Дело было в Абхазии.
Нет, мы там не отдыхали. Мы поселились по соседству, по другую сторону пограничного перехода, в микрорайоне Адлера недалеко от олимпийского парка, в совхозе «Россия», в одном из многочисленных переполненных гостевых домиков.
И однажды я устала.
Устала от людской скученности на улицах, в кафе, в магазинчиках, на море и набережных. От беспардонной назойливости продавцов на пляже.
От жадности и предприимчивости местных жителей, которые, борясь друг с другом за каждый квадратный метр, всё новыми и новыми надстройками, застройками, пристройками заслонили небо.
От непрекращающегося шума перфораторов и громкого армянского мата строителей.
От запредельных сочинских цен и «местной» турецкой черешни.
От нелогичности — в Адлере кукуруза вдвое дороже, чем в Питере.
От подделок — чурчхела с таким количеством крахмала, что она крошилась в руках, как пенопласт. Вино, которое обжигало язык дешёвым спиртом.
Устала от такого суетливого и неприятного южного курорта, которое совсем не пахло долгожданным морем.
Вместе с Татьяной — новой соседкой по общему балкону — мы решили проверить, а так ли хороша Страна Души, как её нахваливают. Мы только на денёк, туда и обратно.
Удобно. Одна дорога проходит через всю Абхазию. Сел в маршрутку и за несколько часов проехал страну.
- Тань, поехали? - А, давай. Поехали.
Посмотреть на горы, пообнимать эвкалипты, подышать их пряным запахом. Абхазы называют эвкалипты бесстыдницами за их готовность полностью скинуть кору — обнажиться.
Выпить настоящего домашнего вина.
Попробовать легендарную хачапури-лодочку по-аджарски.
Побродить по немноголюдному пляжу с мелкой приятной галькой.
Послушать сложный язык абхазов, совсем без гласных, слова как будто спотыкаются друга о друга.
На всё это у нас был один день. Нам хватит. Мы быстро.
Не хватило.
Вечер застал нас в Новом Афоне. Никакие маршрутки уже не ходили. А абхазские бомбилы бомбили такими ценами за такси, что легче было переночевать на месте, чем возвращаться обратно в отель. Будем искать ночлег.
В южной, рано наступающей темноте мы бродили по кривым улочкам Нового Афона, стучались в окошки и калитки:
«Хозяйка, комнату не сдаёте?»
Нам ночевать на улице нельзя. У нас трое детей: моих двое и Танина дочка — тоже шестилетка, Дианкина ровесница. Да и небо всё больше и больше хмурится, в воздухе пахнет близким дождем.
Наконец, кто-то нас послал к Замире в кафе, а та — к Зое на рынок. «Посидите тут, около рынка, я её предупредила, она скоро пойдет домой и вас захватит».
Мы сидели на деревянной скамейке, ели горячую хрустящую хачапури-лодочку и запивали мандариновым соком. Вкусно. Ноги гудят от впечатлений. И морем пахнет.
День удался. Сейчас только Зою дождемся…
— Зоя, добрый вечер! Пустите переночевать? На одну ночь. Двое взрослых и трое детей. Сколько?
— Пятьсот. С каждого.
— Так дорого?! Мы утром уже уйдем.
— Пятьсот. С каждого.
Наконец, договорились — 2 тысячи за пятерых.
Зоя жила на горе. Огромный пожилой дом, весь в зелени. Веранда, словно плотным, огромным ковром, увита плющом. Дом поделен на две части: хозяйская и гостевая. Много комнат, общая летняя кухня, туалет и душ тоже общий, в отдельной пристройке.
Вот вам постельное белье, полотенце, чайник. Угощайтесь пахлавой. Вот ваши комнаты — одна на первом этаже, другая — на втором. Выбирайте.
Таня с дочкой пошли наверх. Дианка с ними, отпросилась к новой подружке на ночёвку. Нам с сыном досталась маленькая угловая комнатка, совсем простенькая, пара кроватей, минимум мебели, деревянные полы и огромное окно.
А за окном густая темнота. И дождь. Уютно засыпать, когда по стеклам барабанит мощный южный ливень, а тебе тепло и приятно. Для меня это маленькое скромное счастье.
В детстве маленький Тёмка спрашивал, мама, а что ты любишь больше всего на свете. Я люблю, сынок, когда идёт дождь, а я дома. Это для меня счастье. Однажды он прибежал на кухню и зовёт меня в большую комнату: «Мама, идём быстрее. Там у тебя счастье началось». Тянет к окну: «Смотри, на улице дождь. А ты дома».
В маленькой комнате я укуталась в одеяло, вдохнула незнакомый запах чужого дома, сладкий аромат южных трав и прохладного ночного дождя со вкусом моря. Вот сейчас у меня счастье начнется.
Спи, Артёмка. Люблю.
Дремота, пережитыми мыслями и мечтаниями, медленно залезала под одеяло. Тело становилось легким. Звуки угасали.
Остался только шепот шу-шу-шу-шу.
Дождь? Море? Ветер? Шу-шу-шу-шу-шу-шу.
Я сплю. Почти сплю. Что-то не давало мне раствориться в мягких сновидениях. Тянуло обратно.
— Маааа. Мама. Ма, проснись, — сын дергал за одеяло.
— Тёма?
— Слышишь? Маленькие шажочки. Маленькие шажочки.
Да, слышу. Я проснулась, а шепот остался — шу-шу-шу-шу-шу-шу.
Включила слабый свет, и непонятный шёпот превратился в сереньких ушастых мышек, снующих по полу.
Знаете понятие муравьиная тропа? У нас в комнате была мышиная. Деловито, не страшась света, они шуршали по полу невесомыми быстрыми «маленькими шажочками».
В неясном полумраке комнаты серые пушистые комочки торопились по своим мышиным делам. Из-под кровати — в щель около двери. В коридор. Наверное, к девчонкам пошли.
Утром спрашиваю:
— Татьяна, у вас ночью мыши были?
— Нет. Нам больше повезло. У нас был мужик. Завалился какой-то пьяный придурок, топтался у дверей, бурчал что-то. Меня увидел, руками замахал: «О, братан, извини, извини», — и вывалился в коридор. Я испугалась. До утра уснуть не могла.
(оказалось, взрослый сын хозяйки, под самое горлышка накачанный абхазским крепленным, ночью перепутал комнаты. Да что там комнаты. Он перепутал этажи. Хозяйская часть дома располагалась отдельно, внизу)
В отличии от Татьяниного мужика наши мышки не испортили мой сон. Я не испугалась. Ни капельки. Эта шустрая мелочь была частью старого дома, вместе с мандариновыми деревьями, плющом на веранде, скрипучими деревянными полами и затихающим дождем.
Придвинула Тёмкину кровать вплотную к своей. Укрыла одеялом своего напуганного подростка. Обняла. Люблю. Спи.
Эх ты, трусишка. «Маленькие шажочки».