AdamVerdiev

Художника Нила Харбиссона называют первым в мире киборгом: уже десять лет он живет с антенной, вживленной в голову и преобразующей световые волны в звук.

За десять лет реакция окружающих не изменилась: чаще всего, увидев Нила Харбиссона, они громко смеются. Или кричат оскорбления, проклятия или просто что-то бессвязное. Единственное, что поменялось, — представление людей о том, что за продолговатый предмет растет у Харбиссона из головы. В 2004 году окружающие думали, что это фонарик, в 2006-м — микрофон, в 2008-м — беспроводная гарнитура от телефона, в 2010-м — камера GoPro, сейчас — Google Glass. Антенна прорастает через затылочную кость, выходит наружу в районе темечка и склоняется миниатюрной камерой ко лбу. Из-за этой антенны Нила выгнали из лондонского универмага Harrods, у него постоянно возникают проблемы с охраной в аэропортах, его не пускают в кинотеатры, думая, что он собирается записывать пиратскую копию фильма. Однажды его даже избили полицейские на демонстрации в Барселоне.

32-летний Харбиссон называет себя «симбиозом органики и кибернетики». Худощавый, невысокого роста, он носит аккуратную стрижку-горшок и одежду кислотных расцветок — например, розовый пиджак, голубой пуловер и желтые штаны. Сам Харбиссон, правда, не представляет, как выглядят эти цвета, — у него редкое врожденное заболевание, из-за которого окружающий мир он видит черно-белым. Сросшийся с организмом аппарат Eyeborg позволяет Нилу чувствовать и слышать цвета: информация о цвете трансформируется в вибрацию и отдается мелодией где-то глубоко в голове. Лазурный звучит нотой до, фиолетовый — ре, розовый — ми, красный — фа, желтый — соль, зеленый — ля, голубой — си.

Диагноз «ахроматопсия», то есть полная цветовая слепота, Харбиссону поставили в 11 лет. Он вырос в маленьком приморском городе Матаро в провинции Барселона, в семье учителей. Экспрессивная и вспыльчивая мать-каталонка, холодный и флегматичный отец-ирландец. В доме говорили на четырех языках — родных каталонском и английском, а также испанском и немецком: родители долгое время работали в Германии. Думает Нил на смеси каталонского и английского, сны ему снятся тоже на разных языках. Над мальчиком посмеивались в школе — он мог прийти в непарных разноцветных носках и аляповато одеться. Родители думали, что их сын либо путает, либо просто не может запомнить разницу между цветами, пока не отвели его к врачу. Сначала мальчику диагностировали частичную цветовую слепоту, потом сильный дальтонизм и, наконец, поняли, что он не видит вообще никаких цветов, — редкое заболевание, один случай на 33 тысячи человек. Нил стал одеваться во все черно-белое, а в институте изящных искусств ему разрешили рисовать лишь черной и белой красками. Ахроматопсия накладывала на него социальную отрезанность, но не физическую. Нил никогда не называл свое состояние болезнью — не зря же, объясняет он, люди с таким диагнозом работают в армии: они видят в темноте лучше других. В юности Харбиссон даже успел прославиться — власти Матаро собирались срубить три старых дерева, и в знак протеста Нил жил на одном из них три дня. Внизу его поддерживал пикет из трех тысяч горожан, и это, вероятно, был последний момент единения будущего киборга с человеческим родом.

В 2003 году Харбиссон учился на втором курсе художественного колледжа в британском Дартингтоне. Как-то к ним приехал читать лекцию о кибернетике студент Плимутского университета Адам Монтандон. По воспоминаниям Монтандона, после лекции к нему подошел 21-летний юноша и предложил вместе создать кибернетический инструмент, который позволит ему чувствовать цвет. Нил занимался музыкой и описал цвет так: это быстрые сгустки энергии, которые он не успевать увидеть из-за их скорости. Но он был уверен, что сможет их услышать. Монтандон разработал простенькую программу, которая с помощью видеокамеры считывала цвет и преобразовывала световые волны в звуковые. Бета-версия Eyeborg получилась громоздкой: антенна надевалась на голову, от затылка спускалась связка проводов и подключалась к ноутбуку, привязанному к спине ремнями, звук шел через массивные наушники.

Первое, что увидел Харбиссон, — красную доску для объявлений, она запела фа. Пять недель Нил страдал от головных болей, все время ходил уставший: круглые сутки в голову поступали звуковые сигналы, куда ни посмотри. Нил не стал видеть цвет глазами, но стал запоминать звуки, присущие каждому цвету, и их общепринятые названия. Антенна распознавала всего двадцать цветов, но Харбиссон решил, что больше не хочет жить без этого приспособления. В 2004-м он пошел менять британский паспорт, но у него отказались принимать фотографию с антенной и наушниками. Он долго сражался с бюрократией, засыпал чиновников письмами от друзей, коллег и учителей, пока наконец государство не признало: Нил Харбиссон не в состоянии существовать без этой электроники, она часть него. Тогда-то СМИ и окрестили его первым настоящим киборгом, хотя сам он с обидой говорит: «Я никогда ничего подобного не заявлял, а просто смог доказать, что это часть моего тела». Но журналисты все равно не оставляют его в покое.

Киборга Харбиссона можно считать поистине международным изобретением, улучшать и модифицировать антенну ему помогали люди со всего мира. Программист из Словении, которого он встретил во время путешествий автостопом; студент каталонского политехнического университета, которого он нашел через Facebook; анонимный хирург из Барселоны, которого Нил два года искал и еще год убеждал, что ему и правда нужно вживить Eyeborg в череп. Система с каждым годом уменьшалась — никакого ноутбука, камера распознает 360 цветов, наушники сменились вибрирующим ободком на голове, ободок стал чипом на затылке, а затем антенной. «Кости, они как дерево, — объясняет Нил, — через них можно проводить звук, поэтому я решил превратить свой череп в усилитель, а голова стала резонатором». Восстановление после операции заняло два месяца, кости и Eyeborg срослись, и теперь, если кто-то прикасается к камере, Харбиссон чувствует, как будто его трогают за ногти или зубы. Последняя модель стала беспроводной — раньше приходилось регулярно заряжаться от розетки, провод с вилкой подсоединялся к голове, — теперь он просто меняет батарейки, которых хватает на месяц. Следующий его шаг — обеспечить полную автономность: Харбиссон мечтает, чтобы Eyeborg заряжался от циркуляции крови, и внимательно следит за экспериментальными исследованиями в этой области. Зато уже сейчас, уверяет Нил, он чувствует инфракрасное и ультрафиолетовое излучения.

Вместе с Eyeborg ему открылся новый дивный мир. Теперь Нил подбирает одежду так, чтобы она не только хорошо сидела, но и звучала. Обычно он носит три аккорда, а на похороны предпочитает ходить в бирюзовом, фиолетовом и оранжевом — эта мелодия звучит трагично. Технология подарила Нилу новое, не существующее в природе чувство: визуальный звук. Даже здания стали другими, и это было одно из главных его открытий. Харбиссон объездил всю Европу, чтобы понять, как на самом деле выглядят города. «Люди говорят, что города серые и одинаковые, но это не так. У всех городов разный цвет», — рассказывает он. Лиссабон — бирюзовый и желтый, а соседний Мадрид — янтарный и терракотовый. Лучше всего звучат Рейкьявик, Осло и район Бурано в Венеции. Люди тоже оказались не такими, как кажутся: на самом деле наша кожа — это разные оттенки оранжевого. Картинные галереи превратились в оркестр. Энди Уорхол, Жоан Миро и Марк Ротко звучат четко и гармонично, а Да Винчи, Веласкес и Мунк похожи на саундтрек из фильма ужасов: тяжелое нагромождение похожих нот. Харбиссон и сам занимается искусством. Переводит известную музыку в цветовые палитры, собирает цветовые оркестровые выступления, а еще пишет mp3-портреты. Вплотную подойдя к человеку, он внимательно изучает оттенки лица, записывает услышанные ноты и создает музыку. Принц Чарльз и Николь Кидман, по словам Нила, звучат похоже.

Антенна работает круглые сутки, выключить ее нельзя. Могут сесть батарейки, но Нил всегда меняет их загодя. У него никогда не было желания отключить Eyeborg и отдохнуть от бесконечного потока информации: «Для меня это был бы стресс, как для людей, которые видят цвета, стало бы стрессом вдруг их не видеть». Харбиссон читает лекции о том, каково быть киборгом, и даже создал организацию Cyborg Foundation. «Быть киборгом — это как пол, — с восторгом проповедует он, — то, кем ты себя чувствуешь, вовсе не зависит от того, как ты выглядишь. Ты можешь родиться с телом мужчины, но ты женщина, и ты можешь носить на себе технологии и не чувствовать, что ты киборг». Харбиссон сожалеет, что люди увлечены созданием новых программ для компьютеров и смартфонов, но совсем не занимаются программами для собственных тел. Люди хотят получать все больше знаний, но не понимают, что для этого нужно «расширять» свои биологические возможности. Харбиссон настаивает: тот факт, что он киборг, не делает его ближе к машинам или роботам, а совсем наоборот — он наконец-то чувствует единение с природой. Быть киборгом для него — значит быть еще больше человеком.

Сейчас Нил Харбиссон работает в Нью-Йорке, недавно писал портрет Маколея Калкина. Нью-Йорк — это вечно повторяющаяся соль-диез желтых такси и Таймс-сквер, сводящий с ума парадом звуков-цветов. Но больше всего первого киборга на планете достали люди. Хуже всего по воскресеньям, когда расслабленные прохожие не спешат по делам и замечают людей вокруг. Увидев антенну, они начинают смеяться или кричать — по воскресеньям киборг старается не выходить из дома. В своих лекциях, всегда собирающих полные залы, Харбиссон рисует поразительное будущее: мир новых знаний, мир, где мы сможем создавать себе технологичные рога, хвосты и даже крылья, мир, где мы постигаем истинную гармонию. «Присоединяйтесь, — сказал он как-то со сцены конференции TED. — Вы не будете одиноки».

Но, разумеется, это не так.

Настоящая цена — это то, что готовы заплатить.

В одиночестве есть преимущества: есть время на свои дела, учёбу, планы, но нет вот таких ужинов или физического контакта кроме флирта.

Мой лозунг: "Хочешь выиграть в лотерею — заработай деньги на билет"

То чего ты хочешь добиться — равно тому, чему ты добьёшься

Что если моя проблема не в том, что я не понимаю людей, а в том, что я их ненавижу.

Друг — это подарок самому себе.

Нет способа закрепиться лучше, чем стать незаменимым сотрудником.

Приятно видеть горящие глаза, когда новые идеи приходят в голову.

Я думаю более важно точно понимать свою цель, чем стараться представить свои идеи в неконфликтной манере.

Для меня важна постановка. Хороший кадр не только привлекает внимание, но и удерживает, размывая границы между кадром и зрителем.

Дела идут хорошо, но чтобы победить, надо быть на шаг впереди соперников и рисковать.

Я никогда не попрошу вас сделать того, чего не сделаю сам

Меня часто называют Джесси Пинкманом, и меня это устраивает. Не так давно я давал интервью CNN, и одна милая девушка в прямом эфире случайно назвала меня Джесси. Я говорю ей: «Не страшно, со мной это постоянно происходит». А она очень смутилась и бросилась приносить извинения. Но все же я очень далек от Джесси Пинкмана, очень.

Мой отец — баптистский священник, но у меня нет религиозных воззрений. Меня бесконечно удивляет жизнь, меня потрясает, что Земля вращается в бесконечной черноте посреди Вселенной, и я счастлив, что существую, — но все же у меня нет никаких религиозных воззрений.

Мое детство было наполнено религией. Библию я прочитал не один раз и регулярно заучивал из нее целые куски. Каждую неделю отец выступал перед паствой. Я любил смотреть на это, но походы в церковь были скорее развлечением, потому что никто не заставлял меня туда ходить. Родители вообще никогда не были со мной строги и никогда ничего не запрещали. Возможно, поэтому я впервые попробовал пиво, когда мне исполнилось девятнадцать, причем к тому моменту я уже два года жил один в Лос-Анджелесе.

Я покинул родительский дом — а заодно и штат Айдахо, — когда мне было семнадцать. Обычная история: окончил школу на год раньше, кинул вещи в тачку и уехал.

В старших классах я брался за любую работу и довольно долгое время развозил пиццу. Была одна женщина, которая всегда просила, чтобы пиццу ей привозил именно я. Однажды — это было сразу после Рождества — она заказала пиццу и открыла мне дверь в халате, который она вроде и запахнула, но на самом деле я видел все, что она хотела показать. Она взяла пиццу и попросила меня помочь ей подключить PlayStation. Я чувствовал, что меня совращают, и это было забавно. Где-то в доме, совсем рядом, играли ее дети, но она вела себя так, будто мы были одни. А я просто подключил приставку и ушел.

Нет во мне ничего забавного. А если кому-то я и кажусь забавным, то это все из-за моего внешнего вида. Так уж я выгляжу — идиот идиотом.

Я родился недоношенным — на месяц раньше срока. Отец тогда уехал по делам, мать была дома одна, и все это было то ли поздней ночью, то ли ранним утром. У матери начали отходить воды, и родила она меня прямо на полу в ванной, и пуповину она тоже перерезала сама. Короче, я попал в газеты сразу, как родился. И знаете, что они написали? Типа «поспешивший родиться малыш заставил скорую выехать на домашние роды».

Известность очень опасна, потому что незаметно извращает твои мечты. Она меняет всех, но в тридцать пять сопротивляться этим переменам все же проще, чем в семнадцать.

Недавно я решил, что буду жить простой обеспеченной жизнью. Такой, в которой нет ни в чем недостатка, но нет и ничего лишнего.

Со мной произошло то, что происходит примерно с одной десятитысячной всех людей на Земле — мне повезло. Не появись в моей жизни «Во все тяжкие», я бы и близко не подошел к тому, что у меня сейчас есть.

Люди постоянно говорят мне: «Знаешь, а я посмотрел все пять сезонов за пять дней». Вначале я не знал, как относиться к этому, а потом понял, что все же мне это не нравится. Не нравится, потому что работу шести лет кто-то пытается упихнуть в пять дней.

Сериалы — это не шаг назад и не шаг в сторону. Это просто еще один шаг.

Все эти мои «сука» и «йоу» были в сценарии с самого начала. Каждая «сука» была напечатана черным по белому, и каждое «йоу» тоже было напечатано. Несколько раз, конечно, я добавил «сука» и пару раз добавил «йоу», но только потому, что «йоу» — это слово, которое я и так говорю каждый день. Никак не могу от него избавиться.

Я полностью подтверждаю все слухи о том, что Брайан Крэнстон (исполнитель роли Уолтера Уайта. — Esquire) пахнет лучше всех на площадке. Нет, правда, он пахнет как свежевымытый единорог летним барселонским деньком.

Странное дело, но почти во всех фильмах, где я снимался, меня обязательно допрашивают. Вечно я тот чувак, про которого думают, что он плохой, а он на самом деле хороший.

Сложнее всего сыграть то, чего в твоей жизни никогда не было. Например, ту сцену, где Джесси просыпается, а рядом лежит его мертвая девушка.

Не хочу обидеть других женщин, но моя жена — лучшая женщина на этой планете. Совершенно случайно мы встретились на Коачелле (музыкальный фестиваль под открытым небом в Калифорнии. — Esquire) и сразу стали друзьями. А потом — ровно через год — мы снова увиделись на Коачелле, и на этот раз уехали оттуда вместе. Но знаете что: поцеловались мы впервые на колесе обозрения.

Не понимаю, почему вокруг так мало романтичных людей.

Наши с женой траты очень простые: мы любим путешествовать, и мы любим старые машины. Я, например, езжу на Shelby Cobra, но за рулем всегда включаю музыку поспокойней. Предотвращаю закипание дорожной ярости.

Когда на съемках машину нужно разогнать до 180 километров в час, тебя вечно пытаются заменить каскадером.

Сразу после «Жажды скорости» я снялся в маленьком независимом фильме «Озорник», который потом показали на «Сандэнсе». Всех, с кем мы его снимали — а это человек тридцать или даже меньше, — я знал по имени и фамилии, и все они делали свое дело ради чистого удовольствия. За это я и люблю независимое кино: люди здесь всегда верят в то, что делают, а сегодня это очень редкое качество.

Я еще не придумал толком, чем буду заниматься дальше, но вообще-то я собирался броситься в ноги к Полу Томасу Андерсону. Нет, в самом деле: вы не могли бы превратить это интервью в слезное письмо к Андерсону, в котором я буду умолять его взять меня на какую-нибудь роль? Пусть даже в массовку — наплевать, я согласен.

Если бы мне предложили выбрать роль в «Звездных войнах», я выбирал бы между R2-D2 и Чубаккой. Но, думаю, что в итоге я все же остановился бы на Чубакке, потому что мне нравится быть волосатым и мягким.

Мне хорошо только тогда, когда я знаю, что завтра нужно будет что-то делать.

Однажды я прокатился на акуле, но все же никому этого не порекомендую. Было весело, конечно, но всю дорогу я думал, что она мне сейчас что-нибудь отожрет. Но ничего против акул я не имею! Нет, я люблю их. Просто они не созданы для того, чтобы на них катались.

Вообще-то я вырос на «Утиных историях», йоу.

Аарон Пол

Каждый раз при просмотре «Общества мертвых поэтов», в финале, когда Итан Хоук вскакивает на стол и произносит эти строки из великого американского поэта Уолта Уитмена, и начинает звучать один из самых гениальных саундтреков столетия, написанный Морисом Жарром, неизменно пробирает мороз по коже… И охватывает горечь — фильм опять закончился. А хочется, чтобы он длился и длился.

60-е годы прошлого века, престижная частная школа в Новой Англии, в штате Вермонт. В эту школу одновременно зачисляют ученика Тодда Эндерсона и принимают нового учителя английской литературы Джона Киттинга. Методы преподавания педагога и дружеский способ общения с учениками радикально отличаются от традиционных консервативных. Он просит называть себя «капитаном» в честь героя поэмы Уолта Уитмена, и у его новых учеников начинается какая-то новая жизнь.

Они узнают, что когда-то Киттинг уже работал в этой школе и состоял в школьной литературной организации «Общество мертвых поэтов», которая потом была запрещена руководством учебного заведения. Мальчики решают втайне возобновить собрания общества и начинают встречаться в заброшенном месте недалеко от школы.

Все эти события — новый преподаватель, тайные ночные бдения с разговорами о жизни, смерти, поэзии, любви — кардинально меняют жизнь мальчиков, их взгляды на мир, на родителей, на собственное будущее.

Но ничем хорошим это не может закончиться. Кто-то умрет, кто-то предаст, кого-то исключат из школы, кого-то уволят...

Фильм «Общество мертвых поэтов» вышел на экраны в 1989 году и сразу стал культовым для многих киноманов по всему миру.

Сценарий написал Том Шулмэн на основе его опыта обучения в похожей частной школе в Теннеси. Режиссером фильма выступил знаменитый австралиец Питер Уир, к тому времени уже имевший номинацию на «Оскар» за легендарный фильм «Свидетель». «Общество мертвых поэтов» оказалось не менее легендарным.

На роль «капитана» Джона Киттинга был приглашен Робин Уильямс, и эта роль стала одной из лучших в его биографии.

Фильм произвел мощное впечатление на зрителей, критиков (четыре номинации на «Золотой глобус») и Киноакадемию. Он четырежды был номинирован на «Оскар» («Лучший фильм», «Лучшая режиссура», «Лучшая мужская роль», «Лучший сценарий»). И номинацию за свой гениальный сценарий Том Шулмэн выиграл. А в Британской киноакадемии (BAFTA) картина выиграла в номинациях «Лучший фильм года» и «Лучший композитор» — Морис Жарр. Это был действительно один из немногих гениальных саундтреков в истории мирового кино.

По праву считается, что самая сильная сцена в «Обществе» — финальная. Это, наверно, вообще один из самых мощных финалов в истории современного кинематографа. Но есть еще один эпизод, который также производит сильнейшее действие...

«Общество мертвых поэтов» продолжает цеплять нас за живое снова и снова. Что происходит? Джон Киттинг вдыхает жизнь в заплесневелые от консерватизма стены школы и будит в мальчиках лучшее, что в них есть. «Капитан» учит их быть собой, бороться за свои мечты, за свое будущее. Возможно, он учит этому не только героев фильма, но и некоторых из нас. Фильм вышел на экраны почти четверть века назад и повлиял на несколько поколений.

На наших глазах парни взрослеют, но для одного из них взросление закончится выстрелом в себя. И, казалось бы, усилия Киттинга сделать этот мир лучше, терпят неудачу, но нет, в финале мы увидим — «капитан» выиграл этот бой: «Спасибо, мальчики. Спасибо»

Это большой театр. А театру нужна публика. Мы — публика. Жизнь на Земле создана затем, чтобы свидетельствовать и наслаждаться спектаклем. Вот зачем мы здесь. А если вам не нравится пьеса — выметайтесь к черту!

Если бы человек день и ночь думал о смерти, он стал бы Вуди Алленом.

У меня ушло десять лет на то, чтобы написать первый сносный рассказ.

Когда мы с Мэгги поженились 60 лет назад, у нас не было денег. На нашем банковском счету было 8 долларов. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку в Венисе, по соседству с бензозаправкой. Там на стене и висел мой первый телефон. Я выбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. Но знаете, что у нас было? Любовь.

Нельзя писать умом — надо быть в письме, проживать жизнь над машинкой.

Не пытайтесь уследить за всеми фильмами с их взрывами и прочей банальностью. Следить надо за великими режиссерами. Вот недавно я пересмотрел «Лоуренса Аравийского» Дэвида Лина. Я душу бы заложил, чтобы только написать сценарий для этого режиссера.

Я не думаю о смерти, потому что я-то буду здесь всегда. Этот ящик с моими фильмами и полки с моими книгами убеждают, что сотня-другая лет у меня в запасе есть.

Смерть — это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым.

Рэй Брэдбери