"Молитесь за меня, чтоб моя работа остановилась навсегда и чтоб моя душа вся целиком была поглощена Матерью! Нравственно мне очень, очень хорошо. Я чувствую отдых души, более чем тела. Битвы проиграны и выиграны. Я собрал в одно свои дела и жду великого Освободителя. Шива! Шива! Приведи мою Индию к другому берегу!.. Я опять тот юноша, который пил, очарованный, волшебные слова Рамакришны под баньяном Дакшинешвара. Вот моя истинная природа! Дела, деятельность, благотворительность - все это только приходящее... Теперь я слышу вновь его голос, этот давнишний голос, от которого трепещет моя душа. Узы порываются, любовь умирает, работа становится бесцветной. Волшебный блеск жизни ушел. Теперь только голос Учителя призывает: "Пусть мертвые хоронят мертвых! Иди! Следуй за мною!.."

- "Я иду, Господь, мой возлюбленный, я иду!.." Нирвана передо мною... Этот Океан мира, без единой волны, без дуновения... Я счастлив, что родился, счастлив, что страдал, счастлив, что заблуждался, счастлив, что возвращаюсь к покою... Я не оставил никого, кто был бы привязан ко мне, я сам ни к кому не привязался. Прежний человек ушел навсегда. Руководитель, гуру, вождь исчез..."

"Я не смею даже оставить какой-нибудь след своими ногами или руками, чтоб не оскорбить дивное молчание, - признак полной иллюзии. За моей работой скрывалось честолюбие. За моей любовью - индивидуализм. За моей чистотой - страх. За моим призванием вождя - жажда повелевать. Теперь они исчезают, и я отдаюсь течению... Я иду, Мать, иду в тепло твоего лона, я иду, я поплыву повсюду, куда ты увлечешь меня, в Безмолвие, в страну чудесного. Я иду как зритель, не как действующее лицо. О! Это спокойствие!.. Мои мысли как бы исходят из бесконечных далей, из глубины моего сердца. Они кажутся далеким шепотом, и над всем господствует мир. Мир, кроткий мир, подобный тому, которым наслаждаешься перед тем, как засыпаешь, когда все, что видишь, все, что слышишь, похоже на тени, - без страха, без любви, без волнения... Я иду, Господь! Мир есть. Ни прекрасный, ни безобразный. Чувства - без волнений. О! Это блаженство!.. Все вещи благи и прекрасны, ибо они утратили свою относительность. И мое тело - прежде всего... Ом... О, это существование..."

Ромен Роллан
Жизнь Вивекананды

Был вечер. Весь дневной ритуал был закончен. Считалось, что Мать отдыхает. Он ушел в свою комнату, вне храма, над Гангой. Но спать он не мог. Он прислушивался… Вдруг он услышал, что Она встает, поднимается в верхний этаж храма, радостная, как молодая девушка. Кольца на Ее ногах звенели по ступенькам. Он спрашивал себя, не сон ли это. С бьющимся сердцем он вышел во двор, поднял голову и увидел ее: с распущенными волосами, стоя на балконе второго этажа, среди ночного очарования, она смотрела на струящуюся Гангу, на далекие огни Калькутты…

С тех пор его ночи, его дни проходили в постоянном общении с Любимой. Это была беседа бесконечная, непрерывная, как река, текущая мимо храма.

Наконец он совершенно слился с ней. И постепенно свет его внутреннего видения проявился вовне. Другие люди, смотревшие на него, видели как он; они видели сквозь его тело, словно сквозь стекло окна, тела Богов. Матхур-бабу, зять основательницы храма и владелец его, однажды сидел в своей комнате, против комнаты Рамакришны; невидимый сам, он смотрел, как тот ходил взад и вперед по своему балкону. Вдруг он вскрикнул. Он увидел, что на плечах Рамакришны появляются попеременно голова Шивы или голова Матери, смотря по тому, идет ли он вперед или назад.

Но для большинства окружающих обезумевший от любви жрец был воплощением позора. Он больше не был способен исполнять свои обязанности в храме. Посреди религиозного обряда он вдруг терял сознание, впадал в прострацию, его суставы как бы каменели, он был как будто замурован в теле статуи. Или же он позволял себе с Богиней самые необычайные вольности. Ни о каком служении уже не могло быть речи. Он не знал ни одной минуты сна. Перестал есть. Не будь возле него племянника, заботившегося о его элементарнейших нуждах, он бы умер. Такое состояние повлекло за собой страдания, знакомые нашим западным духовидцам. На его коже проступали мельчайшие капли крови. Все его тело горело как в огне. Мозг его был костром, и каждый язык пламени, исходивший из него, был Богом. После длительного периода, когда он в том или другом человеке видел Бога (он увидел в уличной женщине Ситу, в молодом англичанине, стоявшем, скрестив ноги, у дерева, он увидел Кришну), наступил период, когда он сам превращался в Бога. Так он стал Богиней Кали, стал Рамой, стал Радхой, возлюбленной Кришны, превратился в Ситу и даже в большую обезьяну Ханумана.

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

Великое учение, периодически возвращаясь на протяжении веков, окрашивается отблесками того времени, в котором оно вновь появляется, и принимает отпечаток той души, в которую оно проникло. Именно таким образом оно воздействует на людей определенной эпохи. Ибо всякая идея, оставаясь отвлеченной, не вышла бы из элементарного состояния, подобно электричеству, рассеивающемуся в атмосфере, если бы она не воплотилась в человеческой личности, являющейся для нее конденсатором. Необходимо, чтоб она предстала во плоти, как Бог. Et caro facta est...

Именно эта смертная плоть бессмертной идеи сообщает ей образ, того или иного дня, того или другого века, и помогает ей вступить в общение с нами. Я хотел бы попытаться показать, насколько лик учения Вивекананды сходен с нашим ликом, с нашими нуждами, муками, стремлениями, сомнениями, что блуждают, как слепые кроты, инстинктом прокладывая дорогу к свету. Понятно, что я хотел бы внушить людям Запада, сходным со мною (а они не (малочисленны — те, кто не оставляет меня со времени появления „Детства Жана Кристофа“), мою симпатию к старшему брату, сыну Ганги, сумевшему достичь вершин доступного совершенному человеку равновесия сил своей мысли, одним на первых примирявшему две державы, что борются в нас — разум и веру.

Если есть чувство, являющееся для меня основным (а мое „я“ является здесь лишь представителем тысяч европейцев), то это чувство Свободы. Без нее ничто не имеет цены… „Das Wesen des Geistes ist die Freiheit“.

Лучше всего чувствуют ее несравненную ценность те, кто более всего страдал от цепей, либо в силу особо подавляющих обстоятельств, либо в силу особенностей своей личности, истекающей кровью от уз. Мне еще не было семи лет, когда вселенная внезапно предстала моим глазам в виде огромной мышеловки, где я был пойман. И все мои усилия с тех пор были направлены к тому, чтобы ускользнуть сквозь прутья, до того дня в юности, когда под медленным и постоянным напором один из прутьев вдруг выпал и я родился для Свободы.

Эти душевные переживания, оставившие след во всей моей жизни, сделались особенно близкими мне, когда я ее узнал впоследствии, душу Индии, которая в течение тысячелетий чувствует себя опутанной гигантскою сетью и в течение тысячелетий ищет и находит способы уйти сквозь ее петли. Это постоянное ускользание из всегда расставленной ловушки сообщило всем гениям Индии — воплощенным Богам, мудрецам, философам или поэтам — вечно новую я жгучую, неутомимую страсть к Свободе (ибо она всегда находится в опасности), и нет более поразительных ее примеров, чем тот, что мы видим в лице Вивекананды.

Ромен Роллан
Вселенское Евангелие Вивекананды

Младенец родился 18 февраля 1836 года. Это был тот, кого мир позднее узнал под именем Рамакришны. Но его детское имя, играющее как бубенчик, звучит — Гададхар.

Это был мальчуган резвый и прелестный, лукавый и полный женственной грации, которую он сохранил на всю жизнь. И никто не подозревал — сам он меньше, чем кто-либо, — о безграничных просторах, о бездонных пропастях, таящихся в маленьком тельце шаловливого ребенка. Они обнаружились, когда ему исполнилось шесть лет. Однажды в июне или июле 1842 года он не спеша прогуливался, прихватив с собой свой «птичий» завтрак — горсточку вареного риса, завернутую в полу одежды. Он направлялся в поле, где работал его отец…

— Я шел по узкой тропинке, между бороздами рисового поля. Жуя свой рис, я случайно поднял глаза к небу и увидел чудесную грозовую тучу, которая быстро росла. Скоро она охватила все небо. Вдруг над моей головой, огибая тучу, пролетела стая белоснежных журавлей. Контраст был так прекрасен, что дух мой унесся в заоблачные дали. Я потерял сознание и упал; мой рис рассыпался. Кто-то поднял меня и на руках отнес домой. Избыток радости, волнение одолевали меня. Я впервые вознесся в экстазе…

Рамакришне предстояло провести в нем больше половины своей жизни.

Уже этот первый экстаз обнаруживает своеобразный характер власти божества над душой этого ребенка. Волнение художника, страстный инстинкт красоты — вот первый путь его сближения с Богом. Существует, как мы увидим, еще много других путей к откровению: любовь к ближнему, любовь к идее, путь самообуздания и путь честного, бескорыстного труда, сострадания и глубокого размышления… Все эти пути познает он. Но самый непосредственный, самый естественный для него — это путь восхищения прекрасным лицом Бога, которого он видит во всем, что видит. Он — прирожденный художник.

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

Все есть Бог. Бог во всем.

Вкусив однажды от этого божественного тела, составляющего самую субстанцию Вселенной, он теперь находит его — неизменно — за всеми столами всех религий. И он делится пищей бессмертия на вечере не двенадцати апостолов, а всех алчущих душ — всей Вселенной.

После отъезда Тотапури (к концу 1865 года) Рамакришна оставался еще более полугода в заколдованном огненном кругу. Он продолжал, напрягая все свои силы, стремиться к тождеству с Абсолютом. В течение шести месяцев, по его утверждению, он находился в каталептическом состоянии экстаза, в каком пребывали, судя по описаниям, древние факиры: тело, покинутое духом, было, точно заброшенный дом, предоставлено разрушительным силам. Если бы не племянник, бодрствовавший над этим телом без хозяина и насильно кормивший его, Рамакришна бы умер.

Он удерживает от этого испытания обыкновенных людей, у которых русло жизни нешироко и которых такой поток потопил бы, на гибель им самим и всем их окружающим.

Способ, которым он излечил своего Санчо Пансу, своего молодого племянника, верного и прозаического Хридая от поползновения вкусить запрещенных плодов экстаза, по юмору и здравому смыслу достоин Сервантеса.

Хридай, славный малый, очень преданный, но невысокого полета, захотел извлечь некоторую выгоду из славы своего дяди; бескорыстие Рамакришны выводило его из себя. Ему захотелось хоть для себя, на правах родственника, использовать духовные преимущества дяди. Напрасно Рамакришна удерживал его от экстатических исканий. Хридай упорствовал, и ему удалось довести себя до полного расстройства. Он корчился в судорогах, громко вопил. «О Мать, — сказал Рамакришна, — притупи чувства этого идиота». Хридай, упав с неба на землю, разразился упреками: «Что вы сделали, дядя, вы лишили меня этих несказанных радостей». Тогда Рамакришна, лукаво улыбаясь, предоставил ему действовать по своему усмотрению. Но когда Хридай довел себя до мучительных видений, он взмолился к дяде, прося скорее избавить его от них.

Ромен Роллан

Жизнь Рамакришны

Первого января – День Калпатару, день исполнения Рамакришной духовных желаний учеников.
Благословляя учеников, Рамакришна сказал: ТОМАДЕР ЧАЙТАНЬЯ ХОК তোমাদের চৈতন্য হোক – Будьте просветлены!

Первого января 1886 года он почувствовал себя немного лучше и сделал несколько шагов по саду. Он благословил своих учеников. Волнение, испытанное ими, проявлялось самым различным образом: в немых экстазах или в шумных порывах радости. Все они говорили, что чувствовали, точно от электрического тока, какую-то выросшую силу, позволявшую каждому из них достичь одним взмахом избранного им идеала (особенность Рамакришны среди религиозных учителей — умение вызвать в других силы, необходимые для веры, а не передать определенную веру; он играл роль, если я осмелюсь так выразиться, могучей духовной динамо-машины). В беспредельной радости ученики, благословленные Учителем, приглашали из сада оставшихся дома также прийти за благословением. Здесь следует отметить черту, которая могла бы быть характерной и для нашего христианского Евангелия. Смиренный Лату и брахман Шарат, воспользовавшись отсутствием Учителя, чтобы подмести его комнату и оправить постель, слышали зов и видели сверху всю сцену, но из любви продолжали начатое дело и отказались от своей доли радости.

Один Нарендра был неудовлетворен. Печаль по отцу, мирские заботы, страдания души грызли его. Он видел, что все осыпаны благодеяниями, и считал одного себя покинутым. Он не получал никакого отклика на свою тоску. Не видел никакого луча, который согрел бы его. Он умолял Рамакришну даровать ему для облегчения несколько дней самадхи. И Учитель (приберегая свою снисходительность для тех, от кого он меньше всего ожидал) сурово укорял его за «низкие помыслы»; только от себя самого должен был он ждать облегчения; он должен был возвыситься над своими заботами и благодаря этой победе достигнуть более высокого состояния, чем экстаз. И Нарендра в слезах как потерянный бежал через город и поля, покрытый пылью и соломой от копны сена, на которую он наткнулся, снедаемый стремлением к недостижимому; и душа его больше не знала покоя.

Рамакришна с нежностью, с жалостью издалека следил, как он метался в безумной тревоге; он хорошо знал, что нужно долго искать, прежде чем, запыхавшись, настигнуть божественную добычу. И он считал чудесным состояние Нарендры, хвалившегося еще недавно своим неверием и испытывавшего ныне тоску по бесконечному. Он считал его благословенным среди людей, тем больше, чем больше он прошел испытаний. Он тихо ласкал лицо Нарендры в присутствии учеников. Он узнавал в нем все знаки бхакты — верующего любовью. Бхакты не свободны, подобно гйанинам (верующие познанием духа), от внешних предметов, они созданы, чтобы любить и служить людям. Они должны вновь и вновь возрождаться для блага человечества. Пока существует малейшее проявление желания, нужно возрождаться. Только когда все желания вырваны из людских сердец, достигается Мукти (освобождение). Но бхакта не стремится к этому, и вот почему любящий Учитель, с сердцем, полным всех живых существ, не соглашающийся позабыть их, сохраняет навсегда предпочтение к бхактам, из которых наикрупнейшим был его Нарендра. Он больше не скрывает, что смотрит на него как на своего наследника. Однажды он говорит ему:

— Я оставлю этих молодых людей на твое попечение. Стремись развить их духовные силы.

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны