Двое суток назад Охотник, наконец, выследил хитрого шатуна, повадившегося таскать добычу из его капканов.
Дело осложнялось тем, что зима в этом году была малоснежной и следы терялись среди пожухлой травы, павшей сухой листвы и хвои. Зверь, чувствуя человека, много раз уходил от него то в сопку, то по незамерзающему ручью, то, запутав следы, пытался обойти сзади.
Но Охотник выследил медведя и подобрался к нему с подветренной стороны так близко, что видел каждый волосок на его свалявшейся шкуре. Вот только, в последнюю секунду перед выстрелом, нога чуть оскользнулась на кусочке льда, Охотник едва заметно качнулся, и пуля прошла мимо сердца шатуна, раздробив ему левую лопатку, разорвав лёгкое, но не убив. На второй выстрел времени уже не оставалось.
Расстояние в десяток метров, зверь преодолел в два прыжка и, встав на задние лапы, вцепился жёлтыми клыками в предплечье выставленной левой руки с прижатым к ней карабином. В эти доли секунды Охотник успел выдернуть нож и нанести несколько ударов в сердце зверя, заваливаясь вместе с умирающим шатуном на землю.
Отдышавшись, сев на медведя, он скинул с себя тёплую охотничью куртку, ножом разрезал рукав мокрой от крови рубашки термобелья и осмотрел рану. Пожалуй, если бы не оружие, прижатое к руке, то этой самой руки у него бы уже не было, - невесело усмехнулся он. В рваной, дымящейся на холоде ране, были видны повреждённые мышцы предплечья, разорванные, блестящие перламутром сухожилия, а на дне раны виднелись кости.
Тёмная кровь неспешно текла, капая на его сапоги. Указательный, средний и безымянный пальцы онемели и плохо двигались. Ему пришлось перерезать пару разорванных наполовину диаметра вен, чтобы они спались и перестали кровить. После того как он, правой рукой и зубами, неуклюже наложил найденной в рюкзаке и порезанной на неровные полоски запасной тельняшкой повязку, кровотечение из раны остановилось.
Почти через шесть часов Охотник вышел к своему зимовью. Его знобило.
Ввалившись в дом, не переодеваясь, он вытряхнул на стол аптечку, запил найденные в ней какие-то антибиотики и две таблетки аспирина холодным чаем и занялся повязкой.
Рука болела, тельняшка промокла жёлто-красным отделяемым, рана неприятно пульсировала, словно сопровождала быстрые удары его сильного сердца собственным ритмом. Он, стиснув зубы, размотал импровизированную повязку. Предплечье сильно отекло. Отёк распространился на кисть, ставшую похожей на небольшую подушку, и на пальцы, раздувшиеся, словно варёные сардельки. На коже предплечья и плеча, по направлению к подмышечной впадине, обозначились яркие красные полосы. В локтевом сгибе и в подмышке он нащупал плотные, болезненные "шишки". Края раны покраснели, рана блестела, покрытая слизью и уже почти не кровоточила. Вылив на рану флакончик перекиси и полбутылки водки, Охотник перевязал руку чистым бинтом. Сделав большой глоток оставшейся в бутылке жидкости, он бросил в рюкзак несколько бинтов, таблетки аспирина и антибиотиков, нож, бутылку с остатками водки, пару полуторалитровых бутылок с водой и, хлопнув дверью, вышел из дома.
С пятой попытки заведя чихнувший сизым выхлопом двигатель своей старенькой "Нивы", он повёл машину по ухабистой лесной дороге. Путь предстоял неблизкий. До деревни, в которой он родился, вырос, где отстроил добротный просторный дом, было около сорока километров, а до ближайшего города, – ещё двести. Деревня в девяностые годы опустела.
Его дом, в котором так и не появились женщина и дети, обветшал. А сам он, здоровенный крепкий мужик, не найдя работы, чтобы не "сгореть" от купленной в "сельпо" палёной водки, построил зимовьё и ушёл жить в тайгу. Раз в полгода приезжал в ближайший городок, сдавал мясо, пушнину, икру, солёную и копчёную рыбу, ягоды, грибы. Покупал необходимые боеприпасы, продукты и снова уезжал в лес, подальше от людей и ненужных ему проблем.
Спустя полтора часа он, не останавливаясь, проехал через деревню и выбрался на мёрзлую грунтовку. Машину потряхивало на неровностях и часто заносило, поэтому "Нива" ехала довольно медленно, к тому же, управлять рулём и переключать коробку передач приходилось практически одной рукой.
В пяти километрах от города он увидел валяющуюся в кювете малолитражку. Возле неё лежали трупы. Мужчина, женщина и мальчик лет десяти. Самое страшное было в том, что тела находились здесь уже давно и были обезображены дикими животными и вороньём. Проезжая мимо места трагедии, Охотник вспомнил, что он не встретил на трассе ни одного автомобиля. Немного погодя, перед самим городом, он решил сделать остановку. С трудом выбравшись из машины, Охотник спиной привалился на дверь автомобиля и неловко одной рукой расстегнул ширинку. Он выпил почти всю воду, которую взял с собой в дорогу, запивая беспорядочно часто проглатываемые таблетки антибиотиков и аспирина и просто утоляя постоянно испытываемую жажду, но на землю упало лишь несколько капель мочи.
Он задрал рукав, трясущейся рукой достал нож из ножен и срезал пропитанный вонючей жижей гноя бинт. Сморщившись от отвратительного запаха, он с ужасом смотрел на почерневшую по краям раны, ослизнённую кожу, серо-белый налёт на разбухших, пропитанных гноем тканях. И ещё он с содроганием почувствовал смрадный, сладковато-тяжёлый запах гниющего мяса. Охотника лихорадочно трясло, тело было покрыто холодным противно-липким потом…
А город был пуст. Возможно, люди в нём были, но их не было видно. Он с удивлением и страхом глядел на брошенные автомобили, многие из которых стояли открытыми. На разграбленные магазины с разбитыми витринами. На абсолютно пустые аптеки, с зияющими проёмами окон и выбитыми дверями. На кучи мусора на пустынных улицах. На мёртвые тела людей, которые некому было убирать с грязных улиц мёртвого города.
Остановив машину возле больницы, Охотник, хрипло дыша и задыхаясь, побрёл ко входу. Его встретило эхо собственных шагов, гулко раздававшееся в пустых коридорах клиники. Войдя в приёмный покой, он увидел ещё одно лежащее на полу мёртвое тело, которое терзала бродячая собака. Животное отрывало куски человеческой плоти вместе с одеждой и, давясь, проглатывала, трясясь мелкой дрожью от холода.
Увидев Охотника, собака припала на передние лапы, оскалила испачканную кровью пасть и глухо зарычала, роняя розовую слюну и судорожно облизывая языком брыли. Охотник медленно достал из ножен тихо звякнувший нож и сделал шаг вперёд. Псина, увидев тускло блеснувшую сталь, взвизгнула, поджала куцый хвост и затрусила прочь.
Он облегчённо вздохнул и медленно поднялся на второй этаж, где когда-то находилось хирургическое отделение. Никого. Пустые палаты. Снова – изуродованные замёрзшие мёртвые тела, лежащие в причудливых позах. Битое стекло под ногами, разбросанный ржавый медицинский инструмент, сквозняк, гоняющий по пустынным мрачным коридорам мелкий мусор, грязные порванные бахилы и ненужные никому листы назначений.
И вдруг он услышал слабо прозвучавшее в безмолвной пустоши коридоров и стен:
- Помогите!
Охотник прошёл мимо распахнутого настежь процедурного кабинета, усыпанного осколками стекла от разбитого перевёрнутого шкафа для медикаментов, и увидел возле двери с надписью "ординаторская", сидящего на полу спиной к двери интеллигентного вида очень худого человека в очках, с седой бородкой на бледном измождённом лице. Охотник опустился перед ним на колени.
- Помогите мне, пожалуйста! – тихо произнёс интеллигент. – Я умираю. Мне нечем дышать. Лекарств нет. Мои лёгкие сгнили...
Охотник внезапно зашёлся в кашле, сглотнул вязкую мокроту и хрипло спросил:
- Чем же я могу вам...а куда подевались…"эти"? – он показал подбородком на дверь кабинета.
- А "этих", как вы изволили выразиться, - "этих" в нашем городе больше нет, – ответил интеллигент. - Совсем нет. Говорят, что их немного осталось в краевой столице. Но, судя по всему, молодой человек, ни вы, ни я туда добраться уже не успеем.
Интеллигент закашлялся, натужно раздувая вены шеи, сплюнул на грязный пол сгусток крови и вытер окровавленные губы тылом ладони. - Нас пугали войной и гибелью людей, а война и не понадобилась. Оказалось, вполне достаточно уничтожить "этих", чтобы начали вымирать целые города.
Последние слова он практически прошептал, безвольно свесил седую голову на грудь и, в последний раз выдохнув воздух из расплавленных болезнью лёгких, затих.
Охотник с трудом поднялся и медленно поплёлся к выходу. В глотке у него булькало и клокотало, будто бы там пытался вырваться наружу маленький гейзер. Он часто, но поверхностно дышал, силясь протолкнуть воздух через затопленные жидкостью лёгкие. Сердце бешено колотилось, но толчки его были так слабы, что кровь не успевала насыщать его некогда сильное тело.
Выйдя на крыльцо клиники, он обессиленно сел на верхнюю ступеньку и привалился плечом на перила. Из его глаз, оставляя на впалых, желтовато-серых щеках мокрые дорожки, катились слёзы. Ничего больше не будет. Охотник умирал.
С ближайшего дерева на тротуар перед крыльцом клиники спланировал крупный ворон. Он поскрёб из стороны в сторону об асфальт своим клювом, словно затачивая его, покосился на Охотника чёрным глазом и вопросительно каркнул.
Автор: Nik Vulf
