Ветер зовет,
Знамя горит,
Небо поет,
В небе пылает песня.
Пой, революция!
Пой!
«Гражданская оборона»
Надюха – самая, конечно, по-женски созревшая из нас троих. Она умеет нормально готовить (мать-кондитер научила), она хочет серьезных отношений. Хвастаясь перед парнями хозяйственностью, она растапливает печку. Только перед кем тут красоваться?
– Ну ты, Надюха, кочегар, – говорит Геныч.
Не так давно Надежда отослала свои фотографии на конкурс в какой-то журнал. Их в целом одобрили, однако рекомендовали «снизить вес». Она мечтает о карьере модели.
– Так и будем зарабатывать, Клара – умом, я – красотой, а Ольга – авторитетом, – говорит она.
– Каким авторитетом, я что, проституток с трассы буду шерстить, – фыркает Ольга.
Наша дружба трещит во всем швам, но мы все еще вместе. Мы видимся каждый день, и все беды и радости у нас по сути общие.
Но эта коррозия, которая проедает наши отношения, наполняет мое сердце звенящей грустью.
Впрочем, гораздо чаще грусти я чувствую ненависть. Да, ненависть. Как устояли еще стены города, который я так ненавижу? Почему они не рухнули под напором моей ярости, моего гнева? Почему не обрушились его мосты, не рассыпались в пыль здания, из которых он состоит?..
Мне кажется, ненависть моя так велика, что она способна уничтожить весь мир. Или во всяком случае – значительную его часть.
Четырнадцатого января, в одном из дворов рядом со старым парком, где мы обычно проводим выходные, я встречаю Вадима.
Звенит гитара, и кто-то протягивает пластиковый стаканчик с ядовитым содержимым, и задает какой-то глупый, ничего не значащий вопрос.
Возможно, мы уже виделись до этого, но нашей предыдущей встречи я не помню. Кажется, кто-то упоминал при мне, что он – друг Макса. Это все, что я знаю.
– Вадим, – представляется он, протягивая мне ладонь.
И вяло пожав ее, я называю себя:
– Клара.
– Ты не устала? – говорит он, кивая на шумящую компанию. – Может, пройдемся?
И почему-то я соглашаюсь. Зачехляю гитару, и мы идем вместе по улице. И разговариваем. Обсуждаем новости, говорим о том, что каждый день звучит по радио. О взорванных домах. Гниющих заводах. Детских домах, переполненных брошенными детьми.
И я вижу ненависть в его глазах, да, я узнаю ее, это та же ненависть, что горит во мне, что сжигает меня дотла. Я вижу ее отражение в его глазах, я вижу, да, я нашла, я увидела, вот оно, то самое, родственное, мое, вот.
Ненависть соединяет нас.
– Это не навсегда, – говорит он. – Все изменится. Революция перевернет это мир. Ему давно уже нужна встряска. Он заждался.
– Ты веришь в это? – спрашиваю я.
И он отвечает:
– Да.
Значит, это правда. Значит, есть за кем пойти.
Есть дело, за которое и умереть не жаль.
Моя ненависть не уничтожит этот город.
Она только очистит его, смыв всю грязь, все уродство, все наносное, пошлое, все, что я вижу вокруг себя.