Производственная гимнастика СССР и наше время
БМ ругался на первое фото, но для общего колорита оставил))
БМ ругался на первое фото, но для общего колорита оставил))
В поселке Никель (на границе с Норвегией) живет Виктория Федотовская, которая построила гостиницу для своего неизлечимо больного сына. У 9-летнего Левы Донца редкое генетическое заболевание, "у него умирают белые клетки головного мозга и спинного, и этот процесс не остановить, дегенерирующая форма".
До 8 месяцев он развивался как все остальные дети, но потом родители стали замечать, что что-то не так. В мурманской больнице ему ошибочно поставили диагноз ДЦП, и Виктория 4 года ездила с сыном в реабилитационный центр, чтобы научить Леву ходить. Мальчик пошел, но местные врачи заподозрили нехарактерные для диагноза ДЦП отклонения и отправили Викторию с сыном на дополнительное обследование, а позже в Москве семья узнала страшный диагноз.
"Сначала я не поверила и даже слетала с ним в Лондон, собирали всей деревней деньги. Насобирали 700 тысяч [рублей], а надо был 2,5 млн, чтобы туда съездить. Но нам помог Русфонд, мы все-таки туда поехали и 3 месяца снова там проходили все обследования и анализы, но все было тщетно, нам снова подтвердили этот диагноз", – вспоминает Виктория.
Во время постоянных разъездов Лева увлекся гостиничным бытом, Виктория говорит, что иногда администраторы гостиниц разрешали ему выдавать ключи постояльцам. И однажды Виктория спросила у Левы, чего он хочет? "Он говорит, мама, построй мне гостиницу. Я непонимала, зачем, ну не понимаю, зачем четырехлетнему ребенку гостиница. Ну, я что-то так от балды, конечно, Лева, я построю тебе гостиницу. Ну все, смысл жизни".
Виктория говорит, что муж, узнав об этом, принял ее за сумасшедшую. Но она не отчаялась и начала искать возможности, чтобы исполнить мечту сына. Пришлось продать одну квартиру, на вырученные средства удалось купить заброшенное здание и старенький микроавтобус. На этом деньги закончились. В кредите Виктории отказали, но посоветовали поучаствовать в программе поддержки начинающих предпринимателей.
Рискнув, она трижды получила господдержку. На вырученные средства удалось отреставрировать здание. Большую часть работ Викторияделала вместе с мужем и сыном. Лева сам выбирал отделочные материалы и продумывал дизайн номеров, и 13 октября 2016-го гостиница "Виктория" открыла свои двери для посетителей. Лева былсчастлив, "Боже мой, там гордость такая. В садик пришли, он говорит, а вы знаете, да, мне мама гостиницу построила, все. Он теперь всем говорит, я – владелец гостиницы".
К подбору персонала Виктория подошла по-особенному. В гостинице работают пенсионер, инвалиды и мамы с детьми, которых работодатели неохотно брали на работу. Виктория говорит, что понимает, как сложно будет ее сыну адаптироваться к взрослой жизни, поэтому она хочетпомочь этим людям в надежде на то, что кто-то потом поможет и Леве.
В гостинице всегда много детей, "детский сад, когда набирали мам, как бы все с детьми, куда их? Вот они все здесь и растут. Болеет ребенок, в садик не отведешь, а на работу надо, правильно, вот все тут растут".
Посетители охотно идут на контакт с детьми, которые иногдапомогают прибираться в номерах. Вести гостиничный бизнес Виктории помогает знание иностранных языков: английского и греческого. Их она выучила на Кипре. Виктория вспоминает, что после школы пошла учиться в Ветеринарную академию в Петербурге, но прервала обучение из-за аллергии на кошек. В это же время ее мать уволили с работы, и семья осталась без средств к существованию. Тогда знакомыйпредложил Виктории поработать за границей. Виктория собрала немалую по тем временам сумму на трудовую визу и уехала назаработки. Работала посудомойкой, официантом на Кипре, там она вышла замуж и родила дочь. Но брак оказался неудачным, и Виктории пришлось вернуться в Россию, буквально выкрав свою дочь.
Сейчас Виктория ждет и надеется, что удастся найти лекарство для Левы. Вот уже несколько лет в Голландии пытаются его создать, но пока безрезультатно. Но самое главное, что осуществилась мечта ее сына. "Это Левина Мечта, он эту мечту, как-то назвал, что это его рай, я рада, что он сейчас в раю, при жизни, он здесь счастлив. Я рада, и он рад. Раз он рад, то и мы рады, и все вокруг рады", – говорит Виктория.
Источник:
https://www.currenttime.tv/a/person-on-the-map-dream-of-boy-...
Год назад мы, с моим коллегой Вадимом Кондаковым, сняли документальный фильм про городок в Калужской области, в котором компактно проживают незрячие и слабовидящие люди.
Очень многих, кто посмотрел этот фильм поразила история Сергея Иванова (он жил бок о бок с пьющим соседом, который периодически его доставал). Люди настолько прониклись увиденным, что с готовностью приняли участие в сборе средств на новую квартиру! Сейчас Сергей живет в двухкомнатной хатке в том же доме неподалеку от фабрики, на которой он собирает пипетки и флаконы для мыльных пузырей.
Вчера, в Международный День слепых, я навестил Сергея и немного пообщался за его житуху-бытуху.
В целом у Сергея все хорошо. После нашего фильма ему подарили компьютер и чтобы его освоить он прошел специальные курсы в Волоколамском реабилитационном центре.
Он немного сетует на свое одиночество, но в целом больше радуется, чем огорчается. Всем, кто до сих пор переживает за его судьбу Сергей передает огромный привет!
Василию Озерову почти 60 лет. Недалеко от Липецка у него есть дом, где он зимой живет с семьей. Но, как признается сам мужчина, у него "видимо, что-то в крови", из-за чего его постоянно тянет в путешествия.
"Я работаю по стране. Да и новых знакомых находишь, интересно жить. А если на одном месте все время – одни и те же люди", – говорит он.
Озеров уже много лет ездит по России... на тракторе, к которому относится как к живому существу:
"Больше 20 тысяч километров я на нем накатал, может, и больше: каждый год постоянно в дороге. Были у меня и машины: "Жигули" были, "шестерки", "Москвичи" были. А этот вот сохранился, его невозможно поменять ни на что: он и в грязь, и в дождь, и в холод. Надёжность! Да и добрый он, ласковый. Я с ним разговариваю, а он прёт, не подводит", – похлопывает Озеров своего любимца.
У Василия Ивановича нет одной ноги, но он ловко со всем справляется и говорит, что это нисколько ему не мешает. Почти 40 лет назад мужчина собственноручно собрал жилой прицеп-фургон и прикрепил его к трактору:
"Я его собрал в 1980 году, представляете? – вспоминает Озеров. – Полностью, от болтика до гаечки. Коробка у меня там с "Захара" ("Захар Иванович", он же "трехтонка", грузовой автомобиль ЗИС-5, который производился во времена СССР – НВ). Мост тоже от него, вездеходовский".
Прицеп – полноценный дом на колесах: с душем, кухней и обогревом. В нем Озеров может комфортно разместиться вместе с верной подругой, дворнягой Дашкой.
"Под вагончиком у нее будочка сделана, спаленка отдельно, окошки. В дороге я ее закрываю, чтобы она не выскочила, ставлю попить, когда едем, – показывает он отсек для собаки. – У меня внутри стол разделочный, газовая печечка, раковина, умывальник, бак на 120 литров воды, телевизор, видеомагнитофон, электрочайник и микроволновая печечка. Кровать поднимается, там у меня душ открывается: можно искупаться в любое время".
Разъезжая по России, мужчина обычно останавливается на площадях в деревнях и городах и открывает мастерскую: точит ножи, ножницы, садовые инструменты, "отбивает" косы, ремонтирует обувь, чинит швейные и стиральные машинки советского производства:
"Такое раньше было по деревням, но мастерские сейчас позакрывали, – говорит он. – У людей мало денег, поэтому я делаю за 30% стоимости: стоит 100 рублей – я за 30 делаю, а кому вообще "за так". Вдовам бесплатно делаю: ну что там стоит нож поточить? Кто им его поточит?".
Озеров отучился в Курске на помощника мастера, долгое время работал в колхозе. А вот его дед был священником, его расстреляли в 1937 году. Мужчина рассказывает, что лишь недавно смог найти в архивах данные о его смерти и захоронении. И поставил себе задачу обязательно съездить поклониться праху предка.
"Его репрессировали, 58-я статья ("Контрреволюционная деятельность", отменена только в 1961 году – НВ), – рассказывает он. – Я только через интернет нашел дедушкину могилу, выяснил, что его расстреляли в 1937 году. И никто про это ничего не знал. Мой папа сколько жил, не знал, где похоронен его отец, и боялся узнавать, потому что считался сыном врага народа. Только сейчас, когда 70 лет прошло, все рассекретили".
"Мне было 15 лет, когда соседская бабка назвала меня "поповская морда", – рассказывает одна из сестер Озерова. – Я пришла к маме со слезами: "Мама, почему на меня сказали "поповская морда"? А она заплакала, обняла меня и говорит: "Твой дедушка, папы твоего папа, был батюшка, и его расстреляли".
Две сестры, которые живут неподалеку от Курска, тоже приехали вместе с Озеровым на могилу деда поклониться его праху:
"Таня в Курске живет, буквально в 500 метрах от могилы дедушки, и она не знала! Сколько она там прожила, более 30 лет, и не знала, что могила дедушкина рядом", – замечает Василий Иванович.
"Сейчас у меня с души камень упал. Теперь я еще попаду к отцу на могилу – и миссия будет закончена, – признается Озеров после того, как увидел могилу деда. – Я думаю, что я не зря жил на земле".
Он искренне считает себя счастливым человеком и не хочет другой судьбы:
"Мне нравится, когда белая полоса прямо под тебя уходит ночью. У меня дорога впереди, новые знакомые, новые города, деревья, леса, реки. Вот еду по трассе, там человек коров пасет или гусей, я на него гляну – и сразу мысль приходит: наверное, я самый счастливый на земле".
МОСКВА, 9 мая — РИА Новости, Татьяна Пичугина. Писатели-фантасты ХХ века нередко помещали своих героев в следующее столетие, подробно рассказывая о технологиях и обществе будущего. Почти все были уверены, что человечество через 100-150 лет уже покорит ближайшее межпланетное пространство. Вышло немного иначе. Каким предстает наше время в самых известных научно-фантастических произведениях — в материале РИА Новости.
В ракете вокруг Солнца
Действие повести Константина Циолковского "Вне Земли", написанной до революции, разворачивается в 2017 году. Француз, англичанин, немец, американец, итальянец и русский, все очень богатые, уединяются в замке в Гималаях, чтобы построить ракету. Русский инженер Иванов предлагает принцип реактивного двигателя и предоставляет расчеты по преодолению силы тяжести. Герои тайно строят корабль в виде гигантского веретена длиной сто метров и отправляются в космос, взяв с собой запас еды и воздуха.
В ходе полета они выходят в скафандрах в открытый космос и строят оранжерею за пределами ракеты, обеспечив себя питанием и кислородом на много лет. Садятся на обратную сторону Луны и путешествуют по ее поверхности. Наш спутник оказывается обитаемым, населенным странными безкорневыми растительными организмами. Облетев несколько раз вокруг Солнца, изучив пространство между Землей и Марсом, исследователи возвращаются домой.
На Земле люди используют дрова и уголь для обогрева. Транспорт — на конной тяге, однако развиты воздухоплавание на дирижаблях и аэропланах.
Земляне способны построить города на околоземной орбите. Ими управляет единое правительство, составленное из представителей всех государств, действует "общечеловеческий" язык. "Войны были невозможны", — сообщает Циолковский.
Колонизация Марса
Цикл рассказов "Марсианские хроники" американского писателя Рэя Брэдбери, созданный в конце 1940-х, посвящен заселению Марса.
Овладевшие ядерной энергией люди отправляют экспедицию на Красную планету в 1999 году, но экипаж бесследно исчезает. Последующие миссии также терпят неудачу. Виной тому марсиане, обладающие телепатией, гипнозом и способностью насылать галлюцинации. Однако население планеты гибнет из-за занесенной с Земли ветрянки.
Колонизация Марса начинается с 2002 года. Земляне прибывают на ракетах десятками тысяч, активно преобразуют природу. "За шесть месяцев на голой планете был заложен десяток городков с великим числом трескучих неоновых трубок и желтых электрических лампочек", — пишет Брэдбери.
Однако на Земле в ноябре 2005 года начинается Большая война. Двадцать лет спустя от нее спасается на Марсе только одна американская семья, и колонизация возобновляется. Причину случившегося Брэдбери видит в слишком быстром научном прогрессе и людском увлечении машинами.
Погибшая цивилизация Венеры
Польский писатель Станислав Лем свой первый роман "Астронавты" (1951) посвятил полету на Венеру. Коммунистическое общество землян 2003 года овладело ядерной и термоядерной энергией, управляет климатом, обводняет Сахару и обогревает полярные области.
"Окончилась тяжелая, напряженная и великая эпоха справедливого преобразования мира. Нужда, экономический хаос и войны не угрожали больше великим замыслам обитателей Земли", — объясняет Лем.
Действует телефонная связь, существуют газеты, радио и телевидение.
Люди мечтают о звездах и строят экспериментальный корабль "Космократор" с ядерным двигателем, основанным на принципах, сформулированных русским физиком Капицей. Топливом для него служит синтетическое вещество коммуний.
Экипажу "Космократора" под руководством командира Петра Арсеньева предстоит отправиться на Венеру. О том, что планета обитаема, известно из расшифровки магнитной записи, найденной в обломках космического корабля, который потерпел крушение на Подкаменной Тунгуске в 1908 году. Расшифровкой записи занимался суперкомпьютер "Электронный мозг" Ленинградского математического института.
В ходе экспедиции на Венеру выясняется, что ее обитатели далеко опередили землян в технологическом развитии. Они изобрели генератор антигравитации и магнитные пушки, с помощью которых собирались завоевать Землю. Однако ядерная война погубила их цивилизацию.
Покорение Венеры
Полет на Венеру в центре сюжета романа советских писателей Бориса и Аркадия Стругацких "Страна багровых туч", опубликованного в 1960 году. Действие происходит в 1990-е в Союзе Советских Коммунистических Республик — технократическом, справедливо устроенном обществе, достигшем высокого уровня технического развития.
Земляне посылают несколько экспедиций на Венеру, но неудачно. В очередной полет отправляется корабль "Хиус-2" на фотонных двигателях с абсолютным отражателем частиц. Цель — разведать урановые месторождения и обустроить место для космопорта.
Через два года после покорения Венеры земляне ее колонизируют.
Перенаселенная Земля
В эссе "Посещение Всемирной ярмарки в 2014 году", опубликованном в 1964 году, американский фантаст Айзек Азимов дал прогноз развития цивилизации на полвека вперед.
Одна из главных опасностей — перенаселение планеты. Шесть миллиардов человек и продолжительность жизни до 85 лет побудили создать Мировой центр контроля популяции, который пропагандирует снижение рождаемости.
Из-за перенаселенности люди осваивают пустыни и полярные области, строят подземные и подводные города. Сушу же отдали под сельское хозяйство. Перенасыщение автомобильными дорогами приводит к развитию подземного беспилотного транспорта.
Индустрия гаджетов процветает, чему способствуют дешевые аккумуляторы на радиоизотопах. В умных домах микроклимат регулируется автоматически, как и приготовление еды. Компьютеры миниатюрные, но роботы еще не получили повсеместного распространения.
Действует экспериментальный термоядерный реактор, развита солнечная энергетика, в том числе в космосе. Благодаря спутникам связь общедоступна.
На Луне — колония, пилотируемая миссия на Марс только готовится.
Из-за автоматизации ручного труда у всех много свободного времени, которое непонятно куда девать. "Общество принудительного досуга" — так характеризует Азимов сложившееся социальное устройство. Безделие и скука приводят к тяжелым психологическим и социальным последствиям.
РИА Новости https://ria.ru/science/20180509/1520154360.html
До столицы он добрался за час. Темнота поглотила город. Заторы и пробки не уменьшились. Громов начал трезветь, головная боль усиливалась. Он с трудом добрался до своей улицы. Перед въездом на парковку его подрезал незнакомый седан и влез перед ним. Ворота открылись, но седан продолжал стоять на месте. Громов несколько раз посигналил; машина не двигалась. Громов выматерился и вылез. Он был готов к драке. Подойдя к двери седана, он почувствовал сильный удар по затылку. Ноги подкосились, в глазах потемнело. Он попытался удержаться за кузов, но рукам не хватило сил, чтобы уцепиться. Громов почувствовал под собой мокрую холодную землю. На мгновение помутнённый рассудок к нему вернулся. Он почувствовал, что руки крепко связаны за спиной, во рту – кляп. Было темно и тесно, ноги согнуты в коленях. Он пытался сохранить сознание, но снова вырубился. Через какое-то время он снова пришёл в себя, на это раз – от сильной встряски. Громов попытался поднять голову, но ударился о крышку багажника. На минуту он запаниковал, начал бить ногами и коленями обо всё, что можно. Поняв, что толку от этого нет, перестал. Ему начало казаться, что всё происходящее – сон.
Машина остановилась. Громов услышал, как люди выходят и хлопают дверьми. Багажник открылся, Громов увидел чёрное небо. Показались двое высоких мужчин, их лица были закрыты чёрными балаклавами. Они вытащили Громова из машины и потащили в сторону. В темноте мелькали красные задние фары автомобиля. Громов не понимал, где он находится и что происходит. Он попытался упереться локтями в землю, но только испачкал рукава пальто, его брюки собирали на себя чёрную грязь. Мужчины бросили Громова на землю. Он поднялся на колени, осмотрелся. Вокруг стояли несколько заброшенных казарм, на них висели тусклые фонари, освещавшие облезлые стены. За казармами было темно до черноты. Рядом стояли два армейских грузовика без номеров. От включённых фар света было немного. Вокруг ходили мужчины с закрытыми лицами, время от времени переговариваясь о чём-то. Из грузовика вытащили длинный, в человеческий рост чёрный мешок; двое, держась за каждый конец, потащили его за казармы, в темноту. Громов понял, что это такое. Один из мужчин подошёл к Громову, вынул изо рта кляп. Громов подвигал челюстью, немного размяв её. У него было столько вопросов, что он не знал, с какого начать.
– Вы кто такие? – Спросил он, несмотря на уверенность в том, что никто не скажет ни кто они, ни что им от него нужно. В контексте происходящего за последние несколько десятков часов, Громов примерно представлял, что будет дальше. Но ему всё-таки было очень интересно, кто стоит за его похищением, а также, зачем и кому это надо: у него ещё была надежда выбраться живым.
Ответы не заставили себя долго ждать. Со стороны, из темноты, медленно, абсолютно беззвучно, выплыл длинный чёрный кузов седана с двумя узкими прямоугольными белыми фарами и огромной квадратной хромированной решёткой. Широкие колёса остановились, пассажирская дверь открылась в сторону, противоположную от двери водителя. Громов узнал британскую марку машины. В темноте показался длинный силуэт, он приближался к Громову. Прищурившись, Громов пытался рассмотреть его. На секунду ему показалось, что это был вовсе не человек: за его спиной Громов рассмотрел две чёрные дуги, идущие из плеч вверх и потом загибающиеся вниз, к земле. За плечами у приближающегося существа было два сложенных, высоких, чёрных крыла. Громов зажмурился. Только этого ему сейчас не хватало. «Пожалуйста, ну, пожалуйста, не надо», – повторял он про себя, сам не понимая, что именно не надо и у кого он всё это просит. Он открыл глаза, когда человек уже подошёл; никаких крыльев за его плечами не было. Громов в темноте рассматривал его: черты, вроде, знакомые. Он что-то сказал одному из рядом стоящих мужчин, тот кивнул, быстро подошёл к автомобилю, в котором привезли Громова, и, не закрывая багажник, завел его и развернул так, что фары осветили Громова и стоящего перед ним мужчину. Увидев его лицо, Громов перестал понимать, что вообще означает всё происходящее: в свете автомобильных фар Громов узнал Дмитрия Афанасьевича. Высокий мужчина в длинном синем пальто холодным взглядом смотрел на Громова сверху в низ.
– Какого хера.., – спросил Громов яростно.
– Ну, здравствуйте, Александр Сергеевич, – со злобным спокойствием сказал Дмитрий Афанасьевич.
Громов абсолютно не понимал, что говорить.
– Чувствуете, – спросил Дмитрий Афанасьевич, снимая пальто, – теплеет? Дело к весне, наконец. А то затяжная зима даже на мои нервы начала действовать. – Дмитрий Афанасьевич сложил пальто пополам и передал одному из мужчин, стоявших рядом. – Отнеси в машину, пожалуйста, – вежливо попросил он.
На нём был чёрный пиджак и белая рубашка без галстука.
– Что вам надо? – Выдавил Громов.
– Мне? – Удивился Дмитрий Афанасьевич. – Конкретно мне ничего не надо, у меня всё есть.
– Тогда, что происходит? Вы меня похитили? Вы так же избавились от Трясогузки? Начальника? Где они? – Громов начал истошно выплевывать вопросы. – Кто устроил взрыв? Кто поджёг здание Комитета?
– Александр Сергеевич, – громко прервал его Дмитрий Афанасьевич, – пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Я ничего не поджигал. Но с ликвидацией всего руководства той кавказской республики вы нам, и правда, очень помогли.
Громов онемел.
– Вы для нас собрали их всех в одном очень удачном месте.
– Для вас? – Переспросил Громов.
– Понимаете, – начал объяснять Дмитрий Афанасьевич, скрестив руки на груди, – есть люди, которые полны сил и энергии, которые хотят жить и радоваться жизни. – Громов абсолютно не понимал, что имел в виду Дмитрий Афанасьевич. – Но, осознав, что никакой возможности применить себя в своей собственной стране у них нет, они решили взять ситуацию в свои руки. Поначалу, их не воспринимали всерьёз. Но я заметил в них потенциал. Ребята, и правда, очень неглупые. А главное, – он сказал, слегка повысив голос, – у них есть мечты, идеи. Они – романтики, не то, что мы с вами, – он усмехнулся, – и работают они во имя этой идеи. Их не интересуют деньги, им не нужна власть. Они просто хотят спокойно и нормально жить, как и все нормальные люди в любых других местах. Это – их самая сокровенная мечта. Разве это так много, Александр Сергеевич?
Громов медленно начинал понимать, о чём говорит Дмитрий Афанасьевич.
– Совсем не много, как мне кажется. Как же нужно довести простых, добрых людей, чтобы они стали профессиональными диверсантами, анархистами, революционерами и саботажниками? – Громов покорно слушал.
– Столица погрязла в хаосе, – выдавил Громов, – сколько ещё людей вы убили? Представляете, что происходит из-за вас?
– Александр Сергеевич, теперь вы начали говорить о людях? Стоя в грязи, на коленях? – Саркастически ухмыльнулся Дмитрий Афанасьевич. – Не прикидывайтесь святым. Скольких людей перебили вы только в одиночку? А сколько ещё умерли из-за ваших прямых действий. Система сгнила. Её нужно уничтожить, сравнять с землёй. И поверьте, это не моя инициатива. Вы как думаете? Я один бегал по центру с канистрой бензина, от дома к дому, и поджигал? – Он засмеялся. – Я, Александр Сергеевич, бенефициар. У меня есть деньги, и, так уж получилось, что я полностью разделяю взгляды этих молодых людей, – он кивнул на двух рядом стоящих мужчин. – Я всего-то обеспечил их средствами, и немного помог в организации, совсем чуть-чуть. Всё остальное – они сами. – Он улыбнулся.
– А они вам что? – Рявкнул Громов. – Что вы хотите в замен? Паханское кресло?
– Тьфу, Паханское кресло, – нахмурился Дмитрий Афанасьевич. – Я уже в возрасте, Александр Сергеевич. – Он начинал злиться. – Я устал. Очень устал. Особенно от бреда, от глупости. Глупости абсолютно всех. От вашего цинизма, лжи. Невероятного уровня коррупции. Это я погрузил столицу в хаос? Да дай бы вам ещё год, тут камня на камне не осталось бы. Этот, как вы выражаетесь хаос, необходим. Как профилактика. Не переживайте, он будет ровно столько, сколько нужно. Пока мы не провели капитальную зачистку от таких кадров, как вы. Он не затянется, но его конца вы уже не увидите.
Громов хотел попытаться вырваться, освободить руки, но они были туго связаны. Он бы попробовал начать отвечать, спорить, приводить какие-то аргументы, но абсолютно ничего не приходило в голову. Всё стало ясно. Он не хотел себе признаваться, но Льезгин оказался прав.
– Где Пахан, вы его убили? – Спросил он.
– Да что вы всё «Пахан», да «Пахан».., – отмахнулся Дмитрий Афанасьевич. – Мне докладывали, что Трясогузка то же самое бубнил.
– А ему вы что сказали? – Громов плевался слюной.
– Ему я ничего не говорил, – холодно ответил Дмитрий Афанасьевич, – с ним я не виделся. Но вас перед вашим концом я захотел увидеть. На таких, как вы, Александр Сергеевич, вся система и строилась. Просто взглянуть в последний раз. На яркого представителя уходящего времени.
– Ну, что, посмотрели? – Огрызнулся Громов. Его начало трясти. Он не понимал, от чего: это не был страх, нет, скорее предчувствие конца.
– Вы, Александр Сергеевич, себя изжили лет этак двадцать назад. Но какой-то странный ход судьбы удлинил ваше существование. Освободил для вас место, и дал воздух, чтобы дышать. Но сейчас даже не нужно прилагать особенных усилий. Маленький толчок, и всё разваливается. Видели, как все побежали?
– А Алексей Алексеевич? – Продолжал задавать вопросы Громов. – Его вы куда дели?
Дмитрий Афанасьевич улыбнулся и молча покачал головой.
– Вот Алексей Алексеевич почувствовал настроение. Учуял, что что-то не так. Не знаю, как, не знаю где. В воздухе, наверное, – Дмитрий Афанасьевич пожал плечами, – но Алексей Алексеевич оказался совсем не тем, кем вы думали. Он сумел во время переориентироваться. Он мне неплохо помог.
Громов пронзительно заорал. Его голос понёсся по тёмной пустоте, рвя её на части. Он упал на бок в грязь, ещё раз попытался высвободиться; верёвка впилась в запястье, пошла кровь. Лицо уткнулось в мягкую холодную грязь. Но Громов не обращал на это внимания. Он бился, как рыба, выброшенная на берег. Это, и правда, был конец.
– При нём было оружие? – Спросил Дмитрий Афанасьевич одного из мужчин, стоявших рядом, не обращая внимания на крики. Один из мужчин в перчатках достал чёрный громовский «глок».
– Прекрасно, – сказал Дмитрий Афанасьевич, – заканчивайте всё это. Прощайте, Александр Сергеевич, – сказал он торжественно. Громов перестал орать, он лежал в грязи, тяжело дышал. – Пожелайте нам удачи в наших начинаниях. В светлое будущее же вступаем! – Он рассмеялся и пошёл к своему лимузину.
Прямо в лицо Громова смотрело дуло «глока». Сердце забилось. Вспышка.
* * *
В течение следующей недели исчезли или погибли в результате несчастных случаев ещё с десяток высокопоставленных чиновников.
О Просвине и Лизоньке впопыхах, в кровавом бардаке и вовсе забыли. А когда все улеглось, о них никто больше и не вспомнил.
На следующий день после смерти Громова, пропал и Алексей Фёдорович Покрошин. Его жена подняла тревогу, пыталась связаться с высокопоставленными знакомыми. Но никого не было: кто-то уехал, кто-то пропал. В истерике она бросилась в полицию, но там было ни до неё и её пропавшего мужа.
Останки Лизогуба нашёл алкаш-охранник. Началось расследование. Но его очень быстро закрыли: за последнее время исчезло столько людей, что расследования могли растянуться на годы.
Тело Громова в чёрном пиджаке, брюках, чёрной рубашке и сером пальто с помятой пачкой импортных сигарет в кармане закопали за заброшенными казармами рядом с тремя охранниками Юрия Трясогузки. Самого Юрия Трясогузку специально зарыли на другом конце столицы, под берёзой. «Кадиллак» почётного работника Комитета, так же как и «джип» Тварина, нашли сожжённым в лесу.
Церберева похоронили за тысячу километров от любимой столицы на скромном сельском кладбище. На похороны никто не пришёл, семья уже как неделю была за границей и узнала о смерти Виктора Павловича только через пол-месяца.
В следующую ночь загорелась Лубянка, причём, таким же непонятным образом, как и остальные здания, похоронив в себе Ивана Здорина.
О Кислове информации не было вообще. Вероятнее всего, он вовремя выбрался за границу.
Что стало со старым, плохо соображающим Паханом, знали только Дмитрий Афанасьевич и Начальник.
* * *
Кресла в высоких министерских кабинетах, на которые Начальник хотел посадить своих знакомых, пустовали недолго и вскоре начали заполняться людьми, которых Громов даже представить себе не мог бы: молодыми, с неплохим образованием, нередко полученным за границей.
События, закончившие жизнь Громова, почти не затронули жизни обывателей. Они, по началу, удивлялись новому правительству, новым лицам, их новым выступлениям с новыми, совершенно другими повестками, но не сопротивлялись. Они всё также заполняли проспекты столицы и вагоны метро по утрам и вечерам. Шли на работу и возвращались с неё. Когда снова начали вещать телеканалы, смотрели свои любимые развлекательные телепередачи. Там тоже стало появляться всё больше и больше новых людей. Разница между федеральными и нефедеральными новостными источниками информации пропала. О произошедшем говорили открыто, ничего не скрывая. О Пахане упоминали только иногда и всегда в недопустимом ранее тоне. Многие признались, что так всё время и думали и совсем не удивились. Кто-то всё ещё не хотел верить в обличительные слова о Пахане, но выражал своё недовольство на кухне, однако, вскорости вовсе замолчал – забыл. Все плакаты с ним в одну ночь исчезли. Его повторяемые всеми цитаты сразу стали неуместными, а на следующий день и вовсе забылись. Его портреты оставили белые квадраты на выцветших стенах. Абсолютно никто не проронил и слезы по поводу его исчезновения. Никто даже не задавался вопросом, куда так внезапно сгинул незаменимый, талантливейший лидер и отец народа, якобы, так его любивший и потративший на него всю свою жизнь. Народ не оценил его стараний или же никогда и не верил в слова о любви и заботе. Как призрак, Пахан исчез из повседневной видимости граждан страны, оставив за собой только выжженную землю.
Вскоре люди привыкли к новым устоям, даже начали принимать участие в некоторых решениях, когда поняли, что если начать отвечать на вопросы правительства, то появляются изменения в жизни. Поначалу было сложно, пришлось многое восстанавливать, заново отстраивать различные институты управления. Новоиспеченные министры, хоть и не всегда соглашались друг с другом, но действовали уверенно и компетентно, набираясь опыта по пути.
Здание Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности не восстанавливалось. Так, разрушенное, оно простояло несколько месяцев, резало глаза всем проходящим мимо, портя внешний вид столицы. Потом было снесено – за ненадобностью. Комитет, как инстанцию, так же, за ненадобностью, не восстановили, посчитав его частью репрессивного аппарата прошлой эпохи.
* * *
Начальник в синих джинсах и полосатой рубашке стоял посреди номера «люкс» в пятизвёздочном отеле в Швейцарии. События в его родной стране стали предметом заголовков всех новостных западных каналов. Кто-то называл это революцией, кто-то – результатом антигосударственного переворота. И только Начальник знал, что произошло на самом деле. В один миг он разрушил всю свою жизнь. Оторвал себя от родных мест, где он сформировался как человек, стал тем, кто он есть. Ему было очень тяжело смотреть, как всё сгорело. Но так же Алексей Алексеевич знал, что ностальгией жить нельзя. Он прекрасно понимал, что это – один из лучших исходов из тех, на которые он мог рассчитывать.
Переключая телеканалы и не понимая, о чём говорят дикторы на иностранных языках, он смотрел на грязные улицы некогда своей столицы. Иногда показывали сгоревшее здание Комитета. Тогда его сердце кололо; или красные стены и башни Кремля, тогда сердце замирало. Он прокручивал в голове один из давнишних разговоров с Дмитрием Афанасьевичем, ещё задолго до того, как всё началось.
– Я должен быть уверен в тебе, Алексей. Говорил ему Дмитрий Афанасьевич, – Если ты слаб, или тебе физически сложно, я постараюсь убедить их оставить тебя в живых. Но никаких привилегий. Средняя пенсия, дом в деревне далеко за городом. Придётся ездить на электричках, стоять в очередях, считать деньги.
– Дмитрий, я всё прекрасно понимаю. Не волнуйся, я и сам всё знаю. Я готов. Мне не нужно твоё снисхождение. Просто не обращай внимания.
– Понимаю. Но вы тут наворотили не мало. То, что ты сделаешь, это всё – на благо твоей страны. Ей уж ты очень много обязан. Больше, чем всем нам.
Дмитрий Афанасьевич был прав. Алексей Алексеевич переключил канал. Там, показывали старую запись Пахана. Летом, под голубым безоблачным небом, он прогуливается по Красной площади, ещё до болезни, уверенно ступая по брусчатке. Он шёл между расступающимися, радостно улыбающимися ему людьми, приветственно машущими руками и бросающими цветы под лакированные туфли. Пахан – уверенный, довольный, взгляд добрый, плечи – расправлены. Он скромно улыбается и иногда поднимает руку, чтобы помахать в ответ. Алексей Алексеевич отчётливо помнил эту запись. Захлестнули ностальгические чувства. «Но нет, – одёрнул себя он, – не положено человеку такого уровня и такой закалки плакать». Он стал гнать воспоминания: грусть пройдет, настанет спокойствие.
Пахан. Кремль. Кабинеты. Чёрные лимузины. Мигалки. Дачи. Власть. Решения. Привилегии. Всего этого теперь, как будто и не было. Все это прошло и закончилось. Началось что-то новое и светлое, но уже без Начальника и Громова. Места им там больше не было.
КОНЕЦ
24.12.2016
------------------------------------------------
P.S.
Я прекрасно понимал, что Пикабу малоподходящая платформа для подобного творчества. Но здесь, в отличии от той же Прозы, появляется прямая реакция читателей почти сразу. Я ни в коем случае не ожидал позитивной реакции, и многое количества негатива предвидел. Так что, совершенно не удивился, и не обиделся. В конце-концов, обижаться на интернет - это очень контрпродуктивно.
Все же, всем кто читал, спасибо за внимание. Уважаю и ценю.
Ваш, либералистичный графоман (уж очень мне понравился этот отдельный комментарий), Дмитрий С. Марш.
Выехав с парковки Следственного Комитета, Громов отправился в сторону дома. Он понял, что пьян. Соблюдать какие-либо правила, даже если бы он захотел, то не смог бы. Столица встала в пробки. Медленно двигаясь по улицам, Громов осматривал происходящее вокруг себя. Граждане продолжали заниматься своими делами. Хаос в институтах власти их не касался. Некоторые возмущались отсутствием связи, но большинство были рады тому, что появилась возможность остаться дома и не идти на работу. Неработающее телевидение так же не вызвало никакой паники. Жизнь простых людей продолжала течь своим чередом. Громов резко вывернул руль и надавил на газ. «Кадиллак», взревев, забрался на бордюр и поехал по тротуару; свернул вправо, на прилегающую к проспекту улицу, и вернулся на мостовую. Проехав метров двести, он увидел в стороне, на встречной полосе чёрный лимузин и джип сопровождения; обе машины – с мигалками. Охранники, выйдя из машины сопровождения, орали на водителей стоящих впереди автомобилей, видимо, не дающих им проехать вперёд. Водители в долгу не оставались и, опустив стёкла, хамили в ответ охранникам.
– Теперь мы тут все равны! – Брызгая слюной, ругался водитель малолитражки, не дающей проехать представительским автомобилям.
– А куда мне тут, блядь, отъезжать? – Спрашивал водитель второй машины, указывая на вереницу машин, стоящих впереди. – Ты сам посмотри.
Один из охранников подошёл к задней двери лимузина, стекло опустилось, и он быстро что-то сказал. Из лимузина выскочил мужчина в дорогом костюме и, громко крича, подпрыгнул к машине, стоящей впереди.
– Ты что, не видишь мигалки?! – Орал он, его лицо наливалось краской. – Ты какого хера, такой борзый?! Я на самолёт опаздываю! – Он начал дёргать ручку двери.
Громов не узнал орущего чиновника. Из малолитражки вылез такой же раздражённый мужчина и со всей силы дал чиновнику в нос. Тот схватился за лицо. К водителю малолитражки подпрыгнули охранники; началась потасовка. Вдруг, как ниоткуда появилась длинноногая блондинка на высоких каблуках в короткой юбке и маленькой курточке. Она бегала вокруг борющихся мужчин и что-то кричала. Потом обернулась к ползущему мимо по встречной полосе чёрному «кадиллаку», и забила ладонями с длинными ярко-зелёными ногтями в стекло с криками о помощи. Громов опустил стекло.
– Что вам, девушка? – Устало спросил он.
– Помогите, разнимите же их! – Кричала она. – Что они дерутся?! Мы опаздываем!
Громов высунул голову из окна и посмотрел на валяющихся на земле, вцепившихся друг в друга мужчин. Чиновник и два его охранника никак не могли справиться с водителем малолитражки; тот не хотел сдаваться. Пиджаки и брюки всех дерущихся были мокрые и чёрные от грязи. Ничего не ответив, Громов поднял стекло и продвинулся дальше на несколько метров. Мимо в пробке ползли пожарные машины и кареты скорой помощи. Никто их не пропускал, включая Громова. «Куда они едут? – Думал он, – видимо, их вызвали ещё до того, как связь отрубили. Тот, кто это устроил, сделал всё очень быстро». Через час Громов въехал на парковку у своего дома. За ним въезжал чёрный седан. Припарковав машину, Громов вылез и наткнулся на словно выросшего из-под земли Лизогуба.
– Что за чёрт? – Громов чуть не упал от неожиданности, но удержался за машину.
Весь взъерошенный, Лизогуб стоял с широкой улыбкой, оголяя сомкнутые зубы. Его глаза, казалось, ввалились в глазницы, окруженные чёрными кругами.
– Что тебе, нахер, надо, – спросил Громов.
– Саша, ты только не волнуйся, – сказал Лизогуб, не моргая. Он не отрываясь смотрел на Громова, улыбка не сползала с его лица.
– Мы тебе такой Комитет отстроим, о-го-го, – сказал он.
– Ты это приехал мне сказать? – Громов рассматривал Лизогуба и не узнавал его.
– Да ещё и здание Администрации, знаешь какое забацаем? Самая большая администрация в Европе будет. – Сказал Лизогуб.
Громов заставил себя не обращать внимания на странное поведение Лизогуба. Он решил вытерпеть его трёп, наверное, последний раз в жизни. У него появилась идея.
– Пошли-ка, Витя, выпьем, – предложил Громов, проходя мимо.
– Ты представляешь, сколько денег это будет? – Лизогуб запрыгал вокруг Громова, как маленькая собачонка вокруг вернувшегося хозяина. – Это же нереально! Всю Москву заново отстроим! Какой город будет!
– А, может, это ты всё и поджог? – Спросил Громов, войдя в лифт и нажав на кнопку этажа. – Лизогуб, ты же всё знаешь. Вот ты мне и скажи, кто полстолицы сжёг этой ночью?
– Ну, Громов, – с удовольствием хрюкнул Лизогуб, – я много-много знаю, – странная улыбка не слезала с его лица, – но тут помочь не могу.
Они пили. Лизогуб пьянел быстрее, чем Громов. Говорил – непонятно о чём. Он рассказывал о будущих проектах с такой уверенностью, как будто спокойная жизнь продолжала идти своим чередом, и за окном ничего не происходило.
«Да что с ним такое?» – Подумал Громов и решил сменить тему.
– А Лизонька где? Ты её видел? – Спросил он, выпив водки и налив Лизогубу. Лизогуб выпил и сморщился.
– Не придется больше об этой бляди беспокоиться, – стальным тоном сказал Лизогуб и хрюкнул. Громов насторожился.
– Это что значит, не беспокоиться? – Спросил он.
– А то и значит. Не увидим мы с тобой её больше. Заебала! Она с этим Просвиным спала. Представляешь? Что это за фамилия, вообще, такая? Про-свин. Но всё-таки дела с ним делать можно, – сказал Лизогуб, взявшись за бутылку. Его глаза прикрылись тяжёлыми веками, пухлые щёки и лоб покраснели.
– Что ты с ней сделал?! – Вдруг заорал Громов, сам удивившись нахлынувшей волне агрессии.
К ещё большему удивлению Громова, Лизогуб не только не испугался, но даже не изменился в лице.
– А что ты так кричишь, Саша? – Спросил он, держа в руке рюмку с водкой. – Нахер она вообще нужна была. Жена из неё дерьмовая. Истерила постоянно, бабки растрачивала.
Стресс и утомление от последних нескольких дней сыграли свою роль, и Громов, контролируя себя всё меньше и меньше, впадал в пьяную истерику.
– А что ты, Лизогуб, – сказал он, прищурившись, глядя на него, – имел в виду, когда говорил мне, что знаешь, где я был, когда расстреляли группу тех приезжих?
– Да не волнуйся об этом, – выдавил из себя Лизогуб, – я так просто. Ты лучше представь, какой размах будет. Какие, блядь…
– Ну-ка, Витя, – Громов его строго перебил. – Ты что это?..
– Как заживём, а? – Расхохотался Лизогуб. – Ещё ты в Администрации, у нас проблем, вообще, по минимуму будет.
– Витя!!! – Заорал Громов, – Администрация сгорела! – Он лил водку в рюмки, проливая на стол, одну за другой опрокидывал в рот. Лизогуб следовал его примеру.
– А ты что так волнуешься? – Захрюкал опьяневший Лизогуб. – Неужто это ты ту компанию завалил? – Расхохотался он. – Я всё знаю. – Он погрозил пальцем, – всё-ё-ё!
– Что ты знаешь, сука? – Полез через стол Громов.
– Всё знаю! Всё знаю! – Визжал Лизогуб, в промежутках между криками вливая водку из бутылки в свою распахнутую пасть.
Лежа на столе Громов, вдруг увидел, как нос Лизогуба превратился в розовый пятачок; он уронил бутылку и вытирал пасть копытами.
– И ты туда же, мразь! – Заорал Громов в горячке. Он кинулся на пол, схватил упавшую пустую бутылку, вскочил, подпрыгнул к еле державшемуся на стуле визжащему Лизогубу и, что было сил, ударил его по затылку. Посыпались осколки. Лизогуб, стукнувшись головой о стол, упал на пол, издав звук опрокинутого мешка с картошкой. Громов, весь грязный, в помятой и мокрой от водки белой рубашке, с взъерошенными волосами и стеклянными глазами, абсолютно не понимал, что происходит. Он пошёл к сейфу и достал оттуда «глок». Потом натянул чёрный пиджак и влез в своё серое пальто.
Следующий час он потратил на транспортировку тела Лизогуба к автомобилю. Особенно сложно оказалось его поднять и подтащить к лифту. Спустился на первый этаж. Охранники на парковке помогли Громову донести Лизогуба до «кадиллака» и уложить его на заднее сиденье.
– Поскользнулся и упал, – попытался объяснить Громов, когда охранник косо посмотрел на тонкую струйку крови, бегущую по лбу Лизогуба. Громов вынул и дал ему несколько банкнот – за хлопоты – и уселся в машину.
Опьяневший до скотского состояния Громов решил, что смыслом его новой жизни будет избавляться от подобных людей. И начнёт он с Лизогуба. С трудом, через заторы, игнорируя все мыслимые правила дорожного движения, он выехал на трассу, ведущую из города, и гнал машину на предельной скорости. По дороге дико матерился на всех и, в особенности, на Лизогуба, чья медленно текущая из головы кровь пачкала кожаное сидение. Громов метался из полосы в полосу, не обращая внимания на гудки клаксонов обгоняемых и встречных автомобилей и пытаясь вспомнить дорогу. Поначалу, ему казалось, что он на правильном пути. Лизогуб замычал на заднем сиденье. Громов даже не обернулся. Он узнавал проносящиеся мимо дома, перекрестки, перелески. Потом он сбавил ход. Волна беспокойства нахлынула на него. Он перестал понимать, где он находится и куда, вообще, едет. Всё в один момент стало незнакомым, чужым. Он остановил машину на обочине, у леса. Вылез, обошел её. Его вырвало оранжево-белой жидкостью на коричневую, холодную землю. Постояв, согнувшись, минут пять со слюной, висящий изо рта, он выдавил из своего желудка всю скопившуюся там жидкость. Голова закружилась; руки ослабели, ноги еле держали тело, колени сгибались. Он медленно, стараясь не потерять равновесие и не упасть, держась за кузов машины, дошёл до водительской двери. Мимо на скорости проносились автомобили. Трасса шумела. Громов забрался в салон. Он попробовал сфокусировать взгляд на экране навигатора на приборной панели. Маленькая красная стрелочка показывала, что он всё-таки на правильном пути. Нужно ехать быстрее, скоро начнёт темнеть.
Через тридцать минут, не думая о возможном уроне для машины, Громов гнал по просёлочной дороге к испытательно-тренировочной станции Лизогуба. Голова раскалывалась. Он решил, что снова заедет к Покрошину, попросит у него какое-нибудь средство, которое поможет ему справиться с ощущением трещины в голове.
Он остановил машину у ворот. Из будки вышел охранник, видимо, недавно проснувшийся после сильной попойки. Громов сунул в его руку купюру и, ничего не сказав, поднял стекло. Тот посмотрел на деньги, пожал плечами и открыл ворота.
Громов остановил «кадиллак» перед знакомым ему загоном. Из бардачка достал «глок» и засунул его за пояс. Теперь оставалось самое сложное – дотащить Лизогуба. Громов открыл дверь, вцепился в ноги Лизогуба и, что было сил, дёрнул их на себя. Тело немного продвинулась. Лизогуб что-то заныл и заворочался.
– Ну, нет, – сказал Громов, – тут ты не останешься, – и дёрнул Лизогуба ещё раз.
Тело наполовину вылезло из салона. Лизогуб теперь как будто сидел на земле, опершись спиной о кузов машины и уткнувшись носом в колени. Кровь на его голове запеклась. Громов ухватился за запястья Лизогуба и начал его тянуть на себя, от «кадилака». С невероятными усилиями, с трудом делая каждый шаг, Громов протащил Лизогуба по земле к ограждению загона. На воротах висела цепь. Громов достал пистолет, отошёл на шаг и выстрелил в замок. Замок разлетелся на несколько кусков. На звук выстрела из ближнего дома выбежали два работника станции, по виду тоже после попойки: в резиновых грязных сапогах, потёртых штанах и замызганных куртках. Громов узнал их. Они остолбенели, широко раскрыв глаза и уставившись на человека в сером пальто с пистолетом и лежащего на земле рядом с ним мужчину с окровавленным лбом.
– Выводите собак, – приказал им Громов, тяжело дыша и выдыхая клубы пара, смешанного с перегаром.
Оба работника стояли в оцепенении.
Громов поднял пистолет и направил на того, что стоял чуть дальше.
– Выпускай собак, – стальным тоном повторил он.
Тот поднял руки и закивал.
– Хорошо, хорошо,– пробубнил он и скрылся.
Громов перевёл пистолет на второго.
– Ты. Тащи его, – он указал на Лизогуба. – В загон.
Глаза второго работника раскрылись ещё шире. Такого он не ожидал. Переводя взгляд с Громова на тело, он медленно приблизился, держа руки перед собой.
– Давай быстрей! – Рявкнул Громов. Он чувствовал себя лучше, чем только что, на трассе. Но слабость всё ещё, время от времени, окутывала его рассудок, накатывала на тело. Мужик – от него шёл отвратительный запах перегара и немытого тела – приподнял тушу Лизогуба, и с трудом потащил в загон. Вдруг послышался громкий выстрел; от деревянной стены загона, рядом с Громовым, отлетели щепки. Он повернулся. Там, в стороне, в облаке синего дыма стоял первый мужик с двуствольным ружьём. Он с испугом начал перезаряжать оружие, дрожащими руками пытаясь вытащить гильзу. Громов вытянул руку и дважды нажал на курок. Работник, ухватившись за живот, упал на землю. Потом Громов перевёл пистолет на второго. Тот присел рядом с телом Лизогуба, снова выставив вперёд обе руки.
– Нет-нет-нет-нет… – Он дрожал.
– Где собаки? – Спросил Громов.
– Они там, – проскулил он, показывая пальцем в сторону.
– Давай тогда, быстрее, – уставшим голосом сказал Громов. Опустив пистолет, он последовал за трясущимся от страха работником в помещение, где содержались собаки. Те узнали работника и подняли страшный вой и лай. Он выпустил четырёх псов, по очереди взяв их на поводки. Они вышли обратно в загон. Работник прошел мимо своего лежащего собутыльника, грустно на него взглянул. Голодные собаки, идя мимо лежащего на земле работника, почувствовали запах крови и начали рваться к нему. Но живой работник их шуганул и вошёл с ними в загон. Громов закрыл за ним ворота. Тот с испугом на него посмотрел. Громов поднял руку и несколько раз выстрелил. Работник выпустил собак, те бросились к телу Лизогуба. Работник упал. Одна собака осталась у него на поводке, она начала разгрызать одежду, пытаясь добраться до тела. Одежду на Лизогубе собаки разорвали за несколько секунд и принялись за его жирную плоть: толстые конечности и круглый, раздутый живот. «Наверное, они приняли его за свинью», – подумал Громов. Он не стал ждать, пока тушу раздерут на куски. Убедившись, что ни у кого из двух лежащих в загоне выжить нет никаких шансов, он подошел к работнику с ружьём. Тот не дышал, но Громов, на всякий случай, сделал контрольный выстрел в голову. Потом разрядил пистолет и вернулся к «кадилаку».
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Пока высокопоставленный сотрудник Комитета по Надзору за Порядком и Безопасностью и, возможно, будущий руководитель Администрации Пахана мирно сопел на диване у себя в гостиной, под покровом ночи произошло то, что с утра окончательно погрузило столицу в хаос. Вокруг взорванной мечети продолжались работы. Из-под обломков, освещаемых прожекторами пожарных машин, продолжали доставать тела. По версии пожарных экспертов, под трупы в гробы положили взрывчатку. Гвардия Пахана заполонила столицу, дабы обеспечить гражданам безопасность. Но около двух часов ночи в пожарные отделения стали поступать один за другим экстренные вызовы. Первый – из самого центра города. Дым тонкими струями просачивался из окон сразу на нескольких этажах здания Государственной Думы. С каждой минутой дыма становилось всё больше, в окнах показались маленькие танцующие язычки пламени. Прибывшие пожарные машины заняли всю служебную парковку. Когда насосы начали качать воду, несколько этажей уже охватило пламя, карабкавшееся наверх, к крыше.
Начиналась страшная ночь. Пожарные только приступили к тушению пожара в огромном здании на Охотном ряду, как вдруг эфир заполнился вызовами на адрес Администрации Пахана. В пяти минутах езды от быстро сгоравшей Госдумы, пламя бушевало сразу в нескольких частях здания, где скоро планировал начать служить отечеству Громов. В следующий час пожарным показалось, что столица к утру утонет в пламени. Загорелся телецентр с той стороны, где располагался канал Пахана; загорелись несколько зданий, принадлежащих госкорпорациям; горел Верховный Суд. К середине ночи стало ясно, что пожарных не хватает (пару лет назад пожарный департамент подвергся сильным кадровым сокращениям), и к борьбе с огненной стихией, как могла, подключилась Гвардия Пахана. Уже под утро, к большому сожалению Громова, здание Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности, такое ему знакомое и родное, осветило столбом огня начинающее синеть небо. Немногочисленным уставшим пожарным оставалось только смотреть, как, обжигая им лица нестерпимым жаром, сгорает семиэтажный особняк.
Рано утром Громова разбудил звонок Покрошина, который, в свою очередь, был разбужен своими коллегами.
– Громов, – быстро говорил Покрошин, – скорее включай телевизор.
Половина каналов не работали и выдавали телевизионные тест-таблицы, сопровождая их противным пищащим звуком. Вещали только несколько каналов, помещения которых пожарным удалось спасти от огня.
– Саша, и самое плохое, – Покрошин говорил, тяжело дыша, как будто только что сошёл со спринтерской дистанции, – твой Комитет сгорел. Почти дотла. И Администрация – тоже.
После этого Покрошин ещё что-то говорил, но Громов его уже не слышал. Вот так просто. В одно утро. Громов узнал, что за ночь сгорело его настоящее и его будущее, и никто ничего не смог сделать. В этот момент он почувствовал: конец. «Странное чувство», – признался он себе. Громов прошёл в коридор и из пальто достал пачку сигарет. Он закурил в квартире, впервые за четыре года. «Куда теперь?», – подумал он, выдыхая дым.
– Я поеду на работу, – сказал Покрошин,– срочно. Оттуда наберу.
– Давай, – еле слышно протянул Громов.
* * *
Громов, абсолютно потерянный, стоял на пустой, залитой грязной водой с ещё не осевшей пожарной пеной, парковке перед обугленными стенами Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности. Выбитые сильными напорами воды окна чёрными глазницами смотрели на Александра Сергеевича Громова. Пламя добралось до крыши, и она обрушилась на седьмой этаж, а весь седьмой этаж – на шестой. Не было больше ни кабинета Начальника, с портретом Пахана и молью, ни кабинета Громова. На парковку приехали ещё несколько сотрудников Комитета, посмотреть на место, где ещё вчера они трудились на благо Родины.
Телефон Начальника, по-прежнему, не отвечал. Громов поехал в Следственный Комитет к Покрошину. Там был полный бардак. Работники носились по этажам и кабинетам, не понимали, за что браться.
Покрошин ходил по кабинету со стаканом коньяку. По виду Громова он понял, что тот уже ездил к зданию КНОПБа.
– Пиздец, у меня башка кругом идет, – сказал Покрошин.
– Полстолицы подожгли, – без тени эмоций сказал Громов, снимая пальто. Он повесил его на стул. Налил себе коньяку и тяжело вздохнул.
– Поджоги. – Сказал Покрошин. – Нужно срочно двигаться.
– Куда? – Грустно спросил Громов. – Мне-то куда двигаться?
– Некуда. Нужно решать что-то. Срочно.
– Что решать? – Спросил Громов, – И Начальник хер знает где, может, с Паханом? Пахана тоже не видно...
– Может они нас кинули? – Вскипел Покрошин. – Поняли, наконец, какую кашу заварили. Когда им по репе стучать начали, вот и съебались.
Громову не хотелось верить в то, что Начальник слился и даже ничего ему не сказал.
– Да нет, – сказал Громов.
– Да-да, – отрезал Покрошин, – пиздец полный.
Громов плохо понял, что Покрошин имел в виду. Поскольку Начальник и Пахан стояли на самом верху, то не понятно, кто мог стучать им по голове.
Зазвонил телефон. Покрошин взял трубку.
– Понятно. – Отрезал он после нескольких секунд тишины и со злостью бросил трубку на телефонный аппарат, залпом выпил коньяк и налил себе ещё. – К новостям ещё готов?
Громов тяжело вздохнул и пожал плечами: он устал от плохих новостей, а хороших, как-то, не предвиделось.
– Трясогузка до офиса не доехал. – Сказал Покрошин.
Юрий Трясогузка, и правда, не доехал до офиса. Этим утром его лимузин и машину сопровождения нашли в одном из подмосковных кюветов. В двадцати метрах на дорожном полотне были чётко видны следы тормозящих покрышек и несколько клякс крови. Бронированный лимузин «мерседес» раскурочило взрывом. Ни пулевых отверстий на машинах, ни гильз не было. Как не было и никаких следов Трясогузки или его охраны.
– Что за чёрт.., – сказал Громов потирая лицо. – Может, Начальника тоже?.. – Неуверенно сказал он сам себе. – Набери-ка на Лубянку, – попросил Громов, – спроси, что там у них.
Здорин узнал новость о Трясогузке примерно в это же время. Окончательно ополоумев от страха, он увеличил свою охрану в четыре раза. Все здание заполонили гвардейцы Пахана. Сам Здорин спустился в подвал и, окружив себя автоматчиками, заперся там. На телефонные звонки отвечал, только если видел, что звонит, так сказать, свой человек. Узнав телефон Покрошина, он дрожащим голосом стал причитать, что Начальника уже нет на свете, и что он – следующий. В припадке паранойи Здорин утверждал, что Церберева тоже убили, и все разговоры о несчастном случае – только отговорки. Ещё он рассказывал о своих попытках найти Начальника, также безуспешных. По его догадкам и имеющейся у него информации, Кислов уже выехал из страны. Повесив трубку, Громов решил набрать Кислова. Его не было на месте уже несколько дней.
– Что за херня? – Громов кричал, уже не в силах сдерживать эмоции. Подбежав к пальто и достав из кармана сигареты, он нервно закурил.
– Дай одну, – попросил Покрошин. Он сидел, развалясь в кресле и положив ноги на стол.
Оба курили в тишине.
Федеральные новостные телеканалы не работали. Неподконтрольные властям интернет-сайты наперебой обсуждали произошедшие события и сходились во мнении, что это – попытка государственного переворота. Эта новость разлетелась и заполонила почти все ресурсы. Единственное, о чём спорили, так это о том, кто всё инициировал и кто придёт после. Новости о смерти Церберева и пропаже Трясогузки быстро распространились и вызвали ещё больше вопросов. Все ждали реакции Пахана, но тот не появлялся. Из областей приходили фотографии и видео губернаторов и бизнесменов, пакующих вещи и на дорогих автомобилях несущихся в ближайшие аэропорты.
Как же Громов им всем завидовал! У него были деньги, которые могли бы ему обеспечить безбедную жизнь в любом уголке планеты, но уехать из страны он не мог. Гвардейцы Пахана разбирали обломки сгоревших зданий, охраняли Здорина и, разбившись на группки по несколько человек, шастали по столице, делая вид, что охраняют покой граждан. На самом деле, они тоже были не только напуганы, но и предоставлены сами себе: рации молчали, не отвечали и телефоны начальников, приказов никто не отдавал; что надо делать, кого охранять, кому противодействовать – не понятно. Покрошин выключил монитор, Громов набрал номер Льезгина.
– Ты где? – Спросил он.
Льезгин, видимо, очень куда-то спешил. Особенного желания говорить у него не было, он был явно удивлён, что Громов ему позвонил.
– Ты слышал, Комитет сгорел? – С ноткой грусти спросил Громов.
– Я в аэропорту, Александр Сергеевич, – признался Льезгин. Судя по шуму, аэропорт был переполнен.
– А что ты там делаешь? – С наигранным удивлением спросил Громов.
Льезгин замялся, не понимая, как можно задавать такой вопрос.
– Улетаю. – Ответил он резко. – Всё к чертям летит, Александр Сергеевич.
– Ты с Начальником связывался? – Вдруг спросил Громов.
– Нет. – Отрезал Льезгин. – прости, Александр Сергеевич, посадку объявили, мне пора.
– Ну, давай. – Сказал Громов и повесил трубку. – Вот сучёнок, – сказал он без злобы, – улетает тоже.
– Да уже половина разлетелась, – сказал Покрошин, выпив коньяк. – Митлуха ещё вчера свалил. Они, как про Церберева узнали, все на уши встали.
– Не удивлён. Только вот половина из них хер уедет.
– Это да-а-а, – протянул Покрошин. Он налил себе ещё.
– Ну что, – сказал он, протянул свой стакан через стол и слегка ударил им о стакан Громова, – за нас с тобой, за хер с ними со всеми.
Они чокнулись. Стаканы издали тонкий звон. Выпили.
Вдруг дверь кабинета распахнулась, на пороге стоял молодой взъерошенный мужчина.
– Алексей Фёдорович, – он запыхался и говорил с трудом.
– Что? – Недовольно спросил Покрошин.
– Связи нет. Все телефонные линии отключены. Никуда не могу дозвониться. – Его лицо было перекошено от стараха.
Громов достал свой мобильник, в углу голубого экрана, где располагался индикатор связи, было пусто. Покрошин поднял трубку городского телефона – вместо гудков там стояла гробовая тишина.
– Что происходит, Алексей Фёдорович? – Почти плача, спросил парень.
– Что? Апокалипсис. – Как-то слишком спокойно сказал Покрошин.
– Как, Апокалипсис?.. – Еле слышно переспросил парень, не веря своим ушам.
– А так. – Покрошин выпил коньяк, – конец всему, что было.
– Да не волнуйся ты, – сказал он с отеческой заботой, увидев, что парень вот-вот расплачется. – Не переживай ты так, всё – по плану. Езжай домой, отдохни. – Парень начал приходить в себя. – Да и вообще, знаешь что, скажи всем, чтобы домой ехали. – Он махнул рукой куда-то в сторону.
– Как скажите, Алексей Фёдорович. – Через мгновение его уже не было в кабинете.
– Я, наверное, тоже поеду, – грустно сказал Громов, осушив стакан. – Домой поеду, лягу спать. Надоело мне всё это…
– Уверен? – Спросил Покрошин.
– Ага.
Они пожали друг другу руки. Покрошин одобрительно кивнул.
– Ты, давай, осторожней, – предостерёг он приятеля.
– Да, ладно, – махнул рукой Громов.
Он вышел из здания Следственного Комитета и сел в «кадиллак».