***
Делаю стежок за стежком через ругательства и боль в исколотых пальцах: с плотной кожей намного больше возни, чем с обычной тканью. Рюкзак мнётся в руках третий час. Пожалуй, я всё-таки переоценила свои способности. Особенно если вспомнить, что результат моей единственной попытки повышивать так и валяется недоделанным где-то на антресолях.
Нужно было купить клеящихся аппликаций на той же Апрашке, но нет, мы не ищем лёгких путей. Из запланированного целого соцветия меня хватает только на один золотистый цветок. На чёрной коже выглядит красиво, но одиноко и странно.
Про незаконченную вышивку я вспоминаю только вечером воскресенья.
— Мам, а ты мой рюкзак не видела? – врываюсь я на кухню.
— Спроси у бабы Ани, — отвечает мать, отчего-то недовольная.
Хотя понятно отчего. С моей бабулей со стороны отца они тщательно сохраняют нейтралитет. Баба Аня редко нас навещает, а когда приезжает, то почти не выходит из маленькой комнаты, только выбирается к своим подругам и на концерты.
Сейчас она дома. Когда я захожу в комнату, то первым делом слышу, как Баба Аня мурлычет что-то себе под нос. Что-то очень знакомое. Я хочу спросить, но сразу же забываю, когда вижу, чем Баба Аня занята. Вышивка, вчера только намеченная куском мыла и начатая, полностью заполнена, а бабуля делает последние стежки.
— Баб Аня, — выдыхаю я и кидаюсь её обнять.
***
В институт не хочется возвращаться примерно так никогда, как и видеть Романа, Кристину и её бешеных подружек. Тома обещает прочитать на них заговор. На понос и скрофулёз, иначе золотуху. Я одобряю. Ни один Томин заговор ни разу не сработал, как и предсказания на Таро, как и подаренный мне талисман с голубым глазом, болтающийся на рюкзаке и якобы защищающий от зла. Но помечтать всегда приятно.
Я скучаю по ней. Особенно сейчас. Кто бы подумал, что хулиганские замашки у некоторых не останутся в школе, а перекочуют прямиком в институт. К счастью, не у всех, но мне хватает и этих манерных красавиц. Им не нравлюсь я, моя немодная одежда, моя причёска и мой рюкзак с вышивкой. А особенно, что Ромочка Антипов с ними, похоже, не согласен.
Мне плевать и на них, и на Ромочку, но это не помогает. Когда я пытаюсь сбежать от очередных издевательств, Кристина хватает меня за рюкзак. Я дёргаюсь — лямка не выдерживает, вырывается с мясом, конспекты летят на пол. Девицы смеются и уходят.
До сих пор эта картина нет-нет да и всплывает перед глазами и портит настроение.
Мы с мамой сидим на кухне, она готовит, я делаю вид, что помогаю. По радио, играющему для фона, начинается приятная мелодия. Мать сразу же переключает на «Русское радио».
— Ай, зачем? – не выдерживаю я. – Верни, я хотела послушать.
— Нечего там слушать! Лучше делом займись.
Передо мной на стол плюхается доска, нож и пара луковиц. Ненавижу лук, мать же знает.
Примадонна фальшивит последний хит. Глаза щиплет, картинка впереди расплывается. Отец заходит на кухню тихо, почти неслышно.
— Посмотри, — протягивает он рюкзак, — я заклёпки поставил. Теперь любой груз выдержит.
— Пап, — хлюпаю я носом от полноты чувств и самую малость от лука.
— Я тебя тоже научу, если захочешь, — обещает он.
— И зачем только время тратить? Выкинула бы ты этот рюкзак лучше, — ворчит мать. — Он мне никогда не нравился. Купила бы новый, нормальный.
— Да хороший рюкзак, — примирительно бурчит отец, присаживаясь за стол, – ещё послужит лучше нового.
Приёмник щёлкает, обрывая примадонну, и снова звучит смутно знакомая музыка. Я молча давлю улыбку, не хочу спугнуть настроение. Отец тоже молчит и подмигивает мне, когда мать отворачивается. Я подмигиваю в ответ, чувствуя себя заговорщиком.
И зачем она так всегда? Ладно я. У отца сердце больное, а мама ругается постоянно.
***
На концерт ДДТ мы идём все вместе, дружной большой компанией. Возвращаемся вдвоём с Антоном. Идти через парк напрямую слишком быстро и слишком мало, поэтому мы гуляем по отдалённым тропкам. Вокруг темно, но мне совсем не страшно. До того момента, как компания на лавочке, мимо которой мы проходим, вдруг встаёт и целенаправленно идёт за нами.
Антон первый замечает «навязчивых поклонников» и первым же реагирует.
— Беги! – тихо командует он, отталкивает меня в сторону, разворачивается и идёт на них.
Я делаю несколько шагов по инерции и останавливаюсь. Оборачиваюсь. Может, недоразумение? Их трое. И все такие здоровые. Один толкает Антона в грудь, второй замахивается. Перехватив тяжёлый рюкзак поудобнее, я с боевым визгом кидаюсь в драку. Замах — рюкзак во что-то врезается. Потом ещё раз. Меня кто-то хватает за руку и тащит прочь. И мы бежим, бежим, бежим.
Уже ближе к метро меня накрывает запоздалая дрожь.
— Тише, тише, всё в порядке, — шепчет Антон. — Ты боевая подруга у меня прямо, настоящий берсерк.
Я не чувствую себя ни первой, ни вторым, но потом Антон утыкается мне в шею, мурлычет что-то грубовато нежное, и я успокаиваюсь. Мелодия такая знакомая. Наверное, я слышала её на концерте, но никак не могу распознать до конца. Может быть, потому что у Антона на самом деле нет ни слуха, ни голоса. Странно для гитариста в любительской группе, но неожиданно мило.
Рюкзак, у которого вылетела вторая лямка, я в этот раз чиню сама, вспоминая добрым словом отца и его уроки. Параллельно слушаю альбом ДДТ и никак не могу найти ту самую песню. Пытаюсь напеть мелодию по памяти, но быстро сдаюсь.
Скоро рюкзак красуется заклёпками на обеих лямках, а ещё двумя значками: один с надписью ДДТ, другой с изображением накаченного бицепса. Подарки на память от впечатлённого Антона.
***
Каждое утро похоже на филиал ада: встать, по возможности проснуться, собрать мужа и себя на работу, Аниту в садик. Ничего не успеваю! Сегодня задержка опять из-за меня, но не по моей вине. Ручка рвётся дома на ровном месте, когда я уже стою одетая, собираюсь выходить и тянусь за сумкой. Опять не прижилась, а ведь совсем новая. Дорогие, дешёвые, разного вида и фасона – ни одна долго не выдерживает. Хоть чини, хоть не чини. В том, что на меня наложено проклятие, я даже не сомневаюсь. Надо бы к Томе заехать, снять не снимет, но хотя бы успокоит меня. И Анита по крёстной скучает.
Телефон начинает звонить, когда я поспешно перекладываю барахло в старый верный рюкзак. Хорошо, что хотя бы он меня не подводит. И время к нему снисходительно. Столько лет, а всё как новенький.
— Да спускаюсь я уже. У меня сумка снова порвалась.
Антон гогочет и отключается. Зараза, смешно ему! Я смотрю на время и ускоряюсь. Уже опаздываем.
Рюкзак слишком громоздкий по сравнению с сумкой, я закидываю его на заднее сидение к Аните и собираюсь закрыть дверь.
— Мама, я хочу спереди сидеть, — капризничает вдруг дочка.
— Некогда сейчас кресло переставлять, — возмущается муж, — и давайте уже поедем! Что вы такие копуши у меня?
— Антон! – уже я повышаю голос в ответ и сажусь к Аните, перекладывая рюкзак вперёд.
В скапливающихся пробках тяжело разгоняться, но муж пытается. Сначала нужно заехать в садик, потом высадить меня у метро. Достаю телефон, смотрю на время и лезу в мессенджер отписаться начальнице, что опоздаю.
Удар такой сильный, что меня впечатывает головой в боковую дверь. Гул, скрежет, автомобильные гудки, кто-то кричит. Потом становится тихо-тихо, только Анита плачет. И я начинаю что-то напевать, чтобы успокоить и её, и себя. Мелодия приходит сама, ложится на язык, заполняет салон машины. И становится легче, становится правильней.
А потом я слышу, как Антон ругается на переднем сиденье, и замолкаю, только всхлипываю носом вслед за дочкой. Обошлось, повезло.
***
— Ты обещал, что больше никаких командировок, — стандартной фразой начинаю я вечерний созвон.
— Это самая-самая последняя, обещаю, — смеётся муж с экрана.
Я не верю и укоризненно качаю головой. Номер Антону в этот раз дали приличный, большой, и музыка знакомая на фоне играет. Приятная, в последнее время постоянно её слышу.
— Не надо её будить, уже поздно. Я же скоро вернусь, как раз к майским получится. О, точно. Может, к твоим родителям съездим? Давно всей семьёй не собирались. Можем даже за Баб Аней заехать, если она чувствовать себя нормально будет.
— Я люблю тебя, — тихо говорю я. — Приезжай скорей. Мы скучаем. Я скучаю. Мне без тебя очень-очень плохо.
Ноутбук давно выключен, а я всё никак не могу успокоиться, хожу по комнате и напеваю себе под нос. До чего же прилипчивая мелодия! Взглядом натыкаюсь на рюкзак, который опять забыла убрать в шкаф, и улыбаюсь. На чёрной коже выделяется яркий браслет из цветных крупных бусин. Подарок от Аниты на Восьмое марта. Они как раз делали в садике.
Дома я браслет носила, честно, но на работу не могла. Дресс-код не позволяет, видите ли. И чтобы не потерять, решила украсить боевого друга. Может быть, и зря. По-моему, Анита обиделась, когда увидела.
Я захожу в комнату к дочке. Анита уже легла, а свет не выключила. И спит так мирно — вылитый ангелочек. Я смотрю на неё, и сердце стучит в груди. Тук-тук-тук, тук-тук, тук, тук. Застывает, замирает, снова стучит. В ритме мелодии, которая меня давно преследует и которую я наконец-то узнаю. Эту колыбельную пела мне в детстве мама, когда была снисходительнее и добрее. Странно, что она её не помнит. Странно, что я её не помню.
— Спи, мой ангел, спи спокойно, — тихо напеваю я, аккуратно присаживаясь на кровать.
Дочка открывает глаза. Серо-зелёные, как у Антона. Она смотрит на меня, пристально, не мигая. И говорит:
— Но ведь это ты спишь, мама.
***
В квартире затхлый запах, на полу клочья пыли. Из зеркала на меня смотрит женщина с серым измождённым лицом. Сколько я уже здесь одна? Сколько я уже сплю?
Оборачиваюсь и вздрагиваю. Рюкзак сидит в кресле и смотрит на меня, старый, помятый, потёртый, с разлохматившейся кожаной бахромой. На незаконченной вышивке из золотистых цветов остались пятна крови после аварии. Один ремень наполовину оторвался и держится на остатках ниток.
Обрывки навязчивых снов накладываются на реальность. Отец, умерший от инфаркта, никогда не учил меня ставить заклёпки. Баба Аня, разругавшаяся с матерью после его смерти, никогда не помогала мне с вышивкой.
На рюкзаке никаких амулетов. Тома ещё в десятом классе ушла из дома, попала в секту. Больше о ней ничего не слышали.
Никаких значков. Когда я убежала после концерта, Антона так избили те хулиганы, что напоминать об этом было бы глупостью и неблагодарностью. Чёрной, как и лента, перечёркивающая его фотографию на полке.
Никаких браслетов. Когда я в последний раз говорила с Анитой? Когда я в последний раз её видела?
Лучи солнца рисуют линии на пыльном полу. Постель, смятая, несвежая, манит к себе. Там во сне всё хорошо, всё всегда хорошо. Не так, как наяву.
Я с трудом отвожу от неё взгляд, достаю телефон с зарядки и в растерянности смотрю на журнал вызовов. С работы, родные, друзья. Имена, даты. Принятые звонки, исходящие, пропущенные, пропущенные, пропущенные.
Я открываю шкаф, натягиваю на себя первые попавшиеся вещи, хватаю рюкзак, выбегаю из квартиры. Не дожидаясь лифта, спускаюсь по лестнице. Ноги, непослушные и чужие сначала, с каждым шагом несут меня всё увереннее. Выбегаю во двор, морщусь от солнечного света, бьющего в глаза, и выкидываю рюкзак на помойку.
— Мама, — кричу я в телефон, — прости, что Аниту скинула на тебя. Прости меня, мама. Я приеду к вам сегодня. Всё хорошо, теперь всё хорошо будет, мама.
Tai Lin | Край земли