Про нечисть и нелюдь ( Зимние сказки)
ИСТОРИЯ 5
ПЁТР-СОЛДАТ
По русским народным сказкам
В этот вечер приход Бульбунария всех очень удивил: день был холодный и промозглый. После активного таяния снегов и весенней капели вдруг опять вернулась зима, как будто забыв что-нибудь. Сначала пошёл дождь, затем понизилась температура и лес превратился в ледяной лабиринт, словно во владениях злого колдуна.
Леший и внуки замучились сбивать с деревьев толстый слой наледи, грозивший поломать ветки. И, уж конечно, никто не ожидал в такую погоду прихода гостей.
Но Бульбуль пришёл.
Домашние уже поужинали, и ласкотуха собралась достать угощение для гостя, но необычно тихий и до странности задумчивый водяной отказался. Выглядел он настолько непривычно, что никто из присутствующих не решился задать ни одного вопроса.
Бульбунарий выпил чашку чая и понуро подошёл к бочонку. Взгромоздившись на него, он без всяких обиняков начал рассказывать. В этот раз он превзошёл сам себя. Семья слушала затаив дыхание и боясь лишний раз пошевелиться.
***
Пётр открыл глаза и увидел перед собой голубое небо, какое-то неправдоподобно голубое - откуда-то даже всплыло слово «лазурное» - с белыми сияющими облаками. Он смотрел в небо, и тёплая нега блаженно растекалась по всему телу.
Петя словно попал в детство, но было что-то не так, что-то неправильно. Какое-то чувство на краю сознания сигнализировало об обмане, ошибке.
Парень напрягся, прислушиваясь к ощущениям организма. Правая рука была прижата к животу и испытывала какое-то неудобство. Не решившись её побеспокоить, Петя левой свободной рукой ощупал твердь под собой. Это явно была земля, поросшая травой и нагретая летним Солнцем.
Что же с правой рукой и почему так холодно животу? Осознание пришло резко.
Пётр рывком сел. Рукой, в которой был зажат настоящий медицинский шприц с длинной иглой, он прижимал к животу грелку, металлическую грелку со льдом. Парень откинул предметы в сторону и задрал исподнюю рубашку. Под ней находились бинты, уже не окровавленные, но всё ещё испачканные сочащейся сукровицей.
Госпиталь! Он должен находиться в госпитале, в который попал после ранения! Что же случилось? Его бросили? Но как это возможно? Пошёл покурить, началась бомбёжка, его контузило, а госпиталь эвакуировали? Но где тогда следы бомбардировки – опалённая земля, разрушенные останки зданий, чёрные пороховые тучи, тянущиеся по небу, уносимые ветром?
Нет, это не то! Может быть, госпиталь привиделся в бреду, может, он до сих пор лежит на поле боя, и, внезапно придя в себя, наблюдает картину оставленного рубежа? Нет, нет и нет! А где тогда следы прошедшего боя, где развороченные тяжёлой техникой колеи, взрытые снарядами воронки, и, опять же – это небо. С начала войны Петя не видел такого чистого неба.
«Горячка» - пришло ему в голову. В госпитале он часто слышал, что горячка подкидывает и не такие сюрпризы. Лежит он сейчас на своей койке, пускает ртом слюни и видит картинки из детства. Нет, а как же реальные предметы? Шприц, который, между прочим, не известно, как оказался в его руке, грелка, да и живот ещё болит.
Ну да, всё это объяснимо, всё это уже почти три недели присутствует в его жизни, а горячка она тем и коварна, что показывает то, что тебе знакомо. Что же делать, что же делать, как выбраться из этой ловушки? А если всё ещё хуже, и это не горячка? Тогда что?!
В голове зазвучал голос отца: «А ты не плачься и себя не жалей. Глядишь, оно всё не так худо и покажется!».
- Всё верно, батя, всё верно, как и всегда. – Вслух сказал Петька.
Надо осмотреться, а для этого встать. Негоже солдату на заднице просиживать. Горячка – не горячка, на ногах оно сподручнее, и, напрягши все мышцы парень поднялся на ноги. Сначала в голове поплыло, качнуло, затошнило, но, расставив ноги и растопырив руки, Петя удержался и огляделся по сторонам.
Слева далеко за полем виднелся лес - только кроны – а справа, за тем же полем, верхушки разрозненных деревьев. Спереди и сзади чистый горизонт, видимо, земля уходила низиной, а может, и река с какой стороны текла – это парень мог только предполагать.
В горле пересохло. Поискав глазами, он обнаружил брошенную грелку, лёд в которой уже должен был растаять. Открыв крышку, Петя напился, вода пахла госпиталем. Он взглянул на шприц. Родители учили бережливости, а война – заглядывать вперёд, мало ли что могло пригодиться, и Пётр, подобрав шприц, сунул его в опустевшую грелку.
Нужно было решить, куда идти. Река ему была не нужна, ну что она могла дать, кроме воды. Деревня или другой населённый пункт дали бы гораздо больше, и, выросший в деревне парень, безошибочно определив, что разрозненные деревья окружают жилое место, направился туда.
Ноги поначалу не слушались - трёхнедельное бездействие и две перенесённые после ранения операции давали о себе знать – но молодые мышцы быстро вспоминали свою работу, и вскоре парень достаточно твёрдо зашагал в сторону населённого пункта.
Пыльная грунтовая дорога, на которую он вышел дала понять, что Пётр не ошибся с направлением, а пройдя ещё с полкилометра он увидел деревянную церковь. Крепкое строение, за которым явно ухаживали, венчалось блеснувшими в солнечном свете куполами, а в окнах звонницы виднелось аж три колокола.
Солдат остановился в недоумении – похоже, церковь была действующей. Никогда Петька не видел не только действующих, но и так хорошо сохранившихся церквей, а у этой даже кресты над куполами имеются! Он осмотрелся. Людей поблизости не было, но дальше по дороге виднелись первые печные трубы, и парень продолжил путь.
Чем ближе Пётр подходил к жилищам, тем более одолевало его беспокойство: как начать разговор? Это было странно и непонятно. Судя по заборам из горбыля и грубым срубам домов, деревня точно была своя – парень сам родился и вырос в деревне, а за два года войны общение с крестьянами, поселения которых приходилось миновать, а в некоторых и останавливаться, стало привычным делом, но сейчас солдат испытывал странное смятение.
К дому подходить не понадобилось. Ещё загодя Пётр увидел мужика в старинной крестьянской одежде, наискось пересекающего участок возле двора, на плече его покоилась коса. Наряд этот Петьку не обеспокоил – даже в его родной деревне многие одевали старые косоворотки и широкие штаны на покосы, а Петькина деревня была не глубинкой, и располагалась вблизи большого города.
Парень остановился, поджидая незнакомца, который, заметив чужака замедлил шаг, но, видимо решив не показывать смятения, продолжил движение, однако во взгляде его читалось явное недоверие.
«Ещё бы, - про себя подумал Петька, - в исподнем, босиком, да ещё грелка эта!». Но ведь всё можно было объяснить, и Пётр поздоровался.
- И тебе не хворать, - ответствовал мужик, останавливаясь поодаль и искоса, совсем не по -доброму, разглядывая пришельца.
- Скажи, отец, что за место это, а то я от своих отбился и заплутал. Не пойму, где нахожусь.
- Прокоповка это, - глядя из подлобья ответил крестьянин.
- А округ какой, район?
Взгляд собеседника стал совсем напряжённый.
- Ну, город здесь большой есть где?
- Знамо дело, есть, - сверкнул мужик глазами из-под густых сдвинутых бровей. – Орловской мы губернии.
Петя замер. «Это куда же меня закинуло! – Думал он. – Мы ж по другому направлению, да и Орёл наши ещё не взяли!».
- А фрицы где? – Хрипло спросил он, наконец обретя дар речи.
Косарь испуганно глянул и затоптался на месте, явно обдумывая, как бы смыться.
- Ну, война где? – Не выдержав, рявкнул Пётр.
Крестьянин вытаращил глаза.
- Это какая же война? С японцем, почитай, год назад вроде как закончилась, а иной, Бог миловал, не слыхали! – И, перекрестившись, он бочком двинулся к дому.
- Стой! – Ринулся было к нему Петя, но тот припустил от него как заяц от звука выстрела, и, прошмыгнув в калитку, побежал к двери.
Пётр сошёл на обочину и уселся на землю. Живот ныл, ноги гудели, очень хотелось пить, да ведь не попросишь же – ещё дубиной приласкают, если они здесь все такие. И главное чудно – ничего про войну не знают. Староверы, что ль? Или опять бред? Тогда откуда в моём бреду незнакомые люди? Не сходится что-то.
Сзади скрипнуло. Из дома выскочил знакомый уже мужик с топором и опрометью бросился к соседнему двору, сидящего в траве Петю он не заметил. Через минуту из двери соседнего дома высунулась растрёпанная голова второго мужика, и, оглядевшись по сторонам, исчезла.
«За топором побежал, - тоскливо подумал парень. – Точно староверы».
За ближним забором тоже забегали, перекрикиваясь. Петька не стал ждать пока соберётся вся деревня, и, пригибаясь, рванул огородами к зарослям кустов. Нарастающий сзади гомон надежды не оставлял, и Петя бежал изо всех сил.
Он продирался сквозь высокую траву, спотыкался, падал, вставал и снова бежал, пока вдруг не потерял почву под ногами и не свалился с незамеченного им в кустах крутого откоса. Грелка, громыхая содержимым, догнала остановленного широкой полосой сочной травы хозяина. Внизу оврага текла река.
Теперь ломило все кости, а живот просто полыхал болью. Парень подтянул к себе грелку. Интересно, что в шприце? Лекарство должно быть, а что ещё. Если не вытекло, да и сам шприц цел. Он нащупал рукой нагретый уже стеклянный цилиндр – цел, сделан на совесть. Игла немного погнулась, но не критично, и лекарство не всё вытекло, для укола хватит. Грязный, наверное, да я и сам грязный. Делать нечего, с такой болью далеко не уйдёшь.
Пётр вздохнул, вытер иглу о более-менее чистое место на рубашке, отогнул и без того уже съехавшие бинты и сделал укол.
Ждать результата, однако, было некогда – вряд ли преследователи остановятся на полдороге. Пробираться вдоль берега тоже не имело смысла – его могут искать цепью. Единственным выходом было пересечь реку, она была не широкой, но Пете сейчас и такой могло хватить. Противоположный берег не уходил высоким подъёмом, а наоборот, заболотился, порос высокой болотной травой и дно там могло быть вязким.
«Ты должен быть сильным, - снова услышал Петька голос отца. – Твоё имя означает камень, кремень, значит, не подводи деда – покойника, это он тебя так назвал». Эх, батя, батя, вот некому теперь мне подзатыльник то отвесить. Убили тебя ещё в сорок втором, и могилки твоей нам с матерью найти, наверное, не суждено.
Пётр стиснул зубы и вошёл в воду. Грелка ужасно мешала грести, но бросать её солдат не собирался: шприц же пригодился, и она может. Достав ногами илистого дна и немного отдышавшись, Петька услышал крики, доносящиеся с другого берега. Он быстро спрятался в густых камышах, присев в воде и оставив на поверхности только глаза и нос.
На высоком обрыве противоположного берега реки суетились деревенские мужики. Они размахивали руками, заглядывали с откоса вниз и оглядывались по сторонам перекрикиваясь между собой. Парочка самых отчаянных собирались спуститься к реке, но, по всей видимости, отговорённые остальными, почесали бороды, махнули руками и вместе со всеми подались по краю обрыва куда-то в сторону.
«К мосту, наверное, пошли», - понял Петька. Должен ведь здесь быть какой-нибудь мост. Он выждал, пока все преследователи не скрылись из виду, и пошёл в противоположном направлении. Прошлёпав ещё какое-то расстояние по колено в воде он выбрался на сушу, углубился в пролесок и, стараясь держать то же направление, стал пробираться всё дальше и дальше, пока ноги совсем не начали подкашиваться.
Петя осмотрелся. Растительность в этом месте была густая, человека, лежащего на земле в таких зарослях, заметить было не просто, это солдат знал, недаром два года пахал передовую. Он тяжело присел. Понимал, что надо обсушиться пока Солнце не зашло, но не мог даже пошевелиться, сон одолевал его.
«Куда же меня занесло-то, - думал он в полудрёме, - деревня убогих каких-то. А что этот мужик про японцев буровил? Оно конечно, воюет Япония против нас, но ведь никто эту войну так не называет». Слышал он про Японскую, так ведь это когда было?!
Историю в школе Петя не любил и не понимал, зачем она деревенскому мужику, ну, разве про революцию, это каждый советский человек знать должен.
«Революция, - вдруг вспомнил он, - ну точно, как раз после Японской войны восстание в Москве было! Да это что же, девятьсот пятый год, что ли? Чертовщина какая-то!». Петька плюнул – комсомолец, твою мать, а в башке словечки поповские, убогие, чертовщина. А всё бабушка со своими сказками.
Вспомнив о бабушке, парень инстинктивно нащупал рукой оловянный крестик, висящий на груди. Бабушка, не смотря на отчаянный Петькин протест, надела внуку крест перед отправкой на фронт. Стояла на коленях и так страшно молила, что парень не смог отказать и дал слово не снимать крест до самого возвращения. Поначалу он тщательно прятал провокационный предмет под наглухо застёгнутой гимнастёркой, но вскоре многие его боевые товарищи сами начали креститься перед боем, и даже политрук, заметив в пылу сражения выскочивший из Петькиного ворота крестик, отвернулся, сделав вид что ничего не видел.
***
Проснулся Петя от холода. Нет, не то, чтобы совсем дубак, какой, бывало он испытывал в окопах, но поднимающаяся от нагретой земли влага, превращаясь в росу в вечерних сумерках, вызывала мелкую дрожь и неуютное ощущение. Одежда успела высохнуть.
«Повезло мне, что лето, - подумал парень. – А ещё что не нашли, пока спал». Однако он понимал, что нужно было двигать дальше.
Живот уже не горел, ныл тупой болью. Некоторые части тела, очевидно, ушибленные при падении, тоже поднывали, но состояние, в общем, было сносным, и Пётр, продравшись через неширокий пролесок и с опаской посмотрев по сторонам, выбрался на ещё одну дорогу.
Дорога была более узкой, чем деревенская, по обочинам поросшая подорожником и лебедой.
Похоже, здесь редко ездили на телегах, но хоженность точно прослеживалась.
Ещё раз оглядевшись, парень пошёл в противоположную от предполагаемого моста сторону. Солнце уже склонилось к горизонту, а значит, надо было поторопиться, чтобы найти себе укромное место для ночлега.
С одной стороны заросли становились реже, и вскоре совсем пропали, открыв мелколесный пейзаж, с другой наоборот, сгрудились высоким кустарником и низкорослыми деревцами, время от времени разбавленными березняками и осинниками.
И вот, сквозь совсем поредевшую растительность, Петькиному взору открылась картина, которая заставила парня поёжиться: на обширной территории в лучах предзакатного солнца вместо деревьев и кустов возвышались кресты. Странные это были кресты.
Петя не особо разбирался в крестах, но эти совсем не походили на те, которые он видел раньше. «Кладбище. – Понимал он. – Но чего такое чудное-то? Точно староверы».
Однако кладбище было тем местом, куда ни один нормальный человек ночью не сунется, а значит, можно поспать до утра, не опасаясь крестьянских топоров. «Ну, прям как нечисть в бабушкиных сказках», - подумал солдат. Он ещё минуту потоптался в нерешительности и свернул на погост.
Ступая между могильных холмиков, он не переставал удивляться: на большинстве крестов, которые, между прочим, имелись на всех захоронениях, не было таких привычных дат и имён. Ограды присутствовали всего у нескольких могилок, скорее всего недавних – дерево на точёных резных дощечках ещё даже не потемнело. Но при этом многие холмики были закрыты домовинами.
Петя даже не знал бы, что это такое, если бы в детстве бабушка не привела бы его на совсем старое кладбище за их деревней, на котором уже не хоронили, и где лежали их предки. Мальчик очень удивился тогда, зачем могилы закрывают низенькими домиками, наподобие ледников. Бабушка пожала плечами – так принято было, чтобы у мёртвых свой дом имелся. Но там домовины были старые, почерневшие и местами проваленные, а здесь – крепкие, со следами заботы.
Однако, было ещё кое-что, что удивляло и пугало. На тех могилах, где имелась дата смерти, самая поздняя была одна тысяча девятьсот шестой год. «Да что же это?! – Думал солдат, - или я на старом кладбище? Не похоже что-то». Но размышлять времени не было, тем более, что он наткнулся на могилку, в оградке которой имелась низенькая приземистая скамейка. Это было просто подарком для измученного парня. Он завалился на неё, сжавшись насколько позволял размер лавочки и задремал.
Однако сырой и холодный ночной воздух долго поспать не дал. Петя заворочался, пытаясь принять оптимальное для сохранения тепла положение, и все дневные терзания и переживания в темноте нахлынули с новой силой.
Он не мог ни понять, ни объяснить, что с ним происходит. Мучительная неизвестность сводила с ума. Неизвестность и неуверенность во все времена рождали страхи более пугающие, чем прямая угроза.
Если это всё-таки горячечный бред, то почему он ощущает боль, живот ладно, он и раньше болел, но почему болит всё тело после падения с откоса, измученные жёсткой травой ноги имеют следы соприкосновения с ней, порезы и ссадины, как такое вообще может быть, если ему это только привиделось?
А деревня? Только сейчас до Петра дошло, что все мужики, которых он видел там призывного возраста и должны быть на фронте, а они даже о войне не слышали, и его, Петькин, вид вызывает у них опасения, почему его и приняли за злодея. Чёрт! Есть же ещё и кладбище, последнее захоронение на котором датируется тысяча девятьсот шестым годом!
Петька слабо застонал, но вдруг осёкся: где-то совсем рядом с местом, на котором он лежал, раздался странный звук, абсолютно не вписывающийся в общую гармонию ночного звучания.
Пётр замер, прислушиваясь.
Кажется, со стороны соседней могилы что-то тихо заскрипело. Очень тихо, словно звук доносился из-под земли. Вслед за скрипом послышались и другие звуки – что-то глухо постукивало, скребло и возилось.
Приподнявшись, Петя посмотрел через ограду. Освещение ночного неба позволяло увидеть только тёмные очертания могильного холмика, воображение рисовало страшные картины, начало казаться, что земля на могилке шевелится. Звуки, тем не менее, стали отчётливее, поскрёбывания и шорох как будто приближались.
Петька начал внимательно оглядываться, отчаянно ища источник шума. Он поднял взгляд от холмика и увидел, что у могильного креста отвалилась поперечная дощечка, и оставшаяся часть возвышалась над землёй странным зловещим символом. И вдруг символ покачнулся – сомнений не было, середина холмика провалилась, открыв чёрную дыру, и оттуда показался какой-то предмет, выделяющийся светлым цветом на фоне тёмной земли.
Предмет рывками дёргался из стороны в сторону, всё более выступая из могилы, и наконец парень понял, что это не что иное, как крышка гроба.
Стараясь не дышать, солдат вжался в лавочку. Никогда ещё Петьке не было так страшно – ни под не прекращающимся обстрелом, ни под ползущими над окопами танками, ни тогда, когда осколками снаряда ему разворотило живот.
Крышка негромко стукнулась о землю, но звук возни не прекратился – кто-то явно вылезал из могилы.
«Такого не может быть, такого просто не может быть, такого не бывает», - как молитву повторял про себя Петя. Но оно было, парень даже чувствовал запах – сырой и тяжёлый запах тлена. Все мысли и чувства перепутались у Петьки внутри. Чудовищная нереальность, невозможность происходящего сводила его с ума, заставляя мышцы сжиматься в судорогах. Это невозможно было терпеть, он просто должен был что-то сделать.
«Я должен посмотреть. – Сказал себе Пётр. – Ну чего мне бояться? Если я живой, то через неделю на фронт, а если нет, то какого чёрта!». С трудом заставив шевелиться сведённые мышцы, солдат вновь повернулся к соседней могиле.
Деревянная крышка лежала на земле, а от самой могилы уже отходил человек, если это являлось человеком. Рассмотреть в темноте его не представлялось возможным, хорошо видно было только белый саван, сильно испачканный, но ещё не тронутый разложением. Что бы это не было, оно, слегка шатаясь, но весьма уверенно шло по направлению к деревне.
Снова стало тихо.
Петя долго смотрел в темноту, где растворился белый силуэт, а потом заставил себя встать и подойти к разворошенной могильному холму. Он внимательно осмотрел края дыры, даже ощупал разбросанную землю и постучал костяшками пальцев по крышке.
«Интересно, - думал он, - на кой мертвяк её вытащил? Чтобы удобнее обратно забираться было, или чтобы не засыпало? Кажется, бабушка говорила, что неупокоенные без гроба не могут, а, стало быть, и без крышки. О чём я думаю, это же всё сказки! Ага, сказки, вот они, прямо передо мной, а значит, если верить бабушке, этот пошёл в деревню жрать кого-нибудь…»
Эх, проследить бы за ним, да где ж ему было, чуть не обделался от страха. А что, если крышку спрятать? Закопается мертвец восвояси или нет? Вон за той оградкой, где лавочка, куст шиповника разросся, а бабушка говорила, что упыри смерть как его боятся из-за колючек. Понятно, шкура-то у них не заживает. Вот и посмотрим, что ты за ком с горы!
Ожидание показалось долгим, очень долгим. Петька опять пристроился на лавочку, несколько раз проваливался в дремоту, периодически просыпаясь, вздрагивая. Вот и теперь дёрнулся от неотвязного беспокойства.
Вокруг развиднелось, но до зари было ещё далеко. Пётр посмотрел в серое небо – сомнений не было, он не спит. Стыли ноги, знобило от холода и напряжения, настырно ныл живот. Парень приподнялся на лавочке и присмотрелся. Вот и он!
В совсем не ласковой предрассветной серости замаячило светлое пятно. Петя затаился и стал ждать. Вскоре послышалось шарканье ног по сухой земле. В отверстие ограды было видно, как в туманной мгле прорисовываются человеческие очертания, и, наконец, Петька разглядел худого сгорбленного старика с длинной седой бородой, одетого в саван.
На лице и руках его были заметные изменения, присущие недавно захороненному покойнику, открытые глаза покрыты мутной плёнкой. В руках мертвец держал довольно большой сосуд, похожий на аптекарский и наполненный тёмной жидкостью. По мере того, как он приближался к своей могиле, лицо его искажалось, округлившиеся глаза беспокойно бегали, осматривая землю. Старик издал сиплый рык и резко развернулся, оглядываясь.
- Где ты, где ты, - глухо рычал он, - всё равно найду, выходи!
Пётр, собрав волю в кулак, поднялся. Мертвец вперил в него ненавидящий взгляд, он продолжал рычать, трясясь от злобы, казалось, что старик страстно желает кинуться на неожиданного врага, но что- то ему мешало. Петя вдруг сообразил, что ограда, за которой он находится, не даёт упырю подобраться ближе - должно быть, она из осины или дуба, бабушка говорила, что эти деревья нечисть боится. Парень немного успокоился.
- Отдай, отдай моё! – Грозно просипел старик.
- Зачем тебе? – Как можно беззаботнее спросил Петька.
- Оно мне нужно!
- Крышка гроба нужна, чтобы гроб закрывать, в котором ты лежать спокойно должен, а не шастать по белому свету.
Мертвяк опять зарычал.
- Отдай по-хорошему!
- По-хорошему? – Улыбнулся парень, - тогда давай договоримся!
Дед внимательно разглядывал наглеца, он кажется, справился со своей злобой:
- Кто ты? Откуда такой смелый? - C мрачным любопытством поинтересовался он.
- Солдат, - просто ответил Петя.
- Оно и видно, что не из местных. Так чего ты хочешь, солдат, я многое могу.
- Фокусник, что ли?
- Колдун.
- Так ты же мёртвый, как же ты можешь?
- А ты дурак, солдат. Говори, чего хочешь, некогда мне с тобой лясы точить.
Петька досадливо закусил губу, но тут же выпалил:
- Скажи, где был и что делал?
Мертвец удивлённо уставился на него.
- И это то, что ты хочешь? А сам не знаешь? В деревне был, парня там одного уморил. – И он с нежностью поглядел на сосуд, который всё это время бережно прижимал к себе.
Петьку бросило в жар, он понял, что за жидкость плескалась в бутыли.
- Зачем? – Спросил он, стиснув зубы.
- Какое тебе дело, служивый, да и не поймёшь ты. Иди своей дорогой, пока сам жив.
- А ты объясни, а то я-то уйду, а что ты без крышки делать будешь?
Колдун недобро осклабился.
- Любопытный! Гляди, любопытные долго не живут. Ну да дело твоё, в гробу мне лежать надоело, рано ещё червей кормить, по белому свету шастать желаю. А для этого кровь нужна, молодая, сильная. Всё, что хотел узнал? Отдавай теперь моё!
- Не всё. - Петька сжал кулаки, - скажи теперь, как тому парню помочь?
Мертвяк оскалился ещё больше.
- Я мёртвый, а не глупый, зачем же я себе такой вред чинить стану? Да и не поможешь ты ему, ещё до третьих петухов помрёт.
- Ну и сиди на своей куче до утра, а я ещё посмотрю, как тебе на солнышке понравится!
Упырь заскрежетал зубами, буравя человека прожигающим взором и, что-то обдумывая.
- Чёрт с тобой. - Наконец проговорил он. - Только побожись, что после этого вернёшь то, что мне нужно.
- Незачем мне божиться, комсомолец я, а мы своё слово держим! - Петя осёкся, - да где тебе понять!
- Ну от чего же, вера, знать, какая новая. Да ты не тушуйся, много я их на своём веку перевидал, только мне до ваших вер дела нет, ни к чему они мне. Ну, да слушай, концомолец. Парню тому надо пятку разрезать, да его кровь туда и влить.
- Что, и всё?
- Нет не всё, слова надо прочитать заветные, только я их не знаю, незачем они мне, отродясь никого не оживлял, я больше по другой части мастак.
Старик насмешливо смотрел на солдата, у парня зачесались кулаки. «Насадить бы тебя на эту оградку», - подумал он, но вслух сказал:
- Давай склянку.
Мертвец шагнул к ограде и вытянул руку с сосудом.
- Держи.
- На лавку поставь, - кивнул Петя, делая шаг назад.
- Ну, теперь твоя очередь.
- Ещё один вопрос можно?
- Валяй.
- А чего тебе кол то в сердце не вбили после смерти, если ты колдун?
Старик сипло засмеялся:
- Не первый раз умираю, если всё делать правильно, то никто и не скумекает, что к чему. Не то, что кол не вобьют, тебя ещё поп отпоёт, и в освящённую землю положат.
Петька про себя грязно ругнулся
- Вон твоя крышка, - кивнул он на куст.
Мертвяк посмотрел на шиповник и с хитрым прищуром повернулся к парню.
- Э нет, концомолец, ты обещал вернуть, вот и верни.
Петя тяжело вздохнул, но слово есть слово, даже если дал его злобной твари.
Он вышел из-за ограды и только успел вытащить тяжёлую крышку, как чуть не выронил её от неожиданности и испуга - колдун стоял рядом с ним и плотоядно улыбался.
- Уговор, - проговорил он, обдав Петьку смрадным дыханием.
- Какой ещё уговор, вот же твоя крышка!
- Я тебе уже говорил, что ты дурак? Уговор был, что ты вернёшь мне то, что мне нужно. А нужна мне твоя кровь, взамен той, что ты у меня забрал. – И упырь вцепился в Петькину шею своими костлявыми пальцами с длинными ногтями.
Собрав последние силы, Пётр размахнулся и ударил злобную тварь крышкой его же гроба. Мертвец упал, но быстро поднялся и, не дав парню добежать до спасительной оградки, повалил его на землю. Петя, что есть мочи, двинул кулаком в серое ухо, но с таким же успехом он мог ударить рукой по столетнему дубу. Тощий на вид старик, даже не отшатнулся. Солдат яростно отбивался, в пылу схватки забыв про боль, но силы были не равны. Не особо напрягаясь, упырь захватил его, поднял с земли и прижал голову парня к той самой оградке, на которую Петя сам мечтал его насадить. В затылке полыхнула острая боль, Петьке показалось, что он слышит треск собственного черепа.
И вдруг, смертельная хватка ослабла, неупокоенный резко отдёрнул руку и в страхе уставился куда-то поверх деревьев. Тело его затряслось крупной дрожью, с небывалой скоростью он бросился к своей крышке и, схватив её, огромными скачками достиг разрытой могилы,
( продолжение следует)