Странно как-то выходит: лучшие друзья зачастую говорят друг о друге, мол, он мне как брат, или она как сестра, даже выражение есть такое – побрататься. Хотя сами братья плохо ладят друг с другом. А может это только у парней? Хотя нет, вроде, вон, Петьку-то Серёга, старший брат, колотит по чём зря, да ещё и насмехается над ним постоянно. Жалко даже. Хороший ведь мальчик.
Сама Лена свою сестру хоть и любила, только ссорилась с ней чуть ли не каждый божий день. И всё же смотрела на красавицу Дашку, за которой парни только и увивались, и старалась походить на неё: то ленту её в волосы заплетёт, то щёки так же нарумянит, то серьги её наденет. Сестра же, заметив такое, бранилась и кричала на весь дом, а уж после истории с серьгами вообще неделю с Ленкой не разговаривала, обозвав её воровкой. Родители же изо дня в день повторяли как молитву: «Что ж вы ссоритесь? Вы же сёстры, вы должны любить и поддерживать друг друга. Она же твоя кровиночка!». Но девушки жили, словно кошка с собакой.
Лена сидела перед зеркалом и разглядывала большую чёрную родинку на шее, почти такую же, как у Дашки, только у сестры она была над левым уголком губ и поменьше. Наверное, потому и смотрелась красивее. Лена принялась расчёсывать длинные русые волосы, размышляя о том, что четырнадцать лет – самый сложный возраст. Она уже не ребёнок, она многое знает, сама умеет и готовить, и вышивать, и даже целовалась! Правда, один раз. Но она ведь уже взрослая! Это подружки её всё в куклы играют да обо всяких глупостях болтают, а она уже взрослая. Вот только другие этого не замечают. Никто не хочет этого видеть. Лена отбросила расчёску и отвернулась от зеркала, уткнувшись губами в левый кулак.
Солнце клонилось к закату, и в раскрытое окно скользили последние его лучи, раскрашивая стены в красноватые цвета. Лето только началось, но погода уже давно стояла прекрасная, а вечера выдавались на редкость тёплыми. Ну нельзя в такие дни дома сидеть!
Из соседней комнаты доносились голоса родителей и сестры.
- Пап, мы с девочками пойдём на посиделки. Помнишь, я говорила?
- Какие ещё посиделки? Ночь на дворе скоро, никуда не пойдёшь.
- Ну пап! Ну я же спрашивала раньше! – с обидой воскликнула Дашка. - Ты обещал отпустить.
- Раньше… Раньше и надо было идти. А то, вишь, ночью надумали гулять! Нет.
- Ну папочка, ну, пожалуйста! Я же говорю, мы не гулять, а на посиделки. Мы… мы погадать хотели… Алька говорит, сейчас русалья неделя начинается. Они всегда с девочками в это время ходят гадать. Ну ты же сам говорил, чтобы я себе здесь подруг нашла. А если не пойду, то засмеют! Скажут, что мы, городские, - трусихи! Пап?
- И куда вы собрались? – настороженно спросила мама.
- Вы же знаете Никанора Адамовича? Ну, дедушка такой, с бородкой всегда ходит. Он ещё нашим соседям баньку строил.
- Так.
- Он сейчас на участке у озера домик строит. Почти уже доделал. И баню. Продавать будет. А пока туда никто не въехал, Алька договорилась с ним, чтобы мы там посиделки устроили.
- И что, он вам прям разрешил? – удивился отец.
- Ну да. Только сказал, чтобы мы там всё прибрали и стены украсили. Попросил ещё красный угол ему сделать, Богородицу, говорит, мне принесите. А Наташка сказала, что у неё есть, и она возьмёт!
- А сколько вас там будет?
- Шестеро! Я, Алька, Наташка, Оля с соседнего двора, Тамара, ну, у которой мама учительница, и ещё Катя, её подружка, но я её, правда, не знаю.
- И что, - в голосе отца послышалась хитринка, - парней не будет?
- Да ну, пап! Мальчишки только мешают! Я же говорю, мы гадать идём.
- Ладно, ладно…
Тут Лена поняла, что это её шанс, и выскочила из своей комнаты, перебивая отца:
- Я тоже хочу! Мам, пап! Можно и мне? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
- Отстань, мелкая! Я тебя всё равно не возьму, даже не думай.
- Я уже взрослая! Ну, пап! Мам?
- Сестру возьмёшь – отпустим, - наконец ответила мама. Отец посмотрел на неё и ухмыльнулся, но промолчал.
Все перевели взгляд на Дашу. Она мялась и, насупив брови, обкусывала ноготь. Ей совсем не хотелось брать Ленку с собой. Тем более, та могла потом родителям разболтать лишнего. Но, с другой стороны, она знала, что мамино слово – последнее, спорить с ней бесполезно. Так что делать было нечего, пришлось согласиться.
- И чтоб ночью нигде не шлялись – из дома ни шагу! И чтоб к обеду – как штык – были здесь. Понятно?
- Да, мам, - в один голос пропели сёстры и побежали собираться. Отец только усмехнулся.
- Воду-то вам крещенскую надо, чтоб углы и окна залить? Или Наташа тоже принесёт? Ладно, уходить будете, на скамье у двери вам поставлю.
Что ни говори, а Никанор Адамович был знатный мастер. Всё, за что он брался, получалось изумительно. А этот дом, именно дом, а не изба, с просторными комнатами, огромными светлыми окнами, дом в два этажа да с чердаком и баней, в которой даже можно было бы жить, – это ему удалось, пожалуй, лучше всего. Люди, заказавшие мастеру такую работу, явно были богаты. Их будущий дом выделялся дворцом среди всей деревни. А уж место-то какое они выбрали – загляденье! В паре сотен шагов блестела гладь озера, лишь один берег которого порос шуршащими камышами. Закатами над водой любоваться можно было даже из окна. А рыбалка-то здесь какая знатная –
об этом все старики в округе говорят. Да и место само тихое, ведь дом-то стал особняком поодаль от остальной деревни, и северные его окна выходят на зелёный лес.
Девушки подходили, то напевая весёлые песни, то заливаясь звонким смехом. Алька рассказала, что нарочно пустила слух по деревне об их сегодняшних посиделках, и все уже гадали, кто из парней заглянет к ним. А уж найти-то девичью компанию будет легко – они специально будут громко петь песни, зазывая к себе гостей. То-то веселье начнётся! Разве что Дашка только беспокоилась, вдруг младшая сестра родителям наябедничает, а потому старалась её как-то расположить к себе, всячески увещевая. Но та лишь отмахивалась одной рукой, глядя по сторонам и наслаждаясь летним вечером.
Девушки первым делом зажгли свет во всех комнатах и тут же принялись раскладывать принесённые угощения, оставив Лену одну с Богородицей и банкой воды от матери в угловой комнате, окна которой как раз и выходили на озеро и лес. Ей, как самой младшей, они наказали устроить красный угол. Но Лена решила отложить это дело – всё равно ведь старшие не примут её и будут только придумывать какие-нибудь ненужные дела, лишь бы не мешалась им. А уж если парни придут, то и подавно ей там не место будет. Но как же ж хочется! А может, среди ребят окажется и для неё друг? Вдруг? Они тогда будут сидеть с ним здесь, у открытого окна, дышать ночной прохладой, слушать сверчков и любоваться звёздами, мерцающими в чёрном озере. Лена сплела пальцы и уложила на них левую щёчку, мечтательно глядя в густеющие сумерки.
В доме на множество ладов звенели девичьи голоса, из леса доносились последние редкие переливы пташек и стрекот насекомых, под окном кто-то громко и деловито копошился – видимо, ёжик искал угощение. Начинало холодать. От озера медленно стал подниматься туман мутной белёсой дымкой, то стелясь ровными перьями над тёмной водой, то клубясь и принимая причудливые фигуры. Это было завораживающее зрелище. Раздался внезапный плеск – видимо, рыба на мгновение выпрыгнула и снова скрылась в чёрной толще. Дашка сказала, что началась русалья неделя. А вот бы увидеть этих русалок! Хоть бы одним глазком! Какие они? Может, вот так они из тумана и выходят? Говорят, много девушек здесь топилось. Поди, все русалками и стали. А раз так, то и должны они выбираться в такие ночи на берег петь свои песни и водить хороводы. И зазывать к себе парней. Прямо как Дашкины подруги. Лена тихонько засмеялась, но стала внимательнее всматриваться, надеясь увидеть этих духов вод.
Луна уже взошла, бросив на воду осколки своего серебра, весело загорались одна за другой яркие звёздочки. Ночь укрывала деревню плотным тёплым одеялом, словно вытягивая его из густого сумрака засыпающего леса. Подул лёгкий ветерок, он словно пробежался от леса к воде и дому, зашуршав свежей листвой, затем коснувшись водной глади и подёрнув её мелкой рябью, и, наконец, принёс все эти ночные запахи в дом, влетев в распахнутое окно. Лене почудилось, будто кто-то тихонько засмеялся на берегу. Но уже в следующую минуту на улице вновь стало тихо. Девушки в другой комнате то шептались, то заливались громким смехом, иногда даже запевали, но ненадолго.
Было хорошо, свежо. Лена не заметила, как её потянуло в сон. Постепенно глаза стали закрываться, и всё реже хватало сил их открывать. Немного погодя сквозь дремоту до неё начали доноситься задорные девичьи голоса, плеск воды, смех, шелест. Но Лене было уже не важно, русалки ли это или же кто-то из деревенских решил устроить ночные купания – настолько было уютно и тепло, настолько сказочно.
Постепенно голоса становились громче и отчётливее, послышалась даже гармонь и басовитый смех. Из комнаты то ли Наташка, то ли Алька – Лена их путала, а сквозь сон тем более было непонятно – задорно прокричала:
- Ой, слышите, девчонки? Идут, вроде! Идут! Даже с музыкой!
- А давайте и мы споём!
- А что?
И запели. Лена всё же открыла глаза. Небо заволокло небольшими тучками, но можно было различить, что к дому и вправду шли молодые ребята. Все высокие, статные, один из них играл на гармони, другой залихватски насвистывал, третий запевал, широко размахивая руками, четвёртый, что в красной рубахе, выстукивал на ложках, пятый тренькал на балалайке. А шестой шёл, выплясывая такие кругаля вокруг остальных, что даже с дядей Сашей на свадьбе маминой сестры и сравнивать нечего – тот ему и в подмётки не годился. Славная компания шла, вот только их шестеро было, и Лена поняла, что придётся ей всё же скучать одной. Обидно. «Ну и ладно», - подумала было она, тяжело вздохнув, как увидела, что за ними бежит ещё один, пониже остальных, но такой же весёлый и горластый.
Девушки в комнате засуетились, торопясь встречать кавалеров. Лена же продолжала сидеть у окна и любоваться ночными гостями, подходившими к дому. Парни все удалые, как на подбор, просто загляденье! Ох, ни одно девичье сердце встрепенётся, увидев таких. А младший среди них – самый красавец: и в плечах широк, и грудь колесом, и чуб смоляной волной взвился, глаза так и горят! Лена пригляделась. У всех гостей глаза блестели. Нет, они сверкали! Их глаза горели как у кошек в темноте! В горле встал ком. Всё тело словно онемело от ужаса. Нечеловеческим зелёным огнём полыхали глаза гостей. Они подошли к двери, и тот, что плясал, громко застучал в дверь.
- Кто пришёл? - шутливо крикнула Дашка.
- Открывайте, хозяйки! Славны молодцы веселье несут от нашего дома к вашему!
- Откуда же вы пришли?
И тут Лену как громом поразило – а ведь гости-то шли из леса! Нет там деревни никакой ещё на много километров, только лес густой, куда на охоту да по грибы лишь недалеко ходят.
- А мы от краю дальнего. Вы-то нас не видали, не глядели в нашу сторону, так мы вас услыхали и сами пришли. Не держите у порога долго – вместе веселее будет! – говорил тот, что в красной рубахе, и всё страшнее и страшнее становилось Лене. Из-за тучи выплыла на короткое мгновение луна, и девочка увидела в серебристом её свете, как сверкнули зубы в широких улыбках ночных гостей. А у того, который говорил, кроме глаз и во рту ещё попыхивал зеленоватый огонёк.
Лена словно очнулась от жуткого сна и опрометью выскочила к остальным девушкам. Она изо всех сил вцепилась в руку своей сестры, пытаясь утянуть её в комнату, но не в состоянии ничего объяснить. Сквозь рыдания испуганной до полусмерти девочки слышно было лишь: «Не открывайте! Не впускайте! Не верьте им!». Лена буквально тряслась, заливаясь слезами, всеми силами стараясь увести Дашку от двери. Ей хотелось убежать, спрятаться, забиться в угол. Она уже пожалела, что сама напросилась пойти сюда. В голове стучало: «Мамочки! Папочка, папочка! Что же делать?!».
- Ой, да убери ты свою сестру-истеричку! Уведи её уже. Пусть не портит нам вечер!
И Даша, рассердившись в очередной раз на мелкую докучливую сестру, лишившую её возможности встретить гостей, бросив что-то невнятное, поддалась и пошла в комнату. Такое, конечно, она не простит никогда. Вот только и не проораться ведь – там гости, что они подумают? Сёстры вошли в комнату, и Даша, закрыв дверь, уставилась с таким разъярённым взглядом на мелкую, что чуть не испепелила. Она скрестила руки на груди и зашептала, вкладывая в интонации столько злости, сколько только могла в себе собрать.
- Ты что тут устроила? Ты совсем рехнулась, что ли? Сначала сама навязалась, а теперь тут в истерике бьёшься. Да я…
Но Лена не дала ей договорить, обняв и вцепившись изо все сил. Дверь гостям уже открыли, и в соседней комнате раздавались задорные голоса и девушек, и парней. Лена, что была на голову ниже сестры, уткнулась ей в грудь и зарыдала сильнее, повторяя: «Не пущу!».
- Да что с тобой, в конце концов? – несколько смутившись спросила Дашка.
- Это не настоящие ребята!
- Да как же не настоящие? А какие же они, по-твоему? Кукольные, что ли? Что ты несёшь?!
- А вот… да хоть бы кто! Шишки какие-то или привидения, или покойники! Не взаправдошние они!
- Лена! – старшая сестра затрясла её за плечи, пытаясь смотреть в глаза, - что это за бред?! У тебя что, совсем крыша поехала? Ты ещё скажи, что это черти к нам плясать пришли. Ты вообще в своём уме?!
- А может и черти! Это нечисть! Нечисть! Правда! Я сама видела. О, Божечки! Они все из леса пришли, я у окна сидела, я всё видела!
Из-за стены раздавались смешки и кокетливые голоса.
- Ой, что вы делаете? А свет-то зачем гасить?
- Иди-ка сюда!
- Да я и сама… О, какой ты резвый!
- Занято!
- Пошли-пошли-пошли!
Дашка поняла, что ребята всерьёз решили устроить веселье этой ночью. А Лена, всё так же рыдая, продолжала.
- Они из леса все вышли, а нету там домов! А ещё у них глаза горят как у кошек в .темноте! Зелёным! Ну правда! Ну Даша, я видела! И зубы острые, как ножи! Мне страшно. И даже изо рта огонь зелёный. Даша, давай убежим! Господи, надо куда-то спрятаться!
- Ты чего, совсем, что ли? – испуганно спросила сестра.
И в этот момент где-то за стенкой раздался приглушённый стон. За дверью послышались шаги. Как бы то ни было, даже если Ленка и сошла с ума, видя вокруг чертей или мертвяков, но оставаться тут явно им не стоило. Мелкой точно рано, да и ей самой не особо хотелось сейчас в таком участвовать. Всё же Лена была права – стоило бы убежать оттуда. За дверью кто-то остановился и постучал. Девушки мгновенно замерли и притихли. Снаружи тоже не двигались. Повисла напряжённая тишина. Сёстры старались даже не дышать. Это ожидание продолжалось целую минуту. Наконец кто-то оставил свой пост и отошёл от двери.
Дашка, не проронив ни слова, осторожными шагами направилась к распахнутому окну. Главное перелезть, а там уже можно убежать. По крайней мере она так считала. Лена же, трясясь от страха, вдруг вспомнила про икону и мамину баночку. Она так же, как и сестра, прокралась к окну, но при этом схватила принесённые вещи.
Девушки перелезли через окно и, стараясь не шуметь, постоянно озираясь, направились быстрым шагом в сторону деревни. Но уже вскоре стало ясно, что в такой тьме дорогу найти не так уж просто. Из Никанорова дома больше не было слышно ничьих голосов. Свет погас даже в той комнате, откуда они только что бежали. Сёстры, взявшись за руки, спешили по дороге, продолжая оглядываться на утонувший в тишине и сумраке огромный дом. За ними никто не выскочил следом, и это не могло не радовать. И всё же всюду мерещились тени и устрашающие фигуры. Туман от воды рваными клубами выбирался на берег и уже полз вдоль дороги, цепляясь за траву, стебли льна и ветки деревьев. Это только нагнетало ужаса на перепуганных девушек.
Внезапно Лена остановилась и, что есть силы, вцепилась пальцами в руку сестры. По-видимому, до крови – Дашка от боли и страха даже не смогла ничего сказать, только округлившимися глазами вытаращилась на сестру. Но та стояла как вкопанная и, дрожа, пальцем показывала куда-то вперёд. Даша перевела взгляд и остолбенела. Не более чем в ста шагах от них на дороге кто-то стоял. В темноте горели две пары ярких жёлто-зелёных глаз. Немигающих глаз. Ужасающих глаз.
Прятаться, казалось, некуда. Но что-то требовалось придумать. Без промедления. В деревню путь перекрыли. В озере не спрятаться. Обратно возвращаться – глупо. В лес бежать – тем более. Дашка вспомнила про баню, в которой нет окон, но дверь запирается. Она рванулась в сторону бани, просипев севшим от страха голосом одно лишь слово: «Бежим!». И сёстры побежали. Они неслись в темноте, перепрыгивая колючие кусты, брёвна, какие-то инструменты, снопы льна и бог знает что ещё. Они не слышали, чтобы кто-то за ними бежал. Они вообще ничего не слышали. Но сейчас они ни разу не оглянулись. Оставались последние метры, когда в полнейшей тишине вдруг за их спинами раздался спокойный голос Альки: «Ну где же вы? Мы уже заждались! Пойдёмте в дом!». На какое-то мгновение Даша смутилась и даже решила, что они с сестрой просто рехнулись и творят полнейшие глупости, что девчонки их засмеют, что парни примут её за ненормальную, и потом по всей деревне об этом будут ходить слухи. Она даже замедлила бег, но Лена, не отпускавшая всё это время её руку, вцепилась ещё сильнее и дёрнула вперёд.
Дверь распахнулась, и сёстры ввалились внутрь, захлопнув её изнутри. Лена опустила на пол икону с банкой воды, и сама рухнула без сил на колени, пытаясь отдышаться. В кромешной темноте Даша стала шарить руками в попытках найти, чем подпереть дверь. Она наткнулись на что-то вроде скамьи и пары больших досок. Сёстры выволокли их к двери. Повисла гнетущая тишина. В ушах звенело. Слышно было, как безумно колотятся два сердца, готовых вырваться наружу.
- Что, - тяжело дыша спросила Лена, - будем делать?
- А что мы можешь? Остаётся только молиться! - прошептала Даша.
- Молиться… точно! – и Лена стала руками искать оставленную икону и банку, – помнишь какие-нибудь молитвы?
- Только «Отче наш». Думаешь, поможет?
- Не знаю, - но надо попробовать. – На, держи икону и читай!
- А ты?
- А я дверь залью и всё вокруг окроплю. Только на вот, глотни сначала, - она протянула сестре банку, и та, пошарив руками, не сразу ухватила её. – Нам бы до рассвета дотянуть – а там, может, оно и пропадёт.
На том и порешили. Лена, постоянно повторяя «аминь», брызгала водой во все стороны, на дверь же вообще она не жалела – туда треть банки ушло. Даша читала «Отче наш» уже в третий раз, когда за дверью послышались шаги и знакомые мужские голоса. Парни, словно бы ничего и не происходило, стали окликивать девушек.
- Эй, а кто тут, что это тут?
- А это… это… это лён, - сама не зная почему, ответила Лена.
- Что это за лён такой, откуда взялся?
- Да вот… его, это, сеют, потом таскают, сушат. Да, сушат. Ещё колотят его. – Лена говорила медленно, растягивая слова, пытаясь тянуть время, при этом постоянно окропляя всё вокруг крещенской водой. - Долго колотят. Много колотят, семя-то из него выколачивают. А потом его, это, мнут, мнут, мнут… потом уже стелют, снимают, куделя из него делают. И, это, потом, вот, когда опять помнут, чешут его. Чешут и чешут…
Даша поначалу застыла на месте, но когда до неё долетели очередные брызги, вновь принялась читать молитву, но уже шёпотом, едва слышно.
- И вот, когда чесать перестанут, начинают прясть. Потом уже ткут его, потом рубашки шьют, белят, ещё приданое делают – это чтобы на свадьбу было, невесте чтоб… - и в это время где-то вдали загорланил первый петух, проснувшись от яркого рассветного луча солнца. – Вот лён и берётся, он ведь нужен-то всем, как солнышко.
За первым петухом последовал и второй, боясь опоздать. На улице уже, по-видимому, светало, но девушки всё боялись открыть дверь. Снаружи, вроде, уже никого не было, но они сидели, прижавшись спинами друг к другу, и в который раз повторяли одну и ту же молитву.
Прошло около получаса, когда сёстры наконец решили, что окончательно рассвело и можно попробовать открыть дверь. Они осторожно отодвинули скамью, убрали доски и в нерешительности замерли перед засовом. Дверь медленно открылась, и в баню ворвался бледный пучок света. Даша первая выглянула наружу. Никого. Она выдохнула, распахнув дверь настежь. Обе девушки осторожно, шаг за шагом, вышли во двор, выставив вперёд икону с Богородицей. Вокруг никого не было. Сёстры переглянулись и в ту же секунду, не говоря ни слова, помчались домой.
Обе девушки смогли немного успокоиться, лишь когда оказались в своём доме и заперли ворота и входную дверь. В комнате они упали без сил на Дашкину кровать и забылись крепким сном.
Разбудил их отец уже после полудня. Вернее не он один – рядом стояли родители Тамары и Оли. Их лица были несколько встревожены. От девочек они хотели узнать, где остальные и почему они до сих пор не вернулись домой. Одно лишь упоминание о минувшей ночи заставило сестёр словно заново пережить весь этот ужас. Лица их мгновенно побелели.
- Я… я не знаю, - выдавила из себя старшая, - мы сбежали… Там… там… - она заревела.
- Туда пришли… м… гости… из леса, - подхватила её Лена. И она, тоже захлёбываясь слезами, им всё рассказала: и о том, как парни вышли из леса с песнями, и как горели их глаза, и как она утащила сестру в комнату, и как они слышали странные звуки, и как убегали, и как прятались в бане с Богородицей и молитвами.
Взрослые слушали, насупив брови, временами раздражённо пшикая – какую ещё небылицу выдумала малолетняя девчонка. Но, когда речь зашла о парнях и вскрикиваниях девушек, они забеспокоились, решив серьёзно потом поговорить со своими дочерьми. Наконец родители решили сходить к дому Никанора и самим посмотреть, чем до сих пор занимаются девушки, если, конечно, те ещё никуда не ушли. Но предложение вернуться туда, даже при свете дня, вызвало у сестёр такой приступ ужаса и истерики, что их отец совершенно опешил. В итоге взрослые ушли сами.
Уже на подходе к дому у озера стало совершенно ясно, что здесь что-то не так. В нос всем ударил болотный гнилостный запах. Из дома не доносилось ни единого звука. Они стали окликивать девушек по именам, но никто не отвечал. Первым вошёл отец Тамары. В прихожей и гостиной никого не было. Они ещё раз крикнули в пустоту, есть ли кто здесь, но, как и прежде, ответа не последовало. Двери в другие комнаты оказались заперты. Было похоже, что девушки уже ушли. В доме всё выглядело спокойно, и только этот мерзкий гнилостный запах, которым, казалось, пропитаны сами стены, пол и потолок, раздражал. Ну как вообще девушки могли в такой вони провести всю ночь, да ещё и с гостями. Странно, что сёстры об этом ничего не сказали.
Все вышли на улицу и глубоко вздохнули. Здесь хоть и чувствовалась эта гниль, но уже не настолько сильно как в доме. Отец Оли предложил разойтись и уже вечером связаться друг с другом, когда загулявшие подруги вернутся. На том и порешили. Они обходили дом с обратной стороны, обсуждая, какие меры воспитания стоит применить к обнаглевшим в конец девчонками, когда папа Даши и Лены увидел распахнутое окно и вспомнил, что его дочери говорили, будто заперлись, а потом убегали через окно. Он подошёл и заглянул внутрь. В комнате было пусто, дверь закрыта. Мама Тамары, учительница младших классов, тоже посмотрела туда, но, ничего не увидев, молча вздохнула и пошла вдоль стены. Она шла, бросая короткие взгляды в каждое окно, пока не вскрикнула от ужаса. Светлана Васильевна застыла, словно каменная, и только губы её дрожали, медленно искривляясь в жуткой гримасе. Она молча зарыдала. Остальные мгновенно оказались рядом. Все уставились в закрытое окно. К стеклу прижималось мертвенно-бледное осунувшееся девичье лицо. Остекленевшие глаза, вылезшие из орбит, смотрели в пустоту. Рот был разинут то ли в крике, то ли в попытке сделать вдох. А на шее, вздувшись красными волдырями, краснели следы от ожогов в форме пальцев, будто кто-то душил бедную девушку раскалёнными руками. На лице некогда красивой Али теперь застыла ужасающая маска в вопле отчаяния и страха.
Мужчины разбили окно и вломились в комнату. Но там никого кроме окоченевшего тела девушки не было. Дверь оказалась закрыта изнутри. Они выбили её и начали ломать другие запертые двери. И в каждой комнате было одно и то же: изуродованное скорчившееся тело одной из шести подруг с ожогами на шее и смертельным ужасом на лице.