Моя мать всегда выбирала себе мужиков, которые со временем начинали ее бить. Притягивала она таких. Это я сейчас пониманию, что и мужики эти искали себе именно женщину-жертву. А мама была жертвой, ну не умела она чувствовать себя по другому. С нами (детьми) она всегда была кремень-скала и никаких жалостей, чуть что, сразу ремень…но это только с нами.
Сначала, естественно, все было прекрасно. Первый мамин муж, хоть и младше на 4 года, но прям МУЖИК! В день свадьбы дал ей знатного леща, чтоб знала свое место. Долго извинялся, мама простила. Родили моего старшего брата. Он реановал ее к каждому столбу, запретил общаться со всеми друзьями/родственниками. Рукоприкладство повторилось и мама сбежала. Развелась.
Встретила моего отца через 2 года одиночества, он ее не бил физически, но там было психологическое насилие хорошее: вываливал на нее все, что не получается. Во всем виновата она. Даже в том, что он ей изменяет. И гнобил, гнобил, гнобил. Тогда уже появилась я. От него мама сбежала через год, аж в Таджикистан.
Что может помнить ребенок в 1-2-3 года? А я помню. Много чего помню, хотя хотела бы забыть.
Я ненавидела ходить там в садик. Волосы у меня были белые как снег, ямочки на щеках, зеленые глаза. И все взрослые (граждане Таджикистана) умилялись при виде меня, дергали за волосы, выдергивая несколько волосинок, и щипали за щечки. Для них это редкость: ребенок с белыми волосами. И считалось удачей, прикоснуться к такому. Мама лишь улыбалась, не видела в этом ничего плохого. Наоборот с гордостью везла коляску и умилялась такому вниманию. Не смотря на то, что я плакала.
Там она встретила местного, начала с ним общаться.
Мы с рождения сразу спали в своих кроватках, мама никогда не разрешала спать с ней, даже если очень страшно и мы плакали, она нам пригрозит ремнем и отправит в койку. Но вот когда этот дядя приходил к нам ночевать, мама всегда брала меня спать с собой, и я лежала между ними. Зачем? А чтоб он к ней не приставал.
Я притворялась что сплю, а он в это время лапал мою мать, а мама причитала: ну не надо, здесь же ребенок. Они засыпали, я убегала к себе в комнату.
В какой-то момент и этот дядя начал орать и поднимать руку на маму. Но делал это исключительно, когда нет меня рядом.
Так я поняла, что могу спасать свою маму от побоев. Когда крики становились невыносимыми, мама звала на помощь, я забегала в комнату. И дядя, злобно глянув в мою сторону, разворачивался и уходил.
Брат мой всегда терялся в таких ситуациях, не смотря на то, что был старше. Он просто становился бледным, как полотно, замирал, и боялся пошевелиться.
Сначала я успокаивала мать, но она обычно отпихивала меня и бежала в ванну привести в порядок разбитое лицо.
Потом я обнимала брата, и мы тихонько сидели в своей комнате.
И я всегда чувствовала себя виноватой. Надо было раньше зайти, не надо было из комнаты вообще уходить. Надо спасать, маму спасать, брата защищать. И это бесконечно жгучее чувство вины заполняло все мое маленькое тельце.