опять началось… В общем, на следующий день его увезли обратно в СИЗО и затем, по слухам, на тюремную больничку…

Олег.

Олегу было лет 45, он в прошлом был военным, дослужился до майора, командира батальона.

Потом уволился, но на гражданке себя по-настоящему не нашел. Хорошей работы не было, начал работать таксистом.

Работал, работал, а потом с ним произошла история, как у Арсена: поступил заказ, Олег приехал к клиенту, клиент сказал, что сам не поедет, но попросил отвезти пакет. Ну, пакет и пакет… Олег и повез. А в месте назначения его уже ждали и приняли с понятыми, наручниками и арестом по 228, сбыт, крупный размер, большой срок…

Олег тоже был далек от преступного мира, но сказалась военная закалка – никаких особых бытовых трудностей он в тюрьме не испытывал. Наоборот, пытался противостоять системе, но своеобразно, как мог: не получал передачи и принципиально сидел на баланде, всем своим видом и поведением показывая, что у него ничего нет и взять с него нечего. Правда, в отличие от Антохи, полной естественности поведения Олегу достичь не удавалось, в результате чего, бывало, сокамерники на него косились, интуитивно чувствуя, что что-то не так…

Впоследствии до меня дошли слухи, что адвокат пообещал Олегу помочь, Олег дал адвокату 2 миллиона за благоприятный исход своего дела (все деньги, которые у него были), адвокат деньги взял, и в итоге Олег получил 9 лет строгого режима, которые он и так бы получил без всяких денег. Адвокат разводил руками, но деньги не вернул. Олега это сильно подкосило, несколько дней он был в состоянии прострации, ничего не замечая вокруг, а потом уехал в лагерь…

Продолжение следует.

Разумеется, сразу же возникает вопрос: а что, при ежедневных проверках сотрудники не замечали кабур? Конечно, видели, но делали вид, что все нормально, я ведь раньше говорил про негласные договоренности между администрацией и арестантами.

Через 230-ую камеру проходил довольно интенсивный дорожный трафик, поэтому дорожники были как бы на должностях: днем они беспробудно спали, а всю ночь стояли на дороге, больше ни на что не отвлекаясь. Дорога – занятие ответственное, поэтому дорожников никто не трогал, даже о питании их отдельно заботились, чтобы они не оставались голодными.

В 230-ой я также впервые увидел, что все ответственные малявы и грузы, проходящие по дороге, записываются (тачкуются) в специальную бумажку – тачковку с указанием отправителя, получателя и точного времени, которое бралось с телевизора.

Делалось это для того, чтобы быстро устанавливать виновников, если вдруг какой-то груз или малява потеряются. Достаточно было взять несколько тачковок из нескольких камер по трассе прохождения, и истина находилась достаточно легко.

Тачковки хранились несколько дней и уничтожались, если на дороге все было нормально.

В целом, надо признать, все было организовано достаточно по уму, чтобы дорога работала без сбоев.

В кабуры можно было даже разговаривать с соседями. Бывалые арестанты рассказывали, что в 90-е годы кабуры были таких размеров, что в них можно было легко пролезть и пройти по всем камерам от одного конца корпуса до другого. Народ ходил друг к другу в гости )))

Судя по размеру грубо заштукатуренных частей стен камер, это было правдой.

Продолжение следует.

Для обитателей нижних шконок получалось что-то вроде отдельного "купе", где можно было хоть как-то уединиться от толпы народа. Естественно, что тех, кто скрылся за парусами, видно не было, что тоже мешало точному подсчету.

Если пойти от обратного, то есть, посмотреть на количество свободных шконок, то получалось, что свободных шконок было две: одна, на втором ярусе, слева от меня, была приспособлена под хранение продуктов, вторая, справа от меня, тоже была свободной и использовалась, как сменное хорошее и удобное место для просмотра телевизора.

Таким образом, получалось, что живых сокамерников насчитывалось 14 человек. По ощущениям, 14 человек было заметно больше, чем 7 или 8, в том смысле, что движухи, шума и неудобств было непропорционально много.

Например, просто так зайти в туалет было нельзя, сначала нужно было стукнуть в дверь, чтобы убедиться, что там никого нет. Иногда вообще возникала очередь из двух-трех человек. В семи-восьмиместных камерах такого не было, потому что в них все люди были на виду.

Когда никто не спал, камера здорово шумела, даже негромкий разговор всех в сумме давал приличный галдеж.

За стол все сразу сесть не могли, прием пищи растягивался минимум на две смены.

В этом смысле при увеличении числа сокамерников количество начинало переходить в качество, заметно ухудшая комфортность пребывания (если вообще можно говорить о каком-либо комфорте).

И, спешу заметить, это еще не 90-е годы, когда в 16-ти местную камеру могли набить 40-50 человек, а в трехместках сидело по 15-18 арестантов… (((

Утром на проверку на продол из камеры выходила целая футбольная команда в полном составе с тренером и массажистом, занимая в длину почти весь продол. Прикольное зрелище ))) Кстати, была введена еще и вечерняя проверка, примерно в половине девятого, но проходила она формально: вышли и сразу зашли.

Продолжение следует.