Лена не просто любила своего плюшевого кота по имени Мурзик. Она жила им. Он был не куском ткани и синтепона, а самым верным другом, хранителем секретов и поглотителем слез. Его выцветшая серо-белая шерсть хранила отпечатки всех ее слез и смеха, а черные бусины глаз видели ее взросление с трех лет.

Она разговаривала с ним, кормила его рядом с собой за завтраком крошками печенья и всегда, всегда укладывала спать, прижав к щеке. Родители умилялись, а потом просто перестали замечать. Для Лены же Мурзик был самой важной частью ее вселенной.

Первым странным знаком был запах. Однажды утром Лена, проснувшись, почувствовала не привычный сладковатый аромат детства, а тяжелый, затхлый, почти мясной запах, исходящий от игрушки. Она списала это на пыль и постирала Мурзика. Но запах вернулся на следующий же день, стал еще гуще.

Потом изменились глаза. Бусины, всегда выглядевшие глуховатыми и милыми, теперь казались слишком блестящими, влажными. В них появилась глубина, в которой угадывался не просто отсвет лампы, а какой-то осознанный, живой интерес. Лене стало не по себе, но она отогнала эту мысль. Это же ее Мурзик.

Все изменилось в ночь, когда она проснулась от щекотки на лице. Она открыла глаза и увидела, что Мурзик лежит на подушке, уткнувшись мордой в ее щеку. Не прижавшись, а именно уткнувшись. И его мягкая лапа с пришитыми коготками медленно, очень медленно проводила по ее коже. Но это не была ласка. Это было похоже на то, как повар проверяет нежность мяса.

Лена в ужасе отшвырнула его в угол. Игрушка мягко шлепнулась о пол, и в тишине прозвучал тихий, низкий шип. Такой, каким не может шипеть плюш.

— Мурзик? — дрожащим голосом позвала девочка.

В ответ из угла донесся урчание. Но это был не уютный мурлыкающий звук, а низкий, грудной гул, похожий на рычание голодной собаки.

Девочка замерла, не в силах пошевелиться. Она видела, как в лунном свете силуэт в углу пошевелился. Медленно, с неприятным хрустом, будто что-то внутри ломалось и вставало на место, Мурзик поднялся на все четыре лапы. Его тряпичное тело двигалось с несвойственной кукле гибкостью, с живой, хищной грацией.

Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Его черные глаза-бусины неотрывно смотрели на Лену, и в них горел холодный, бездушный голод.

«Нет, — простонала она. — Ты же мой друг...»

Но друг исчез. Осталась только эта тварь, эта оболочка, которая годами копила в себе ее любовь, ее тепло, ее душу, чтобы теперь, насытившись ими, потребовать и плоть.

Лена попыталась закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Мурзик прыгнул. Не по-кошачьи изящно, а тяжело, как мешок с песком, но с невероятной силой. Он врезался ей в грудь, сбив с кровати на пол.

Она пыталась отбиться, схватить его, но пальцы скользили по скрипящему плюшу, который вдруг стал твердым и мускулистым под тканью. Маленькое тело сдавила чудовищная тяжесть.

И тогда она почувствовала, как что-то происходит со ртом Мурзика. Там, где был нарисованный нитками шов, ткань расходилась, открывая нечто темное, беззубое, но бесконечно глубокое, как черная дыра. Оттуда пахло могильным холодом и одиночеством.

Этот «рот» прильнул к ее лицу. Не было укуса, не было боли в привычном понимании. Был стремительный, неостановимый процесс растворения. Ее щека, ее нос, ее глаза — все это будто втягивалось внутрь этой черноты, теряя форму, распадаясь на молекулы. Она не кричала, потому что у нее не стало рта. Она не видела, потому что у нее не стало глаз. Она чувствовала, как ее мир сужается до размеров плюшевого кота, как ее мысли, ее воспоминания, ее страх и ее любовь всасываются в эту бездну.

Последнее, что ощутило ее сознание, — это тепло собственной кровати и далекий, удовлетворенный звук урчания. Потом наступила тишина.

Утром мама, заглянув в комнату, увидела идеальный порядок. Кровать застелена. На подушке, аккуратненько, лежал старый плюшевый Мурзик. Он выглядел как новенький — шерстка будто посвежела, глаза блестели ярче. А от Лены не осталось и следа.

Мама, смахнув слезу (показалось же, ей показалось!), взяла игрушку в руки. Она была такой теплой, почти горячей, и от нее исходил такой знакомый, такой родной запах... запах Лены. Мама прижала кота к груди.

И если бы она была чуточку внимательнее, она бы заметила, как черные бусины-глаза медленно, почти лениво, подмигнули ей в отражении зеркала. А в уголке нарисованного рта дрогнула ниточка, складываясь в подобие сытой, довольной улыбки.