Теория неравенства: Вред гуманизма.
Гуманизм утверждает ценность человека как личности, его право на свободу, счастье, развитие, проявление своих способностей.
С самого детства большинство из нас программируют на то что все люди равные, но в течении жизни это утверждение постоянно разбивается в пух и прах.
В этом можно убедиться и самостоятельно: кто-то бедный, кто-то богатый, кто-то умный, кто-то тупой, один сильный, а другой слабый. Так же есть красивые и не очень, хитрые ловкие и много другое.
Так почему же во всех вбивается то что все люди рождены равными и равны, но некоторые ровнее.
С точки зрения сохранения вида - гуманизм необходим и помогает выживанию популяции.
Но с точки зрения эволюции - зло, потому как мешает развиваться индивиду из-за отсутствия необходимости.
Как может развиваться человеческий вид, если все равны?
Личное развитие противоречит теории равенства.
Ледовый кот
Продолжение поста о скользящем коте ... теперь на большом льду!
Превосходство длинннного в век короткого
Мы живём во времена, когда внимание падает, а тексты – растут. Падение концентрации внимания кажется неизбежным – такова плата за бесконечный поток информации, мелькающий перед глазами. Большие тексты, равно как и возникший к ним неослабевающий интерес, стали для многих неожиданностью.
Я считаю, что эти два явления не противоречат друг другу, а совсем наоборот, взаимосвязаны. Концентрация внимания уменьшается от того, как много им завладевает – информации всё больше и больше, она сложнее, замысловатее; ещё больше историй, вообще, всего вокруг становится больше. Мы это понимаем, потому, что узнаём на собственном опыте − хватаясь за всё, что прибывает, мы чувствуем, как всё больше и больше вещей, бывших когда-то неотъемлемой частью нас самих, бесследно исчезает.
Мы только сейчас начали ощущать – постичь мы этого пока не можем, – что любая информация, даже если она отрывочна и раздроблена, всегда связана с чем-то бóльшим, связана в самом прямом смысле этого слова. Взять, например, подлинный символ нашего противоречивого культурного сознания - твит. Ведь к твитам часто прилагаются ссылки, которые приводят к каким-то статьям, и все эти твиты и статьи хранятся в больших информационных центрах, которые такое могут рассказать, что никто не поверит. «Данные» − звучит не очень внушительно, однако, сами по себе и по своей природе, данные – это очень большой объём информации. И когда адепты нового явления, называемого «Большие Данные», восторженно говорят об «огромных массивах данных», которыми они свободно могут оперировать, это указывает на их твердую веру в то, что такие данные создают новый тип рассказа, непрекращающуюся историю от всех обо всём, коллективное повествование, доступное только для анализа, ибо неподвластно контролю.
Истории становятся всё масштабнее, однако нам они всё равно кажутся незначительными. В ответ мы решили сделать их длиннее.
Ведь иначе, кроме как парадоксом, это не назовёшь: все жалуются, что у них не хватает свободного времени. В это время наши современные рассказчики продолжают творить как ни в чём не бывало, как будто всё наоборот. Режиссеры отказываются делать фильмы короче, чем два с половиной часов. Писатели не отстают и выдают романы на 400 страниц, не меньше. Стивен Кинг был для нас кем-то вроде братьев Гримм. Сейчас же он Дюма, сомневающийся в том, что книги длиной в 1000 страниц могут избежать статуса дешевой халтуры. Журнализм тоже меняется. То, что раньше называлось «повествовательной», «художественной» или «новой» журналистикой, сейчас называют просто «журналистикой длинной формы» или long form, как будто бы длина упраздняет все другие заслуги статьи. Статья в журнале всегда легко приспосабливалась к новым формам и перенесла серьёзные изменения, то сокращаясь до размеров простого списка «10 причин для …», то расширяясь до больших форматов типа «Kindle Single» и «Byliner Original» или интерактивных статей, под завязку набитых всеми видами мультимедийных материалов, которые предлагает не просто чтение, но целый опыт переживания через различные способы, в зависимости от того, сколько времени и внимания вы готовы им уделить.
Всё это, конечно, сказано не без доли преувеличения – мало кто жаждет смотреть фильм про супергероев, который никак не кончится, да и журналисты нередко относятся к изменениям, связанным с цифровой эрой, с облегчением: по крайней мере, им не нужно думать, как уместить всё в одну статью. Можно подумать, что упорное нежелание уходить на покой, который пророчили такой журналистике, является лишь трендом. Но это говорит о большем: о возникшей надежде, о свидетельстве того, что человечество, обнаружив, что вступает в вечность (цифровую и не только), началó, наконец, осознавать и принимать в расчёт собственную неоднозначность и сложность. И где же эта неоднозначность реализована лучше, как не в цикле историй, так широко разворачивающемся сейчас на телевидении. Популярность таких шоу, как Во все тяжкие, Чужой среди своих, Игра престолов с одной стороны, и стойкое существование их противоположностей – реалити-шоу, донельзя упавших в качестве, с другой, говорит о полном крахе одной бизнес-модели, сетевом телевидении, и подъёме другой, – кабельном телевидении. Такая смена неизбежно влияет на подачу истории, причем как с хорошей, так и с плохой стороны.
Неуёмные амбиции во что бы то ни стало сотворить историю, которая бы не просто имитировала, но многократно копировала привычный ритм жизни, могут вылиться в нечто ужасное, как это случилось с фильмом Нью-Йорк, Нью-Йорк. Но нечто похожее – может быть, те же устремления или те же возможности – способствовало такому росту телевидения, что сейчас именно оно говорит о том, о чём кино воздержанно молчит, – о фундаментальных, неотъемлемых вещах, касающихся человека.
Писатели и продюсеры изменили привычный ход создания телешоу из-за изменений в способе вещания этих телешоу. Изменения в создании телешоу привели к изменению просмотра этих же шоу. Теперь же появился Netflix, который вообще вместо привычных телешоу предложил нам большие истории, поделенные на эпизоды, которые мы можем поглощать когда нам вздумается. Мы не только стали смотреть таким образом – мы стали жить таким образом, и, надеюсь, именно так журналы станут подавать нам истории в необозримом цифровом будущем. Замысел и заверение теории «Больших Данных» в том, что историй нет, а есть только модели, что стремление человека к историям – обратная сторона склонности человека к ошибкам, что правда возникает только через сдвиг в величинах – на шкале количества событий и шкале времени. Но точно такие же выводы даются нам в сериале Безумцы, и эта история существует уже сама по себе. Люди могут одержать победу над нехваткой места, но, может быть, когда-то нам просто не хватит времени рассказать всё. Тем не менее, без историй мы точно не останемся никогда.
Том Джуно / Esquire
Когда мнение окружающих слегка не важно
Жужелица южной африки отбрасывает муравьев
гиф вырезал я птму моё)
10% людей
10% людей не слушают чужого мнения. 10% людей могут довести девушку до оргазма. 10% людей могут владеть 90% ресурсов планеты, если захотят. 10% людей носят подштанники и теплую шапку, как только похолодает
Что нужно делать, если за тобой пришли ребята в масках
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.