Опаснейший случай в работе фотографа

Направляясь в пещеру, кишащую змеями, фотограф, конечно, осознавал, на какой риск идёт. Однако смертельная опасность настигла Джоула, когда он выбрался наружу:

- Несколько лет назад я отправился в пещеру в Уганде (Восточная Африка), чтобы сфотографировать колонию египетских летучих собак Rousettus aegyptiacus, в которой было около 100 тысяч особей.

Распространённый в Африке вид, но пещера особенная – арочный тоннель, куда из обоих входов проникал свет. Низкие своды позволяли фотографировать зверей без особых затруднений.

Единственной реальной угрозой мне представлялись питоны и чёрно-белые кобры, ползающие в поисках мёртвых летучих собак. Впрочем, всё будет хорошо, достаточно только смотреть под ноги.

Так я думал.

Ничто не предвещало беды: Джоул Сартори отправляется снимать египетских летучих собак в угандийской пещере для статьи о дикой природе африканского рифта Альбертин

Проработав несколько часов, я вышел из пещеры, когда уже смеркалось. Я весь перепачкался и очень устал, но был доволен снимками и тем, что почти не побеспокоил животных. Отойдя на сотню шагов от пещеры и едва сняв респиратор и очки, я услышал над головой громкий, какой-то механический, шум – словно от тысячи заводных игрушек. Это летучие собаки устремились в сумеречное небо на поиски пищи.

Я взглянул вверх всего на секунду, и в эту секунду мне в левый глаз попала кучка свежего помёта. Он был очень горячим. Я сразу понял, что это «влажный контакт», который может быть так же опасен, как укус.

Животных я фотографирую десятки лет и за это время кое-что узнал. Например, что опасны не только львы и медведи – угрозу представляют и куда меньшие создания. Бывало, что личинки оводов вгрызались мне в руки и поясницу. У меня был лейшманиоз, возбудителем которого являются плотоядные паразиты. Для выздоровления потребовался месяц химиотерапии...

Вернувшись в лагерь, я немедленно связался с угандийским отделением Центров по контролю и профилактике заболеваний США, чтобы спросить, какие болезни переносят летучие собаки. После долгой паузы мне ответили: «Вам не следовало ходить в ту пещеру. Там бушует марбургский вирус».

Марбургский вирус – это ужасная, тяжёлая смерть. Он приводит к геморрагической лихорадке (перевожу: кровь течет практически отовсюду) и этим похож на Эболу (только иногда убивает ещё быстрее, чем она).

Провести анализ на марбургский вирус непросто. Если я заразился, в промежутке от трёх дней до трёх недель проявятся симптомы: сильная головная боль, недостаточность в работе разных органов и жар, такой сильный, что я вряд ли потом вспомню, что происходило со мной во время болезни, – если выживу. Во время эпидемий уровень смертности иногда достигал 90 процентов. «Езжайте домой, пока вы не стали заразным,» – сказали мне.

Дома в Небраске (штат в США) я устроил себе карантин в маленькой спальне на чердаке. Впервые я постоянно думал о смерти. За окнами светило солнце, пели птицы, мусоровоз с шумом объезжал район. Каждый день моя собака лаяла на почтальона. Весь мир жил так, словно ничего не случилось. Я думал: «Неужели никто не знает, что здесь со мной происходит»? Конечно, нет. Если бы знали, об этом уже говорили бы в новостях.

Три недели я не контактировал с семьей. Вечеринку в честь дня рождения дочери наблюдал, стоя в конце коридора. Мне оставляли еду на подносе перед дверью. Впрочем, ел я мало. Я просто сидел и пытался понять: не жарко ли мне? Не болит ли голова? Да? Может быть? Или нет? Я измерял температуру по 50 раз на дню. При малейшем намеке на жар я был готов мчаться в ближайшую больницу, где для меня был приготовлен изолятор, предотвращающий распространение вируса.

Текст и фото: Джоул Сартори  отсюда