Читаю я значит, "Рецидивист" Курта Воннегута и наткнулся вот на такой абзац:

"Когда я с тысяча девятьсот семидесятого по семьдесят пятый состоял при Ричарде М. Никсоне специальным советником по делам молодежи и четыре пачки «Пэлл-Мэлл» без фильтра каждый день выкуривал, никто у меня не справлялся насчет фактов, мнений моих и прочего. Я бы мог на службу вовсе не являться, может, и правда лучше бы мне было сидеть дома да помогать бедной моей жене, у которой имелось свое небольшое дело – она дизайном занималась, уютно обустраивала квартиры, а контора ее была прямо у нас в крохотном таком, славненьком таком кирпичном бунгало, Чеви-Чейз, штат Мэриленд.
...

Вы не поверите: гарвардский выпускник, а все равно – знает ведь, что писульки его порвут, не читая, и сунут в мусорные мешки, заготовленные в Белом доме для прорвы бумажной, – все равно каждую неделю заготовляет по двести штук отчетов, как молодежь настроена да чего говорит, и сноски там, библиография, примечания, прочее такое. Хотя выводы год за годом получались у меня до того одинаковые, что можно было просто каждую неделю одну и ту же телеграмму посылать, пока не посадили. Вот такую примерно:

«Молодежь по-прежнему отказывается осознать невозможность всемирного разоружения и экономического равенства тчк не исключено всему виною Новый завет (см.) тчк

Уолтер Ф. Старбек, специальный помощник президента делам молодежи».

Закончив очередной свой бесплодный день в кабинете этом, я отправлялся домой, к жене, которая у меня всю жизнь была одна-единственная, к Рут то есть – она меня ждала в нашем крохотном таком кирпичном бунгало, Чеви-Чейз, штат Мэриленд."

На мой взгляд, это описание наилучшей работы, которую можно себе пожелать.
Нихрена не делать изо дня в день и при этом получать неплохие деньги, особенно в наши дни, где можно сделать шаблон рабочего письма с авторассылкой на почту.
Что скажете?

Любопытный отрывок из автобиографической книги Курта Воннегута "Бойня №5 или крестовый поход детей":

"Эти пятьдесят [...] были одними из первых англичан, взятых в плен во время второй мировой войны. [...] Четыре года с лишком они не видели ни одной женщины, ни одного ребенка. Они даже птиц не видали. Даже воробьи в лагерь не залетали.

Все англичане были офицеры. Каждый из них хоть раз пытался бежать из лагеря. И вот они оказались тут — незыблемый островок в мире умирающих русских.

Они могли вести какие угодно подкопы. Все равно они выходили на поверхность в участке, огороженном колючей проволокой, где их встречали ослабевшие, голодные русские, не знавшие ни слова по-английски. Ни пищи, ни полезных сведений у них получить было нельзя. Англичане могли сколько угодно придумывать — как бы им спрятаться в какой-нибудь машине или украсть грузовик. Все равно никакие машины на их участок не заезжали. Они сколько угодно могли притворяться больными, все равно их никуда не отправляли. Единственным госпиталем в лагере был барак на шесть коек в самом английском блоке.

Англичане были аккуратные, жизнерадостные, очень порядочные и крепкие. Они пели громко и согласно. Все эти годы они пели хором каждый вечер.

Кроме того, англичане все эти годы выжимали гири и делали гимнастику. Животы у них были похожи на стиральные доски. Мускулы на ногах и плечах походили на пушечные ядра. Кроме того, они все стали мастерами по шахматам и шашкам, по бриджу, криббеджу, домино, анаграммам, шарадам, пинг-понгу и бильярду.

Что же касается запасов еды, то они были самыми богатыми людьми в Европе. Из-за канцелярской ошибки в самом начале войны, когда пленным еще посылали посылки, Красный Крест стал посылать им вместо пятидесяти по пятьсот посылок в месяц. Англичане прятали их так хитро, что теперь, к концу войны, у них скопилось три тонны сахару, тонна кофе, тысяча сто фунтов шоколаду, семьсот фунтов табаку, тысяча семьсот фунтов чаю, две тонны муки, тонна мясных консервов, тысяча сто фунтов масла в консервах, тысяча шестьсот фунтов сыру в консервах, восемьсот фунтов молока в порошке и две тонны апельсинового джема.

Все это они держали в темном помещении. Все помещение было обито расплющенными жестянками из-под консервов, чтобы не забрались крысы.

Немцы их обожали, считая, что они точно такие, какими должны быть англичане. Воевать с такими людьми было шикарно, разумно и интересно. И немцы предоставили англичанам четыре барака, хотя все они могли поместиться в одном. А в обмен на кофе, или шоколад, или табак немцы давали им краску, и доски, и гвозди, и парусину, чтобы можно было устроиться как следует."

* баянометр ругался на картинку.

Я открыл калитку и вошёл в свой двор. Собака сразу прыгнула ко мне, закрутилась и стала ласкаться.

- Что ты извиваешься? - спросил я. - Ты же собака, а не червяк.

- Нет, - сказала Собака. - Я червяк! Толстый, мохнатый червяк. Давай играть!

Я пнул мячик.

Собака побежала за ним, но вдруг остановилась и уставилась на калитку.

- Кто-то пришёл! - сказала Собака.

В некоторых вопросах я доверяю своей Собаке больше, нежели себе. Поэтому пошёл открывать.

Но сначала пристегнул Собаку за ошейник карабином к цепи.

Вы знаете, Собака - средних размеров дворняга и, вы не поверите, но она не кусается. Однако, я всегда сажу её на цепь если кто-то приходит. А дальше смотрю по обстановке.

Мне представляется глупым объяснять незнакомым людям, что она их не укусит, когда те прекрасно видят, что у Собаки есть пасть и зубы в два раза больше человеческих.

Так я смотрю на вещи.

Пришёл Саня. Его я знаю с первого класса, но сейчас мы редко общаемся. Мне, каюсь, любы застольные беседы и иной раз нравится посидеть за чаркой, но работа и разные заботы не позволяют делать это часто. А Сане позволяют.

Каждый день.

И ещё мы, время от времени, общаемся через посредников. Мне звонят девушки из "Микрозайма" и интересуются, не знаком ли я с таким-то. Саня всегда оставляет им мой номер телефона.

Пару раз я его выручал.

Вот и сейчас он что-то объясняет мне про просроченный кредит, штраф и то, что он скоро отдаст долг. Как только... Совсем-совсем...

Я слышу другое: "Ну, мы же почти сорок лет дружим!"

Денежка даётся мне не легко. С некоторых пор я не даю мелочь и закурить тем, кто не ходит на работу.

Я достаю "тысячную" и отдаю её Сане. "Когда сможешь", - говорю я. "Да-да", - отвечает Саня и стреляет у меня сигарету.

"В последний раз!" - говорю я. Но не вслух, а про себя.

Я умею быть твёрдым.

Он уходит. Я отпускаю Собаку.

Я смотрю Сане вслед и вижу, как метров через пятьдесят его встречают двое, похожие на него как братья.

Собака смотрит туда же. Снизу ворот есть, затянутый сеткой-рабицей, небольшой проём через который Собака может наблюдать за улицей, лаять на других собак и узнавать разные, собачьи новости.

- Ты лох, Алексеич! - говорит Собака.

Я слегка толкаю её в бок.

- Но если б ты не был лохом, - продолжает Собака, - то не взял бы меня и я сдох ещё щенком. Под забором. Два года назад.
А потом, резко:

- Давай играть!

- Нет, - говорю я. - Пора ужинать.

В дверях я поворачиваюсь и говорю Собаке:

- Как бы, вместо тебя, не сдох под забором кто-нибудь другой...

Я вижу весёлого мальчика, с которым сидел когда-то за одной партой.

Такие дела.

"Когда тральфамадорец видит мертвое тело, он думает, что этот человек в данный момент просто в плохом виде, но он же вполне благополучен во многие другие моменты. Теперь, когда я слышу, что кто-то умер, я только пожимаю плечами и говорю, как сами тральфамадорцы говорят о покойниках: «Такие дела.»

Курт Воннегут  "Бойня номер пять, или крестовый поход детей".

Курт Воннегут, хоть и считался писателем, был либо кем–то бОльшим, либо кем–то ещё. Отношение к нему в Америке особое, как и в СССР. Есть американские писатели, а есть Воннегут — он отдельно. Подобное особое отношение мы, русские, имеем ещё, я думаю, только к Марку Твену.

Американской молодежи повезло больше — у них Воннегут соотечественник и современник, часть контекста. Им не надо было специально его искать. Во всяком случае, после того, как его нашли издатели и толковые агенты.

В СССР, насколько могу судить, Воннегут занимает то же место в душах, но душ этих существенно меньше — и количественно, и пропорционально.

С другой стороны, отрадно, что эпоха Воннегута и прочих хиппи прошла, «а дело его живет» — даже в России. Книги переиздаются, читаются и влияют.

Американские поклонники, конечно, продвинутее. Они распознали, что у Курта есть не только книги, и не только цитаты, а прямо мантры какие–то — сочетания слов, влияющие особенно сильно и многогранно. Иностранная молодежь выразила это понимание, в частности, в нанесении таких сочетаний на тело — и красиво, и всегда под рукой, и, возможно, даже как–то на жизнь повлияет — татуха вообще дело мистическое.

Переводы цитат мои, другие варианты приветствуются.

Такие дела...

дела, дела, дела...

Елкин свет, будь же добр!

Жизнь, она для того, чтобы улыбнуться/посмеяться по ее поводу.

Дела, дела, дела (присловье бокониста).

Такие дела...

Никакой, нафиг, кошки, никакой, блин, колыбельки.

такие дела...

Мы есть то, чем претендуем быть.

дела, дела, дела...

Сейчас читаю книгу Курта Воннегута "Колыбель для кошки". Советую прочитать данное произведение про человека, который решил написать книгу об одном из создателей атомной бомбы.  

Небольшие отрывки (спойлеров нет):

Место и время действия: Научно‑исследовательская лаборатория Всеобщей сталелитейной компании, рождество.

"По выражению лица толстой женщины я понял, – что она тут же, на месте, сойдет с ума, если хоть кто‑нибудь еще будет что‑то выдумывать.

– Вы должны понять, – сказал доктор Брид, – что у всех людей процесс мышления одинаков. Только ученые думают обо всем по одному, а другие люди – по‑другому.

– Ох‑хх… – равнодушно вздохнула мисс Пефко. – Пишу под диктовку доктора Хорвата – и как будто все по‑иностранному.

Наверно, я ничего не поняла бы, даже если б кончила университет.

А он, может быть, говорит о чем‑то таком, что перевернет весь мир кверху ногами, как атомная бомба.

– Бывало, приду домой из школы, – продолжала мисс Пефко, – мама спрашивает, что случилось за день, я ей рассказываю. А теперь прихожу домой с работы, она спрашивает, а я ей одно твержу. – Тут мисс Пефко покачала головой и распустила накрашенные губы. – Не знаю, не знаю, не знаю…

– Но если вы чего‑то не понимаете, – настойчиво сказал доктор Брид, – попросите доктора Хорвата объяснить вам. Доктор Хорват прекрасно умеет объяснять. – Он обернулся ко мне:

– Доктор Хониккер любил говорить, что, если ученый не умеет популярно объяснить восьмилетнему ребенку, чем он занимается, значит, он шарлатан.

– Выходит, я глупей восьмилетнего ребенка, – уныло сказала мисс Пефко. – Я даже не знаю, что такое шарлатан."

***************************************************************************

"Пока мы с мисс Фауст ждали лифта, чтобы спуститься на первый этаж, она сказала, что лишь бы не пришел пятый номер.

Не успел я ее спросить почему, как прибыл именно пятый номер.

Лифтером на нем служил престарелый, маленький негр по имени Лаймен Эндлесс Ноулз. Ноулз был сумасшедший – это сразу бросалось в глаза, потому что, стоило ему удачно сострить, он хлопал себя по заду и кричал: «Да‑с! Да‑с!»

– Здорово, братья антропоиды, лилейный носик и нос рулем! – приветствовал он мисс Фауст и меня. – Да‑с! Да‑с!

– Первый этаж, пожалуйста! – холодно бросила мисс Фауст.

Ноулзу надо было только закрыть двери и нажать кнопку, но именно это он пока что делать не собирался. А может быть, и вообще не собирался.

– Один человек мне говорил, – сказал старик, – что здешние лифты – это архитектура племени майя. А я до сих пор и не знал.

Я ему и говорю: кто же я тогда? Майонез? Да‑с! Да‑с! И пока он думал, что ответить, я его как стукну еще одним вопросом, а он как подскочит, башка у него как начнет работать! Да‑с! Да‑с!

– Нельзя ли нам спуститься, мистер Ноулз? – попросила мисс Фауст.

– Я его спрашиваю, – продолжал Ноулз, – тут у нас исследовательская лаборатория? Исследовать – значит идти по следу, верно? Значит, они нашли какой‑то след, а потом его потеряли, вот им и надо исследовать.

Чего же они для такого дела выстроили целый домище с майонезовыми лифтами и набили его всякими психами? Чего они ищут? Какой след исследуют? Кто тут чего потерял? Да‑с! Да‑с!"