Я валялся на диване и думал о предстоящей сегодня вечером встрече. С Оксаной мы познакомились недавно, но она уже успела меня зацепить. У нее были короткие рыжие волосы, веселый характер и милая улыбка. Внезапно, мои раздумья были прерваны телефонным звонком.

Звонил мой друг Васька. Вася, как и я, был небольшого роста и худенький, но больше нравился девушкам, чем регулярно пользовался. Вот и в этот раз я, услышав в трубке его веселый голос понял, что ничего хорошего это не сулит.

- Алло, Тимур привет. Чем занимаешься?

- Привет. Ничем пока, с Оксанкой сегодня встретиться хотел.

- О, круто, а пошлите вместе в клуб, и пусть Оксанка подружку симпатичную возьмет.

- Не получиться, мы вдвоем погулять хотели, думаю, она не согласиться.

- Согласиться, согласиться, все звони ей, я у тебя в десять буду. Пока.

Подумав немного, я позвонил Оксане и в половине одиннадцатого мы уже шли в клуб. Хотя это прокуренное заведение, в спальном районе города, и клубом было трудно назвать. Мы заняли столик и заказав пиво начали общаться. Вскоре девушки пошли танцевать. Оксана танцевала очень красиво, я просто сидел и смотрел, боясь выйти и испортить все. Ведь я, в отличии от Васька, который, то и дело выбегал к ним, танцевать не умел.

Через некоторое время Вася с Наташей, Оксаниной по подругой, уже целовались в углу, не обращая ни на кого внимания. Оксана же не собиралась останавливаться, поймав кураж, она танцевала без остановки. А я все еще боялся выйти к ней, и пил, что бы набраться смелости. Вскоре, вокруг нее начал танцевать какой-то парень, приближаясь все ближе. Долго не думая, я подошел к ним, и сказал парню, что это моя девушка, и он может идти боком. Но видимо, у этого парня были планы на мою девушку, и он предложил мне выйти, поговорить.

Обычно я пытаюсь решить все мирно, без драки. Но видимо выпитый алкоголь взял верх над разумом. Мы с Васей вышли на улицу и приготовились к разговору. Но не успев ничего сказать я получил огромным кулаком в глаз и свалился на землю. На этом все не закончилось, меня начали пинать, человека два или три. Били сильно, что бы я не мог встать. Я хотел, что бы этол поскорее закончилось, пусть даже смертью. И все закончилось, на шум прибежала Оксана, набросившись на этих парней она отогнала их от меня.

Поднявшись, немного придя в себя, я начал искать взглядом Васю, но его нигде не было. Как я узнал позже, после того, как меня повалили, он сбежал. Я не мог понять почему он так поступил. Я думал что мы друзья, и друг за друга горой, но видимо только я так думал. Позвонил он мне только через месяц и я услышал в трубке его веселый, но противный для меня голос:

- Алло, Тимур привет. Чем занимаешься?

Не судите строго, пожалуйста, первый раз пишу. Буду рада любой критике.

Я тяжело вздохнула, прикрыла глаза и устало потёрла переносицу большим и указательным пальцем. Случай у этого парнишки был совершенно обыденный: пару лет назад, измученный своим подростковым спермотоксикозом, вкупе с внешней непривлекательностью, он придумал себе тульпу – девушку мечты, отколол кусочек подсознания в собеседники. И жил бы, не тужил, если бы не подлая реальность – прыщи сошли, голос сломался и на расцветшего самца обратила своё внимание настоящая девушка. А тюльпа недовольна, психует, изводит истериками. Вот он и мучается.

Несчастные, одинокие дети, глупое поколение. Я выписала антипсихотики, вкратце рассказала ему о лечении, предложила лечь в нашу психбольницу… Сомневается.

- Реальная жизнь то всяко лучше фантазий, - говорю ему. Кивает, потом соглашается.

Люблю свою работу я, всё-таки… Парень уходит с понурым видом, а в дверь снова стучат. В кабинет заглядывает кудрявая голова Эда. Я ему киваю – рабочий день закончен, подхватываю сумочку и вылетаю в его объятия. Он меня горячо целует и мы, обнявшись, уходим домой.

Мы идём и смеёмся, мы счастливы, мы такая красивая пара, что все смотрят нам вслед. Не каждая тридцатилетняя разведёнка с ребёнком может похвастать таким мужчиной – улыбчивый лётчик, мускулистый, внимательный… Мы познакомились пару месяцев назад и – ох, как это романтично, - встречались тайно, чтобы не травмировать психику моей дочери… Но сегодня… сегодня я их познакомлю.

Мы стоим перед дверью в нашу квартиру. Знаю, что дочь ждёт дома, волнуюсь. Эд видит это, обнимает своей горячей, сильной рукой, прижимает к себе и снова целует – на сей раз нежно, подбадривающе. И волнение проходит. Уверена, он сможет очаровать мою девочку. Да, у неё непростой характер, но Эд достаточно мудр, чтобы закрыть глаза на это. Всё-таки, девочка уже пять лет как растёт без отца, а сейчас ещё этот возраст… Странный был бывший, всё кричал «отсужу, отсужу», а после суда ни разу и не навестил. В общем, мне не по себе.

Я проворачиваю ключ в замке и толкаю дверь вперёд. Аня выбегает из детской в своей школьной форме, моя чудо-девочка! Выбегает и останавливается, как вкопанная, смотрит на Эда. Улыбка сползает с её лица. Молчит.

- Твой новый хахаль? Пусть убирается, - дочь разворачивается и хлопает дверью.

Обидно, неловко перед любимым. Чувствую слёзы на своих глазах, поворачиваюсь к Эду.

- Извини её, пожалуйста, глупая девчонка, что сказать…

Он смотрит удивлённо, непонимающе.

- Ты о чём, милая? Где твоя Аня?

Помощник палача уходит, удостоверившись, что приговоренный надежно закреплен на электрическом стуле.

«Он этого заслуживает», – в который раз говорит себе Ян.

Ян своими глазами видел, что он сделал с теми людьми. Одной сиротой больше. Одной психической травмой.

Все ради дозы.

Но, смотря в его глаза, Ян едва сдерживает слезы. Сердце Яна словно плачет гвоздями, раздирая изнутри его плоть и его душу. Каждый вздох – как глоток раскаленного металла.

– Он этого заслуживает, – шепчет Ян себе под нос, но сразу же одергивает себя, прикусывает язык.

Однако по участившейся дрожи в коленях приговоренного Ян понимает, что он все услышал.

Огромные, по-щенячьи жалкие глаза мечутся в попытках сфокусироваться на лице Яна и когда им это удается, они выжигают душу. Сморщенный подбородок, трясущиеся губы. Он сейчас расплачется.

– Пожалуйста... – всхлипывает он, и его мольба едва слышна в позорном пузыре слюны.

Еще совсем мальчишка. Жить да жить. Скорее всего, он даже не понимает, что будет дальше. Сейчас он боится даже не смерти, даже не боли, а... чего-то. Может быть, неизвестности. А может быть, он просто боится по привычке. Может быть, в нем сейчас просто играет инстинкт нашкодившего пса. Может быть, он просто боится какого-то абстрактного наказания.

– Пожалуйста...

Тонкая пелена на его глазах рвется, и по щекам ползут первые струйки слез, превращаясь постепенно в настоящие реки. Кап-кап, его рубашка жадно проглатывает каждую каплю, а сам он уже не сопротивляется – просто плачет, зажмурившись и всхлипывая, с полной отдачей, будто бы позабыв про все на свете, как ребенок.

Кем он и является.

Чтобы не расплакаться самому, Ян переводит взгляд с его лица на блестящий шлем на его голове. В нем Ян видит себя – черная форма почти сливается с полумраком тускло освещенной камеры, его лицо, болезненно-желтое из-за освещения, словно парит само по себе, глаза скрыты за хищно блестящими стеклами очков, а тени облизывают его щеки и скулы так, что кажется, будто на лице играет мертвая усмешка, иногда перетекающая в спазм агонии. В отражении на шлеме он видит покачивающиеся на груди медали – всего две, зато за настоящие заслуги. Он видит играющую бликами кокарду на своей фуражке. Он видит самого себя.

Видимо, почувствовав решимость Яна, преступник лепечет:

– Папа...

Ян, будто не слыша, тянется к рубильнику.

В коридоре перед шлюзовой опять сбоил осветитель, раскрашивая лицо капитана причудливыми полосами. Старший техник давно обещал наладить проводку, но на старенькой «Медузе» вечно находились дела поважнее корабельного освещения. Текущий рейс на мусороперерабатывающую станцию не сулил золотых гор, но заменить постановщик щитов команда сможет, и капитана оставит страх быть разбитым шальным астероидом в зоне проявления. Авось на Свалке ещё чего отыщется пригодное и не сильно дорогое.

- Медленней, салага! Погнёшь контакты до рем-бокса сам попрёшь эту дуру, - старший техник Женя был как обычно не в духе.

- Стараюсь, мешок костлявый. Не ори под руку, мне и так ваша лохань за год пуще бесов надоела, - проворчал старик Нигхур, аккуратно продвигая блок фильтров по направляющим.

- Борис Андреевич, этот балласт опять за своё, - Женя обернулся к капитану.

- Потерпи немного гайковёрт. Минут через пять проявимся и он сойдёт на Свалке. Но я бы продлил контракт на год, - капитан покосился на крепкие узловатые руки Нигхура, покрытые светящимися рунами.

- И не надейся Борис, - старик качнул бритой головой, - людей у вас мало. Никто не дохнет, а я домой хочу. Да и мало вас для жерт…

«Медузу» тряхнуло, повалив Женю на старика. Блок фильтров, проскрежетав контактами по стенке, вывернулся из сильных рук Нигхура. Осветители мигнули и загорелись красным. Низкий прерывистый гул сирены заполнил коридор.

Женя медленно встал на колени. Руку кольнуло. Скосив глаза техник увидел осколки унитула на запястье. Подняв глаза выше, парень на карачках побежал прочь от шлюзовой.

- Куда собрался? – резкий рывок за лодыжку впечатал техника в пол. – Приступай к ремонту костлявый.

- Отстань идиот! Смотри: Андреичу плохо, - провыл Женя, тыча в капитана на полу. - Да и чем чинить? Унитул разбился, шлюз без фильтров не откроешь.

- Ты бесполезен, - ощерился Нигхур.

- Сам-то? Сколько в уши свистел, какой ты волшебник. А колдануть ничего не можешь.

- Я некромант, а не фея, - схватив Женю за шею прошипел старик. – Мне кровь и жертвы нужны. Кремацией страдают. Даже крыс всех повывели. Где я тебе труп возьму, щенок? Хотя.

Нигхур с интересом посмотрел на истекающего кровью капитана.

- Даже не думай, - холодное лезвие упёрлось в горло старика.

Рука на шее Жени слегка дрогнула. Руны вспыхнули. Некромант сузил наливающиеся чернотой глаза. Техник облизнул пересохшие губы. Корабль слегка завибрировал.

- Медуза, я Свалка, - голос молодой девушки прервал сирену. - Почему без щитов в зоне проявки? Пострадавшие есть?

Старый палач подошёл к электрическому стулу. Проверил ремни, провода, крепко ли стул привинчен. Он в этом и не сомневался, но процедура обязывала. Всё чисто, натёрто, готово к экзекуции. Оставалось проверить, всё ли в порядке с рубильником, поступает ли ток.

Молодой ученик тенью следовал за своим учителем. Всё это они много раз проходили в теории, но сегодня он наконец-то будет участвовать в казни. Он так долго ждал этого, но люди просто отказывались нарушать закон. Как будто сговорились. Что ж, сегодня он возьмёт своё, станет полноценным палачом.

Старый палач спокойно прошёл в рубку, дождался своего ученика и проверил показания счётчиков. Ток шёл.

- Похоже, всё готово?

- Да, осталось только помыться и побриться. Помни, ты - представитель Закона, ты - его лицо здесь и сейчас, твой голос должен быть твёрд, стой прямо, движения - уверенные. Никаких эмоций. Чётко следуй должностной инструкции. Никакой отсебятины. Всё ясно?

- Всё ясно, сэр.

- Хорошо, идём, надо приготовиться к казни.

Старый палач и его ученик покинули зал экзекуции. До казни ещё оставалось время привести себя в порядок. Старый палач зашёл к себе в комнату. Аккуратно повесил старый мундир в шкаф, взял полотенце и пошёл в душевую кабинку. Сегодня последний день. Больше не будет он здесь жить, смотреть на плохо покрашенные стены и облупившийся потолок, работать за старым потрескавшимся столом, ножку которого погрызла крыса, а на боку его предшественник вырезал перочинным ножом "Сэмюэл Кёртис - жопа". И прижимистый директор Кёртис скоро будет в прошлом. И этот самовлюблённый идиот Кэлвин, наконец, не будет ныть как ему охота кого-нибудь поджарить, ой, простите, казнить. Идиот, как будто мы тут барбекю жарим, а не людей в последний путь отправляем. Наконец, скоро он со всем этим порвёт.

Старый палач закрыл кран, вытерся и подошёл к зеркалу. Протерев его полотенцем, старый палач посмотрел на своё отражение, потрогал подбородок. Открыв шкафчик, достал бритву, пену и помазок. Нанеся пену, старый палач аккуратными движениями сбрил всё, что успело вырасти за неполный день. Затем он нанёс пену на череп, хотя и там толком брить было нечего.

Закончив, старый палач вернулся в комнату, оделся и направился в зал экзекуции. Сегодня его последний рабочий день, последняя казнь. Его собственная. Он не задавал вопросов, не стал выяснять, не ошибка ли это. Раз пришёл приказ казнить его сегодня, значит так и будет.

Вдохнув побольше воздуха, старый палач последний раз вошёл в зал экзекуции и закрыл за собой дверь.

– Здравствуй, здравствуй. Ну, что, готов к самостоятельной работе? Ну, не бойся, конечно, не брошу, буду направлять и контролировать, а то знаю я тебя... Да нет, в первую-то неделю ты хорошо поработал, молодец, отлично вышло, а дальше понеслась душа в рай. Кто на выходном нажрался, а потом с похмелья водой всю работу залил? То-то же. Да ладно, что я сам молодой не был, что ли... Давай проверим, просохло ли. Ага вроде бы нормально, сыровато ещё, конечно, но ничего, ты ж фен принёс?  Сейчас досушим. Та-а-ак... Ещё немножко... Потихонечку... Молодец, хватит. Хватит, говорю! Да что ты творишь-то, мать твою, на хрена сюда-то фен направил, здесь же по задумке так и должно быть! Забыл он. Беда с этими платниками. Вон, на бюджете ребята стараются, теория от зубов отскакивает, а ты олух царя небесного, даже собственный проект запомнить не можешь! Доставай шпаргалки, что ли, заканчивать-то надо. Ого, это что, на граните? Хобби у тебя? Недурно, недурно... Дай посмотреть. Что написано-то, не разберу? «Не...» Эй, ты куда пепел стряхиваешь, балбес ты!!! Упс... Уронил, блин. Ну, извини, я же не специально. Да ладно тебе, смотри, они как тут и были. Миленько так, в стиле хай-тек... Ну не злись, новые себе сделаешь, ещё лучше будут. Погоди-ка, погоди-ка... Что это там такое?!. Да вон же. Ну и бардак ты здесь развёл, фу, свинство какое! Вот и паразиты завелись, а я говорил же тебе! В смысле, ты сам их туда запустил?.. Какой ещё эксперимент?!

…

…

Ну ты и приду-у-урок, честное слово! Нет, это невозможно – работать в таких условиях. Ты меня вообще слушаешь?! Я для чего тебя курирую? Что значит «посмотрите, какие они хорошенькие»?! Ты знаешь, как они плодятся? Ты знаешь, что на этом этапе ты их уже не выведешь? Вся работа загублена на хрен! Две недели насмарку! И что теперь ты предлагаешь делать? Нет уж, говори, а я послушаю. Что молчишь? Бестолочь. Наворотил, теперь молчит он. Сворачивай давай проект, да перчатки надень. Аккуратнее смотри, чтоб не посыпались. Сюда их, в вакуум. Да, и всё остальное тоже, а ты как думал?! Эта работа уже безнадёжно испорчена. Придётся начинать сначала. Но имей в виду, Иегова, это в последний раз! Заруби себе на носу, пока ты на практике всегда слушай куратора! Больше я с тобой нянчиться не собираюсь. Давай, бери новую болванку. Начинай... 

-Стойте! – услышал я за спиной. Остановился, обернулся. Женщина, держась за стену, на подгибающихся ногах медленно двигалась ко мне. Глаз её я не видел, желтый фонарь освещал угол кирпичной кладки, а сам переулок тонул в темноте и мерзком ночном дожде. – Помогите… - всхлипнула она.

Я равнодушно наблюдал за её перемещениями. Годы работы в полиции научили меня цинизму и социопатии, поэтому ни прерывистое дыхание, ни всхлипы не вызывали во мне никаких эмоций. Сквозь капли, падающие с полей моей шляпы, я смотрел на её приближение.

Наконец, она добралась до меня.

- Помогите, - прошептала она мне в лицо, схватившись за рукава моего плаща. – Мой сын…

Я узнал её. Женщина с моего участка, Мэри Сью. Милая, добродушная, одинокая, воспитывающая немолодого полудурка, большую часть своей нищенской пенсии отдавала в залоги, чтобы вытащить сынка из участка. Опять, наверное, влип в какую-то нелепую историю.

- Мой сын… Я убила его… помогите…

Меня сложно удивить, но сейчас мои брови поползли вверх. Давно пора.

-Мэм, пройдёмте в участок, вы успокоитесь и расскажете мне всё.

Держа её под локоть, я зашагал обратно на работу. Мысли текли вяло, как капли по мокрым окнам стекали вниз, чтобы сорваться с проржавевших подоконников нам на головы. Мерзкая дождливая ночь обещала оставаться такой же. Надо было сразу пойти в бар и надраться. Чёрт меня дёрнул зайти домой…

Мы сидели в моём кабинете, желтый свет лампы выхватывал из темноты бумаги на столе, заставляя шкафы у стены расплываться причудливыми тенями. За окном шумел надоевший дождь.

Мэри рассказала мне, как её сын пришёл домой накачанный какой-то дурью, с такой же сторчавшейся девкой. Как начал орать на мать, чтобы принесла пожрать и выпить, и выметалась из дома на ночь. Как она схватила нож, когда он занёс над ней руку для удара, как когда-то его отец. Дальше она рассказать не смогла, зашлась в рыданиях и уронила стакан с кофе. Я курил и смотрел на неё сквозь сигаретный дым. А дальше я сделал то, что должен был сделать. Я взял ручку и листок бумаги.

Мэри получила пожизенный срок за двойное убийство. Я не смог повлиять на смягчение приговора. Теперь она отбывает своё наказание где-то на юге, а я продолжаю выполнять свою работу, от которой тянет каждый вечер надираться и блевать по подворотням и переулкам.