Бабе Наде – чуть за 80. Ее мужу, дяде Саше – 85. Она в прошлом – доярка. Он – кузнец. Как написали бы десятилетия раньше, простые сельские труженики, которые прожили свою жизнь в мире и согласии, в труде на благо нашей Родины.
В труде – да. В мире и согласии – бывало всякое. На благо Родины – безусловное да! Это их поколение восстанавливало страну после страшной войны, рожало детей не из-за материнского капитала. Ну и мечтало не о новой машине, благоустроенной квартире и хорошей карьере, а о светлом будущем для своей страны. Хотя, конечно, и о «машинах-квартирах» – тоже.
Ожидаемого светлого будущего не случилось. Обещавшая его страна растворилась в прошлом. Под занавес жизни они очутились фактически в новой стране и новой реальности, к которой, впрочем, оказались готовы лучше, чем кто-либо. Потому что на самом деле никогда и ничего не ждали от государства, а, работая на него, те небольшие блага, которыми располагают теперь, добывали себе сами.
Сами построили дом. Пока были силы, держали огромное хозяйство, большой огород, что позволяло не стоять в очередях за синими курицами в советских магазинах. Тем и жили.
Баба Надя – страшная матерщинница. Но матерится красиво, да и, скажу прямо, к месту. Острая не только на язык, но, если можно так выразиться, и в делах. У нее внутри какой-то вечный двигатель, который не дает этой уже высохшей женщине остановиться, а все подталкивает куда-то вперед. Ей постоянно что-то надо, например, в очередной раз переделать кухню в доме, куда-то идти, а если вообще уже нечем заняться, то хотя бы с кем-то поругаться. При этом, несмотря на кажущуюся суровость, она очень добрая. И очень умело прячет эту доброту в своем так много пережившем сердце.
Дядя Саша – полная ее противоположность. Тихий, но жесткий. Без показушности. Настоящий кузнец.
– Напугал меня давеча, – жалуется тетя Надя приехавшим вдруг родственникам. – Лежит на диване, не дышит. Подошла, пнула – не реагирует. Я с другой стороны зашла – толкнула. Не отвечает! Думаю, ну все, умер, а он глаза открывает!
Баба Надя смеется и употребляет одно из своих крепких выражений.
Редким гостям она рада. Сморщенными от старости руками достает из кухонного шкафчика разномастные кружки под чай. Почти все они с логотипом какой-нибудь чайной компании, потому что покупались по акции «два в одном» – крестьянская бережливость не позволяет проходить мимо такой «халявы». Хотя сама она прекрасно понимает, что ничего «на халяву» не бывает.
– Все равно нае***, – машет рукой баба Надя, употребляя нецензурное слово, на крепком русском языке обозначающее обман.
Она знает, о чем говорит. Ее натруженные (уж извините за штамп) руки – главное тому свидетельство. Некогда сильные, крепко державшие большое крестьянское хозяйство, теперь усталые и артрозные, с набухшими венами и все чаще трясущиеся. Старость – она такая. Неботексная, некрасивая.
Но жаловаться на немощь – это не для нее. «Все равно нае***» – это тот самый горький вывод, который заставила сделать жизнь, прожитая в понимании того, что рассчитывать всегда можно только на себя.
Баба Надя осторожно разливает чай по «бесплатным» кружкам. А потом достает свою последнюю гордость – медали «Дети войны». Их в этом доме две: у нее и дяди Саши. Маленькие, позолоченные кругляшки на георгиевской ленточке выглядят, как самые настоящие ордена. Лицо ее при этом довольное и радостное – Родина не забыла. Хотя чаще проделывала с ней ровно то, о чем она говорит применительно к кружкам под чай.
Хвастает ремонтом, которым в очередной раз обновила кухню. Угощает молоком, которое теперь сама покупает здесь же, в деревне. Потом, устав суетиться, садится за краешек стола и вновь рассматривает, ощупывает, хотя, кажется, что просто гладит своими старыми руками недавно полученное признание от государства. И заботливо убирает подальше эти медальки, так похожие на ордена.
Впрочем, таковыми они для них и являются.
Прощаясь, баба Надя говорит: «Умирать буду, дом сожгу, чтобы никому не достался!». Она уверена, что переживет дядю Сашу.
Смерть ее не пугает. Им ли, пережившим голодное и нищее детство, по сути, выживавшим всю свою сознательную жизнь, а понявшим это уже много позже, бояться ее? Хотя, конечно, умирать бабе Наде не хочется. Она и не собирается.
И дом, уходя в другой, возможно, лучший мир, она, конечно, не сожжет.
Баба Надя еще поживет! Гордая. Независимая ни от кого, ни от чего и ни от каких жизненных обстоятельств.
И, да, дорогой чайный сервиз у бабы Нади есть. Но он для особого случая, который, если теперь и наступит когда, то, кажется, уже не в этой, а в другой жизни. Она проживет ее в ином мире, где уже не будут «нае***ать».
Автор: Алексей Кириченко
