Соседи - это люди, которые порой оставляют в жизни ребенка такой же значительный след, как и родные. И наступает время, когда хочется вспомнить о них и поблагодарить.

Маша была женщина гостеприимная. В ее избе с бревенчатыми стенами и настоящей русской печью всегда было тепло. За длинным столом часто собирались соседи, вскладчину устраивая застолье. Печь внешней стороной была обращена в кухню, удивляя меня множеством «гаджетов». Там находилось место и для сушки мокрых валенок, и для выпечки румяных пирогов. А ее пироги с яйцом и зеленым луком были лакомым угощением для всей местной детворы.

Если кухня и смежная с ней комната были доступны для нас всегда, то «передняя» - это святая - святых хозяйки. Холодок и музейная тишина; ковровые дорожки, круглый стол под нарядной скатертью; горка с праздничным сервизом и портретом покойного мужа. Соседского дядю Сашу я не помнила, но обожала, когда мне рассказывали, как в детстве он любил подбрасывать меня в воздух и вообще баловал.

Тетя Маша была при должности. Вечерами она прибиралась в сельской конторе, а также в кабинете председателя колхоза. Так что мы с ее внучкой Наташкой с малолетства были вхожи в высокие кабинеты. Знал бы хозяин кабинета, что его солидное кресло вечерами превращается то в карусель, то в тренажер для космонавтов. Хотя, может и догадывался…

У тети Маши был мужчина. Тихий и кроткий Володя. Он приходил из соседнего села, иногда жил по нескольку дней. Семейная идиллия неизменно заканчивалась грандиозным скандалом на всю улицу с битьем посуды. Володя выдворялся обратно в свое Малое Давыдовское, а в уютном тети Машином доме наступали тишина и спокойствие.

Хозяйкой она была знатной. Если огороды некоторых соседей представляли собой зеленые лужайки с немногочисленными грядками два на два метра, то в ее огороде теснились весомые вилки капусты, чубатая морковь, картошка и конечно, вечнозеленые помидоры. Короткое ивановское лето не позволяло им созреть, поэтому доходили до кондиции уже в сене, на чердаке. Горе было соседской курице, посмевшей прорваться за забор, а ее хозяев ожидала шумная разборка.

Однако, когда среди ночи в соседском доме раздался треск, а над крышей взвилось пламя, жадно пожирающее сено над хоздвором, она без слов приютила у себя погорельцев. К утру обугленное жилище пугало прохожих пустыми окнами, а по пожарищу бродили глупые девчонки, похожие на ворон, выискивающих что-то интересное среди дымящихся углей.

Через 25 лет я вернулась. Она будто дожидалась меня, сидя на собранных узлах (переезжала к внучке в район). Мы сестрой постучали в окно ее совершенно не изменившегося дома. Спросила: «Кто?» Через несколько минут дверь отворилась, и она вышла, подслеповато вглядываясь в нас. Усадила на лавку, взяла за руку и принялась внимательно рассматривать мое лицо. Тринадцать лет и тридцать восемь – это целая пропасть времени, однако, мне кажется, она была довольна увиденным.

Огород был, как всегда, в полном порядке, несмотря на хозяйкиных восемьдесят пять лет. Дом с резными балясинами крыльца, белыми деревянными наличниками на окнах и кружевом на фронтоне дожидался московских хозяев – дачников. Кто бы мог подумать, что по нынешним меркам 250 км от Москвы – это уже ближнее Подмосковье, куда махнуть на выходные проще простого?

Не выбрасывайте печь. Ваши внуки будут вам благодарны за возможность устроиться зимой на ее горячих кирпичах, забравшись на самый верх. А молоко вкуснее из глиняной крынки, которая сушилась под солнцем на заборе. Прислушайтесь к звонкой тишине старого дома, он вам расскажет…