После того, как у меня вероломно похитили велосипед, я кардинально пересмотрел свои ежедневные маршруты. Время в пути до метро, которое с использованием двухколесного транспорта составляло 6-8 минут, с использованием двухботиночного транспорта составило 40 минут или, с привлечением маршрутки, 55 рублей. Это, товарищи, самое настоящее расточительство, которого я себе позволить никак не могу (не хочу).

Но, не бывает свято место пустым. В каких-то жалких 10 минутах неспешной прогулки по исторической части Салтыковки мимо особняка миллионера Брынцалова (так Википедия называет эту канареечно-грязного цвета безвкусную домину) находится самая настоящая железнодорожная станция.

Первый раз я решил проехать на электричке до Курского вокзала (там мой офис) довольно давно, еще в середине лета. Первое знакомство с пригородным транспортом оказалось смазанным и довольно неприятным. Впрочем, винить никого, кроме себя, я не стану: мне следовало заранее узнать о том, что нужно пролезть через дырку в заборе, пройти через рельсы, залезть на платформу, а потом купить билет исключительно за наличные средства. Вместо этого всего я нарезал порядочный крюк по подземным переходам, стройкам и дебрям, подошел к кассе и со снисходительной улыбкой протянул кредитку, небрежно бросив "До Курской". Сразу скажу в своё оправдание, что все люди в очереди протягивали какую-то карту и говорили кодовую фразу. Ну кто бы мог подумать, что совали они в окошко карту "Стрелка". Будто все гениями родились.

Так или иначе, мне пришлось, осознавая, что я проиграл битву, но не войну, снова плестись обратно через дебри, стройки и подземные переходы аж до самой автобусной остановки, чтобы по старинке доехать до метро.

Прошло время, я совершил разведывательную вылазку на станцию, изучил все тайные тропы и лазы, обналичил денег и вот уже почти месяц ежедневно совершаю одну-две поездки на электричке.

Электричка наша, Горьковского направления, необычная. Особенная. Такая особенная, что про нее даже книжку незабвенный Венечка Ерофеев написал, «Москва-Петушки» называется. Да, та самая электричка. Книгу я пересказывать не стану, вы все люди читающие и, наверняка, уже с нею знакомы. А если нет, так оно и к лучшему — вас ожидают довольно приятные минуты знакомства с этой алкоголической поэмой.

А вот про электричку расскажу. Это не тот новый состав, где кресла синие и красивые, тут коричневые лавки, от сидения на которых в течение 35 минут немеет весь тазовый пояс. Тут непременно на какой-то из станций зайдет музыкант, гармонист или гитарист, и будет что-то исполнять, когда-то благостно и ко всеобщей радости, а когда-то так, что хочется отнять у него инструмент, его самого зажать между раздвижными дверями и поколачивать отнятой гитарой или гармонью. И не надо меня осуждать, я спрашивал попутчиков, они тоже хотели сделать ровно так же. Еще обязательно не по погоде одетый гражданин будет продавать резинки для волос со стразами, стельки или детские книжки.

Но это все происходит в первой половине дня. А вот когда осеннее солнце прячется за столичными панельными домами, на прощание жеманно скользнув парой лучей по золотому куполу одной из многочисленных церквей, вот тогда, товарищи, начинается. Все жители Подмосковья стремятся домой, чтобы поужинать, поспать часов шесть, а потом позавтракать и снова оказаться в электричке с гармонистом, гитаристом, стельками и детскими книгами. Эти люди едут домой уставшие, многие из них выпивают. Выпивают, надо сказать, по-разному. Кто-то, от широты душевной, отхлебывает из чекушки, передавая ее корешу на соседней лавке. Кто-то, будто стесняясь, потихоньку вскрывает банку пива, чтобы она не издала предательского «пшш», а потом пьет, прикрываясь сумкой. В таком вагоне обязательно окажется группа школьников, которая будет слушать музыку не из новомодной блютуз-колонки, а прям из телефона. Кто-то будет спать, кто-то падать на соседей при каждом торможении.

Вечерние электрички всегда плотно набиты людьми. Пробраться к выходу — те еще пятнашки. За пару станций до своей ты начинаешь предлагать людям меняться местами, чтобы оказаться на пару шагов ближе к заветной двери.

Однако, как бы ни была полна электричка, в одном из вагонов непременно будет пара лавок абсолютно свободных, как Куба с ее привольной жизнью. Да вот только лавки эти освобождали не ЧеГевара с Фиделем. Освободил эти лавки очень злой волшебник, который в позапрошлом абзаце кушал водку из чекушки, а теперь изрыгает страшные проклятия. Точнее просто, изрыгает. На лавку. Такой волшебник довольно быстро приходит в себя, инстинкт самосохранения гонит его к выходу, заставляя на ходу извиняться перед социумом непослушным языком. «Зззвяните» — так он говорит, этот волшебник Изумрудного Пригорода.

А потом наступает спасительная станция — твоя, ты вылетаешь на перрон, вдыхаешь полной грудью и идешь домой. День закончен, колдун повержен, лавка свободна. Гитара и гармонь будут только завтра.

В 80-е годы в СССР объявили сухой закон, власти решили бороться с пьянством в стране путем сокращения производства алкогольных напитков. Но не тут-то было, креативные граждане начали придумывать собственные рецепты «неслабых» напитков. Представляем вам одни из самых оригинальных.

«Ерш»

Наверняка каждый советский студент в своей жизни хоть раз пробовал «ерш». Чтобы приготовить напиток необходимо всего лишь смешать пиво и водку.

«Табуретовка»

«Табуретовка» представляет собой перебродивший столярный клей, название которого берет начало из популярного фильма «12 стульев».

«Тормозуха»

Наверное один из самых необычных и ядовитых напитков, которые только были придуманы. «Тормозуха» — это тормозная жидкость, которая содержит в себе бутиловый спирт и касторовое масло.

«Говёновка»

Люди воровали спирт в канистрах от бензина, и потому напиток имел специфический привкус — из-за этого был прозван «говеновкой».

«Ханаанский бальзам»

Один из самых опасных напитков, который также назывался «Чернобурка».

«Денатурат»

Напиток не для слабаков. Смешивается — спирт, ацетон, керосин и чернила.

«Красненькая» или «Борис Федорович»

«Бориса Федоровича» распивали в основном работники цехов и фабрик. В бочку заливали клей БФ, солили и все это долго перемешивали палкой или другим удобным приспособлением. Все что оставалось на палке выкидывали, остальное выпивали. Интересно, что в большинстве случаев напиток приводил к слепоте, но это никак не останавливало «жаждущих».

«Дух Женевы»

Интересно, что вдохновило людей на этот рецепт? В состав входили женские духи «Белая сирень», средство против потливости ног, пиво «Жигулевское» и лак спиртовой.

«Чиколон»

Для приготовления смешивался одеколон «Тройной» и огуречный лосьон

«Портюша»

Очевидцы утверждают, что напиток создавался из отходов винных заводов. В гнилой виноград смешивали сахар и спирт.

Ни в коем случае не пробуйте создать напитки в домашних условиях, вся информация была предоставлена исключительно в познавательных целях. Не забывайте, алкоголь вреден вашему здоровью!

11 мая 1990 года, двадцать восемь лет назад скончался широко известный в узких кругах писатель Венедикт Ерофеев, он же Веничка. За свою писательскую карьеру Веничка создал около десятка книг, однако широкой аудитории хорошо известна только одна – шедевр алкогольной песни, поэма в стихах "Москва – Петушки". Что по мне, так одно из лучших советских произведений. Но относиться к нему нужно с опаской, поэма пропитана романтикой советского интеллигентного алкоголизма. Даже полный трезвенник может проникнуться мягко улыбающейся фабулой и поспешить в Елисеевский за стаканом зубровки.

Сюжет книги прост – московский пьяница, испачканный снаружи и удивительно чистый внутри, отправляется на электричке к своей собутыльнице, подруге в Петушки с Курского вокзала. Все время своего путешествия герой пьет, закусывает или рассуждает об этом. Каждая глава подобна песне, мягко льющейся со страниц, словно вчерашний херес в похмельную глотку Венички.

Заканчивается поэма весьма грустно: напившийся герой засыпает и не замечает, как электричка прибывает в Петушки, а далее возвращается в Москву. И уже в Москве на протагониста нападают случайные бандиты, которые загоняют его в подъезд и убивают ударом ножа в горло:

"Они вонзили мне свое шило в самое горло… Я не знал, что есть на свете такая боль, я скрючился от муки. Густая красная буква «Ю» распласталась у меня в глазах, задрожала, и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду"

По грустной иронии судьбы, сам писатель тоже скончался от поражения этой же части тела: рак горла. Неприятная, тяжелая смерть, но одно ясно совершенно точно: свой шедевр на этом свете Веничка оставил.

Поэтому предлагаю отложить все дела, прочитать ниже несколько цитат из "Москва – Петушки", воодушевиться, открыть саму книгу по ссылке в самом конце поста... И немедленно выпить!

«Я расширял им кругозор по мере сил, и им очень нравилось, когда я им его расширял: особенно во всем, что касается Израиля и арабов. Тут они были в совершенном восторге — восторге от Израиля, в восторге от арабов, и от Голанских высот в особенности. А Аббэ Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходили они утром с блядок, например, а один у другого спрашивает: «Ну как? Нинка из 13-ой комнаты даян эбан?» А тот отвечает с самодовольную усмешкою: «Куда ж она, падла денется? Конечно, даян»

«— Ну, и Николай Гоголь...
— Что Николай Гоголь?..
— Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал...
— И пил из розового бокала.
— А что пил?
— А кто его знает!.. Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно же, водку...»

«Вот еще Гегель был. Я это очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия степени, между различными степенями и отсутствием различия.» То есть, если перевести на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?»... Есть ли у нас что-нибудь выпить, Пётр?»

«Когда корабли седьмого американского флота пришвартовались к станции Петушки, партийных девиц там не было, но если комсомолок называть партийными, то каждая третья из них была блондинкой. По отбытии кораблей седьмого американского флота обнаружилось следующее: каждая третья комсомолка была изнасилована, каждая четвёртая изнасилованная оказалась комсомолкой, каждая пятая изнасилованная комсомолка оказалась блондинкой, каждая девятая изнасилованная блондинка оказалась комсомолкой. Если всех девиц в Петушках 428 — определи, сколько среди них осталось нетронутых беспартийных брюнеток?»

«Я вас понимаю, да. Я всё могу понять, если захочу простить... У меня душа, как у троянского коня пузо, многое вместит. Я всё прощу, если захочу понять. А я понимаю...»

«Что это предвещает, знатоки истинной философии истории? Совершенно верно: в ближайший же аванс меня будут пиздить по законам добра и красоты, а ближайший аванс — послезавтра, а значит, послезавтра меня измудохают»

«У каждого свой вкус – один любит распускать сопли, другой утирать, третий размазывать»

«Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий — он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо — верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот — если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение — это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок.
Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады — так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно — и утром, и вечером, — тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок и мудозвон. Потому что магазины у нас работают до девяти, а елисеевский — тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшной бездны…»

Ну и полностью. Фото из интернета. Ссылка на левый ресурс, не имеющий ко мне никакого отношения.

Приветствую! Нынче отрывок из произведения, которое, в своё время, очень сильное впечатление произвело на меня, где-то может даже поразило. Тем не менее до сих пор он мною до конца и не понято.. Есть там что-то тонкое, лирическое, мистическое, и бог весть ещё какое, но, кажется (мне), очень трудное, для полного понимания человеку непьющему... Но не стоит воспринимать его только с этой стороны-это в корне неправильно и неумно.

Венедикт Ерофеев

Москва-Петушки

Глава 1. Москва. На пути к Курскому вокзалу.

Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись, или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец и как попало – и ни разу не видел Кремля.
Вот и вчера опять не увидел – а ведь целый вечер крутился вокруг тех мест, и не так чтоб очень пьян был: я как только вышел на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки, потому что по опыту знаю, что в качестве утреннего декохта люди ничего лучшего еще не придумали.
Так. Стакан зубровки. А потом – на Каляевской – другой стакан, только уже не зубровки, а кориандровой. Один мой знакомый говорил, что кориандровая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, расслабляет душу. Со мной, почему-то, случилось наоборот, то есть, душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно. Поэтому там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-дессерт.
Вы, конечно, спросите: а дальше, Веничка, а дальше – что ты пил? Да я и сам путем не знаю, что я пил. Помню – это я отчетливо помню – на улице Чехова я выпил два стакана охотничьей. Но ведь не мог я пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не мог. Значит, я еще чего-то пил.
А потом я попал в центр, потому что это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Курский вокзал, а не в центр, а я все-таки пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо на Курский вокзал.
Обидно мне теперь почти до слез. Не потому, конечно, обидно, что к Курскому вокзалу я так вчера и не вышел. (это чепуха: не вышел вчера – выйду сегодня). И уж, конечно, не потому, что проснулся утром в чьем-то неведомом подъезде (оказывается, сел я вчера на ступеньку в подъезде, по счету снизу сороковую, прижал к сердцу чемоданчик – и так и уснул). Нет, не потому мне обидно. Обидно вот почему: я только что подсчитал, что с улицы Чехова и до этого подъезда я выпил еще на шесть рублей – а что и где я пил? И в какой последовательности? Во благо ли себе я пил или во зло? Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или же наоборот?
Что это за подъезд? Я до сих пор не имею понятия; но так и надо. Все так. Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загородиться человек, чтобы человек был грустен и растерян.
Я вышел на воздух, когда уже рассвело. Все знают – все, кто в беспамятстве попадал в подъезд, а на рассвете выходил из него – все знают, какую тяжесть в сердце пронес я по этим сорока ступеням чужого подъезда и какую тяжесть вынес я на воздух.
Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – ничего. Вон – аптека, видишь? А вон – этот пидор в коричневой куртке скребет тротуар. Это ты тоже видишь. Ну вот и успокойся. Все идет как следует. Если хочешь идти налево, Веничка, иди налево, я тебя не принуждаю ни к чему. Если хочешь идти направо – иди направо.
Я пошел направо, чуть покачиваясь от холода и от горя, да, от холода и от горя. О, эта утренняя ноша в сердце! О, иллюзорность бедствия! О, непоправимость! Чего в ней больше, в этой ноше, которую еще никто не назвал по имени? Чего в ней больше: паралича или тошноты? Истощения нервов или смертной тоски где-то неподалеку от сердца? А если всего этого поровну, то в этом во всем чего же, все-таки, больше: столбняка или лихорадки?
Ничего, ничего, – сказал я сам себе, – закройся от ветра и потихоньку иди. И дыши так редко, редко. Так дыши, чтобы за коленки не задевали. И куда-нибудь, да иди. Все равно, куда. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал, если прямо – все равно на Курский вокзал, если направо – все равно на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть.
О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов. Иди, Веничка, иди.