Первая часть
Байки Саши Корвена: Крысолов

Герой на двенадцать часов.

За год до того, как Август ввязался в дело с Крысоловом.

Полдень.

Сапоги юноши слегка поскрипывают несмазанной кожей: долго стоять, преклонив колено очень неудобно, но если он не может выдержать даже такое легкое неудобство, то тогда какой из него инквизитор. Перед ним за длинным столом сидят четверо мужчин, большие сановники. Именно им решать дальнейшую судьбу юноши. С левого края сидит Марко, настоятель нового монастыря. После трагических событий прошлого, монастырь переехал в катакомбы, где новые поколения монахинь учатся служить благому делу и врачеванию. Рядом с ним Сангвин, мастер над инквизиторами. Его мнение будет решающим, и Август боится лишний раз поднять глаза, продолжая покорно стоять пред мужами. Сангвин попивает вино из кубка, и, кажется, вообще не заинтересован быть здесь – он отрешенно болтает остатками вина, но не дает кубку опустеть, каждый раз пополняя его заново из кувшина. Рядом с ним сидит Преподобный. Имя его Августу не известно, но этого тучного, неприятного внешне, но обожаемого всеми мужчину он знает в лицо. Сколько проповедей он прочитал, скольким людям помог добрым словом и молитвой. Преподобный вызывает мистический трепет перед собой, которому невозможно сопротивляться. Последний за столом – это Эрих, апотекарий Церкви. Мрачная фигура в наряде ворона, от которой пахнет травами и отварами. О нем Августу ничего не известно, но нутро подсказывает держаться подальше. По возможности.
-Август Риггер, - Преподобный встает и, наконец, будто впервые замечает стоящего перед ними парня, - твое прошение перейти в сан инквизитора было рассмотрено.
Голос Преподобного разносится по темной, сырой зале катакомб. Стены будто дрожат от тембра Преподобного, а свечи, расставленные на полу повсюду самим Августом, покачивают огоньками.
-Однако, осталось испытание твоей веры и решительности. Ты должен доказать и нам, и Богу, что ты – достоин. Достоин нести бремя власти, достоин исполнять Волю его, став карающей дланью. А до сих пор…

Преподобный берет свой кубок, наливает в него вина и степенной, грузной походкой подходит к Августу. Встав перед преклонившим колено юношей, Преподобный протягивает кубок и велит пить. Август подчиняется. Терпкое вино отдает металлическим привкусом, слегка щиплет язык.

-До тех пор ты отлучен от Церкви, сын мой. Не будет тебе ни помощи, ни поддержки. Ты мертв в глазах бога и Церкви. Уходи и возвращайся не раньше, чем слава о твоих добрых поступках обгонит тебя. Времени тебе до полуночи. После двери не откроются.

Август даже скрипит зубами. Вот так просто. Годы обучения, богослужения и выматывающих занятий. Служба церковным мальчишкой, после – катаром. А теперь – убирайся... Это его последний шанс. Август встает, благодарит Преподобного, кланяется и выходит, сжимая кулаки. Решимость его не знает преград.

Час дня.

За спиной Августа закрываются двери. Он слышит, как тяжелый засов запирает от юноши дверь в его привычный мирок, где он провел последние пять лет. Он уже даже забыл, как выглядит Норфельд, и, оказывается, не много потерял.

Город осенью ещё более мрачен, чем обычно. Темные, тяжёлые свинцовые тучи над головой плачут мелкой, холодной и противной моросью. Мистический туман неверной дымкой заволакивает улицы, по которым бредут по своим делам уставшие, бледные люди, утратившие надежду на светлое будущее. Мечты, надежды – все это осталось где-то далеко позади. В том городе, над которым светило солнце, а каждая ночь не была испытанием храбрости. Август сплюнул себе под ноги.

Так будет не всегда. Норфельд восстанет из этой тьмы, а вся нечисть, что наводнила город будет гореть в аду. Для этого он станет инквизитором.

Улочки петляют, путают Августа. Город похож на злой калейдоскоп – никогда не знаешь, куда выйдешь в следующем повороте, но Августу некуда пойти, так что… какая разница? Он проходит мимо заколоченных дверей старой мясной лавки, мимо старого собора, вид которого пугает и угнетает. Некогда прекрасное здание будто бы вывернуто наизнанку, показывает свое нутро сквозь искореженные, как листы железа, стены. Один из поворотов выводит в предместья. Как называется деревенька Августу не известно, но выглядит она жалко: худющие коровы чешут закоревшие бока о покосившийся забор, клонятся к земле чахлые, запаршивленные посевы. Единственные яркие пятна в сером мареве – это тыквы, возникающие теплыми осколками прошлого благополучия, тут и там.

Снова поворот. Сколько Август уже бродит? Час? С этими блужданиями и без солнца сложно почувствовать течение времени. Из раздумий Августа выдергивает душераздирающий вопль. Он доносится сверху, и юноша обращает взор на тучи. Из густого, черного покрова вылетают три богомерзкие пародии на ангелов. Сначала их сложно разглядеть, но они пикируют к крышам и начинают летать над самой черепицей, воя и стеная. Теперь трех уродцев можно разглядеть и нечто подобное Август уже видел.

Тела крикунов сшиты медными скобами и проволокой. Руки и ноги пришиты к телам и явно не принадлежали кадаврам при жизни. Все трое рукокрылые – нетопыриные крылья так же пришиты к рукам, и с их помощью дьявольские создания и парят в небе. Они схожи между собой, кроме одной детали. Их лица. Это медные маски с гротескными выражениями лиц. Уголки губ на одной печально тянуться вниз, в то время как другая наоборот, скалится в злой, клыкастой улыбке. Третья тварь не носит маску. Ее голова – это пришитая голова волколака, что делает мерзость в глазах истово верующего Августа еще более отталкивающей.

-Настоящий ублюдок. Летающий волк, этого еще не хватало… - бубнит себе под нос Август, прячась за углом дома. Сейчас юноша без оружия и нет смысла лезть на рожон. Твари кружат над домами, рвут черепицу, а горожане, коим не посчастливилось встретить троицу на улице бегут в ближайшие дома. С хлопаньем закрываются ставни и двери.

Три уродца будто бы и не жаждут крови. Их дело – террор. Они пугают, кричат, ломают крыши, но не нападают на людей. Вскоре, навеселившись, рукокрылая троица взмывает ввысь и скрывается в черной пучине, из которой явилась.
«Мне нужна помощь», - кусая себя за кулак, думает юноша. И на ум приходит только одно место.
Два часа.
Снова туманные улочки пытаются путать будущего инквизитора, однако теперь, зная конечную цель, Август добирается быстрее. Это улица Ремесленников. Когда-то тут работали плотники, мясники, сапожники и портные. Теперь же лавки забиты досками или, ещё хуже, стоят призраками былых дел: двери открыты нараспашку, витрины разбиты, показывая свое пустое, пыльное нутро. Но не всем так не повезло, и именно туда держит путь юноша. К вывеске – столбику белого цвета с красной спиралью. Мало кого удивляло, что цирюльня еще работает. Многие ходили туда, как в паб. Пообщаться с вечно улыбающимся брадобреем Маркусом. Он был довольно юн, но суровых, побитых жизнью мужчин это не смущало, и они охотно делились новостями с ним и между собой.

Дверь открывается, звенит колокольчик, и Маркус, в этот момент сбривающий чью-то бороду, приветливо машет гостю рукой, еще даже не узнав его.
-Здравствуйте! – он широко улыбается, но признав Августа улыбка с его губ пропадает. Более того, он бросает на Августа убийственный взгляд. Напрасно. Август сам знает, что надо держать язык за зубами.
-Доброго дня… - кивает юноша и садится на лавку, ожидая, когда брадобрей закончит.
Стрижка занимает около получаса, показавшихся Августу вечностью. Когда же все было кончено, Маркус берет в руки метлу, и, подметая, дожидается, когда они остались наедине.
-Чего тебе?
- Я пришел за помощью.
-Ты же знаешь. Ты отлучен от церкви, для меня ты практически еретик. Какая помощь? – Маркус всплескивает руками, метла делает взмах, и волосы на полу разлетаются повсюду. Мужчина снова начинает подметать, но теперь еще и грязно бранится.
-А я пришел к тебе не как к инквизитору… - начинает Август, и Маркус шипит на него. Лучше об этом не распространяться, иначе клиенты будут куда осторожнее в своих словах, - а как к другу.
Август с Маркусом знакомы очень давно. Вместе были служками, вместе пошли катарами, но затем их пути разошлись. У Маркуса был настоящий дар развязывать языки, по-хорошему и по-плохому и его карьера стремительно взлетела. А Август еще пару лет оставался безликим катаром-монахом, грубой силой на службе инквизиции.

Маркус фыркает, а затем кивает другу, мол, «чем могу?».
-Оружие, совет, что угодно. Мне не к кому обратится. Я, кажется, знаю, что делать, но…
Г-Силенок боишься не рассчитать?
Вместо ответа Август кивает.
-Ладно. Жди здесь, - Маркус уходит в подсобку, а затем возвращается не с пустыми руками.
-Это дружеский подарок. Я надеюсь, это тебя сбережет. Но, Август, пожалуйста. Не прыгай выше головы.
-Только если выше твоей, - с усмешкой отвечает Август разворачивая холщовый сверток. Внутри лежит кортик. Рукоять и ножны его темно-зеленые, с искусно нарисованных на них розами. Вытащив клинок, Август даже выдыхает – красивый серебряный клинок так же гравирован узором шипастых роз, а на обеих сторонах клинка вытравлена надпись: «Пусть все твои раны будут смертельными».
-Спасибо, Маркус!
-Иди уже. Времени тебе до ночи, потрать его с умом, - насмехается над ним друг, положив руку на затылок Августа и просто выталкивая его из своей цирюльни.

Три часа.

Снова за спиной Августа закрываются двери, оставляя его один на один с туманной улицей. Теперь, хотя бы, у него есть чем защищаться. Однако, как и в первый раз юноша без понятия, что делать. Мрачные твари, летающие и терроризирующие горожан, не выходят у будущего инквизитора из головы, но как ему победить тех, у кого преимущество в воздухе? Август снова отправляется слоняться по неприветливому городу и под ногами юноши хлюпает грязь.
«А, может, ну его? У Маркуса все вышло гладко. Знай себе – сдавай недовольных, называй еретиками, да жги напропалую. Или как Эзра», - при мысли об этом инквизиторе Август вжимает голову в плечи. Сразу же вспоминаются жуткие глаза инквизитора, в которых вечно горит недобрый огонек. А уж о его методах среди катаров ходят легенды. Если ты попал в эти лапы – тебе не выбраться.
И все эти раздумья ведут Августа в одну сторону. Никто из известных ему инквизиторов не сражается с нечистью. Может, есть несколько идейных, но они в деревнях борются с оборотнями. А в остальном – ведьмы, еретики, колдуны-культисты. И все это тоже люди. Такие же напуганные норфельдцы, как те, что приходят молиться каждый день. И кто их защитит? Они молят бога о спасении, но вместо манны небесной получают лишь летающих трупов, вампиров и все новое, и новое горе.
«Нет. Я не буду таким», - Август сжимает рукоять кортика до хруста кожаных перчаток. «Я буду тем, кто отправляет мертвецов туда, где им положено быть».
Кровь закипает. Август бросает взгляд на бросающий ему вызов город. Когда-то он мог назвать Норфельд своим домом. Теперь это мавзолей, склеп, где мертвецы еще пока что живы. А вот кого под этим Август имел ввиду, кадавров или горожан, юноша так и не решил.

Походка становится тяжелее, и теперь юноша знает, что искать – он вслушивается в шум улиц, чтоб снова услышать тот леденящий душу визг и ныряет в разинутые пасти брошенных лавок. В них уже почти ничего не осталось, но Август, все же, находит то, что ему нужно.

Четыре часа

Подходящий дом нашелся неподалеку, на той же улице Ремесленников. Видимо, раньше тут была барахолка – с первого взгляда будущему инквизитору сложно было определить, чем именно торговали тут. Тем лучше.
Это было ветхое, двухэтажное здание, в котором первый этаж был отведен под лавку, а на втором расположились три комнаты, объединенные узким коридором. Именно туда Август принес целый мешок всякой полезной всячины и начал готовиться к обороне. Самый действенный и самый сложный способ победить превосходящего врага: это сделать его преимущество недостатком.

На Норфельдскую брусчатку сыпались стекла, когда Август выбивал окна. Соседи могли бы пожаловаться на грохот, но соседние дома пустовали, так что юноша без зазрения совести ломал полы огромным молотом, а позже, выбравшись на крышу, разобрал черепицу, сделав в ней дыру, достаточную, чтоб и он, и твари могли в нее забраться. Однако, Август не зря собирал всякий мусор по лавкам. То тут, то там он оставлял сюрпризы для своих будущих жертв, планируя оборону. Натягивает веревки и находит доски покрепче, вбивая в них гвозди. От работы он пропотел, как старый плотник, но время не ждет. За монотонной работой Августа гложет одна и та же мысль. А не прыгает ли он выше головы? Он – лишь юнец. Последние годы он ходил за опытными мужами, и даже когда инквизиторы шли за ведьмой, они брали с собой подмогу. А сейчас что? Он один против троих, и не просто троих. Настоящих тварей из преисподней, есть ли у него хоть шанс? Август трясет головой. «Это просто страх», - успокаивает он сам себя, - «это нормально. Нормально бояться. Главное, не дать себя победить. Ни ему, ни им».

С этой мыслью, он потуже завязывает подаренный кортик на черенке от лопаты.

Пять часов

Дом ощетинился ловушками, и работа была выполнена, но будущему инквизитору некогда отдыхать. Он прячет оружие на чердаке и выходит на улицу, обращаясь в слух. Где-то должен раздаться паскудный визг кадавров. Август идет медленно, чтоб не мешать самому себе слушать хлюпающими звуками шагов. Пять, десять, пятнадцать минут… И наконец, вот он. В соседнем квартале!

Август мигом сворачивает в переулок. Лишь бы не заплутать, лишь бы…
Переулок выводит его на улицу, и юноша стрелой мчится на инфернальный визг. Улицы петляют, переулки похожи на темные, мокрые кишки какого-то зверя. Дважды он едва не сбивает прохожих, трижды не вписывается в поворот, отбивая себе бока и плечи. И, все же, находит «добычу».
Тройка кадавров занимаются привычным делом. Они ревут, пролетают над головами, отрывают створки окон.
-Эй! – Август машет руками, но тварям нет до него дела. Благо, он подготовился. Из заднего кармана он достает масляную тряпку и огниво. Он бьет о кремень, высекая искры, пока, наконец, тряпка не занимается.
-Эй, ублюдки! – снова во всю глотку орет Август, и машет, но теперь уже огнем, - идите сюда, я вас запихаю обратно, откуда вылезли!

Конечно, безмозглым уродцам нет дела до слов, но вот горящая тряпка на них действует. Они замирают на миг, а затем, с воплями и шипением бросаются к Августу, который, не будь дурак, со всей мочи бросается туда, откуда пришел. Теперь, зная, куда ему возвращаться, мороку Норфельда не запутать юного Августа. Парень бежит через переулки и слышит, как за его спиной тяжелые туши кадавров прыгают с крыши на крышу, срывая с домов черепицы, врезаясь в стены. Может, они неплохо летают, но какие же они неуклюжие…

Когда, наконец, Август добирается до своего укрепления, тряпка уже начала жечь ему руку, но юноша никак не решался выбросить ее. Цена ошибки могла быть слишком высока. Он машет ей в последний раз, привлекая внимание уродцев, и забегает в распахнутые двери, где зажигает ей же самодельный факел. Просаленная тряпка на ножке от стула занимается огнем, и Август заходит вглубь дома, который трясется от ярости кадавров. Одна из тварей, как летучая мышь, начинает ползать по стенам, две другие рыщут по крыше.
Август поднимается на второй этаж. Ему страшно, но это чувство быстро перерастает в жажду боя. Пора покончить с этим! Кровь начинает закипать, а во рту снова появляется тот терпкий, металлический вкус выпитого часами ранее вина. Но оно уже не щиплет язык, а каленым железом начинает жечь десна. Эта боль не ослепляет, но глаза парня заволакивает красной пеленой праведной ярости. Он умрет, но заберет кадавров за собой. Это чувство изливается из него в крике, эхом расходящемся по пустому дому.
-Слушайте, твари! – поднявшись на второй этаж кричит Август, - когда в аду ваши задницы начнут жарить черти, вы выдохнете от облегчения, потому что это будет значить, что я с вами закончил!
Вряд ли нежить поняла хоть слово, но на его голос в ответ рычит тварь, ползающая по стене, и устремляется к ближайшему окну. Оно приветливо открыто, и тварь залезает в него, видя освященного светом факела Августа.
Тварь просовывает в окно плечи, в этот момент Август ногой дергает за веревку, и ловушка захлопывается. Утяжеленная, поднятая рама разбитого окна опускается вниз. Стекла, как клыки, пронзают грудную клетку твари, вонзаются в деревянный подоконник, и, будто этого мало, спину твари пробивают длинные, плотницкие гвозди. К вою твари прибавляется крик боли, но он звучит как музыка для воинственного юноши.

Тварь дергается, рычит, но сил ей недостаточно, чтоб выбраться из этого капкана. В пару прыжков Август оказывается рядом, наотмашь бьет тварь факелом по затылку. Раз, затем еще один. С каждым ударом Август чувствует прилив сил и странное, почти эротическое, удовлетворение. Сам парень не видит, как в его глазах зажигается тот же огонек, что пугает его в глазах другого инквизитора.Удар, еще и еще. Старая черепная коробка кадавра хрустит под факелом, тухлая кровь, черная как нефть, льется на пол.
-Гори! – не своим голосом ревет Август, и опускает факел на приготовленный ворох книг и тряпья. Огонь чудом моментально занимается, словно это не старая бумага, а сено. Языки пламени лижут голову и плечи твари, она садит по стене на улице ногами, воет, но ничего не может сделать. Так Август и оставляет ее, в горящей комнате. То, что весь дом сгорит, его не заботит. Это будет их могилой.

Тем временем мужчина слышит похожий визг на чердаке. Значит новая жертва попалась в ловушку. Близнец грустной маски, «Комедия», нашла дырку в крыше и забралась в нее, и, грохнувшись на пол, угодила ногами в подготовленные ямы в старых досках. В самих ямках все те же гвозди. Они торчат как снизу, так и под углом в полу сверху – чем сильнее тварь пытается вытащить ногу, тем сильнее впиваются железные колья в стопу. Когда Август поднялся на чердак, тварь настолько дергала ногой, что, под хруст разрывающихся связок, она отрывала себе уже вторую стопу. Ходить и бросаться «Комедия» уже не могла, но заметив Августа поползла к нему, как летучая мышь, на брюхе, перебирая своими слишком большими для маленького чердака крыльями.
Рядом со входом Август припас свое копье, и, взяв его, приготовился к бою. Он выставил вперед факел, замахнулся копьем и приготовился. Тварь шипит, цепляется крыльями за доски и, рывком подтянувшись, с невероятной силой бросается на Августа, но не тут-то было: мужчина встречает летящее тело ударом факела в морду, и отпрыгивает назад – он не так глуп. Тело «Комедии» оказывается в дверном проеме, и Август ногой бьет по приоткрытой двери, в которой он отломал нижнюю часть. Дверь захлопывается, и тварь застревает в ней, прижатая верхней частью.
Август стоит перед пойманной тварью. В голове его вспыхивают образы и все они – о насилии. О том, как можно медленно срезать маску с лица твари, как один за другим распороть швы, лишая кадавра рук и ног. Как после насадить отрезанную голову на копье и пройти по улицам, чтоб все знали, что их можно победить. Или, тем паче, раздать ошметки кадавра горожанам и устроить шествие, чтоб все видели разобранную, как куклу, скотину. Улыбка на лице мужчины становится все шире, напоминает хищный оскал. Он чувствует биение своего сердца… но нет. Надо взять себя в руки. Он – инквизитор, а не садист. Эта тварь тоже когда-то была Норфельдцем. Чей-то извращенный ум, злой умысел надругался над павшим.
-Я дарую тебе прощение. Все кончено. Возвращайся во всеблагие объятья Создателя.
Август шепчет молитву, а затем пронзает шею «Комедии» копьем. Тварь утихает мгновенно.

Шесть часов.

Дом за спиной Августа трещит. Огонь лижет старые доски, вырывается из окон. На сей раз дверь за спиной мужчины не закрывается – некому ее запереть, да и незачем. Он выходит, заляпанный тухлой, тягучей кровью кадавров, с факелом в одной руке и копьем в другой. Ему предстоит еще один бой. Ублюдок ждет на улице.

Тварь Август заметил сразу. Грузное, тяжелое, крылатое тело ожидает его на крыше дома напротив, и, когда будущий инквизитор выходит на улицу, воет, как волк на луну. На секунду Августу кажется, что оно воет по павшим собратьям. Тварь взмывает в небо, а затем пикирует вниз, тяжело приземляясь – тело, как мешок с нечистотами, сваливается на дорогу, разбрызгивая грязь, но Ублюдок не пострадал. Он перекатывается, становится на четвереньки, скалит клыкастую волчью пасть. Здесь ему ничего не мешает. Этот бой будет честным.

Август, раскручивая факел как палицу, медленно идет на встречу верной гибели. Страха нет. Не дрожат колени, но и то пьянящее чувство, которое он испытал, тоже прошло. В голове – пусто, весь Норфельд вокруг будто сжался до размеров этой маленькой улочки.

Ублюдок нападает первым. Он совершает головокружительный прыжок к Августу, и наотмашь бьет его лапой, к которой пришито гигантское нетопыриное крыло, но Августу удается избежать смерти – он пригибается, ныряет под руку и перекатывается по дорожной грязи. А встав на колено замахивается для удара копьем, но самодельное оружие не настигает Ублюдка. Несмотря на то, что тварь такая здоровая, кадавр, оказывается, еще и очень ловкий. Он быстро перепрыгивает на месте, и той же лапой машет в обратную сторону. Крыло сшибает Августа, и он кубарем катится по брусчатке, отбивая плечи и спину. Быстро встать не выходит – все тело жутко болит, и мужчина со стоном хватает себя за бока. Копье отлетело в сторону, но вот факел лежит рядом.

Слышится громкий рык, и Ублюдок, по-животному, бросается на обидчика, целясь в его глотку. Перегрызть и дело с концом. Но Август не такая легкая добыча. Вместо глотки в пасти кадавра оказывается факел, огонь жжет нёбо, и это дает Августу шанс уползти к валяющемуся копью, пока Ублюдок скулит, мотает головой, пытается сбить пламя, перекинувшееся на шкуру на морде искрами.

Август поднимает копье, и пока тварь пятится, ослеплена болью и занята попытками сбить огонь, подскакивает к ней сбоку и втыкает ей копье в бок. Рык боли Ублюдка превращается в визг, он начинает махать лапами хаотично – пламя застилает ему глаза, и один удар когтистой лапы задевает Августа по ноге. Рана глубокая, когти рассекают плоть как нож масло, и мужчина валиться на землю, не отпуская копье – свой единственный шанс на спасение.
Услышав стон и падение тела, Ублюдок тут же бросается к цели, но не видит, что копье Августа уже направлено в его тушу. Со всей силы кадавр кидается к мужчине и насаживается тушей на клинок. Хрустят ребра, трещит древко-черенок, но тварь не унимается, тянется к Августу из последних сил, пока не обмякает. Август, сначала не верит, что все кончено. Он победил. Из последних сил, он отползает в сторону. Из бедра хлещет кровь, ребра сломаны, в глазах темнеет, и нет сил оставаться в сознании. Последнее, что он слышит, это голос Маркуса.
-Эй! Приведи народ! Скорее!

Семь часов

-Скорее!
Август приходит в себя лишь на мгновение. Сколько он был в отключке? Вокруг куча народа, и его волокут куда-то двое, держа под руки. Мужчину слева он не знает, но справа Маркус. Он рявкает на толпу, что собралась рядом с ними.
-Бегом в новый собор, пусть приготовят койку! Отойди, не мешай идти! Смотрите, чтоб еще тварей не налетело!
Уже стемнело. В Норфельде и так постоянная темень, а уж вечер от глубокой ночи и вовсе не отличить.
-Маркус…
-Тихо. Из тебя кровь хлещет, молчи.
-Маркус, я… - Август говорит это вопрошающим тоном.
-Да. Ты справился. Отличная работа, парень.
Услышав это, Август снова отключается на какое-то время, но позже приходит в себя. Вокруг еще больше людей. Все говорят, кричат что-то, но мужчина не может разобрать слов. Это похоже на гул пчелиного роя. Август тяжело смотрит по сторонам.

Неподалеку кто-то тащит телегу, на которой лежит труп Ублюдка, и зеваки не дают пройти. Дети тыкают в труп палками, женщины причитают. Август может заметить, как горожанин смачно харкнул на волкоголовый труп.
-Мы можем их убить!
-Это был инквизитор. «Не прыгай выше головы», помнишь?
-Нет. Это был просто парень.
-Кто?
-Да вон, тащат его.
-А ты, поди, так же хочешь? На ногу его посмотри, ему крышка!
Народ ликует. Победа над кадавром придает им уверенности в завтрашнем дне. В воздух поднимаются вилы, факелы, люди нескладно чествуют героя, но сам герой не может насладиться своим часом славы. Рой голосов бьет по ушам. Голова Августа бессильно опускается, и перед очередным обмороком он видит свою ногу. Ему ее перевязали, но рана выглядит жутко: рваные ошметки плоти свисают на месте пореза и истекают желтой, гнойной жижей. Кожа вокруг приобрела болезненно-зеленый оттенок, и каждая вена, каждый сосуд рядом почернел. От такого зрелища к горлу подкатывает едкий ком, но мужчина не знает, вырвало его или нет. Он снова проваливается в обморок.

Очередной раз Август приходит в себя. Больше его не волокут. Маркус, тяжело дыша и надувая щеки, несет его на руках, стискивая зубы. Это привычные катакомбы, в которых запах плесени смешался с запахом свеч и благовоний в мерзкое амбре. Впереди них идут трое. Катар с факелом, монахиня, которая носит необычную, кроваво-красную робу и Эрих. Мужчина в вороньей маске изредка оборачивается, и стекла, через которые он смотрит, блестят красным цветом в свете огня.
-Мы почти пришли, дружище. Держись. Пожалуйста, только держись.
Август не может ответить. В горле пересохло, да и в сознании он пребывает лишь миг. Снова его глаза закатываются. «Так и сдохну?» - спрашивает Август сам у себя и снова теряет сознание. Нога горит огнем, словно Ублюдок так решил расквитаться за опаленную морду.

Восемь часов

Снова пробуждение. Теперь Августа никто и никуда не тащит. Он лежит голый на койке в соборе, и больше не чувствует той слабости, что была с ним в последние, как ему показалось, пару минут. Рядом с ним сидит монахиня, и теперь он может рассмотреть ее.

Кажется, что она красива, но капюшон рясы скрывает ее глаза и нос. Видно только тонкий росчерк губ. На голове ее, поверх капюшона, золотая, искусно выполненная тиара, покрытая торчащей золотой проволокой, имитирующей лучи. За ее спиной, к стулу, на котором она сидит, прислонен странный жезл. На его навершии тоже лучики, как солнце, но более странно выглядят несколько колб. Одна наполнена ярко-желтой жидкостью, будто жидким янтарем. Вторая же, нет сомнений, наполнена кровью.

Рукав монахини закатан, и в ее вену воткнута игла, соединенная с трубкой, которая ведет к руке Августа, в которой находится такая же игла.
-Какого… - Август тянется выдернуть из своей вены иглу, но монахиня мягко накрывает его ладонь своей.
-Не поминай всуе, - Август слышит глухой, строгий голос, с другой стороны. Это Эрих. Словно падальщик, он нависает над Августом. Сквозь красные стекляшки, герой может разглядеть широко раскрытые, разглядывающие его глаза. От этого взгляда неуютно.
-Что вы делаете?
-Ты потерял много крови, но ничего, к вечеру уже будешь на ногах– отвечает ему Эрих. Голос его холоден, совершенно без эмоций.
-А ты? – на выдохе спрашивает у монахини Август, но женщина молчит. Кажется, что она даже не дышит.
-Это Селеста. Уникальная женщина. И очень полезная, - Эрих отвечает за нее, и разворачивается на каблуках. Только сейчас Август заметил, что на соседней койке лежит Ублюдок. В его брюхе гигантская дыра, и Эрих достает из нее потроха твари, раскладывая по мискам.
-Не говори. Готовь речь, инквизитор. Набирайся сил. Время еще есть, - бросает Августу через плечо Эрих.

Продолжение в комментариях

Друзья привет.
Оставляйте, пожалуйста, комменты. С обратной связью куда проще учиться и делать выводы о том, все ли нормально я делаю. Это единственная статистика, которую я могу собирать.

Часть 1: Байки Саши Корвена: Крысолов
Часть 2: Байки Саши Корвена: Крысолов. Часть 2

Нэн сидела, прикованная тяжелыми цепями к столу, словно она преступница. Август даже немного смутился и растерялся – не это он имел ввиду, когда предлагал её вызвать на допрос. Старая женщина сидела нахохлившись, как воробушек на морозном ветру. Зрелище было весьма жалкое - втянутая в старушечьи подрагивающие плечи мелко дрожащая голова, растрепавшаяся седая прическа свисает спутанными лохмами. Видно было, что такое положение ей даётся тяжело – сама она всю жизнь прожила праведно, и вот заслуженная награда - сидит в казематах, словно какой-то еретик.

Рихтер встал у входа, скрестив руки на груди. Он явно отдал Августу контроль над ситуацией, это дало ему выгодную паузу для приведения чувств и мыслей в надлежащий порядок. Инквизитор изо всех сил пытался не подать виду, что растерян не меньше Нэн.

Со скрежетом Август пододвинул к столу массивный ивовый табурет, поближе поставил странную пятиугольную оранжевую свечу, горевшую ярким ровным светом. Под источаемый свечой терпкий запах трав инквизитор начал допрос.
-Итак…
-Я ничего не знаю! Ничегошеньки! – после первого же слова Нэн будто прорывает, слова быстрым потоком рвутся наружу - я не виновата! Рихтер, ты же знаешь, я никогда бы не стала…
-Меня не приплетай – сухо отрезает Рихтер. Августу не достает опыта и напора, чтоб остановить бурное словесное излияние Нэн.
-Мы бы сразу рассказали все, если бы знали, что происходит! Как же это – в приюте! Я изо всех сил стараюсь, чтоб там была праведная чистота! Видать, детишек к Престолу забирают, а я не при чем, совсем-совсем!
-Погоди. Ты, о чем это вообще, - неуверенно уточнил Август.
-Как о чем? О том, что ребятки мрут в приюте. Не убиваю я их, они просто засыпают за молитвой и не просыпаются…
-Не о том речь.
-А?
-Я хочу поговорить с тобой о Марке Джерриксоне и его друге Рудольфе. Какими они были? Было в них что-то странное, привлекающее внимание?
Нэн недоверчиво смотрит сначала на Августа. Моргает с таким видом, будто не может поверить, что здесь она не из-за приюта. Даже, чтоб проверить, правда ли – смотрит на Рихтера, который продолжает безучастно стоять в стороне.

-Марк? Да. Был такой парнишка. Хорошенький был, да помер уже, думаю. Это его Рудольф выманил, точно говорю. Слова старухи по-прежнему звучат заискивающе, но уже более уверенно.
-Почему ты думаешь, что Марк умер?
-А что ещё может случиться с ребёнком в Норфельде? Сбежали они лет пять назад. С тех пор о беглецах ни слуху, ни духу. Я так скажу – Да и черт с ними. Отвернулись от Престола, решили пойти против Всевышнего – пусть получают то, что заслужили.
Вместо ответа Рихтер только шумно плюнул себе под ноги.
-Не о том разговор, - Август тоже слегка скрипнул зубами. Старуха его бесит, и он решил использовать это чувство себе на пользу.

Инквизитор резко вскакивает с табурета и бьет ладонями по столу.
-Марк Джерриксон и Рудольф! Какими они были? Чем ребята интересовались? Как проводили время! Быстро, старая ведьма, а то Богом клянусь, я у тебя в комнате столько ведьмовских оберегов найду, что гореть будешь на медленном огне неделю!
Крик Августа заставил старуху откинуться назад. Снова скукожившись, она испуганно закивала. В свете свечи её глаза слёзно заблестели. За что он с ней так? Она же всю жизнь положила на то, чтоб растить праведников. А теперь из-за двух каких-то проклятых еретиков ей гореть? Это несправедливо и абсолютно бесчестно.
-Да что ты о них знать-то хочешь? Два парня, оба обалдуи. Марк, до того, как Рудольф привели, был хорошим мальчиком. Исправно молился, читал писание по вечерам и другим ребятишкам пересказывал. Примерный и хороший мальчик. А потом как привели Рудольфа – испортился. Начал в драки лезть вместе с ним, по вечерам из комнат сбегали. Я их, как только ни воспитывала…
-Знаю я твоё воспитание… - из темноты послышался голос Рудольфа. Тихий, чтоб не перебивать, но и оставить эту фразу без комментария Рудольф не мог. Однако, Нэн его услышала.
-Да, я их всех воспитывала! Дети должны расти в смирении и покорности. Мальчишки более беспокойны и злонравны! Они изначально грешны в своей ранней похоти и тяге к запретному! Рожденные в беззаконии и грехе, они тянутся ко греху куда как больше, чем девочки. Если это не пресечь на корню, то вырастет блудник, убийца или, того хуже, еретик! Как я тогда смогу честным людям в глаза смотреть? Как оправдать и замолить тот страшный грех, что я вырастила еретика? А мальчишки потому и сбегают, что их ко всякому греху тянет!
-Нет, они сбегают, потому что ты чокнутая, старая карга, которая не даёт детям быть детьми, - ответил ей инквизитор и Рихтер у него за спиной довольно усмехается.
-Да как ты…
-Не забывай, где сидишь, ведьма, - грубо прерывает её Август, - Марк и Рудольф. Дальше.
-Да что еще? Рудольф – деревенский детина. Ни о правилах приличиях, ни о простейшем воспитании и речи не шло. А Марка мы с Анжеликой с младенчества воспитывали. Подкинули его нам ещё младенцем в люльке. Слабый и дохлый был, мы этого доходягу вдвоем выхаживали, лечили и слава Богу выкормили. Спасли! А он, не благодарный пёс, сбежал, чтоб с этим хамлом якшаться.
-Интересы?
-Не знаю я, какие интересы у Рудольфа были. Он неотёсанный деревенский увалень, все его интересы - набить пузо да безобразничать. А Марк очень воцерковленным мальчиком был. И все молитвы наизусть знал, и Приход Спасителя наизусть читал. Был крайне благочестив и чист душой. Очень любил Спасителя и ждал его приход. Хороший мальчик был. Не уберегли.
-Пошли, Август.
-Всё?
-Да, всё.
-А как же я? Меня отпустят?
-Разумеется нет. Тобой займутся другие инквизиторы. У тебя в приюте дети умирают, сами собой. Это оставлять нельзя, - бросил Рихтер и трижды постучал в дверь. С гулким шорохом открылся засов и лунарх вышел. На его место вошёл другой мужчина – статный, с волнистыми волосами, зачесанными назад. Серебряные заклепки на его мундире засветились от пламени свечи, а в глазах отражался алый огонек.
-Привет, Эзра.
-Салют, Август! – мужчина махнул рукой, а затем похлопал парня по плечу, - удачной охоты!
Эзра шумно завозился, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой инструменты, и перед тем, как закрыть за собой дверь, Август прощается с Нэн. Её ждёт очень незавидная участь.

Снова Август на улице. С неба на Норфельд сыпется мелкая водяная пыль, от которой хочется спрятать лицо за воротником. Прохожих нет – у горожан и так осталось слишком мало причин выходить из дома, а в такую скверную погоду их нет тем более. У входа в катакомбы Августа и Рихтера ждёт мрачная карета, освещаемая мистических голубым светом фонарей, но лунарх ещё не подошёл. Чтоб занять время, инквизитор подошел ближе к возничему. Тёмный, таинственный образ напоминает Августу холеного ворона, сидящему на ветке ещё не покрытого листвой дерева.
-Привет! – Август набирается уверенности в себе. Робость – плохая черта для инквизитора. Возничий поворачивает в сторону Августа голову, но не отвечает.
-Слушай, поделишься секретом? Как ты ездишь сквозь туман, и не путаешь в нем?
После вопроса парня, два черных, как первородный грех, коня встают на дыбы, а затем с силой бьют копытами по мостовой, высекая подковами сноп искр. Глядя на эту великолепную пару, любой человек испытывал восторг и трепет, тонко сдобренный мистическим ужасом перед мощными, холеными животными.
- На то и секрет, чтоб не делиться им с кем попало. – голос возничего звучит, будто один долгий выдох. Так сразу и не разберёшь, говорит он, или голос принадлежит кому-то другому. Лица не видно, а поднятый ворот глушит интонации.
-Ты умеешь разговаривать?
-Как и ты. Это не сложно.
-А что ж ты молчал все время?
-Мне с тобой говорить не о чем. Ты говоришь куда тебя отвезти. Я выполняю.
-Я думал ты какой-нибудь труп, или кукла, или ещё чего. Ты даже не шевелишься!
-Потому что я хороший кучер. А теперь либо садись в карету, либо не приставай, парень.
-Черт, какой же ты жуткий… - отходя на несколько шагов говорит Август. Возничий медленно отворачивает голову к своим лошадям.
-Я приму это как комплимент.
От мороси волосы Августа промокли насквозь, тонкие струйки холодной воды стали течь на лицо, и их пришлось зачесывать назад. В итоге, когда инквизитору надоело мокнуть попусту, он сел в карету – не все ли равно, где ждать лунарха? Решение оказалось верным – Рихтер присоединился к Августу только через полчаса.
-Почему я должен делать работу за тебя? – раздраженно фыркнул мужчина, удобно устраиваясь на сидении, а на немой вопрос инквизитора добавил, - мог бы и сам пройтись и узнать, может, кто видел парня с рассечённой харей?
- Ну и как? Узнал?
-Ага, узнал. У нас только катаров таких – четырнадцать. Примерно. Знаешь, местные кадавры очень любят махать когтями.
-Ещё как знаю, - с горькой ухмылкой ответил Август, вспоминая, как сражался с нежитью, чтоб заслужить право на мундир, - и куда мы отправляемся?
-Эй. Это твоё расследование, ты ищешь крысолова. Я тут скорее для того, чтоб ты не плутал с делом год.
-Тогда подскажи, я понятия не имею, что делать. Где искать?
-Да, сообразительность явно не твоя сильная сторона. Давай я помогу тебе направить мысли в нужное русло. Что мы знаем о трупах?
-Их находят Крысы, и скидывают в сточные трубы. Мы потом находим тела, через два-три дня.
-А это значит…
-Что?
-Что Марк, как мы выяснили, ловит детишек, убивает их на месте и бросает тела там же.
-Значит надо искать его в районе, где промышляют крысы?
Рихтер закатывает глаза.
-А ты точно хотел быть инквизитором?
-Да, но я не думал, что придётся ловить убийц. Я пошёл сражаться с нечистью.
-Ну вот и сражайся. Только сначала поймай, - Рихтер дважды бьёт в потолок кареты, и спустя щелчок поводьев, карета двигается с места.

Снова мрачный город плывёт за окном кареты. Однако теперь, глядя на полупустой Норфельд, Август не думает о нем. Нет в нем мыслей о благосостояния честных горожан, нет места заботе о бедных детишках. Всё, о чем думает Август – это чудовище, ради победы над которым он и стал инквизитором. Не кадавры – оживленные трупы. Не оборотни, которые, оказывается, могут быть человечнее и праведнее людей. Не вампиры, которые уже давно не оставляли горы иссушенных трупов. Всего несколько в месяц, что тоже не хорошо, но уже не так кошмарно, как прежде.

Нет. Чудовище, которое должен победить Август – это простой человек. Такой же, как и он сам. Ровесник даже. И это – его первое инквизиторское дело. Парень бросает взгляд на Рихтера. Мужчина тоже поглощен думами, и Август вспоминает их Майнхольдский разговор о Ловле рыжух. Видимо, лунарх имел ввиду именно это.
За окном проплыла площадь. Платформа там дымиться, катары сгребают пепел и прах после очередной казни, которую инквизитор пропустил. Карета въезжает в туман, и на миг серый морок прячет от глаз Норфельд. Лишь на миг, и вот карета проезжает пустынную, грязную торговую площадь. Раньше тут пахло выпечкой и мясом, сидром и булочками с орехом, было весело и шумно. Буйство красок захватывало – привозили ковры, пестрые ткани, шумные артисты, изящные танцовщицы в ярких костюмах мелькали во всех углах. Теперь тут никого. Даже завсегдатаев-попрошаек нет. Тут их никто не спасёт от всех кошмаров. И Август бы тоже не спас.

Снова марево тумана, и вот теперь склады. То место, что наводнили Крысы, которых не вытравить никакими кошками. Из домов, из окон, лишённых стёкол и всякого человеческого достоинства выглядывает дети. Раньше они прятались в засаде, надеясь на легкую наживу, теперь – от неизвестного ловца, из цепких лап которого ещё не удавалось вырваться. Голодные, грязные, озлобленные на всё дети – крысы.

Рихтер снова стучит в крышу кареты.
-Покружим тут! – громким басом рявкает он, и Август вздрагивает. В своих тоскливых раздумьях инквизитор и забыл, какой мощью обладает голос лунарха. Карета сбавляет ход и выходит на круг по улочкам вокруг складских помещений. Десятки встревоженных, настороженных и совсем не по-детски серьезных глаз провожают карету, следят за голубыми фонариками, за грациозной поступью вороных.

Первый круг, второй… Мужчины смотрят в окна, выискивая любую зацепку, любую странность, неправильность и без того неправильного унылого пейзажа. Все что угодно. И ничего нет. Может, глаз замылился? Сложно найти что-то подозрительное и странное, в месте, где вообще всё неправильно и странно.
Третий круг. Стены складов кажутся уже знакомыми наизусть. Тут лежит гора мусора, там – разломанный на полусгнившие доски ящик. Там – пустой переулок между домами, наполненный мистическим туманом, который не известно куда тебя выведет. Всегда лотерея, в которую сложно выиграть и только кучерам под силу всегда брать над туманом верх.

Однако теперь что-то изменилось. В плотном полотне тумана, на мгновение Август различает худую, сгорбленную фигуру, сбрасывающую со своего плеча мешок. Этот образ, будто кнутом бьёт Августа по щеке, выводя из меланхоличной сонливости.

Это он. Это не может быть не он.
Ничего не сказав Рихтеру, Август едва не сносит плечом дверь кареты, вываливаясь на ходу из кареты. Что есть мочи, вынимая из ножен меч, бросается в туманный переулок. В голове мысли пульсируют в такт яростным прыжкам. Поймать ублюдка. Снести ему голову на месте. И принести её Эриху. Все равно черви из неё уже никуда не денутся. Кровь стучит в висках и ярость заглушает любые попытки разума пробиться наружу.

Вбежав в переулок, Август застает картину, к которой был не готов. Да и как можно быть готовому к такому зрелищу? Худощавый парень в сером плаще стоит, расправив руки в стороны, на манер распятия. Его голова запрокинута, он подставляет лицо водяной пыли и блаженно улыбается. А в его ногах, тяжело дыша, лежит мальчишка, у которого уже нет сил кричать. Его руки и ноги лежат рядом, мешок, в котором его сюда принесли, валяется рядом в луже и ручеек сточных вод, протекающий через неё, окрашивается в густой красный цвет.
-Ты будешь спасён. Я приведу тебя к Престолу, дам шанс увидеть свет… - обращается убийца к мальчишке, не глядя на него.

Сзади к Августу подбегает Рихтер, хлопает по спине, чтоб хоть как-то привести в чувство, и оба синхронно бросаются к худощавому парню, чьё лицо изуродовано шрамами. Тот, заметив угрозу, выпаливает им:
-Вам не понять! – и бросается наутек. Три больших прыжка – и его уже не видно в завесе тумана, но это не останавливает мужчин. Они забегают следом. Туман обволакивает, укутывает прохладным, сырым одеялом. Это продолжается секунду, и Август выбегает из тумана уже один – Морок и проклятье Норфельда вывело Рихтера в другом месте.
Инквизитор озирается, и не может поверить своей удаче. Парень в плаще, с длинными, до плеч, светлыми волосами как ни в чем не бывало идёт по улице. Как горожанин, бредущий по своим делам. Август бросается в погоню, и все бы удалось, если бы грязь и лужи под ногами предательски не выдали шаги. Услышав чавканье грязи, Марк оборачивается. В его глазах сквозит изумление, но он не собирается сдаваться – так же бежит прочь, до ближайшего переулка, чтоб скрыться в городе вновь, но инквизитор следует за ним, ныряя в белесую пучину. «Догоню. Убью. Медленно. Его крик будет гимном возмездия»: - рычит сам себе Август, и снова выбегая ищет взглядом убийцу. И снова находит.

Марк уже не верит в удачу. Чувствуя себя добычей, и не пытаясь маскироваться – просто бежит, пока есть силы. И Август ему не уступает. В этот раз они у самых городских стен, бегут как лис и охотничий пёс. Марк петляет, роняя и переворачивая на пути все, что повернётся под руку, но Август достаточно тренировался, чтоб бег с препятствиями не вызывал проблем. Снова переулок, снова туман, снова новое место. Охотник и добыча сделали круг.

Они вновь на складах, выбегают на улицу, на которой ждёт Рихтера и Августа карета. Марк сходу запрыгивает на козлы, мощным пинком в голову сбрасывает с места кучера и, подхватив поводья, щёлкает ими по спинам лошадей. Обиженные хамским отношением, испуганные и взбешенные лошади рвут с места в карьер. Август бежит наперерез карете, и в последний момент хватается за ручку открытой двери. Но бежать так быстро ему не удаётся.
-Не уйдёшь, тварь! - кричит он, перекрикивая стук колёс по мостовой. Ноги волочатся по дороге, и, приложив недюжинные усилия, Август вскарабкивается в карету. Пару секунд отдышавшись в карете, по внешней стенке, подбирается к Марку. Но встретив сильнейший удар локтем в лицо, чуть не падает – глаза заливает красным, меч выпадает, и инквизитор остаётся висеть на одной руке, держась за один из шипов, которыми щедро украшена крыша кареты по периметру.
- Я делаю благое дело, и никто не посмеет мне мешать! – восторженно вопит Марк, бросая поводья. Достав из кармана обычный кухонный нож, он встаёт на козлах. Сейчас он страшен несмотря на свою худобу - горящие фанатичным огнем безумные глаза, встречный ветер треплет его плащ и волосы. На бледном лице ярко выделяются шрамы от когтей. Он безумен и страшен в своем безумии.
-Я спасу этот город, - снова кричит он, не обращая внимание на то, что лошади, чьи глаза закрыты шорами, несутся галопом в стену одного из складов.

Пришедший в себя Август забирается на крышу кареты, вытаскивая из сапога подарок старого друга – складной нож, больше похожий на бритву. На лезвии виднеется искусная гравировка: «Пусть все твои раны будут смертельными».
-Ты просто убийца. Больной на голову убийца детей! - рычит Август Марку, так же забравшемуся на крышу. Им обоим очень тяжело стоять на ней. Камни под колёсами качают карету, заставляют её постоянно подпрыгивать на ухабах.
-Им всем быть херувимами в Царствии его! Они расскажут про тьму и кошмар и его свет снизойдет на нас!
-Убийство детей – это то, за что ты будешь проклят. Всё выдохнут, когда ты сдохнешь, тварь! – рычит Август, делая короткий шаг на встречу Крысолову.
-Да. Я знаю. Спаситель тоже встречал на пути своем тех, кто желал ему смерти и забвения. Я, как и он, пройду сквозь это! Оставлю позади, в тени, представ перед светом!

Лицо Марка озаряется восторгом. Пропал страх, пропала тревога. Фанатик смотрит на Августа с некой любовью и восторгом.
-Будь врагом моим, будь тем, кого я должен одолеть! Как тебя зовут, враг мой?
-Катись к черту! – после очередной кочки, Август наклоняется вперёд, чтоб наотмашь ударить Марка лезвием по груди, но Марк на удивление слишком легко парирует удар. Лезвия бьются друг о друга, искрят и звенят.
-Умоляю, скажи!
Но Август угрюмо молчит. Снова выпад, и снова неудача. Карета предательски качается и подпрыгивает, инквизитор едва не падает с кареты. Только сейчас, отведя взгляд от Марка он видит, как быстро приближается складская стена. Август хотел продолжить отвлекать внимание Крысолова, но тот, увидев куда смотрит инквизитор, резко обернулся:
-Да! В Писании было и это! Не волнуйся, враг мой. Мы переживём это! Вместе! – почти в исступлении кричит Марк, и карета, на полном ходу врезается в стену, и оба парня летят на встречу доскам, прогнившим без надзора. Удар, и Август теряет сознание.

Через какое-то время, сознание возвращается. Тело нещадно ломит, в голове гудит. Август не может подняться, и последнее, что он видит и слышит перед тем, как снова раствориться в забытье – это уходящий из склада Марк. Он держится за бок, хромает. Тяжело оборачивается и бросает напоследок:
-Мы ещё обязательно увидимся.

После этого темнота обрушилась на Августа.

Ребят, я кажется поняла что такое "Оскорбление чувств верующих"

#comment_194765288

У Отца Амадея есть секрет.


В Майнхольдской церкви трудно дышать. Старое, ветхое здание не только пахнет прелой древесиной, но и тающим воском от свечей, ладаном и чем то ещё, что дразнит нос, то и дело вынуждая чихнуть.

Внутри царит вечный полумрак. Через узорные витражи окон не проникает тусклый свет. Норфельд всегда в сумерках, сменяемых темнотой ночи. Только свечи своими маленькими огоньками и освещают это место, редко принимающее гостей. Лишь один Отец Амадей и живёт тут. Нет монахинь, нет послушников, даже катары и те предпочли катакомбы города захудалой церквушке, стоящей слишком глубоко в подобравшейся к Майнхольду чаще.


Отец Амадей стар. Суставы уже не те, что в молодости, на плечах лежит невидимый груз, заставляющий горбится под его весом. Седые волосы на висках и затылке окаймляют лысину, покрывшуюся старческими пятнами, а длинная, не ухоженная борода добавляет старику лет. Он проводит много времени в будке исповедальни, раз за разом повторяя молитвы Престолу, но не получая на них ответа. Вера и надежда – все, что осталось у старика. Церковь – и ту он не сможет назвать своей.

- Здравствуй, Отче, - доносится из соседней кабинки знакомый до боли голос. Не было звука шагов, не скрипнула дверь кабинки, не хрустнули доски ветхого сидения.

-Уходи… - не открывая глаз прерывает молитву Амадей, сглатывая слюну. Снова Он.

- Отче. Это Ваша работа, отпускать грехи. Я хочу покаяться, - отвечает невидимка. В его голосе звучит насмешка – снова злодей пришёл глумиться над стариком.

-Нет тебе прощения. Ждёт тебя только ад и погибель! – выпаливает Амадей, начиная усерднее молиться. Четки в его руках быстрее отсчитывают молитвы. Вновь пальцы касаются символа веры. Значит, пятьдесят раз. Священник повторяет молитву пятьдесят первый. Невидимый гость терпеливо дожидается её конца.

-Отче, я убил человека. И знаете, мне это, как обычно, понравилось. Это была девушка, на вид, а точнее, на вкус, ей было тридцать. Как думаете, она хорошо прожила жизнь?

-Уходи, умоляю, оставь меня.

- У неё был на шее символ Престола. Думаю, она часто приходила сюда. После смерти она попадёт в райские кущи? Значит, я сделал благое дело?

-Как ты смеешь оправдывать себя, нечистый? – Амадей рычит это, но затем выдыхает, берет себя в руки. Нельзя гневаться, иначе Он победит.

-Ну а что? Скажете, что жить тут – хорошо? Теперь она будет вкушать самые лучшие фрукты и овощи, не знать страха. Может, её выживание кончилось, а настоящая жизнь началась? – в голосе слышно, что говорящий сам не верит в то, что говорит. Он лишь злит священника, знает, что Амадей не согласится, хочет вывести его на спор и из себя. Для этого он приходит сюда раз за разом.

Амадей лишь склоняется, прижимает руки, сжимающие четки ко лбу, да бормочет себе молитву за упокой души мертвой девушки. Не знает её имени, но знает, что убийца не лжет. Он вообще никогда не лжет. Лишь, порой, недоговаривает.

- О, это Вы, Отче, правильно делаете. Перед смертью она не молилась. Она лишь кричала, сейчас, - он прочитает горло, хоть Амадей и сомневается, что у гостя вообще есть тело, и в следующий миг из соседний кабинки доносится истошный женский вопль, - прошу, не надо, оставьте меня, умоляю! Вы же меня знаете, я никогда ничего плохо не делала, не надо!

Крики женщины вызывают у сердобольного Амадея слезу, которую он не смахивает, позволяет ей, как и многим до неё, скрыться в бороде.

-Так что, отпустите мне грехи?

-Сгинь, попади! – не выдерживает Амадей, вскакивает с лавки и его гнев вызывает лаящий хохот у невидимки. - Изыди, Изыди, Изыди!

Священник кричит, беснуется, чувствует, как кровь кипит как масло на сковородке, шипит. Хохот, под который он продолжает изгнание отдаляется, но Амадей сомневается, что это сила веры изгнала злого духа, а не он ушёл сам, по своей воле.

-За что мне все это? – сил бороться нет. Злость начинает брать верх, и Амадей уходит в свою келью так быстро, как позволяют ему его больные ноги.

В тесной комнатушке в подвале старик падает на колени перед нарисованным на стене символом. Оглядывает свое обиталище – оно все и списано словами «Изыди», «Сгинь», «Сдохни», «Гори в аду».

Со старых плеч на пол падает ряса, Амадей берет восьмихвостую плеть и со всех сил стегает себя по спине. Концы плети рассекают кожу, на которой уже не осталось места без шрамов.

- Да хранит меня свет, да хранит меня свет, - стискивая зубы от доли бормочет старик, повторяя это с каждым ударом. Вера и надежда – все что у него осталось, но Престол ещё ни разу не ответил


* *
Под колёсами кареты перестают стучать булыжники мостовой. Деревянные, о кованные колеса съезжают на грязь проселочной дороги, а за окнами, в последний раз проплывают каменные стены домов.

Карета покинула не дружелюбный, путающий Норфельд, и выехала в предместья.

Август аккуратно отводит шторку на окнах в сторону, глядит в окно. Там, снаружи, под серым пологом бесконечных туч раскинулось пшеничное поле до тонкой полоски темно-зелёного леса на горизонте. Инквизитор помнит это место из детства. Когда-то, когда ещё солнце светило над этим местом, они с ребятами часто играли тут в прятки, дразнили уродливые чучела. Рожь была цвета золота, а в ветер была похожа на море. Теперь же рожь казалось грязной, песочной. Без блеска она только больше вгоняла в уныние. И старое чучело вращаясь от ветра, напоминало об уродливых ночных тварях.

- Чего киснешь, малец? – из воспоминаний инквизитора грубо выдерживает лунарх. Мужчина, сидящий напротив, развернул платок и вытащил сваренное вкрутую яйцо. Два не сильных удара им о подлокотник, и Рихтер начинает считать с яйца скорлупу.

-Вспомнил старые добрые деньки, - хмурится Август. Малец Эдди и его Крысы не выходят у парня из головы. Бедные детишки, которым достался тяжёлый выбор и, вне зависимости, тяжелое детство. Никто не должен так расти, - как думаешь, кем вырастут Крысы?

Рихтер на это лишь пожимает плечами. Скорлупу он завернул в платок и аккуратно убрал в ящик рядом с сиденьем. Однако, по одному виду Августа было ясно, что его такой ответ не устроил.

-Ну смотри. Тут я вижу два варианта.

Рихтер показывает напарнику два пальца, указательный и средний. Указательный он загибает сразу же.

-Первый. Мальчишки и девчонки взрослеют. Идти им некуда, как жить правильно – не знают. Начинают занимать пустые дома, мародёрить, грабить. Часть из них умирают по ночам. Часть ловим мы и отправляем… по адресу.

- Разве так правильно? Кто их научит, как надо?

-Нэн.

-Чуланом и молитвой?

Рихтер после этой фразы наклоняется вперёд, опирается локтями на бедра. Выглядит грозно, и спрашивает тихо, вкрадчиво. От этого его больше не по себе.

-А ты, малец, хочешь мне сказать, что Священное писание и молитвы – плохое пособие?

-Нет, я не… - осекается инквизитор, примирительно поднимая руки. Ляпнул, не подумав. Но Рихтер тут же широко улыбается, хлопает парня по плечу, и откидывается обратно на сиденье.

-Ты бы видел свое лицо! – сквозь глумливый смешок говорит мужчина, - да я сам терпеть не могу все это.

-Лунарх!

-Хей. Я не хотел быть церковником. Я вырос в приюте ещё до Темных Времен, и Нэн тогда была такая же конченная. Только вырос, так сразу решил – вера мне не нужна. И пошёл в жандармы. Кто бы мог подумать, что такое детство с послужным списком мне так пригодиться.

-Позвали в лунархи?

-Да, почти сразу же. Я рекомендовал взять Абигор-палача, но он пришёлся не ко двору.

-Расскажешь?

-Да, а что рассказывать? Я ловил всякую мразь, её судили, если сильно провинился, то встречал Абигоров топор. А по первости у нас тут целая компания была против ведьм. Девок рыжих жгли пачками. Вот он и сказал, что с него хватит и ушёл. Не хотел грех на душу брать за не виновных.

-А ты?

-А что я? Я остался. Кормят вкусно, работа – да такая же.

- Рыжих девок ловить? – почти плюнул Август. Рихтер в его глазах терял авторитет с огромной скоростью. На вопрос Августа лунарх смерил парня убийственным взглядом и рыкнул.

-Если детишек режет рыжуха – то так тому и быть. Понял?

Август ответил кивком. Остаток пути проехали в молчании, погруженные в свои мысли.

Майнхольд выглядит не приветливо. Это небольшое озеро, вдоль которого строят приземистые избы, крытые дерном. Домов, от силы, двадцать, все с огородами. Пахнет сыростью пресной воды, скотом. В деревне тихо. Даже слишком, для деревни.

Первым из кареты выбирается Август, и его сапог тут же, почти по щиколотку, увязает в грязи. Выругавшись, Август тут же посторонился, давая выйти старшему товарищу, так же увядшему в грязи. Однако Рихтер отнесся к ситуации куда проще.

-А где люди? – озираясь, спрашивает у лунарха Август.

-Откуда я знаю, я приехал с тобой. Пошли искать.

-Кого?

-Да кого угодно. Но лучше – местного инквизитора. Зовут Томас.

-Тебе виднее, - вытирая сапог о траву пожимает плечами Август, - я тут никогда не был.

-Не много потерял. Самое Примечательно тут – это лесные озера и самая старая церковь в Норфельде.

-Ну да, не много.

Напарники направляются в путь, вдоль дороги. Уж лучше шаркать по траве, чем вязнуть в грязи. Никого нет. Только собаки на цепях лают за худыми заборами.

-Нам бы таких, - даже с некой завистью говорит лунарх, и Август не может с ним не согласится. Псы – огромные, шерстяные волкодавы, и инквизитор даже не сомневается, что счёт у этих убийц уже идёт на десятки. К деревне слишком близко подобралась кромка леса. Наверняка оборотни с волками любят сюда наведываться.

-Интересно, что будет, если оборотень укусит такую тварь? – будто читая мысли Августа, говорит Рихтер вслух, а затем прыскает от смеха, - А если оборотень в волчьей форме переспит с таким псом? Какой получится волколак? Или пёсолак?

-Рихтер… - тяжело выдыхает Август. Порой ему сложно понять этого мужчину.

Спустя несколько минут прогулки по практически мёртвом Майнхольду, они, наконец, слышат голоса. Тягучее песнопения доносится откуда то из леса, и, недолго прошествовав на звук, напарник видят церковь. Ту самую, самую старую.

Что ж, по ней видно, что титул она заслужила честно. Старые, ветхие доски почти чёрные, в тени деревьев, поросших вокруг. Она более приземистая, чем готичные церкви и соборы Норфельда, а точнее их руины – вампиры сожгли и уничтожили всё, что хоть как-то касалось веры, изгоняя монахинь и священников в катакомбы, где они ютятся до сих пор.

Крадучись Август и Рихтер подходят к церкви. Голоса все громче, и молебен становится хорошо различим. Хор голосов усилен лесным эхом. Они заглядывают внутрь, но там пусто. Рихтер хлопает парня по спине.

-Посмотри, что и кто там, а я пока осмотрюсь здесь.

-Это же просто церковь.

-Когда научишься доверять чуйке – поймёшь. У меня мурашки по коже от этого места.

Август не спорит. Лесная церквушке и правда нагоняет жути. Странный страх, источник которого не понятен. Кивнув, Август идёт в обход церкви.

За ней инквизитор и находит скромное население Мейнхольда. Человек тридцать стоит посреди кладбища. Многие могилы поросли травой и кустарником, а надгробия, сделанные из простых досок, подгнили без ухода. Люди, стоящие скорбно склонив головы, монотонно поют молебен. Получается это у них складно – несмотря на то, что свежих могил не так много, за последние годы они стали напоминать слаженный хор. У выкопанной могилы стоят двое, священник и мужчина средних лет с бородой-топором, еле сдерживающийся, чтоб не забиться в истерике. Слез он не сдерживает. Тело, видимо, уже в могиле. Августу не хватило духа и хватило ума не вмешиваться в церемонию, поэтому он остался следить из-за угла.

Когда пение молебна кончилось, священник, молящийся беззвучно, одними губами, погладил мужчину по спине, а затем осенив священным знамением паству, отпустил майнхольдцев, сам взяв в руки одну лопату, а вторую дав оплакивающему, сказав коротко: «время прощаться».

Среди толпы Август не заметил никого в инквизиторской форме. Казалось бы, кому, как не представителю церкви обязательно нужно присутствовать в такой момент. Но нет. Люди развернулись и пошли к селению, и Август, отойдя подальше, подловил одного из жителей.

Им оказалась старуха, ветхая и горбатая. Черты её лица были изрезаны глубокими морщинами, а из-за прищура не видно было глаз. Горбунья кашляла, и, после, вытерла брузнувшую с губ слюну рукавом.

-Ам… здравствуйте? – неуверенно спросил Август. Проходящие мимо майнхольдцы смеряли его взглядом, но не останавливались. Ну инквизитор и инквизитор. Подумаешь, невидаль.

- Привет, сынок, - бабка оказалась дружелюбно, - чего хотел-с?

-Я ищу инквизитора местного, вы его должны знать. Зовут Томас.

-Так, а чего его искать? – старуха усмехнулась, и, медленно повернувшись показала пальцем на неприметное, гнилое надгробие, находящееся поодаль от кладбища. Там таких было три, - вон он, лежит.

Это ошарашило Августа. На миг он растерялся, но постарался взять себя в руки.

-А что случилось?

-Тю. Сам в мундире, а не знаешь, кого, да почему отдельно хоронят? Сумоубився он. Пояс на балку, петлю на шею и вниз с табуретки. Одни только ножки дрыг-дрыг.

Августу показалось, что старуха над ним издевается. Или, возможно, просто по старости глупеть начала, бывает. Понадеялся на второе.

-Давно хоть?

-Полгода так точно, да и шут с ним, все равно как с козла молока. Непутевый был.

-И не доложил никто?

-А чего докладывать? У нас Отец Амадей есть! – говорит старая с любовью и фанатичным придыханием, - он у нас живой святой! Защитник!

-А подробнее?

-А чего тебе подробнее говорить? Отец Амадей – настоящий святой. Оборотни нас трогать перестали, лес оставили. В озере рыба завелась большая, какой раньше не видывали. От болячек исцеляет. Вот, годину как, Хоуп, девчонку спас. Скосила бедняжку лихорадка какая-то, хворь. Так Отец Амадей её в церковь забрал, три дня и три ночи за неё молился и отмолил. Живехонька девка! А красавица какая, и умница! Не то что ваши шаболды городские.

-Спасибо, Кристинья, дальше я сам.

От незнакомого голоса Август даже подпрыгнул. Он не слышал, как старик подкрался сзади. Амадей, хоть и был стариком, но все же нельзя было его назвать крепким. Спина ровная, широкие плечи. На вид ему было точно к шестидесяти, и Август даже пожелал выглядеть в его возрасте так же.

-Уважаемый инквизитор, думаю, вы тут ищете Томаса?

Голос Амадея был мягкий, тягучий как мед, глубокий. Август сначала кивнул, но затем замотал головой.

-Нет. Судя по всему Томаса я нашёл, - Август кивком головы указал на надгробие, - я ищу человека. Последнее, что о нем слышно было, это то, что но вернулся сюда, на родину, вместе со своим другом.

-Я понял. Инквизитор… - Амадей взял паузу, чтоб дать парню возможность представиться.

-Август, - воспользовался этой возможностью парень.

-Август. Может, поговорим внутри?

Священник ещё до согласия юноши легко кланяется ему и заходит внутрь. Там пахнет ладаном и сыростью.

-Скажите, Август, а где ваш спутник? – старик держит руки, сцепленные в замок у груди, неспешным шагом проходит к одной из многочисленных лавок, стоящих в два ряда и садится за одну из них. Такого вопроса инквизитор не ожидал. Более того, если по приезду Майнхольд ему не понравился, то теперь вселял настоящую тревогу.

-Какой спутник?

-Простите. Не подумайте, что я плохого мнения о вас, но вы молоды. Очень сомневаюсь, что вы бы поехали сюда один.

Священник улыбается уголками рта и прикрывает глаза. Старик будто хочет, чтоб Август считал его каким-то подозрительным. В поведении Амадея Август чувствует наигранность и фальшь, но в чем именно остаётся для молодого инквизитора загадкой.

-Что ж, Отец Амадей, вы правы, я не один и с напарником. Сейчас он занят своей частью расследования. Может, вернёмся к цели моего визита?

-Конечно.

- Итак, мы ищем двух молодых людей. Имена Марк Джериксон и Рудольф вам о чем то говорят?

-Ммм, Рудольфа я знаю. Славный парень, хоть и с изъянами. А вот Марк нет, мне не знаком. Рудольф вернулся в отчий дом. Жил, как я понимаю, в приюте, и вот настало время блудному сыну…

-Один? – перебил Амадея Август. Старик поджал губы, но на грубость не ответил.

-Да, один. А должен был быть с кем-то?

-Собственно с Марком. Он не упоминал его? Может, в исповеди?

-Август, может вы и инквизитор, но тайна исповеди – священна. Я буду говорит только о том, что знаю… из менее личных источников.

Инквизитор зарделся. Он припомнил Рихтера и подумал: «может, надавить на старикашку?». Амадей явно не боялся парня, как должен был. Даже проявленное уважение было скорее игрой или, что хуже, насмешкой.

-Слушай, ты… - начал было Август, но его гневно тираде не суждено было прозвучать. Из боковой двери, ведущей в подобные помещения вышел Рихтер. Август осекся, и тут же перевёл взгляд на старика. Тот не был удивлён. Ни капли. Как сидел, сложив ладони на бедра, так и сидел. Когда лунарх вышел в проход между лавками, Амадей поприветствовал мужчину взмахом руки.

-Нашёл Томаса? – когда Рихтер подошёл к Августу, он казался напряжённым.

-Да. Лежит в могиле.

-Убили?

-Повесился.

Новость ещё больше напрягла лунарха. На его виске забилась жилка. Он повернулся к Амадею.

-Я - лунарх Рихтер. А вы, как я понимаю, отец настоятель.

-Верно.

-Прошу простить за беспокойство. Мы останемся здесь на несколько дней. Можете помочь?

-Ну, дом Томаса свободен. Думаю, инквизиторам там будет комфортнее, чем в избе крестьянина, не так ли?

-Именно, - прежде, чем Август хотел оспорить слова священника, согласился Рихтер, - Пошли, пацан.

Лунарх схватил Августа за локоть и потащил его прочь из церкви. Амадей их провожать не стал. Уже за воротами инквизитору удалось вырвать руку из цепкой хватки.

- Какого черта? Я так и не выяснил ничего толком!

-Погоди, пацан. Дело тут… не чистое.

Рихтер выглядел взведенным, как пружина. Впервые за всё недолгое знакомство перед Августом предстал не расслабленный, хоть и деловой мужчина, а напряжённый лунарх.

-Ты что-то нашёл, да? Только не говори, что еще один труп.

Рихтер ответил не сразу. Он стоял, замерев и не моргая, тщательно обдумывая следующие шаги.

-Рихтер?

-Нет, не детей. Тут другое. У Амадея есть секрет.

-У старика? Да ну?! – выпалил Август. Дед, конечно, казался подозрительным, но и Майнхольд в целом навевал странные чувства. Одно из них Август мог назвать с точностью – тревога. Напряжение Рихтера усугубляло его.

-Что ты собираешься делать?

-Я? Я буду разбираться с этим делом. А ты ищи Марка и Рудольфа. Что узнал у Амадея?

-Что Рудольф пришёл один. Без Марка.

-А про самого священника?

-О нем больше: местные, кажется, считают его святым. Он лечит больных, и рыбу в озере завёл. Или как то так…

Рихтер снял висящий на плечах китель, но лишь затем, чтоб надеть его и застегнуть пуговицы. Выглядел Лунарх серьезно: даже те пугающие огоньки, что зажигаются у инквизиторов, взявшихся за дело, зажглись в глубине глаз.

-И с чего мне начать? Мне то что делать? – спросил у уже уходящего Рихтера Август. Лунарх замер, обернулся, и инквизитор с трудом проглотил подступивший к горлу ком.

-Ты инквизитор или кто? Разберись, пацан, потом доложишь. – сказал мужчина, отправившийся на поиски дома Томаса, оставляя инквизитора наедине с холодком, пробежавшимся по спине.
Август стоял перед церковью с добрую минуту. Что делать? С чего начать?Где искать Рудольфа, и если он и правда тут, то как ему удаётся убивать детишек в Норфельде? Расчленяет средь бела дня и возвращается? Дорога-то не близкая…

Кстати, о дороге. Август щёлкнул пальцами и быстрым шагом двинулся обратно, туда, где их, под фонарём, ждёт карета.

Хоть жители и вернулись в избы, деревня не «ожила». Большей частью майнхольдцы сидели по домам: дневные дела, видимо, оставили на потом. Все такая же, мертвая и мрачная деревенька. Август не мог избавиться от ощущения, что кто-то смотрит на него. Волосы на затылке встали дыбом.

Карета стояла на прежнем месте, и даже возница сидел все в той же позе. Будто бы спал, но дыхание под кучей одежды было не увидеть.

-Хей? – окликнул его Август. Странная фигура делала его робким. Вместо ответа возница медленно повернул в сторону инквизитора голову. По-прежнему за высоким воротником и треуголкой лица и глаз возницы было не видать.

-Нужно вернуться в Норфельд. Передай кому-нибудь из инквизиторов, что нужно доставить Нэн из приюта на допрос. Но не трогать, до нашего с лунархом возвращения. Понял? А утром – обратно. Будем тебя ждать.

И снова Август получает однозначный, молчаливый ответ. Возница щёлкает поводьями и вороные тут же начинают шагать по дороге. Инквизитору даже приходится отпрыгнуть, чтоб шипы на оси колёс не задели его по ногам.

-Урод… - под нос бурчит юноша вслед карете.

Теперь, когда дело сделано, Августу снова надо решить, что же делать дальше? Изначально он планировал по расспрашивать прохожих, но таковых на улице попросту нет. Поэтому выбор падает на дом, стоящий недалеко от озера: на заднем дворе виден даже простенький причал с лодкой и рамой для сети. Туда инквизитор и направляется.

Изба выглядит… ужасно. Здание на столько ветхое, пропитанное сыростью и погрызенное временем, что кажется, будто вот-вот рухнет, достаточно чихнуть погромче. Но и отступать инквизитору не следует. Он трижды стучит в дверь, а затем заходит внутрь – там не заперто. Просить приглашения войти в дом тоже не приходится – не в норфельдских традициях. Теперь.

-День добрый, хозяева! – громко говорит парень, - меня зовут Август, и я – инквизитор.

Последние слова греют душу парня. Он ещё не привык называть себя так.

Внутри халупа выглядит ничуть не лучше, чем снаружи. А в чем-то и хуже. Август жалеет, что не взял с собой надушенный платок: внутри воняет рыбой, потрохами и стариками. Сыро, и кажется, что вместе с влагой этот запах цепляется к одежде, оседает на коже. На стенах и под потолком висят сети, у стен стоят удочки, и практически везде видны рыболовные снасти. На приветствие Августу никто не отвечает, и парню сначала кажется, что дома никого нет, но затем из глубины дома раздается громкий стук. Август тут же идёт на стук, на всякий случай положив руку на рукоять посеребренного меча.

Звук доносится из кухни, где парень и находит хозяев дома. Оба они заняты делом, в молчании.

Живут тут, оказывается, старик и бабка. Старая седовласая женщина стоит перед рабочим, кухонным столом, и, по началу, не обращает внимания на гостя. Из деревянной кадки она достает мёртвую рыбину, со шлепком кладет её на деревянную дощечку, и после, отработанных годами движением, отсекает ей голову – стук ножа и услышал Август. После она вмпарывает рыбине голову и таким же мастерски движением вытаскивает из тушки пороха, которые летят в миску, уже наполовину полную.

Слева от входа на кухню, за обеденным столом сидит старик. Худой, как скелет. Видимо, раньше он был крепким мужчиной, но теперь, когда старость взяла верх, дряблые мышцы под покрытой пятнами кожей висят как одежда не по размеру. Перед ним три тарелки, и, увидев содержимое, Август едва не отскакивает прочь.

В одной из тарелок шевелятся уродливые черви – настоящий «салат» из дождевых, коричневый червей, красных мотылей и белесых опарышей. Старику даётся с трудом взять одного из них, чтоб нанизать червяка на крючок, и положить во вторую тарелку, где доживают последние моменты приманки. В третьей тарелке ничего жуткого – маринованные мальки, которых дед, нанизав очередного опарыша на крючок, отправляет в рот. «Надеюсь, он не перепутывает тарелки»: - с брезгливостью думает Август.

-Добрый день… - начинает заново Август, но бабка перебивает парня.

-Да слышали, чаво надо то? – будто бы лает старуха беззубым ртом. От такой нападки Август опешил, но быстро взял себя в руки.

-Я ищу двух человек. Одного зовут Марк Джерриксон, а второго знаю только имя – Рудольф.

Бабка оборачивается к старику, но тот, видимо, на столько поглощен процессом, что даже не слушает гостя.

-Слышь, старый, а Рудольф это не задохлик, который с приюта вернулся?

-Он самый… - дед хрипит, и кужется, что каждое его слово – последнее.

-Ну был один. Думается мне – подох он.

Слова эти будто выливают на Августа ведро холодной воды. Как умер? Не может быть? Это – тупик?!

-Почему думается? – проглотив ком спрашивает Август. Перед его носом начинает летать муха, и Август безуспешно пытается отогнать её.

-Тык ясное дело. Все дети пропали, и молодёжь тоже одна за другим мрёт и мрёт. Сегодня вон Алиску схоронили. Хорошая девка была.

-А её, случаем, не расчленили? И все зубы на месте?

Старуха смотрит на Августа, как на идиота. Всего миг смеряет его презрительным взглядом, а после возвращается к обезглавливанию рыб.

-Совсем чудной. Глотку ей перегрызли. Оборотни или волки, пойди разбери.

-Не всесильный наш Амадей… - тихо выдыхает старик, и бабка взрывается руганью.

-Рот свой замолчи! Много б ты понимал, хрен бесполезный. Отец Амадей нас всех защищает, единственное святое, что тут осталось! Да кабы не он все бы тут подохли с голоду или волки бы погрызли. А не то, так от болячек по-подыхали бы!

Старик на это молчит. Даже мускул не дрогнул – не впервой от старой упрёки слышать.

-Дети пропали. Вместе с Рудольфом. А вы мне не опишите Рудольфа? Может, приметы какие у него есть? Отличительные черты?

-А то как же. Худой как вот этот старый пень, - отвечает старуха и отрубает голову очередной рыбе. Так сильно, что голова слетает со стола и закатывает под стол, но бабке как будто плевать, - Немощный и чудила какой-то. Домой вернулся, а где живёт – не помнит. Как даже лопатой копать забыл. Вот что город с нормальными людьми делает.

-Ещё что-то?

Тут, прожевав малька берет слово старик.

-Было кое-что. Рожа у него вся исполосованная была. То-ли когтями, то ли ножиком.

-А да. Я ещё подумала, что ему граблями кто—то по мордам заехал. «Красавчик». – старуха усмехается и дед тоже. От такого единения Августу не по себе. Вообще это место хотелось покинуть, как можно скорее.

-А он не говорил, что планирует уехать в Норфельд?

-А ты думаешь мне до недомерка дело есть? – бабка явно начинает злиться, и старик, с трудом повернув к Августу голову, зловонно выдыхает:

-Шёл бы ты, парень, подобру-поздорову.

-А то что? – с вызовом говорит Август. Старичье держит его за сосунка. А он, между прочим, инквизитор. Надо привыкать ставить людей на место. Однако на его вопрос бабка перехватывает нож, и громко, оглушительно громко свистит. Десяток секунд ничего не происходит, но затем раздается цоканье когтистых лап на чердаке. Ещё через миг к бабке, обойдя Августа проходят четыре огромных волкодава.

-Ты узнал, что хотел, парень. Выйди вон. – дед говорит, подняв в сторону слабую руку. Без этого движения старая бы уже спустила псов. Пятясь, Август выходит.

* * *
Друзья, привет. Продолжение части - в комментариях. Пожалуйста, комментруйте! Критика помогает мне работать над ошибками. Спасибо, за теплые отзывы под первой частью!
Так же в комментах вы найдете ссылку на печальную историю инквизитора Томаса.
Так же выхожу в график: в паблике https://vk.com/norfeld_tales по пятницам, на пикабу - по воскресеньям. Всем спасибо за ожидание!